Назавтра, когда мальчики пришли в спортивный городок, Шепард наблюдал, как они появились из-за трибун и двинулись в обход по краю бейсбольного поля. Положив Нортону руку на плечо, Джонсон пригнулся к его уху, а тот слушал с выражением глубокого доверия, так, будто перед ним забрезжил свет. Шепард досадливо поморщился. Стало быть, Джонсон придумал новый способ его донимать. Но его не проймешь. Нортон особенно не пострадает, все равно умишком не вышел. Шепард взглянул на сосредоточенную и такую обыкновенную рожицу сына. Стоит ли тащить его к высотам? Рай и ад существуют для посредственностей, а уж если кто посредственный, так это Нортон.
Мальчики поднялись на трибуну и сели чуть поодаль, лицом к нему, не подавая виду, что заметили его. Он окинул взглядом через плечо бейсбольное поле, по которому рассыпались юные игроки. Потом направился к трибуне. При его приближении сиповатый, как змеиное шипенье, голос Джонсона смолк.
- Как провели день, ребятки, что делали? - бодро спросил Шепард.
- Он тут мне рассказывал… - начал было Нортон. Джонсон пихнул его локтем в бок.
- А ничего особенного, - сказал он. Из-под его напускного равнодушия так и выпирала наглость сообщника.
У Шепарда кровь прилила к щекам, но он промолчал. Один мальчонка в бейсбольном костюме притащился на трибуну следом за ним и нетерпеливо подталкивал его сзади клюшкой. Он повернулся и, обняв мальчонку за плечи, возвратился на поле.
Вечером он поднялся на чердак посмотреть, что делается у телескопа, и застал там одного Нортона. Мальчик скорчился на ящике, припав глазом к трубке. Джонсона не было.
- Где Руфус? - спросил Шепард.
- Где Руфус, я спрашиваю? - повторил он громче.
- Куда-то ушел, - не оборачиваясь, сказал мальчик.
- Куда же это? - спросил Шепард.
- Не знаю, сказал "ухожу", и все. Он говорит, ему надоело пялиться на звезды.
- Так, - угрюмо сказал Шепард.
Он спустился с чердака и обошел весь дом. Джонсона нигде не было. Шепард сел в гостиной. Еще вчера он твердо верил, что с Джонсоном у него дело ладится. Сегодня приходилось признать, что в чем-то он, возможно, оплошал. Он слишком много спускал мальчишке, слишком заботился о том, чтобы расположить его к себе. Фу, как совестно. Какая разница, будет Джонсон к нему расположен или нет? Почему это должно его тревожить? Вот пожалует с прогулки, надо будет в какие-то вопросы внести ясность. Пока ты здесь, никаких самовольных отлучек по вечерам, понятно?
А мне здесь быть не обязательно. Очень мне надо здесь ошиваться.
Ах, черт, подумал Шепард. Нельзя до этого доводить. Надо проявить твердость, но не раздувать из этого случая историю. Он взял вечернюю газету. Доброта и долготерпение - это само собой, но не было должной твердости. Шепард держал перед собой газету, не читая ее. Мальчишка первый не будет его уважать, если он не проявит твердости. В дверь позвонили. Шепард пошел открывать. Открыл и с изменившимся, расстроенным лицом отступил назад.
На пороге, придерживая за локоть Джонсона, стоял большой, сурового вида полицейский. У тротуара ждала патрульная машина. Джонсон был очень бледен. Он выставил вперед подбородок, очевидно подавляя дрожь.
- Вот заехали по дороге показать его вам, а то разошелся, не унять, - сказал полицейский. - Теперь отвезем в отделение, побеседуем.
- А что случилось? - выдавил из себя Шепард.
- В дом залез - здесь, как за угол завернешь, - сказал полицейский.- Настоящий погром, посуда перебита, черепки по всему полу, мебель опрокинута…
- Я-то при чем?! - сказал Джонсон. - Иду по улице, никому не мешаю, а этот налетел, хватает…
Шепард смерил его уничтожающим взглядом. Сейчас он не пытался смягчить выражение своего лица. Джонсон покраснел.
- Иду, никого не трогаю, - пробурчал он без прежней уверенности.
- Едем уж, артист, - сказал полицейский.
- Правда же, вы не дадите меня забрать? - сказал Джонсон.- Вы-то мне верите, да? - Шепард еще не слышал у него такого жалобного голоса.
Сейчас или никогда. Пусть усвоит, что за него никто не будет заступаться, когда он виноват.
- Придется тебе ехать, Руфус, - сказал он.
- Я говорю, что ничего не сделал, а вы, значит, ему дадите меня забрать? - надрывно крикнул Джонсон.
Шепард крепче стиснул зубы, его разбирала обида. Мальчишка сорвался, не дотянув даже до того дня, когда ему наденут новый ботинок. Как раз завтра его получать. Почему-то ботинка ему вдруг стало особенно жаль, и досада на Джонсона стала вдвойне нестерпима.
- Сами прикидывались, что доверяете мне незнамо как,- процедил Джонсон.
- Я и доверял, - с каменным лицом сказал Шепард. Джонсон повернулся вслед за полицейским, но, прежде чем он тронулся с места, из провалов его глазниц Шепарда полоснуло лютой ненавистью.
Стоя в дверях, Шепард смотрел, как они влезли в машину, как отъехали. Он будил в себе сострадание. Нужно завтра наведаться в полицию, посмотреть, нельзя ли малого вызволить. А пока - ничего страшного, переночует в тюрьме, вперед будет знать, допустимо ли вести себя так с человеком, от которого видел только хорошее. Потом они отправятся за ботинком, и, может быть, после ночи, проведенной за решеткой, это событие только сильней подействует на Джонсона.
В восемь утра позвонил сержант из полиции и сообщил, что Джонсона можно взять домой.
- Мы одного негра задержали по этому делу, - сказал он. - Ваш паренек тут не замешан.
Через десять минут Шепард, багровый от стыда, был уже в отделении. Джонсон сидел, нахохлясь, на скамейке в обшарпанной приемной и читал полицейский журнал. Больше никого не было. Шепард опустился рядом и заискивающе тронул его за плечо.
Джонсон глянул - у него гадливо выпятилась губа - и снова уткнулся в журнал.
Шепард изнывал. С гнетущей внезапной отчетливостью ему представилась вся гнусность содеянного. Он отвернулся от своего подопечного, и как раз тогда, когда его можно было круто и твердо повернуть на путь истины.
- Руфус, прости, - сказал он. - Я виноват, правда на твоей стороне. Я судил о тебе превратно.
Джонсон продолжал читать.
- Я приношу тебе извинения.
Джонсон послюнил палец и перевернул страницу. Шепард собрался с духом.
- Я поступил как болван, Руфус, - сказал он. Джонсон слегка скривил рот и, не отрываясь от журнала, пожал плечами.
- Забудь, ладно? - сказал Шепард. - Это первый и последний раз.
Джонсон поднял голову. Глаза его смотрели ясно и недобро.
- Я, так и быть, забуду, - сказал он, - вы-то попомните.
Он встал и прошествовал к двери. На полпути он обернулся к Шепарду, вскинул руку, и Шепард вскочил и последовал за ним, как будто мальчишка дернул невидимый поводок.
- Да, ботинок, - облегченно спохватился он, - сегодня срок забирать твой ботинок! - Господи, какое счастье, что есть ботинок!
Но, когда они пришли в протезный кабинет, оказалось, что башмак на два номера мал, а новый могут сделать не раньше чем через десять дней. У Джонсона мгновенно поднялось настроение. Разумеется, ему неточно сняли мерку, но он утверждал, что это выросла нога. Он уходил довольный, словно нога его, раздавшись, действовала из собственных тайных побуждений. Лицо Шепарда изображало муку.
После этого случая он удвоил свои усилия. Джонсон утратил интерес к телескопу - для него был куплен микроскоп и коробка предметных стекол с готовыми препаратами. Если не удалось поразить его воображение безмерно великим, надо испробовать безмерно малое. Два вечера Джонсон не отходил от нового прибора, на третий - разом остыл, зато ему не надоедало просиживать вечера в гостиной, читая энциклопедию. Он пожирал энциклопедию, как пожирал свои обеды: размеренно и ненасытимо. Хватал все подряд, перемалывал и отбрасывал прочь. Для Шепарда не было большей отрады, чем видеть, как на диване молча склонился над книгой Джонсон. Несколько таких вечеров, и к Шепарду вернулись его мечты. Он вновь обрел уверенность. Он знал, что настанет день, когда он будет гордиться Джонсоном.
В четверг вечером Шепард был на заседании муниципального совета. Мальчиков он высадил у кино и забрал на обратном пути. Когда они подъехали к дому, у обочины стояла машина с одиноким красным глазком на крыше. Шепард свернул к подъезду и осветил своими фарами два суровых лица внутри машины.
- Легавые! - сказал Джонсон. - Опять к кому-нибудь забрался негр, а явились за мной.
- Это мы посмотрим, - сказал сквозь зубы Шепард. Он остановил машину у дверей и выключил свет. - Вы, ребята, марш домой - и спать, - сказал он. - Этим займусь я.
Шепард вылез и твердо двинулся к патрульной машине. Он просунул голову в окошко. Полицейские глядели на него непроницаемо и многозначительно.
- Дом на углу Шелтона и Мельничной, - сказал тот, что сидел за баранкой. - Разворочено, словно танк прошел.
- Мальчик был в кино на другом конце города, - сказал Шепард. - И с ним мой сын. В тот раз он был ни при чем, и в этот - тоже ни при чем. Я отвечаю.
- Я бы на вашем месте не брался отвечать за такого отпетого шпаненка, - сказал полицейский, который сидел ближе к Шепарду.
- Я сказал, что отвечаю за него, - холодно повторил Шепард. - Один раз вы, голубчики, промахнулись. Кажется, хватит.
Полицейские переглянулись.
- Что ж, не наша печаль, - сказал первый и включил зажигание.
Шепард вошел в дом и сел в темной гостиной. Да, Джонсон чист, и боже упаси навести его на мысль, что его подозревают. Если он подумает, что опять возбудил подозрения, все пропало. Надо только удостовериться, насколько прочное у него алиби. Зайти разве к Нортону, спросить, не отлучался ли Джонсон из кинотеатра. Нет, это совсем не годится. Джонсон разгадает его уловку и взорвется. Лучше
спросить у него самого. Без обиняков. Шепард мысленно прикинул, как поведет речь, встал и подошел к двери Джонсона. Дверь была открыта, словно его здесь ждали, хотя Джонсон уже лег в постель. При свете из передней можно было различить его очертания под простыней. Шепард вошел и стал в ногах кровати.
- Уехали, - сказал он. - Я им заявил, что ты тут не замешан и я беру это на свою ответственность.
С подушки донеслось неясное:
- Ага. Шепард замялся.
- Руфус, ты, кстати, никуда не отлучался из кинотеатра?
- Сами прикидываетесь, что доверяете незнамо как,- немедленно крикнул оскорбленный голос, - а сами ни фига не доверяете! Как не поверили в тот раз, так и теперь! - Незримый, этот голос с гораздо большей определенностью исходил из сокровенных недр Джонсонова существа, чем в те минуты, когда лицо его было видно. То был вопль укоризны - с едва заметным оттенком презрения.
- Неправда, я тебе доверяю, - горячо сказал Шепард. - Совершенно доверяю. Я в тебя верю и полагаюсь на тебя целиком.
- А сами за мной шпионите все время, - угрюмо сказал голос. - Сначала ко мне подсыпались с вопросиками, а сейчас потопаете через переднюю, подсыплетесь с вопросиками к Нортону.
- У меня и в мыслях не было расспрашивать Нортона, - ласково сказал Шепард. - Не было и нет. И я тебя вовсе не подозреваю. Да и мог ли ты за такое время добраться сюда с того конца города, залезть в чужой дом и опять вернуться в кино.
- А, вот почему вы мне верите! - крикнул Джонсон. - Потому что я, по-вашему, все равно не успел бы обернуться.
- Да нет же! - сказал Шепард. - Я просто считаю, что у тебя достаточно ума и силы воли, чтобы не наделать новых глупостей. Я считаю, что ты теперь основательно разобрался в себе и уяснил, что никаких причин куролесить у тебя нет. Я считаю, что при желании ты способен добиться чего угодно. Вот почему я тебе верю.
Джонсон сел в постели. В полосе неяркого света показался его лоб, лица по-прежнему не было видно.
- Между прочим, я бы и за такое время туда залез, если б захотел, - сказал он.
- Да, но этого не было, я знаю, - сказал Шепард. - И не сомневаюсь ни секунды.
Наступило молчание. Джонсон лег обратно. И тогда голос, глухой и сдавленный, как бы исторгнутый через силу, сказал:
- С какой стати человеку воровать и бузить, когда у него и так все есть, чего надо.
У Шепарда перехватило горло. Ему же отдают должное! Ему говорят спасибо! В голосе парня слышна благодарность. Он стоял, глупо улыбаясь в темноте, стараясь продлить эту минуту. Невольно сделал шаг вперед, протянул руку к подушке Джонсона и коснулся его лба. Лоб был холоден и сухо шершав, как ржавое железо.
- Я понимаю, сын. Спокойной ночи.
Он быстро повернулся и вышел. Закрыв за собою дверь, он остановился, превозмогая волнение.
Дверь напротив, в комнату Нортона, была открыта. Мальчик лежал на боку и глядел в освещенный коридор.
Теперь с Джонсоном все пойдет гладко.
Нортон сел и стал знаками подзывать Шепарда к себе.
Шепард увидел, но тут же заставил себя посмотреть мимо. Нельзя сейчас идти к Нортону разговаривать, этим он подорвет доверие Джонсона. Его кольнуло сомнение, но он не двинулся с места, притворяясь, будто ничего не замечает. Завтра - день, когда им назначено прийти за ботинком. Вот что закрепит те нити, которые протянулись меж ними. Он круто повернулся и пошел к себе.
Мальчик посидел еще, глядя на то место, где только что был его отец. Потом смотреть стало не на что, и он снова лег.
На другой день Джонсон был пасмурен и неразговорчив, видно от стыда, что выдал себя. Глаза его были как бы прикрыты заслонками. Он замкнулся в себе - там, внутри, явно решалось для него сейчас нечто самое главное. Шепард дождаться не мог той минуты, когда они окажутся в протезном кабинете. Нортона он оставил дома, ему не хотелось дробить свое внимание. Хотелось отключиться от всего постороннего и не пропустить того, что будет совершаться с Джонсоном. Внешне впечатление такое, что перспектива получить новый башмак не только не прельщает парня, а и вообще не трогает - но когда дойдет до дела, его наверняка проймет.
Протезная мастерская помещалась в небольшом бетонном складе, битком набитом оснащением для людского убожества. Пол был заставлен креслами на колесах и станками для начинающих ходить. Стены увешаны разнообразными костылями и бандажами. Полки завалены протезами: искусственные руки, ноги, пальцы, клешни и крючья, помочи и подпруги, невиданные приспособления для неведомых увечий. Посередине, где было свободней, выстроился ряд желтых стульев с сиденьями из пластика, перед ними стояла примерочная скамейка. Джонсон плюхнулся на первый попавшийся стул, поставил на скамейку ногу и уперся в нее мрачным взглядом. Спереди, где полагалось быть носку, опорок снова прохудился, и Джонсон залатал его брезентом, на другую заплату пошел, судя по всему, язык от того же опорка. Шнурком служил обрывок шпагата.
На лице Шепарда от возбуждения выступили пятна, сердце его колотилось.
Откуда-то из дальнего угла, держа под мышкой новый ботинок, вынырнул протезист.
- Теперь будет тютелька в тютельку, - сказал он.
Он оседлал скамью и поднял свое произведение, улыбаясь, как будто сотворил его чудом.
Черный, гладкий, бесформенный предмет отливал ядовитым глянцем. Он был похож на тупое, до блеска начищенное оружие.
Джонсон рассматривал его исподлобья.
- Шагнешь в такой обуви - и ног под собой не почуешь, - сказал протезист. - Сама понесет.
Склонив сверкающую розовую лысину, он после некоторой заминки принялся распутывать шпагат. Он стянул старый ботинок опасливым движением, будто свежевал еще живого зверя. Было видно, что ему стоит труда сохранять на лице улыбку. Когда показалась расчехленная кувалда в грязном носке, Шепарду стало не по себе. Он отвел глаза. Новый ботинок был надет, протезист проворно зашнуровал его.
- А ну, встань, пройдись, - сказал он. - Удостоверься - полетишь, как на крыльях. - Он подмигнул Шепарду. - В таком ботинке он и думать забудет, что у него не в порядке нога.
Шепард просиял от удовольствия.
Джонсон встал и прошел несколько шагов. Он ступал негнущимися ногами, почти не припадая на бок. Остановился и несколько мгновений стоял как вкопанный, спиною к ним.
- Отлично, - сказал Шепард. - Превосходно. - Взял, можно сказать, и подарил парню новый позвоночник.
Джонсон обернулся. Его губы сошлись в ледяную бескровную черту. Он вернулся на место и снял ботинок. Сунул ногу в старый и начал затягивать шпагат.
- Ты что, сначала хочешь дома попробовать поносить? - негромко спросил протезист.
- Нет,- сказал Джонсон.- Я его не стану носить совсем.
- Чем же он тебе плох? - повысив голос, спросил Шепард.
- Мне не требуется новый ботинок,- сказал Джонсон. - А будет надо, соображу сам. - Лицо его было непроницаемо, ко глаза поблескивали торжеством.
- Э, брат, тут не нога, - сказал протезист. - Не с головкой ли у тебя нелады?
- Сам поди прополощи мозги, - сказал Джонсон. - Вон уж плешь подгорает.
Помрачнев, но сохраняя достоинство, протезист встал, разочарованно поболтал висящим на шнурке ботинком и спросил у Шепарда, что с ним делать.
Лицо Шепарда пылало темным, гневным румянцем. Взгляд остановился на кожаном корсете с приделанной к нему искусственной рукой.
Протезист повторил вопрос.
- Заверните, - с трудом проговорил Шепард. - Он перевел взгляд на Джонсона. - Значит, не дорос еще, - сказал он. - Я думал, он взрослее.
Подросток глумливо ощерился.
- Ошиблись, стало быть, - сказал он. - Вам это не впервой.
В этот вечер они по обыкновению сели читать в гостиной. Шепард мрачно укрылся за воскресным выпуском "Нью-Йорк таймс". Он силился вернуть себе хорошее расположение духа, но каждый раз при мысли об отвергнутом ботинке в нем с новой силой вскипало возмущение. Он не решался даже поднять глаза на своего подопечного. Понятно, впрочем, что Джонсон отверг ботинок лишь из-за неуверенности в себе. Его повергло в смятение собственное чувство благодарности. Он обнаружил в себе нечто новое и не знает, как с этим новым управляться. То, чем он был до сих пор, - под угрозой; он сознает это, он впервые увидел себя и свои возможности в истинном свете. Он подвергает сомнению собственное "я". Через силу Шепард вернул себе долю прежнего сочувствия к подростку. Спустя немного он положил газету и посмотрел на него.
Джонсон сидел на диване и отрешенно глядел куда-то поверх энциклопедии. Можно было подумать, что он прислушивается к чему-то вдалеке. Шепард следил за ним пристально - в самом деле слушает и головы не повернет. "Да он совсем растерян, горемыка, - думал Шепард. - Я-то хорош, сижу целый вечер, как сыч, уткнул нос в газету и хоть бы слово проронил, чтобы разрядить обстановку".
- Руфус, - позвал он.
Джонсон сидел как изваяние и все прислушивался к чему-то.
- Руфус, - заговорил Шепард медлительным, властным голосом,- подумай, ты можешь стать кем угодно, кем только пожелаешь. Хочешь - ученым или архитектором, хочешь - инженером, выбирай любое, что по душе; и в той области, какую ты облюбуешь, ты можешь стать лучшим из лучших.
Он представлял себе, как его голос сочится к Джонсону в темные провалы его подсознания. Подросток наклонился вперед, но глядеть продолжал туда же, что и раньше. На улице хлопнули автомобильной дверцей. Снова все стихло. И неожиданно - заливистый трезвон из прихожей.
Шепард вскочил, пошел к двери, открыл ее. Опять тот же полицейский. И опять патрульная машина у тротуара.
- Покажите, где тут ваш молодой человек, - сказал полицейский.
Шепард, нахмурясь, посторонился.