Я знала, что несколько недель в году он проводит в госпиталях, безуспешно "успокаивая" нанесенные временем и людьми раны. Но знала я и то, что под его руководством московский филиал соперничал в доходности с петербургским. По тем отчетам, что я нашла среди бумаг отца, я понимала, что этот человек находится здесь именно "на своем месте". Читая его умные и оригинальные предложения по улучшению и расширению бизнеса, я невольно проникалась к нему уважением и была искренне рада тому, что мое мнение не изменилось и при личной встрече.
- Ни к чему устраивать "пышные встречи", - сказала я, усаживаясь в кресло. - Я не столь "большая птица", чтобы опасаться за меня…
- Вы - дочь Туманова, - весомо сказал он и заметив, как я поморщилась, поправился. - Вы - дочь моего друга. И я считаю себя в ответе не только за вашу жизнь и здоровье, но даже за настроение… И я очень рад познакомиться с вами, Настя. Андрей много рассказывал мне о вас.
- Виктор Владимирович, - мягко попросила я. - У меня несколько… сложные отношения с отцом, и несколько "предвзятое" отношение к его персоне. Сказать по правде, я вообще не хотела бы говорить о нем, но… Но парадокс ситуации заключается в том, что именно о нем я и приехала поговорить.
Он пристально посмотрел на меня и спросил:
- Сколько вам лет, Настя?
- Двадцать три.
- Двадцать три, - задумчиво повторил он. - Совсем еще ребенок… Вам предстоит еще многое узнать и понять в этой жизни… Не судите о нем строго. Он виноват лишь в том, что не успел поговорить с вами. Он очень хотел прийти к вам и просто поговорить… Он бы сделал это куда как раньше, если б не боялся…
- Боялся?! - удивилась я недоверчиво. - Андрей Туманов - боялся?!
- Боялся, - подтвердил старик. - Он боялся, что вы не поймете его, отвергнете… А ведь вы были всем в его жизни. Он редко говорил об этом, но уж когда речь о вас заходила… Вы были всем, что оставалось у него, всем, на что он надеялся и для чего жил и работал… Я уверен - вы сумели бы его понять и простить… Но он не успел…
- Может быть, к счастью для него, - жестко сказала я. - Увы, Виктор Владимирович, я не могу сказать, что горжусь своим отцом. У меня нет причин ни любить его, ни гордиться им, ни даже прощать. Для меня он - совершенно чужой человек и даже более того… Я никогда его не знала, но вся моя жизнь была пронизана болью, которую он оставил мне…
- Вы не знали его, - подчеркнул Пензин. - В этом все дело. Если б вы росли рядом с ним, то - поверьте - у вас было бы много поводов гордиться им. Вас ведь до этой недели ничего не связывало, кроме генетики… Это не мало, но… недостаточно… Иногда друзья и единомышленники бывают куда ближе нас чем некоторые родственники… Вы не знали того, чем он жил, его мечтаний, идей… Проще говоря - его самого. Жаль, что вы начинаете узнавать его только теперь…Что сейчас об этом говорить. Я сам часто упрекал его, убеждая в необходимости вашей встречи… Он все понимал, но…
Я заметила, как задрожали руки старика, и отвела взгляд в сторону.
- В наше время есть очень немного людей, которые способны быть преданным друзьями, - продолжал Пензин. - А он был мне прежде всего другом… Сначала - "другом", а уж потом "подчиненным" или "начальником". Он умел дружить. Как умел любить и ненавидеть… Это редкие качества. Кажется, что для этого не требуется умения, но… У меня был очень хороший друг, Настя. А теперь его не стало. И в мире теперь чуточку холоднее… Он смог бы стать другом и для тебя. Может быть, он был плохим отцом, но он смог бы стать очень хорошим другом…
- Как вы познакомились с ним, Виктор Владимирович? - спросила я. - Я слышала, вы были офицером в части, в которой он проходил службу?
- Это было давно, - сказал старик, - на "заре перестройки"… И тогда все было иначе. Что бы понять то время и тех людей, требовалось жить духом того времени, видеть и слышать отсчет тех дней… В стране царил развал и постепенное падение нравов. Падало благосостояние, падала вера в лучшее, росла только волна преступности. Народ, привычный к любым экспериментам правительства, как обычно терпел и ждал. По всей стране то и дело вспыхивали мятежи и бунты, "кокетливо" называемые правительством "волнениями". "Новое" еще не пришло, а "старое" никак не хотело уступать своих позиций… "Смутное время"… А между этими двумя жерновами - "новым" и "старым", лежала наша страна. Очень многим было удобно "ловить рыбку в мутной воде", и - увы - чем "выше" они стояли, тем это было удобнее. Войны и бунты дают кое-кому очень хорошую возможность заработать, Настя. Девяносто процентов войн, называемых "священными", "освободительными" и "миротворческими" - попросту "коммерческие". Страну растаскивали на части люди, получившие доступ к власти, и тогда еще не было возможности остановить их. Пользуясь этим, в стране появилось огромное количество бандитов и бандформирований. Порой казалось, что страна объята безумием, и нет ему конца… В то время я был лейтенантом дивизии особого назначения, в задачу которой входила "ликвидация" подобных бандформирований. Мы колесили по стране, на своей шкуре испытывая "трудности переходного времени"; теряли друзей, учились думать и делать выводы из увиденного нами и "прокомментированного правительством"… Помню, меня с самого начала удивляло отличие твоего отца от всех прочих солдат. Из его личного дела я узнал, что он подавал в военкомат заявление с просьбой направить его для прохождения службы в Афганистане. Но к тому времени вывод войск из этой страны был закончен и с учетом его физической подготовки, и отличных характеристик, его направили к нам. Я долго не мог понять причины, руководившие им. Он не был дураком и не мог поддаться на заверения правительства в необходимости подобных "миротворческих" войн и вряд ли верил лозунгам о "выполнении интернационального долга". Он знал, что направляемых в подобные мясорубки правительство заранее "списывало" как "невозвратных"… А потом некоторые события подсказали мне - не в силах вынести какую-то боль, нанесенную ему кем-то или чем-то ранее, он готовился умереть… Мальчишка! Что он знал о жизни и о смерти?! "Царапина", оставленная на нем жизнью, казалась ему смертельной раной, он еще не знал, что бывают раны куда более страшные… Ему предстояло еще очень многое потерять и узнать. Но для этого требовалось сначала вселить в него веру в себя и любовь к жизни. К счастью, когда смерть подстерегает тебя за каждым углом, это понять куда легче, чем рассуждая об этом, сидя в мягком кресле… Была поздняя осень, когда в наш полк прибыла новая партия новобранцев…
Я достала из сумки ручку и блокнот, открыла его и приготовилась записывать…
ТУМАНОВ
Господа демократы минувшего века,
мне бы очень хотелось всех вас воскресить,
чтобы вы поглядели на наши успехи,
ну, а мы вас сумели отблагодарить.
Мы бы каждый, кто - чем, выражал "благодарность":
молотилкой - колхозник, рабочий - ключом,
"враг народа" - киркою, протезом - "афганец",
ну а я б кой-кому "засветил" кирпичом!..Игорь Тальков
Пробуждение было мгновенным, такого с ним еще не было. Обычно он подолгу валялся в постели, наслаждаясь минутами перехода из сна в реальность, когда мир грез наслаивается на наступающий день туманной дымкой и негой держит в ласковых объятиях. В этот раз перехода не было. Другая жизнь диктовала другой ритм, и звеневший в глубине мозга сигнал постоянно напоминал об этом. Он вспомнил, как вчера утром простился с матерью и дребезжащий автобус, набитый скрывающими за бравадой испуг, призывниками, отвез их на вокзал. Он не мог сказать матери, куда его направляют, так как сам не знал об этом до тех пор, пока, уже в поезде, один из широкоплечих сержантов, сопровождавших команду новобранцев, не шепнул, поддавшись на расспросы: "Москва, дивизия особого назначения". "Спецназ?"- уточнил Туманов. Сержант покосился на прохаживающегося вдоль вагона офицера и отрицательно покачал головой: "Нет, бери выше. Не спецназ, а "особого назначения"". Туманов недоуменно пожал плечами: "Не вижу разницы, - сказал он, - что "спецназ", что "осназ"". "Увидишь", - пообещал значительно сержант и замолчал. "Во всяком случае, это куда интересней обещанного мне в военкомате, - подумал Андрей, - они обещали отправить на границу. Даже в личном деле записали… Передумали, или "тайны бургундского двора"? Еременко "зарубила" медкомиссия, словно "зациклившись" на его плоскостопии… А меня, значит, сюда"… В Москву они прибыли поздно вечером, и сразу были направлены на комиссию распределения, расположившуюся в дивизионном клубе.
Сонный, а потому мрачный, капитан долго листал дело Туманова, бесконечно зачем-то перекладывая с места на место листы бумаги, и наконец, спросил:
- Атлетика, рукопашный бой - это хорошо… А вот подтянуться двадцать раз сможешь?
- Нет, - нахально ответил Туманов. - На правой руке только пятнадцать раз осилю, а на левой и того меньше - раз десять-двенадцать…
- Ну-ка, идем к турнику, - недоверчиво сказал капитан, поднялся из-за стола и вывел Туманова на улицу, где на спортивной площадке уже пыхтели на высоких и низких турниках бритоголовые новобранцы.
- Сережа, сними этот "цитрусовый", он уже созрел, - сказал капитан молоденькому лейтенанту, с сочувствием наблюдавшему за напоминающими конвульсии попытками новобранца достать подбородком до перекладины.
- Слезай, Васин, только десять раз, - кисло сказал лейтенант красному от натуги призывнику, и тот, спрыгнув вниз, понуро поплелся за ним в клуб.
- Ну, давай, - распорядился капитан, и вытащив из кармана сигареты, закурил, - посмотрим, на что ты годишься…
Туманов вздохнул, посмотрел с укоризной на капитана, и легко подпрыгнув, ухватился за перекладину.
Капитан долго молчал, наблюдая за ним, потом удовлетворенно кивнул:
- Слезай, хватит… А бегать так же хорошо умеешь?
- Можем и побегать, - с двусмысленной интонацией сказал Туманов.
- Это ты мне, что ли, предлагаешь наперегонки? - Удивился капитан. - Ну ты и нахал! Ладно, для наглецов у меня есть специальное место… В учебку пойдешь?
- Это что?
- Учебная часть по подготовке сержантского состава. Пройдешь курс подготовки, и в зависимости от того, насколько себя покажешь, получишь распределение, либо в обычную роту, либо в специальную… Либо рядовым. Там очень немногие доживают до сержантских лычек.
- Это мне подойдет, - согласился Туманов. - Постараемся дожить.
- Ну-ну, - с иронией протянул капитан, и вернувшись в клуб, что-то быстро вписал в личное дело Туманова и переложил его на соседний стол.
В четыре часа ночи Туманов получил на складе форму, в пять их отвели в баню, в шесть привели в небольшое, четырехэтажное здание и на первом этаже сопровождающий его лейтенант указал на свободное в лесу железных, двухъярусных коек, место:
- Ложись пока здесь. Спать тебе осталось недолго. В восемь подъем.
Туманов быстро разделся, поставил у кровати непривычно-тяжелые сапоги и нырнул под пахнущее хлоркой одеяло. "Дедовщина? - Усмехнулся он про себя. - Слышали мы о таком "звере", а теперь проверим, придусь ли я ему по зубам". Он скосил глаза на свою руку, бугрящуюся узлами мощных мускулов, и, удовлетворенно закрыв глаза, уснул.
Теперь он лежал, слушал, как позвякивают пружины скрипучих кроватей под тяжестью просыпающихся и ворочающихся солдат.
- Я сказал: ПОДЪЕМ! - послышался рев из другого конца казармы.
Видимо, это был уже второй вопль - первый разбудил Туманова.
Он откинул одеяло и поежился - в казарме было холодно. Зевнул, потянулся за гимнастеркой и замер, пораженный… В полуметре от него стояло двухметровое чудовище, из тех, что "поперек себя шире", но не упакованное в кило1раммы жира, а забронированное в пластины грудных и брюшных мускулов.
"Мама мия! - ужаснулся Андрей. - Это что ж такое?! Откуда они его взяли?! Его же надо в цирке, за деньги показывать!.. Я-то думал, что это я - здоровый, но не мог же я предполагать всерьез, что б такое существовало…"
Он осторожно скосил глаза в другую сторону и невольно застонал: справа от него стоял богатырь еще больше первого и испуганно озираясь, почесывал волосатую грудь.
"Что там я имел вчера против "дедовщины"? - спросил себя Туманов. - Сдается мне, что один парень, которого я очень хорошо знаю, проведет эти два года с лезвием в руках, за очисткой гальюнов, или как тут у них сортир называется?.. Это же мамонты, а не люди! Во мне метр восемьдесят роста, семьдесят восемь килограмм "чистой" мускулатуры, но я же "четвертинка" от этих "мастодонтов"… Завтра же пишу матери, что б высылала пару десятков пачек лезвий… Нет, мало. Судя по их комплекции, в этой дивизии сортиры должны быть особо грязные… Четыре десятка будет в самый раз".
- Привет! - сказал первый "мастодонт" Туманову. - Меня Семеном зовут. Семен Павлов. Я с Тамбовщины. А ты откуда?
- Ленинградец, - сказал Андрей. - Ныне - Петербург… Андрей Туманов… Тебя чем там, на Тамбовщине, кормили?
- Что?.. Ах, это… Да чем… Чем придется…
- Когда уволимся, я к тебе в гости заеду. Ты уж меня покорми этим самым "чем придется"… Мне это совсем не помешает к тому времени…
- Первый день в армии, а уже о дембеле, - пробасил второй богатырь. - Меня Игорем зовут, из Курска я… Мы, вроде как, соседи?
- Есть такое дело, - согласился Андрей и оглядел казарму. К его облегчению, остальные новобранцы были куда меньше этих двух богатырей, но все же скопление в одном месте такого количества богатырей со всей России поражало воображение.
"Хватит и одного десятка лезвий, - вновь пошутил про себя Андрей. - Но мне даже льстит находиться в компании таких мамонтов… Хотя я и достаю им до плеча… Американские постановщики "боевиков" съели бы от зависти все запасы киноленты, заглянув в эту казарму"
- Повторяю специально для глухих и слабоумных: ПОДЪЕМ! - снова заорал тот же голос и на середину казармы вышел очень высокий и очень худой парень, с нашивками сержанта на погонах и множеством отличных знаков на гимнастерке.
- Быстро одеться и построиться у поста дневального в две шеренги, - скомандовал он. - На первый раз даю вам минуту. Это много. Это очень много. Это на целых пятьдесят девять секунд больше, чем нужно… Бегом!
Бестолково суетясь и толпясь, солдаты сгрудились возле поста дневального.
- Я сказал: в две шеренги! - Неистовствовал сержант. - Две - это значит две! Одна, и еще одна. Не три, не четыре, а две! Две! Кто вам сказал, что мне нужно демонстрировать, что вы - стадо?! Я это знаю и так!.. Эй, ты, лопоухий, спрячь портянки так, что б я их не видел! Куда ты их в карманы пихаешь?! Да мне нее равно, куда ты их денешь, хоть съешь!.. Равняйсь!.. Смирно!.. Отставить!.. Равняйсь! Смирно!.. Вольно. Значит так… С сегодняшнего дня вы находитесь в расположении дивизии особого назначения. Наша дивизия - крупнейшая в мире, наиболее оснащенная, укомплектованная и престижная. Полное название дивизии не выговариваю даже я, но вы его вскоре вызубрите наизусть. Сейчас могу вам сообщить, что мы - боевая и ударная сила комитета государственной безопасности. Дивизия КГБ. Понятно?!
- Да, - нестройно протянул хор голосов.
- Отставить! - рявкнул сержант. - С сегодняшнего дня вы должны забыть все, что умели и делали на гражданке. С сегодняшнего дня вы начали новую жизнь. Заново! С нуля! И обучать вас этой жизни буду я и другие сержанты нашего подразделения. Вы должны забыть все слова, которые произносили на гражданке, и пользоваться только тремя словосочетаниями: "Есть!", "Так точно!" и "Никак нет!"… Если вам приспичило, и у вас открылся словесный понос, вы должны предупредить об этом начальство, к которому обращаетесь, словами: "Товарищ сержант, разрешите обратиться…" И только после этого вываливать на него те отходы, которые у вас накопились, включая просьбы, в которых будет отказано, и идиотские вопросы, на которые вы не получите ответа!..
- Интересно, - тихо спросил Туманов у стоящего рядом Павлова. - Если ночью ему врезать табуреткой по голове, он наутро будет только заикаться, или перестанет грубить?
Сержант, находившийся в другом конце строя, резко повернулся на каблуках, рыскнув взглядом по строю и безошибочно уперся взглядом в Туманова.
- Наутро он будет удовлетворен, - сквозь зубы заявил он. - Потому что всю ночь он будет иметь… удовольствие заниматься физподготовкой с тем дебильным курсантом, в дебильную голову которого пришла эта дебильная мысль! И запомните раз и навсегда: для настоящего сержанта нет в мире большего удовольствия, чем содрать с рядового две шкуры перед завтраком, две после обеда и три перед отбоем! Понятно?!
- Так точно! - рявкнул напуганный строй.
- Вот это уже лучше. Но если вы полагаете, что вы все, здесь стоящие, станете сержантами отборной, элитной дивизии, то вы глубоко ошибаетесь! Половина из вас покинет эту казарму по причине неуспеваемости уже через месяц, еще треть - через два месяца, а остальных кретинов мы просто вынуждены будем оставить, закрыв от стыда глаза руками, только чтобы укомплектовать полковые взводы и роты. И те несчастные, которые доживут до получения незаслуженных сержантских лычек, будут весить в шесть раз меньше, и думать в десять раз реже, чем сейчас… Это я вам обещаю!
- Видимо, сержант, который обучал его, обещал то же самое, - сказал Туманов чуть тише, чем прежде. - И сдержал обещание.
С ядовитой улыбкой сержант обернулся к нему.
- Видишь вот это? - он ткнул себя пальцем в лоб. - За этой черепной коробкой скрывается несколько килограммов извращений, каждое из которых ты испытаешь на своей шкуре через две недели. Эти две недели у вас будет адаптационный период, а потом… Я тебя запомню, и позабочусь, чтобы ты попал именно в мой взвод… Понятно?
- Витиевато, но смысл ясен, - кивнул Туманов.
- Отставить! Как нужно отвечать?!
- Так точно!
- Вот так… Фамилия?
- Туманов.
- Курсант Туманов, - поправил сержант. - Откуда прибыл?
- Из Петербурга.
- О-о! - обрадовался сержант. - Вот именно "Путешественников из Петербурга в Москву" я и люблю больше всего. Истеричных и нежных питерцев я очень люблю по субботам на завтрак… Через две недели ты войдешь в состав моего меню.
- Я постараюсь прокиснуть за это время, - пообещал Туманов.