- Как выяснится, позвоню.
Он вышел, а румяный взял Колин паспорт, проштудировал, страничку за страничкой, сверил фото с личностью и только тогда сказал:
- Пермяков?
- Пермяков, - подтвердил Пермяков, - так точно, гражданин начальник.
- Опыт, значит, имеете? - без улыбки спросил румяный.
- А как же! В кино хожу.
- Ну, если благодаря кино, - развел руками румяный, своей иронией кроя пермяковскую. - Чего ж не садитесь? Боюсь, разговор у нас не минутный.
- Так ведь пока вроде не предлагали, - заметил Пермяков и сел.
Румяный вновь поворошил бумажки.
Ну, поиграйся, поиграйся, подумал Пермяков. Тоже ведь небось в кино ходишь.
- А где работаете, Пермяков? - поинтересовался румяный, не поднимая головы.
- В данный момент?
- Ну, допустим, в данный.
- В данный момент как раз не работаю. Осматриваюсь.
- А не в данный момент? Профессию имеете?
- Да, вообще-то…
Артур подсказал:
- Я спрашивал, говорит - путешественник.
Румяный дал Пермякову время собраться с мыслями и лишь потом спросил:
- Так что, действительно путешественник?
А ничего парень, подумал Пермяков. Не пугает, не ловит. Ну, позирует малость - так ведь и возраст какой. Ему захотелось сказать румяному что-нибудь приятное. Увы, порадовать было нечем, и он проговорил чуть виновато:
- В данный момент пожалуй что и путешественник.
- Ясно, - сказал румяный.
Он прицелился взглядом и спросил негромко, но очень отчетливо:
- А где вы были во вторник?
- Во вторник?
- Да, во вторник. В этот вторник.
Пермяков задумался, даже лоб наморщил. Память хорошая, но за календарем следить отвык. День на день похож, что вторник, что пятница…
- А в какое именно время?
- Вечером, - сказал румяный, - после шести.
- А, после шести! - Пермяков вдруг вспомнил. - После шести гулял.
- А где вы гуляли?
- Да в основном по речке.
- Просто так или с какой-нибудь целью?
- Исключительно наслаждался природой, - ответил Пермяков.
- Путешествовал, - вставил Артур.
А ведь тоже не дурак, подумал Пермяков, с юмором.
- Природой вы наслаждались один или с кем-нибудь? - спросил румяный, и Пермяков уловил в его голосе легкий, совсем махонький налет жесткости. Видно, важный вопрос.
- Один, - сказал он огорченно, - пожалуй что один.
- А точно?
- И точно - один.
- Это очень жаль, - сказал румяный.
- Почему жаль? - удивился Пермяков.
- Тут мы спрашиваем, - быстро вставил Артур.
Ну, жизнь, подумал Пермяков, все подряд кинолюбители.
- Правильно, - поддержал коллегу румяный, - спрашиваем мы. Но в порядке исключения можем и ответить. Это, Пермяков, жаль потому, что как раз во вторник вечером в рудничном поселке ограбили магазин "Культтовары".
- Надо же! - поразился Пермяков. - И много взяли?
- Много, - проговорил румяный, - вполне достаточно. Трое золотых часов и восемнадцать обручальных колец.
- Восемнадцать?
- Восемнадцать.
Пермяков, подумав, покачал головой:
- Нет, не осилить. Лично мне не годится.
- Что не годится? - не понял румяный.
- Количество, - объяснил Пермяков. - Восемнадцать обручальных колец - это же целый гарем. Куда уж мне! Тут ищите парня помоложе.
- Острим? - сказал румяный. - Ну, ну.
Он повернулся к Артуру и проговорил недовольно:
- Ну, чего он там? Вроде пора бы.
- А черт его знает! - пожал плечами Артур.
- Жень, - сказал румяный, - не сходишь? Тот громоздко поднялся:
- Ну и чего?
- Просто напомни. Скажи, что сидим тут. Женя вышел. А румяный достал из стола тонкую стопочку писчей бумаги и придвинул Пермякову:
- Вот, пожалуйста. Напишите объяснение, где вы находились во вторник начиная с восемнадцати часов. И с кем в это время встречались, кто может подтвердить.
Пермяков взял казенную бумагу, достал собственную ручку и задумался. Чего писать-то? Ведь не просто бумажка - документ.
Хотя, с другой стороны, самый момент описать речные пейзажи. Красочно и в подробностях. Как Мамин-Сибиряк…
"Объяснительная записка", - написал он красиво и крупно, подчеркнув волнистой чертой.
Но потом потер лоб, сгорбился и машинально сунул ручку в карман. Взгляд его погас. Расхотелось.
С ним уже бывало такое. Не часто, но бывало. Посреди важного или забавного дела вдруг накатывала апатия, и становилось все равно. Просто - неохота. Можно, конечно, себя перебороть. Только зачем?
Вот хоть эта записка. Ну, напишет. Ну, отдаст румяному. Ну, посмотрит на его физиономию. И ради этого стараться?
- Давайте, Пермяков, давайте, - сказал румяный. - В ваших же интересах.
Пермяков кивнул - мол, понимаю.
Ну а не стану писать, подумал он, тогда что? В камеру? А что, вполне возможно. Так сказать, вплоть до выяснения…
Пермяков чмокнул губами и качнул головой, но больше для порядка. Ибо мысль о камере его не встревожила и не огорчила. Ну, камера. И что? Это только слово страшное. А по сути, небось, комната. И койка, надо думать, стоит. И подушка, скорей всего, имеется. И кормежку дают - не эскалоп с гарниром, но уж чего-нибудь да подкинут. Вот и вся камера…
Между тем у мужичков в комнате шел какой-то свой разговор, в основном, видимо, бессловесный, знаками и взглядами, ибо до Пермякова вдруг долетела уверенная фраза румяного:
- А я и не сомневаюсь: все сходится.
Везет ребятам, машинально подумал Пермяков, у других бы не сошлось, а у них ну все сходится!
Он так и сидел у стола - сгорбившись, лбом в ладонь.
- Не пишет, - уличающе сказал Артур.
- Его дело, - равнодушно ответил румяный, - значит, нечего писать.
Пермяков на эти важные слова не только не отреагировал, но как бы и вовсе их не уловил. В сон, что ли, клонит, подумал он. Но тут же понял, что сон ни при чем, что заторможенное, апатичное его состояние надо определить по-иному. Отдыхает человек. Просто отдыхает.
В последние годы с ним уже бывало такое.
В разгар серьезных событий, приятных или тревожных, когда надо было немедленно действовать, он вдруг выпадал из разумной и перспективной суеты и отдавался на милость ситуации, как пловец, что сверлил и резал волны, а потом вдруг лег на спину и покачивался безвольно, и вполне ему хорошо. Вот так нелепо Пермяков поступал и, пожалуй, ни разу в своей бездеятельности не раскаялся. Куда-нибудь да выносило. В таких случаях главное - ничего не иметь. Если ты на коне, тогда, конечно, полный смысл суетиться, не то добрые люди как раз коня и уведут. А пешему хорошо - ему терять нечего.
На спину, подумал он, на спину…
Пермяков поднял голову и увидел, что парни смотрят на него с любопытством и некоторым страхом, как на приговоренного или безнадежного больного. Разочаровывать их было жаль. Он виновато усмехнулся и развел, руками.
Румяный понял по-своему и спросил сочувственно, даже дружелюбно:
- Так где кольца-то?
Анекдот, подумал Пермяков и ответил:
- Это надо поискать.
Румяный посуровел:
- Ну, глядите, вам же хуже.
Пора бы и уводить, подумал Пермяков. А вот чего-то не уводят. Может, некуда? Может, в этом городе будущего и кутузка-то не предусмотрена? Да нет, так не бывает, без кутузки нельзя…
Размышляя, он до того отвлекся от реальности, что даже вопросительно посмотрел на румяного: когда же, мол, и куда? Но тот переглядываться не пожелал, лицо его было неподвижным и суровым.
А и уведут, так ненадолго, подумал Пермяков. И вдруг по сердцу паучком скользнуло трусоватое сожаление, что ненадолго, что нельзя, не получится года хоть на два залечь в эту глухую берлогу, уйти за проволоку и там, в скудном и замкнутом мире, надежно укрыться от забот, от чьих-то судеб, от ответственности за то, что творится на воле, от родственных писем под копирку…
Идея была глупая, стыдная и страшноватая. Пермяков хмыкнул, скривил губы и сам себе сказал, что толкать судьбу под руку самое последнее дело: монетку крутит она, вот и пусть себе крутит, что выпадет, то и ладно…
Он хотел ответить румяному, но не успел - звякнул телефон, и румяный вцепился в трубку:
- Ну?!.. Да здесь, у меня, объяснение пишет… То есть как? Точно?.. Ага. Ясно. Понял… Говорю же - понял.
Он положил трубку, перевел дух и спросил погасшим голосом:
- Так почему же вы, Пермяков, нигде не работаете? Пермяков посмотрел на телефон, вник в ситуацию и спросил без ехидства, просто уточняя:
- Объяснение можно не писать?
- Можно не писать. А работать все-таки надо. Тогда не будете давать повод для подозрений.
Молодец, подумал Пермяков, умно вывернулся. И извиняться не нужно. Не дурак малый. Самолюбивый, а не дурак.
- Кольца-то нашлись? - спросил он.
- Найдутся.
- Вора, значит, поймали?
- А куда он денется? - сказал румяный. - Тут вору деться некуда. Единственная дорога, перекрыли - все, капкан.
За спиной у Пермякова дернулась дверь. Голос, уже слышанный, как-то начальственно произнес:
- Ну, что тут у вас?
Пермяков обернулся и сразу узнал Викентьева. Тот был в хорошем костюме, свежей сорочке и галстуке. Неторопливый, уверенный, большой. С любого взгляда начальник.
- Да вот, занимаемся, - неопределенно ответил румяный и встал.
- Сиди, - сказал Викентьев. - Происшествие?
Румяный ответил без особой охоты:
- Выясняем. Вот товарищ живет - ни прописки, ни работы, место в общежитии занимает незаконно.
- А профессия?
- Говорит - путешественник.
Викентьев пригляделся:
- Ого! Знакомая личность. Значит, спичку поднимаете, да?
Молчать было невежливо, и Пермяков ответил:
- Бывает.
- А документы нормальные?
- Паспорт есть, - сказал румяный. - Вот. Пермяков Николай Антонович.
- Мда… - осуждающе протянул Викентьев, словно огорчившись тем, что такие прекрасные имя и отчество достались недостойному. Он развел руками и совсем уж дружелюбно пристыдил: - Что же вы так, Николай Антонович, а? Спички спичками, а работать надо.
- Это верно, - согласился Николай Антонович. Спорить ему не хотелось.
- А верно - так что же не работаете?
- Не получается.
- А живете на какие средства?
Николай Антонович криво усмехнулся:
- Какие средства, так и живу.
- Ребята кормят, - дал справку Артур. - А он им судьбу угадывает.
- М-да, - вновь сказал Викентьев и зевнул, - нехорошо. Он был вальяжен, ленив, явно никуда не торопился, и в штаб, скорей всего, заглянул поразвлечься после рабочего дня. Николая Антоновича он журил благодушно, как добряк учитель шаловливого первоклассника - не давал себе труда хоть фразу подыскать поядовитей. И эта ленивая снисходительность была хуже злости.
А чего ему на эмоции расходоваться при такой-то должности, подумал Николай Антонович себе в утешение. Но не утешился, ибо понимал, что причина не в должности. Просто само дело, которым уверенно и, видимо, удачливо ворочал этот крупный мужик, было так велико, что неприятности, которые мог вызвать затесавшийся на стройку случайный бич, в этих масштабах не просматривались и потому не стоили нервных затрат.
- Человек вы зрелый, - продолжал Викентьев, - должны молодежи пример показывать, а вы? На иждивении у мальчишек. Неужели не стыдно? Вот так, честно.
- Честно? - Николай Антонович вздохнул. - Если честно - нет, не стыдно.
Начальник наконец-то удивился:
- Как так? Почему?
- Так ведь люди и должны помогать друг другу.
В глазах у Викентьева засветился некоторый интерес:
- Любопытно у вас получается! Вам люди должны помогать. А вы им?
- Вчера я им помог, сегодня они мне.
- Вчерашним днем жить не годится, - уже рассеянно проговорил Викентьев. - В общем, Николай Антонович, давайте так: Новотайгинск город трудовой, бездельников у нас нет. Хотите работать - милости просим. Не хотите - путешествуйте в других местах.
- Понял, - проговорил Николай Антонович, оживляясь. Затянувшийся и уже надоевший разговор явно шел к концу. Еще парочка напутствий - и домой…
Однако вышло иначе.
За дверью возникло движение, голоса - и в комнату ворвалась Раиса. Не спросившись и не поздоровавшись, она прошла к столу и остановилась, в упор глядя на румяного. Поза была самая вызывающая, руки на груди.
- Ты чего? - опешил румяный.
Она недобро молчала.
- Видишь, заняты, - сказал он. - Выйди и подожди там.
- Жене приказывай! - крикнула вдруг Раиса и нагло села на край стола.
- Раиса! - изумился Викентьев. - Случилось что? Чего такая строгая?
- А как с ними еще? - возмущенно возразила она. - Приходят в общагу, хватают человека…
- Ты здесь не балагань! - резко повысил голос румяный. Он уже пришел в себя. - Ничего не знаешь и не балагань. Ты чего командуешь?
- Морду тебе давно не били, вот чего! - ответила Раиса.
Румяный презрительно усмехнулся:
- Слишком много вас таких на одну морду. Вот ты пришла и орешь. А чего орешь? Чего ты вообще-то знаешь? Он тебе кто?
- Любовник!
- Острить в клубе будешь! - обиделся румяный. - А здесь штаб.
Викентьев решил вмешаться. Сказал миролюбиво:
- Раиса, просьба к тебе.
Она глянула исподлобья:
- Ну?
- Гарантирую - никто твоего знакомого не обидит. Но есть к нему маленький разговор. Без женщин. Личная просьба: побудь пять минут в коридоре. А следом и он выйдет.
- Ладно, - буркнула Раиса и мрачно пошла к двери. Викентьев прошелся по комнате и остановился у стола:
- Пермяков? Я правильно запомнил?
- Точно.
- Так вот, Пермяков. Зла вам никто не желает. Но у нас тут стройка - свои порядки, свои традиции. Раиса за вас… - он поискал слово, - ходатайствует - очень хорошо. Пожалуйста, на любую работу. Торопить не буду, но и вы не тяните. А спичку поднимать - сделайте одолжение, но в свободное время. Вот так, Пермяков. Ясно?
- Ясно, - заверил Пермяков.
- А что за спичка? - заинтересовался румяный.
- Да вот, товарищ тут забавляет молодежь, - туманно объяснил Викентьев - видно, не желал сыпать соль на рану.
- Я слышал, - сказал Артур и ухмыльнулся.
- Ну и чего вы с этой спичкой делаете? - не унимался румяный.
Пермяков виновато проговорил:
- Да глупости. Фокус такой. Для развлечения. Ну вот, допустим, в компании… Спичек нет?
Румяный развел пустыми ладонями. Артур достал коробок и кинул Пермякову, тот поймал на лету. Раскрыл, вынул спичку.
- Только свет нужен не такой, - сказал он, - у вас тут свечей двести, все видно. А надо вечером, у костерчика. Можно и дома, но в сумерках.
- Ну и чего? - разочарованно спросил румяный. Он явно ждал большего.
- Ну, вот, значит, берешь спичку, - начал объяснять Пермяков. - Вот так вот ее кладешь. Лучше, чтобы место ровное, вот этот стол, допустим, годится… Ну, и…
Артур встал, зашел сбоку и с умеренным любопытством уставился на спичку.
- А теперь - тихо! - сказал вдруг хрипло Пермяков.
Он напрягся и побледнел. От лопаток к затылку поднималась знобящая дрожь. Пермяков почувствовал эту дрожь шеей, затылком, висками, почувствовал нарастающую тяжесть в зрачках. Тогда он отвел руки за спину и медленно наклонился над столом…
Когда он разогнулся и вяло, расслабленно выдохнул, было тихо, совсем тихо. Мужики смотрели на него молча, ошарашено приоткрыв рты.
Потом Викентьев сипловато спросил:
- А… А нитка где?
Пермяков не ответил. За него отозвался румяный:
- Какая нитка?
- Ну… - Викентьев пошевелил в воздухе пальцами. - Нитка?
Пермяков ответил устало:
- На месте нитка. В катушке. И никто ее оттуда не брал.
Он сел в жесткое казенное креслице, провел ладонью по лбу и проговорил со слабой улыбкой:
- Вот так, мужики…
У Артура брови недоуменно лезли вверх. Он сказал вконец растерянно:
- Но ведь так не бывает!
Отвечать было незачем, Пермяков и не ответил. Вдохнул, выдохнул, снова вдохнул и медленно, ватно поднялся:
- Ладно, мужики, пойду.
- Погодите, - попросил румяный. - А как у вас это получается?
Пермяков отрешенно пожал плечами:
- Вот этого не знаю. Выходит, и все.
- И давно?
- Да не очень. Года три, пожалуй. Все прочее развалилось, а это почему-то наладилось.
- А раньше, до того, не пробовали?
- Раньше я этим не занимался. Некогда было.
- А почему вдруг занялись? - допытывался румяный.
- Время оказалось свободное, - с тусклой усмешкой ответил Пермяков.
Викентьев вдруг подошел к румяному, тронул за плечо и сказал негромко:
- Погуляй-ка.
Обращался к одному, но ребята вышли все.
Тет-а-тет, - подумал Пермяков. Он так устал, что было все равно.
Викентьев обошел стол, сел на место румяного и спросил с интересом и симпатией:
- Ну так что ж, Пермяков Николай Антонович? Выходит, серьезный человек?
Пермяков слабо пожал плечами - вам, дескать, видней. Серьезный, не серьезный, какая разница-Начальник покачал головой и проговорил, словно жалуясь:
- Вот ведь история, а? Серьезный человек - и в таком несерьезном положении.
Подумал немного и не столько спросил, сколько констатировал:
- И ведь не алкоголик. Нет?
- Нет, - равнодушно подтвердил Пермяков.
- И профессия, наверное, была?
- Так она у каждого.
- И приличная?
- Нормальная, - сказал Пермяков. И для ясности добавил: - Не хуже вашей.
Отвечая так, он не дерзил и не набивал себе цену. Просто по всему выходило, что пребывание его в данной местности подходит к концу, так что не было смысла врать и не было резона прибедняться. Как думал, так и сказал.
- Это что же за профессия? - не поверил Викентьев. Видно, свое ремесло он ставил непомерно высоко.
В иной раз Пермяков, может, и втянулся бы в дискуссию, но сейчас не хотел.
- Нормальная, - повторил он.
- Ясно, - проявил тактичность собеседник. Помолчал для приличия, пару раз кивнул, после чего задал довольно болезненный вопрос: - Ну и что же вы, Николай Антонович, такую хорошую профессию потеряли?
- Так жизнь сложилась, - сказал Пермяков.
Хороший был ответ. С одной стороны, вежливый, с другой - дальнейшие ответы как бы сами собой отсыхали. Викентьев все понял правильно:
- Ну что. ж, Николай Антонович, мы тут с товарищами хотели проявить строгость в рамках законности, но поскольку вы человек серьезный придется эти строгости отменить. Нравится у нас - живите.
- И на каких же правах?
- Сейчас ведь как-то существуете. Ребята с вами дружат хорошие, значит, что-то в вас находят. Ну, а на формальности можно временно и зажмуриться.
Это снисходительное благодеяние Пермяков не отклонил, но и не принял - возразил дипломатичным полувопросом:
- Так у вас вроде тунеядцев не держат.