Женщины все здесь. Мужчины тоже. В группе уродов и вправду есть целая серия выродков, при виде которых у техасской коровы тут же свернется молоко. Мне думается, их берут на миноносцы, потому что там низкие потолки и трудно найти подходящих людей.
- Готовы? - спрашивает Майк у женщин. Наступает решающий момент. Похоже, они сгорают от нетерпения…
- Пошли! - говорит Майк.
Что тут началось… Майк закрывает лицо руками. Сорок семь девиц набросились на группу тщедушных хилятиков и только три направились в другую сторону. И то - все три на одного геркулесоподобного малого, с ног до головы покрытого черной шерстью. У него длинный крючковатый нос и блестящие глаза.
- Остановитесь! - кричит Майк. - Отпустите их! Эксперимент закончен. Этого достаточно-
Но слишком поздно. Свалка в полном разгаре. Двадцать четыре красивых парня смотрят на своих товарищей с отвращением и за неимением ничего лучшего начинают одеваться. Поодаль от них - такое чудовищное сплетение тел, что я отворачиваюсь, совершенно ошеломленный. Майк опускает глаза и краснеет. Слышно только тяжелое дыхание женщин и стоны избранных, молящих о пощаде. Время от времени из клубка вырываются два спаренных тела, но тут же какая-нибудь женщина набрасывается на соперницу, чтобы оторвать ее и занять место. Мало-помалу мы отваживаемся и начинаем смотреть. Действительно, есть очень интересные комбинации, указывающие на развитое чувство коллективизма.
- Шутц был неправ, - говорит Майк. - Мне жаль его. Это хороший человек, но он ошибся. В результате у него получится поколение таких монстров.
- Полноте, - говорю я, - я полагаюсь на него. Он найдет способ поправить дело.
Один малый в полном смятении выскакивает из груды тел и бежит, держась руками за задницу.
- Тут кто-то жульничает! - кричит он. - Черт побери, по-моему, здесь достаточно женщин!
- Вот видите, - говорит мне Майк. - Это крах системы.
Я протестую.
- Это просто ошибка, Майк. Им не видно, что они там делают в этой куче.
Отвергнутые матросы образовали кружок, и один из них фотографирует остальных при помощи маленького портативного аппарата. У всех весьма удрученный вид. Некоторые отваживаются приблизиться к группе. Первым трем удается проникнуть в нее и даже вступить в парную связь, но четвертый опознан и отброшен тремя растрепанными фуриями, которые преследуют его, нещадно царапая ногтями и выкрикивая ругательства. Они называют его уродом и угрожают кастрацией.
Майк берет меня за руку.
- Пошли, Рок, - говорит он. - Нам здесь не место. Пойдем, сбросим пяток фунтов и понежимся на песочке. При теперешнем положении дел нам никогда не сыскать успеха у женщин.
Мы поворачиваем в сторону моря как раз в тот момент, когда двадцать отвергнутых моряков - шашки наголо - пытаются вместе атаковать группу. От общей свалки поднимается такой отвратительный запах разгоряченных тел, что у меня начинает кружиться голова.
Мы идем молча.
- Разве это жизнь! - восклицает Майк удрученно. - Шутц был прав, долой уродов! Они отнимают у нас все.
- Это неверно, Майк, - говорю я. - Здесь вы среди богинь, которые целыми сутками напролет спят с такими же красивыми парнями, как вы… Они им уже осточертели.
- Мне, впрочем, - заключает он, - они тоже надоели. Слишком уж они совершенны.
- Вы сами не знаете, чего хотите, - говорю я. Мы подходим к пляжу. Я толкаю Майка локтем в бок.
- Кто это?
К нам подходит молодой мужчина, очень высокий, с серебристыми волосами. Он в гражданском… Завидя нас, он улыбается. У него прекрасная выправка, он очень симпатичный и обольстительный.
- Каунт Гильберт, - шепчет Майк.
Ну и ну… Что же, нет никакого сомнения, что он - произведение Шутца. Я видел его прежде только на фото. Странно, что он побеспокоил себя по столь незначительному поводу. Все же он - крупная шишка.
Мы останавливаемся и приветствуем его.
- Мистер Бэйли? - говорит он. - Я видел ваши фотографии в спортивных журналах. - А вы? - обращается он к Майку.
- Майк Бокански, - говорю я. - Замещает Энди Сигмена.
- Рад вас видеть, - говорит он. - У вас удрученный вид. Надеюсь, все в порядке? Что вы сделали с моими матросами?
- О!. Им есть чем заняться, - отвечает Майк. Я провел эксперимент. И опасаюсь, как бы Маркус Шутц не счел его нецелесообразным.
Я объясняю Каунту Гильберту, что произошло, и он смеется от души.
- Пойдемте со мной, я вас угощаю, - говорит он. - Не беспокойтесь, все станет на свои места. Я прибыл сюда частным порядком.
- Надоело!.. - говорит Майк.
Он остановился. Весь его гнев разом выходит наружу.
- Женщины - шлюхи! Из кожи вон лезешь, чтобы накачать мускулы, стать красивым парнем, соблюдаешь чистоту, чтобы от тебя не шмонило за километр, стараешься не топать у соседей над головой, быть здоровым, стройным, а они, завидев первого попавшегося выродка, бросаются на него и насилуют, не разглядев даже, что у него вставные челюсти и дырявые легкие… Это мерзко. Это противоестественно. Это несправедливо, нечестно, недопустимо…
- Зря вы так говорите, - успокаивает его Гильберт.
Мы идем за ним. Я чувствую себя превосходно. Санди Лав, должно быть, проснулась в моей спальне в Лос-Анджелесе и ждет меня. Мона и Берил тоже… Жизнь прекрасна.
- Я разочарован, - говорит Майк. - Эти женщины вызывают у меня отвращение. Я подыщу себе громадную вонючую обезьяну.
Мы проходим на пляж Нас ждет катер, чтобы отвезти на миноносец.
- Садитесь, - говорит Гильберт. - Как только мои люди вернутся, мы возьмем курс на Лос-Анджелес, а там я обещаю вам сюрприз…
Он нагибается к Майку.
- Не хочу вас обнадеживать, но в настоящий момент в моем распоряжении находится секретарша-горбунья…
Глаза Майка вспыхивают.
- Она действительно некрасива?
- Она отвратительна! - уверяет Гильберт, широко улыбаясь. - И вдобавок - у нее деревянная нога!..
Женщинам не понять
I
Прежде всего, следовало бы запретить костюмированные балы. Они смертельно скучны, да и не пристало в двадцатом-то веке наряжаться сицилийским бандитом или оперным героем только лишь для того, чтобы с чистой совестью прийти в дом к людям, с чьей дочерью ты встречаешься, - а трудность заключалась именно в этом. Дело было 29 июня, а на следующий день Гая дебютировала в "свете". В Вашингтоне подобное мероприятие - все равно что наряд на кухню. Особенно для меня - только представьте себе: я знаю Гаю с самого детства, молочный брат, можно сказать. Я был просто обязан туда пойти - ее родители никогда бы не простили моего отсутствия.
Но Гая! Неужели нельзя было устроить свой первый светский бал, как это делают все нормальные люди? В обычном вечернем платье, а молодые люди - в смокингах? В семнадцать лет уже поздновато напяливать на себя весь этот театральный хлам - бессмыслица какая-то, к чему все это?
Я особенно не утруждал себя другими вопросами и продолжал бриться, поглядывая в увеличительное зеркало, мне вполне хватало и этих, чтобы окончательно рассвирепеть. Я мысленно представлял себе губы Гаи, ее руки и прочее - все в отличной спортивной форме и не нуждается в этом маскараде.
Да-с. Во мне нарастал гнев. Жаль, что здесь нет моего брательника Ричи, а то я попросил бы его измерить мне кровяное давление. Студенты-медики просто приходят в восторг, когда их об этом просят. Они тут же вытаскивают никелированные штучки со стрелками, циферблаты, трубочки и считают удары вашего сердца или измеряют объем легких, но ни одна из этих хреновин еще никому не принесла пользы. Но я отвлёкся. И я снова принялся думать о Гае.
Что ж, она сама нарвалась - я гримировался под женщину. И все ее дружки будут виться вокруг меня. Даже мое имя - Фрэнк - вполне годится, почти как Франка - славная выйдет шутка! Весь вечер Гая будет кусать локти, сожалея, что устроила этот костюмированный бал. Ведь самый лучший костюм для нее - маленький цветочек в зубах, а сзади - ее прелестная кожа, и больше ничего.
Через открытое окно я видел макушку статуи Макклелана на перекрестке Коннектикут авеню и Коламбии. Если распахнуть его пошире, можно заметить краешек флага Финского посольства между Вайоминг авеню и Калифорния стрит. Нет, плохо видно. Глаза режет. Закроем окно. Я вернулся к зеркалу.
После тщательного бритья кожа на лице стала гладкой, как у настоящей барышни. Немного жидкой пудры - и будет совсем хорошо. Единственное, за что я беспокоился, - голос. Ба!.. Пара стаканов - и никто из этих идиотов не обратит внимания. Самое смешное будет, когда Боб или Билл подойдут пригласить меня на танец… с накладной грудью моей матушки и в плотно облегающих трусах мне нечего опасаться со стороны внешних признаков, но, боюсь, я не смогу удержаться, чтобы не прыснуть от смеха.
Я особенно не ломал голову насчет костюма. Платье в стиле веселеньких 90-х годов, кружева, корсаж, пышная юбка, черные чулки со стрелками… и ботиночки из шевро, дети мои… Я раздобыл все это с помощью дружков, которые работали в театре.
Мне, пожалуй, следует представиться. Фрэнк Дикон, выпускник Гарварда (правда, не совсем по своей воле), имеется особо богатенький папаша и сверхдекоративная маман. Двадцать пять лет - выгляжу на семнадцать - вожу знакомство с подозрительными личностями: боксерами, пьяницами, задирами, а также с красивыми дамочками, которых любят за деньги, словом - прекрасная партия. Добрый малый. Сторонюсь интеллектуалов. Люблю спорт. Спокойные виды спорта: дзюдо, кетч, парусный спорт, немного гребли, лыжи и т. д. Внешне произвожу жалкое впечатление - семьдесят пять кило при объеме талии в пятьдесят шесть сантиметров. Моя мать обставила меня только на один. Но ей дорого пришлось платить массажистам. Я уселся перед зеркалом и взял в руки предмет, с помощью которого собирался подвергнуть себя пытке. Толстый батончик специального воска, купленный у маминого китайца; тот утверждал, что регулярно пользуется им для эпиляции ног своих клиенток. Зажигалка в одной руке, воск в другой; щелкаю кремнем - и синий язычок пламени принялся лизать полупрозрачный ствол. Воск начал таять. Я вытянул ногу и - бац! - прилепил штуковину к волоскам, "быстро размазывая", как было сказано в инструкции. Придя в чувство минут через пять, я сообразил, что, коли первая попытка обошлась мне в хрустальный торшер и зеркало два на два метра, отправлюсь-ка я, пожалуй, сам к маминому китайцу. Я посмотрел на часы. Успею. Я снял трубку. Черт с ними, с деньгами! - Алло! By Чанг? Это Фрэнк Дикон. У вас есть свободная минутка? Тот, естественно, говорит "да". - Я сейчас подойду, - сказал я. - Через пять секунд буду у вас. Все же для человека, который припадает на одну ногу, пять секунд маловато - я потратил все десять.
II
Глядя, как орудует By Чанг, я вынужден был честно признать, что лучше доверяться специалистам.
- А след останется? - спросил я By Чанга, показывая на багровое пятно, оставшееся после моего первого опыта.
- Вовсе нет, - ответил Чанг. - Через пять минут остальная кожа станет такой же красной, а еще через час все пройдет. Он смотрел на меня, но при этом невозможно было понять, о чем он думает. Что за люди эти китаёзы!
- Я иду на костюмированный бал, - сказал я ему. - Мне нужно надеть чулки.
- Сейчас закончу, - ответил тот.
Он размазывал воск, резким и точным жестом выдергивал волоски, схваченные густой кашицей, снова разогревал батончик на маленьком газовом ночнике - мои икры становились похожими на спинку жареной дичи.
Через полчаса все было кончено. Я поблагодарил By Чанга, заплатил и вышел. Ноги слегка пощипывало, но это пустяки. В кармане я нащупал твердый шарик - маленькую баночку крема, которую он мне дал с собой, чтобы смазывать кожу. Я быстренько поднялся к себе на третий этаж и снова уселся за туалет.
Не буду вам описывать его в деталях, но когда я посмотрел на себя в зеркало ванной комнаты (если вы помните, я только что вдребезги разбил то, что в спальне), впечатление было такое, что если бы я себя не сдержал, то мне пришлось бы еще четверть часа провести за довольно грязным занятием. Я просто влюбился в свое отражение… Дети мои, видели бы вы ту красотку, что глядела на меня моими собственными глазами! А бедра, грудь (все самого лучшего качества, моя мать никогда не покупает дешевку), плюс походка, которая способна свести с ума даже самых стойких парней с Бауэри.
Смотрю на часы. Надо же, вот уже три с половиной часа, как я занимаюсь своим туалетом. Волосок за волоском - пощипал брови, затем пудра, теперь я понимаю, почему эта мерзавка Гая всегда заставляет меня так долго ждать… На самом деле, если хотите знать мое мнение, она справляется чертовски быстро.
И вот я на улице. Надеюсь, никто не удивится, что я сажусь в свою машину, - шутки шутками, но я не очень-то похож на Фрэнка Дикона. Я уже не сержусь на Гаю - я знаю из верного источника, что она будет одета в костюм пажа, но с ее-то грудью - все сразу заметят. Что же касается меня, зуб даю, что первый, кто меня признает, доставит мне громадное удовольствие, и я готов вручить ему две сотни долларов, как будто они у меня и впрямь есть.
Старый папочкин кадиллак - два года назад он подарил мне его, купив себе новый, - мчит меня по направлению к Чеви Чейз. Сворачиваю на Графтон и еду по Дорсет авеню. Это квартал богатеев - у моих родителей здесь тоже есть собственный дом; я же предпочитаю жить в городе. Сворачиваю в один из маленьких частных проездов по правой стороне. Перед домом Гаи уже припарковано машин эдак шестьдесят, некоторые прямо в саду. Нахожу местечко между роллсом одного малого из Британского посольства и старым олдсом-1910 - это, конечно же, машина Джона Пейна. Ну и имя - Джон Пейн, а машина и того лучше!
Вылезаю. Секундой позже подъезжает громадный белый крайслер. Увидев меня, парень мигает фарами. Спокойно, парик на месте - можешь пялиться сколько влезет.
Я аккуратно подбираю юбки и поднимаюсь по лестнице. Полный дом огней, шум, играет музыка - противно до тошноты. Впрочем, Гая никогда не смыслила ни черта в светских раутах; ей лишь бы все было слащаво, как в кино.
Вхожу внутрь. Там уже собралась целая шайка - так и есть, по меньшей мере пятнадцать сицилийских бандитов. Прекрасная возможность надеть рубашку с глубоким вырезом и облегающие панталоны, чтобы показать девицам primo: что есть волосы на груди (или же их нет), и secundo: что младенец Иисус не забыл вас при распределении природных достоинств (или же забыл, что тоже бывает полезным, так как есть девушки, которых эти достоинства пугают).
Я же набираю в легкие побольше воздуха, и мои накладные груди натягивают шелк платья так, что оно того и гляди порвется. Они отлично сделаны, даже соски выступают. Расчет верный - высоченный идиот Робин Гуд тут же приглашает меня на танец, и руки его дрожат. Очень неловко себя чувствуешь, когда тебя ведет другой парень. Я произвожу на него ужасное впечатление, наверное, из-за "Вечера Любви" моей матушки - я вылил себе на башку чуть ли не весь флакон. Малый вот-вот упадет в обморок. К счастью, пластинка кончается. Гая тут как тут, возле столика с напитками, смотрит на меня исподлобья. Одета маленьким пажом - все правильно. Рядом с ней - толстый Лил Эбнер, а с другой стороны - Супермен, причем весит он от силы килограмм тридцать пять… да, есть же решительные парни. Клянусь вам, Гая совсем не рада меня видеть, дело в том, что я срываю что-то вроде успеха, а она даже не знает, кто я. Подхожу к ней. Я приспособился говорить низким глухим голосом с хрипотцой. Прикинусь старой подругой.
- Привет, Гая!.. как дела?
- Хорошо, - отвечает она, - а кто вы? Я вас не узнаю.
- А вас сразу можно узнать, - говорю я. - Вы совсем не похожи на мужчину.
Может, я зря так сказанул. Как они между собой разговаривают, эти девицы? Ума не приложу. По идее, довольно резко, впрочем, она и бровью не повела.
- А вы даже не рискнули, дорогая Фло, - говорит она мне, с наигранным презрением глядя на мои груди.
Я смеюсь, я польщен(а). Так значит, я - "Фло".
- О!.. - вздыхаю я, - я все перепробовала, но мне так и не удалось их приплюснуть… знаете, мне так хотелось нарядиться сицилийским бандитом… но грудь слишком велика.
- А мне удалось, - ответила она сухо.
Рослый парень в костюме Лил Эбнера обнимает меня за талию.
- Что такое, - шепчет он вполголоса, удостоверившись, что Гая нас не слышит. - Вы Флоренс Харман? Неужели?
- Да, - говорю я. - Не выдавайте меня.
- Лады… А я Дик Харман, - продолжает он, прижимая меня к себе, - и черт меня подери, если я танцую со своей собственной сестрой. Впрочем…
Он краснеет…
- Она… танцует хуже, чем вы. Но вы и в самом деле на нее похожи.
- А где она, ваша сестра? - спрашиваю я.
Я задаю этот вопрос, потому что, сами понимаете, девица, которая похожа на то, чем я в данный момент являюсь, меня весьма интересует. Упомянутый Харман пожимает плечами. Теперь я узнаю его. Он играет в футбольной команде университета, я уже встречал его у Гаи.
- Флоренс дура, - говорит он. - Она сделала ту же глупость, что и Гая. Переоделась мужчиной. И клянусь вам, что…
Так и есть, он с трудом проглатывает слюну.
- И потом, - продолжает он, - все равно ведь заметно… а вот вы…
Я опять смеюсь, весело и очень вульгарно.
- Много вы понимаете! - говорю я. - Может, я переодетый мужчина.
Он прижимается ко мне. Боже, как противно, когда тебя нежно обнимает молодой человек. Щека колючая и пахнет кремом для бритья. Да здравствуют бабы!
- А Флоренс в каком костюме? - спрашиваю я.
- Она хотела одеться Тарзаном, - отвечает он, при этом лицо его становится совсем малиновым. - Едва отговорил ее. Она в костюме французского короля - Людовика XIV или XV, я ни черта не смыслю в их номерах. На высоких каблуках. Смотрите, вон она. Рыжая. В бархатной полумаске.
Бедняга Дик, похоже, ужасно смущен.
- Какой ужас! - говорит мне он. - Она приглашает танцевать всех девушек подряд. Думает, что ее принимают за мужчину.
- Но Гая ведь ее не узнала? Она приняла за Флоренс меня.
- Она перекрасила волосы. И потом, в полумаске трудно кого-либо узнать. Я могу вас пригласить на следующий танец?
- Представьте меня лучше вашей сестре, - отвечаю я как можно кокетливее. - Я очень люблю девушек.
Он смотрит на меня с нескрываемым ужасом, во взгляде его чувствуется явное порицание. Фи! Бывают же идиоты. Я нежно сжимаю его плечо.
- Прошу вас, Дик. Меня зовут Франка.
Волей-неволей он плетется в ее сторону. Фло просто в восторге, что я попалась на удочку. Должно быть, она заранее отрепетировала с Диком - тот оборачивается ко мне и говорит:
- Мой брат Джонни. Джонни, это Франка. Она хотела с тобой познакомиться.