Словесные забавы кончились, тайные пружины вышли наружу, каждый получил, что искал. Придется малому дело вытягивать…
- Эй! Картошку берите, остынет, - громко проговорила Раиса и пошла вокруг огня с той же алюминиевой миской. Кто-то похвалил Раису, кто-то картошку. Разговор приувял. И в эту полупаузу теперь уже настойчиво вклинился белесый мальчик:
- Ну а йоги - они все же как это делают, а? Со спичкой?
От костра дышало теплом, мягкий жар печеной картошки плавно перетекал в пальцы, а разговор, забавляя, не беспокоил. Жаль было отпускать эту уютную минуту, и Коля ответил белесому мальчику негромко, показывая прочим, что у них беседа своя, на двоих:
- Вот этого не знаю. Делать делал, а объяснить не могу.
Но Викентьев эту интонацию не понял, а может, и понял, да не принял во внимание. Переспросил:
- Что делал?
- Да вот товарищ взглядом спичку поднимает, - охотно объяснил Павлик, - как йоги.
Олег уточнил:
- Говорит, что поднимает. Угадывает судьбу и взглядом поднимает спичку. Наш простой советский чудотворец.
- А-а, - протянул Викентьев, - я-то думал, у вас йоги абстрактно возникли. Ну, раз так - другое дело.
Он окинул Колю медленным взглядом, от резиновых сапог до студенческой, с чужого плеча, куртки, кивнул раза два и пожевал губами - видно, составил впечатление.
Бич, подумал Коля за начальника, явный бич. А то и аферист. Тем более с такой прической.
- Значит, спичку - взглядом? - проговорил Викентьев. - Ну, ну.
Лохматая Даша вдруг сказала:
- А я, например, верю, что так может быть.
Олег холодновато поинтересовался:
- И основания для веры имеются?
- Не. Никаких. Просто - хочется. Хочется, чтобы было, и все. И телепатия, и морской змей, и снежный человек, и летающие тарелки.
- И любовь на всю жизнь? - спросил Олег.
- Ага. И любовь на всю жизнь.
Коля посмотрел на обоих, понял их и подумал, что лохматой придется тяжело.
И опять белесый мальчик вклинился в паузу:
- А сейчас вы можете поднять? - Голос был просящий, даже жалобный - видно, парня здорово забрало.
- Тут настроение нужно, - объяснил Коля.
- А в данный момент его, естественно, нет, - со скрытым торжеством сказал Олег худенькой.
- Ну вы хоть попробуйте, вдруг выйдет, - возбужденно умолял белесый. - А не выйдет, так в другой раз.
- И темно сейчас.
- Да увидим!
- Если будет что видеть - увидим, - наслаждался Олег.
Загоняют, подумал Коля и про себя усмехнулся: как зверя обложили. Хлебом не корми, дай поглядеть на чужой позор.
Он помолчал, уже без всякой мысли, просто вслушиваясь в себя. Вокруг продолжали галдеть, но это пролетало мимо. Потом он хрипло проговорил.
- Ладно. Тогда тихо. Совсем тихо. Должен сосредоточиться.
- А как же, - сказал Олег.
Лохматая резко бросила:
- Сделай милость, помолчи!
Коля встал с лавки, подошел к костру и, согнувшись, осмотрел землю под ногами. Выбрал место почище и поровней. Затем достал из кармана коробок, вынул одну спичку.
Кто-то из ребят посветил фонариком.
- Не надо, - сказал Коля, и фонарик погас. Встав на колени, он положил коробок на землю, сверху - спичку.
- Значит, так, - пробормотал он и, убрав руки за спину, наклонился над коробком…
Минуты три спустя он встал, сунул коробок в карман, отер пот с лица и вновь услышал, как потрескивает костер. Стали долетать слова:
- Да…
- Слыхал, но чтобы своими глазами…
- А писали - противоречит физике…
Олег взял его за рукав:
- Стоп! Как вы это делаете?
Коля молчал, приходя в себя.
- Правда - как?
Он не ответил - развел руками.
Павлик глядел вокруг, блестящими глазами:
- Здорово, а? Здорово, правда? Его взгляд остановился на Викентьеве, и тот лениво проговорил:
- Такие эксперименты лучше ставить без меня.
- Почему? - не понял белесый.
- Зрение хорошее.
- Ну и что?
- Жаль разочаровывать компанию, - сказал Викентьев и, повернувшись к Коле, добродушно спросил: - Нитку выбросили? Или съели?
Коля не ответил.
- Какую нитку? - спросил белесый, и голосок его подрагивал, как бы в предчувствии беды.
- Которая в зубах была. Тоненькая черная ниточка. Днем видна, а в сумерках ее как бы и нет.
- Фокус? - разочарованно спросила лохматая.
Павлик жалобно посмотрел на Колю:
- Правда, нитка была?
- Ну, раз товарищ с его-то зрением… - сказал Коля. Ему было все равно - скука и опустошенность.
- Не было? - с надеждой вскинулся паренек.
- А ты ее видел?
- Я? Нет.
- Ну, вот и соображай.
Коля опустился на лавку, закурил. Павлик подчеркнуто сел рядом, плечо к плечу. Хороший малый, подумал Коля, и как жить будет? Он пожалел белесого, но одернул себя. Что толку? Как получится, так и будет жить. Глупое дело - жалеть. На всех жалости не хватит, на себя бы хватило.
Олег восхищенно сказал Викентьеву:
- И как вы ее в такой темноте углядели!
Коля автоматически уловил интонацию и так же автоматически понял, что этот самолюбивый парень весь вечер хотел польстить начальнику, но так, чтобы достоинство не страдало. Вот и удалось. И слава богу. Викентьев ответил:
- А я не углядел. Я просто знал, что она должна быть. Нитка, а еще лучше - волосок. К спичке приклеивается.
Коля докурил, вялым движением швырнул окурок в угли и встал. Павлик тоже вскочил.
- Да, - сказал Олег без злорадства, просто констатируя факт, - факир был пьян, и фокус не удался.
- Оставь человека в покое! - с досадой попросила Даша и грустно усмехнулась. - Так хотелось поверить… Ну что ж, мальчики, гасите костер.
Коля перебросил рюкзачок через плечо и пошел от костра в сторону домов. Сразу же его догнал Павлик и, тронув за рукав, сказал:
- Вы ведь к нам, да?
- А не затрудню?
Его не слишком тянуло пользоваться этим гостеприимством. Не злился и не стеснялся, а просто компания не задалась. Бывает так. Можно, конечно, поусердствовать, повернуть колесо. Только стоит ли? Компаний много - не та, так эта.
- Нас в комнате двое, - сказал Павлик, - я да Жорка. А койки три.
- Ну, гляди.
В общем-то все равно. Без разницы.
- Помочь? - спросил Павлик и протянул руку к рюкзачку.
- Я не инвалид, - отказался Коля.
- Здесь тропка, - сказал Павлик и пошел быстро вперед.
Но тут сзади окликнули:
- Эй!
Коля обернулся. Их догоняла Раиса. Он молча ждал.
- Постой! - сказала она.
- Стою.
- Угадай-ка мне судьбу.
Коле фраза не понравилась, а еще больше не понравился тон - уверенный, почти приказный. Видно, к отказам не привыкла. За последние годы Коля приспособился ко многому, в том числе и к приказному тону. Но любить его так и не стал.
- Зачем тебе? - спросил он не сразу, лениво и пренебрежительно, своей интонацией кроя ее тон.
Начальственная бабенка, подумал он, и это неприязненное словцо малость его успокоило, хотя и не было произнесено вслух.
Но и усмешку его, и интонацию Раиса пропустила мимо.
- А так, - сказала она.
- Ну, и чего ты хочешь знать?
- А все равно.
Лицо у нее стало малость растерянным и даже глуповатым, и до него дошла простая вещь: бабенка эта хотела вовсе его не унизить, а даже наоборот - поддержать. Но интонация разговору была задана, и он спросил все так же пренебрежительно, только глаза глядели повеселей:
- Ну-ка, давай конкретно.
- Конкретно? - она пожала плечами. - Ну, когда замуж выйду.
Коля посмотрел внимательней, понял ее и сказал честно, как увидел:
- Совсем не выйдешь. А выйдешь, так разойдешься. Одна будешь жить. Она поразилась:
- А как ты узнал!
- Не верно, что ли?
- Похоже, верно.
- Смотреть надо уметь.
Помедлив, она спросила:
- Ночевать у Пашки будешь?
- Если пустит.
- Да я ж сам зову! - возмутился тот.
Павлик жил в типовой панельной пятиэтажке, временно отданной под общежитие. Внизу, в особом загончике, сидела вахтерша. Павлик внушительно произнес:
- Под мою ответственность!
Вахтерше было под шестьдесят - уже не мамаша, еще не бабуся. Она недавно заступила, днем отоспалась и теперь искала случая размяться перед дремотным однообразием ночного дежурства.
- Это под какую твою ответственность? - возразила она. - Ишь ты! А случись что?
- Я член совета общежития!
- Ах ты! - похвалила вахтерша, и глаза ее заблестели от удовольствия.
Пустит, подумал Коля.
- А он тебе кто?
Коля сунулся было сказать, что родственник, но благополучный этот вариант сорвался, ибо Павлик успел ответить свое:
- Товарищ.
- Товарищ? - в голосе вахтерши появилось сомнение. - Это где же ты себе таких товарищей нашел?
…Хотя может и не пустить…
- Есть порядок, - поскучневшим голосом сказала вахтерша, - вот возьмет завтра пропуск, как положено, тогда пускай. А так… Чего ему на ночь глядя тут делать?
Коля досмотрел на вахтершу, понял ее и сказал весело, подыграв не скучным ее словам, а скрытому настроению:
- Что люди добрые ночью делают! Чайники с кухни воруют!
Та подумала немного и сказала Павлику:
- Смотри - под твою ответственность!
Еще поднимались по лестнице, а Коля уже почувствовал теплую усталость и покой. Незадавшийся вечер не слишком его беспокоил: не поняли - ну и черт с ними. Зато здесь, в этой общаге, все было нормально: и вахтерша, и затертая подметками казенная лестница. А когда Павлик открыл дверь, Коля увидел на полу в прихожей груду обуви, и груда эта тоже была нормальная, лучше нормы на свете ничего нет, ибо в равнодушном мире каждому человеку нужны собственные поплавки. В данный момент у Коли на земле своего было мало, но достаточно - все, что он понимал. А эту груду обуви он понимал хорошо. Пар двадцать, и все по делу. Резиновые сапоги - ясно. И ботинки на байке - ясно. И нарядные туфли для праздника. И кеды для малой грязи. И тапочки…
- Бери тапочки, - сказал Павлик.
Тапочки тоже были по делу, и, значит, на полу в прихожей никакой свалки не было, а царил разумный порядок.
Павлик жил хорошо и просторно - однокомнатная квартира и всего три койки. На одной спал парень - когда зажегся свет, он не проснулся.
- Жорка, - сказал Павлик, - шофер, у него смена с пяти.
И комната была нормальная: три тумбочки, три стула, общий стол посередине, а на столе, в бутылке из-под кефира, еловая ветка.
- Гранд-отель, - сказал Коля, но без выражения, потому что устал. Не ноги, не тело, а что-то внутри стерлось и обвисло, как сношенная портянка. Душа, что ли?
- Вот это вот койка Рустама, - показал Павлик, - он на курсы уехал, а у окна моя. Где хочешь?
- Где скажешь, - ответил Коля. Ему было без разницы, и проще было лечь на пустую. Но он решил побыть гостем, чтобы дать Павлику возможность побыть хозяином.
- Ложись на мою, все же у окна, - решил Павлик. - Есть хочешь?
- Кто ж по два раза в вечер ужинает, - отказался Коля. Картошкой он не насытился, но сработало правило - с первого момента вести себя независимо, чтобы не ты просил, а тебя. Тогда и дальше станут просить и радоваться, если согласишься.
Разделись и легли почти молча. Правда, Павлик попытался утешить гостя:
- Ты не обращай внимания, что так вышло… не огорчайся…
Но Коля удивился:
- Я-то?
И тем пресек разговор.
Уже когда легли и погасили свет, Павлик вдруг позвал:
- Коль!
- Ну?
- Можно тебя спросить?
- Давай, - без охоты согласился Коля. Сегодня он говорил много, больше не хотелось.
- Коль, вот ты спичку поднял, да?
- Ну, поднял.
- А правда, была там нитка или нет?
Он отозвался не сразу:
- А тебе как надо?
Павлик мужественно ответил:
- Да нет, как есть. Правду.
- Правду, значит?.. Но смотри - только тебе.
- Само собой.
- Ты и я, без трепа.
- Что я, баба?
А голосишко-то увял, отметил Коля. В голосе Павлика было еще не разочарование, а как бы предчувствие разочарования.
- Так вот, если честно, - сказал Коля, - если совсем честно - не было. Никакой нитки там не было.
- Я так и думал, - обрадовано выдохнул Павлик. - Честное слово, так и думал… Коль, а насчет судьбы?
- А это, профессор, уже второй вопрос, - ответил Коля. - Спи.
Он повернулся на живот, и сон охватил его, как теплое море, даль вскипала барашками, а сквозь пробитую солнцем толщу туманно виделось дно. Он сделал медленный выдох в воду, наполнив ее бисерными пузырьками, и развел руки в плавном гребке. А может, и не развел, может, это было во сне.
Утром он встал вместе с Павликом. Жорки уже не было. Коля прошел в ванную, долго мылся холодной водой (горячую еще не пустили), а потом, уже в комнате, деловито обтирался жестким полотенцем, добытым в рюкзаке. Тело у него было сухое, крепкое и, как ни странно, темное от загара.
- Когда это ты успел? - удивился Павлик.
- С осени держится, - объяснил Коля.
- Долго жарился?
- Все лето.
- Где?
- Где умные люди загорают? В Сочи, естественно.
Павлик с готовностью засмеялся.
- Уходить будешь - ключ под половик, - сказал он.
- А убегу? Сопру вон твою джинсу - и видали вы меня.
Павлик снова засмеялся и ушел. Везет малому, подумал Коля, плохих людей не встречал. До девяти оставалось с полчасика. Коля посмотрел в окно, но оно выходило на пустырь, огороженный и изрытый. На Жоркиной тумбочке лежал какой-то журнал, посередке заложенный перочинным ножом. Коля открыл заложенное место и стал читать: "Уже несколько дней, с той поры как начальником участка назначили Колесова, в котловане не слышалось шуток, смеха, веселых возгласов, которыми обычно подзадоривали друг друга во время работы молодые энтузиасты. Некоторые упрекали Абатурова, что он заодно с новым начальством. Но не он назначил Муравьева, и не ему учить Петрухина. Да разве же Барабаненко отпустил бы от себя Легоцкого, если бы не Чугунов?"
Вконец запутавшись в фамилиях, Коля произнес вслух:
"Красиво пишут!" - и закрыл журнал. Потом напился из-под крана, сунул ключ под половик и ушел.
Если кто однажды перетрясет половики в общежитиях - богатым человеком станет!
Было как раз девять, самое время, все конторы открываются. Но приходить одним из первых Коля не любил - суета к добру не приводит. Поэтому ближайшие полчаса он потратил на то, чтобы осмотреться в городе.
Впрочем, слово "город" к тому, что виделось, подходило мало. Коля уже бывал на стройках, четырех или пяти, и сразу понял, что теперешний период в жизни Новотайгинска самый неприглядный и, на внешний взгляд, бестолковый. Будущий город был осилен примерно на четверть. Но поднимали его не улицами, не кварталами, а объектами: вон дом, вон баня, вон котельная, вон еще дом. И все это торчало вразброс, и никакая грядущая гармония в нынешнем беспорядке не угадывалась. Вид был такой, словно запасливый великан купил в ларьке сразу на трояк великанских спичек да и поскользнулся со своей авоськой как попало, расшвыряв коробки…
Лишь в отдалении, где поднимались цеха будущего комбината, улавливалась система: четыре корпуса строились одновременно, были подведены под крышу, и коричневые каркасы уже одевались светло-серыми панелями.
Тайга от стройплощадки была отброшена, ближняя кромка ее выглядела скомканной и грязной - рыжие подтеки апрельских дорог, канав и всяких необходимых проплешин подползали вплотную к деревьям, а то и вовсе терялись меж стволами или переходили в грубо пробитые просеки. Кусок тайги выгорел - черные лиственницы торчали, как обгорелые спички.
А что делать, с пониманием думал Коля. Стройка смотрится в палаточную пору, когда природная красота еще не потеряна, смотрится перед концом, когда город уже набрал собственную красоту. А посередке все определяет текущая возможность и надобность. -
Довольно быстро Коля вышел на единственную уже сформированную улицу, которая при всей своей скромности - сплошь панельные пятиэтажки - была для города как бы временным центром. Первые этажи отсвечивали витринами, даже над обычными жилыми подъездами кое-где темнели казенные вывески.
Потому что никуда не деться, думал Коля, сто лет стоит город или год, а человеку все равно свое надо. И продуктовый нужен, и промтоварный, и столовая, и сберкасса, и милиция.
Милиция и ему была нужна. Зайдя, он спросил адресный стол. Дежурный позвал:
- Михеев!
Полный лысоватый Михеев велел обождать, вышел минут на пять - не Москва, не Чита, не так уж полны ящики - и лихо отчеканил, что гражданка Пантюхова Инна Михайловна, года рождения приблизительно пятидесятого, в городе Новотайгинске в данный момент не числится.
- Нет - значит, убыла, - вслух рассудил Коля и сочувственно развел руками, словно новость эта могла огорчить не его, а лысоватого лейтенанта.
- Уж это точно, - весело согласился тот, и оба остались довольны: лейтенант - что быстро и ловко выполнил свою служебную миссию, Коля - что с ходу, с полуфразы нашел общий язык с малой властью.
Особого разочарования он не почувствовал. Нет - так ведь и не очень ждал. Месяца четыре собирался написать, тянул, а бросил письмишко - без ответа. Под Новый год послал открытку с дедом-морозом - и опять как в колодец.
Ладно, дело прошлое, подумал он. За два года не то что любовь - спирт выдыхается.
Коля прошел дальше по улице, до самого ее конца, верней, до той грани, за которой грязный асфальт переходит в грязь без асфальта, и медленный его взгляд автоматически вбирал совсем еще сырой городской быт.
Вот базарчик - два прилавка под серым небом, соленые огурцы, маринованная черемша и какая-то сушеная таежная травка. Вот новая, с витринными окнами, столовая, а рядом, между домами, длинный дощатый барак с такой же вывеской - "Столовая". Не торопятся сносить, и разумно: лишняя харчевня никому никогда не мешала.
Коля повернул назад, вновь прошелся улицей и сделал еще несколько наблюдений над окружающей действительностью. Но какая-то жилка под ключицей все же подрагивала и ныла.
Конечно, ни на что особое он не рассчитывал. Ну, было когда-то, так ведь когда? Да и многого ли теперь хотелось? Поговорить, посоветоваться? Но о чем? Годы прошли, все нитки порваны. Так - посидеть рядышком, помолчать, чаю попить.
Не могла же она два года ждать, пока он соберется с ней чаю попить!
Юмор все это был, один юмор…
И все же возникло и не проходило знобящее ощущение пустоты и потери. Будто два года таскал в тайном кармане заначку - не много, трешник какой-нибудь, но вот понадобилось, полез, а в подкладке дыра…
А могла и фамилию сменить, подумал он вдруг. Странно, раньше в голову не приходило. Вполне ведь могла. Так что, может, еще столкнутся вот на таком тротуарчике. Уж тут-то она на нем отоспится - какой был дурак и что в жизни упустил.