Мех закрывал ее ноги, и только прекрасные ухоженные стопы с малиновым лаком ногтей чуть шевелились, дразня воображение.
– Не скромничайте, дорогая Паола. С тех пор как вы оставили шоу-бизнес и стали заниматься политикой, вы на глазах превращаетесь в ярчайшую политическую звезду. Уникальную среди потускневших светил, почти утративших свое излучение. Вы привнесли в политику тончайший эротизм, что делает вас кумиром молодежи. Те, кто когда-то участвовал в вашей волшебной передаче "Постель-3" или смотрел ее, – все они теперь устремились за вами в протестное движение. Вам бы следовало создать партию того же названия. – Бекетов произнес это с дружелюбной иронией, которую уловила Паола, благосклонно кивнув своей античной головой.
– Я не забыла, Андрей Алексеевич, как вы помогали мне найти себя в шоу-бизнесе. Как говорили с продюсерами, руководством телеканала. Тогда они воспринимали ваши указания как волю самого президента. Я считала президента моим покровителем, который платит мне добром за добро, полученное от отца. С тех пор, увы, многое изменилось. Вы ушли из Кремля, не вынесли деспотизма. Я пошла в политику, чтобы отстаивать идеалы, за которые всю жизнь боролся мой отец. Сегодня все граждане должны поднять голос, защищать свои права, свои свободы. Чегоданов, любимый соратник отца, оказался деспотом и тираном. Ему чужды европейские ценности, и он выродился в обыкновенного азиатского самодержца.
– Я читал ваше последнее интервью, где вы называли Россию "тупиковой страной", "пустырем истории". Где вы описывали "русскую идею" как синтез плахи и виселицы. Где все русские князья, цари и вожди – это палачи или слабоумные. Должен сказать, это очень смелое, блестящее интервью. Думаю, оно не понравилось в Кремле.
– Я продолжаю дело отца. Он недавно мне снился и во сне благословлял меня. Он одобряет мой переход из шоу-бизнеса в политику. Мы все осознаем себя гражданами, и нам отвратительна страна, где главную роль играют солдаты и попы-мракобесы. С одной стороны – плахи и виселицы, а с другой – герои и мученики, такие как боярыня Морозова и Анна Ахматова. – Паола подняла руку с двуперстием, изображая боярыню Морозову на картине Сурикова. На белом запястье блеснул золотой браслет.
– Но вы, дорогая Паола, многим рискуете. Чегоданов мстителен. Он не прощает измен. Он считает, что вы всем обязаны ему, и он видит в вас предателя. Это чекистское мышление или, если угодно, бандитское мышление. Из банды не отпускают живым. Говорю вам так, потому что чувствую на себе его ненавидящий взгляд. Ледяной взгляд змеи.
– Вы мужественный, честный человек, Андрей Алексеевич. Мы с вами похожи. Но вы действуете только из гражданских побуждений, а я – из чувства мести. Я мщу за отца. Я убеждена, что моего отца убил Чегоданов. Отец знал о нем нечто такое, что могло погубить Чегоданова. И он устранил отца. Какой-нибудь кагэбистский яд, какой-нибудь укол, и – разрыв сердца. Мама говорила, что незадолго до смерти он шептал ей: "Я знаю, он хочет меня убить!" В его смерти присутствует какая-то ужасная тайна. Папа приснился мне, босой, в белой рубахе, как мученик на церковной фреске. Он говорил мне: "Отомсти! Отомсти!" – Прекрасное лицо Паолы подурнело от ненависти, как на античной маске, у которой рот вдруг превратился в черную яму, а на лбу пролегла кривая морщина. – "Отомсти! Отомсти!"
Бекетов смотрел на прекрасное жемчужное лицо Паолы, которое вдруг обезобразила тень ненависти. Хотел понять природу этой испепеляющей ненависти, которая помутила разум красавицы, вызвала галлюцинации и бреды.
– У вас есть для этого все возможности. – Бекетов осторожно приближал Паолу к теме, ради которой он нанес ей визит. Так рыбак, поймав на крючок тяжелую рыбу, играя леской, подводит к сачку, чтобы выхватить из воды в блеске солнечных брызг. – Чегоданов слаб, как никогда. Время его завершается. Народ восстал, сметает его. У России будет другой президент. Пусть на улицы выйдут полмиллиона граждан, и диктатор сбежит. Вы бы могли привести на площадь своих сторонников.
– Я могу, я в силах. – Паола гордо подняла волевой подбородок, напоминая воительницу, за которой двинется несметное войско. – Меня упрекали за мою передачу "Постель-3". Говорили, что я растлевала целомудренную молодежь. Но я их спасала от чудовищной жизни. От тоски, на которую они были обречены в своих бараках, гнилых домах, среди пьянства и поножовщины, среди мертвой, как зловонный склеп, русской провинции. Я привозила их в столицу, показывала другую жизнь, иные возможности. Будила их сонные души. Они вожделели, желали меня. Пьянели от запаха моих духов. Сходили с ума, если я показывала им свою обнаженную грудь. Они были готовы идти за мной через моря и материки, были готовы покорять царства, сражаясь за право поцеловать мою руку. Теперь, когда я стала политическим лидером, они – моя партия, мои боевые отряды. Они внесут меня в Кремль на руках, а Чегоданова сбросят с колокольни Ивана Великого.
– Вы – античная богиня, Афина Паллада. Вы лидер нового типа, не похожий на изнурительных старомодных политиков. Вместо унылых речей вы издаете любовный стон, и на этот упоительный звук стекаются сотни тысяч. Вместо бесцветных и тусклых транспарантов вы показываете свое ослепительно-белое плечо, и толпа обожает вас, как небожителя. Вам удалось разбудить реликтовые коды в душе молодых мужчин и женщин и использовать их в политике. Вам нет равных. Если вы будете последовательны, вы в конце концов станете президентом России. Первая в русской истории женщина – национальный лидер.
– Я думала об этом. Размышляю, какие мне предпринять шаги.
– Вы, Паола, должны влиться в протестное движение и поддержать Градобоева. Повести свою преданную, обожающую вас гвардию на протестный марш. Встать рядом с оппозиционными лидерами, среди которых вы будете самой яркой, самой восхитительной. Пусть Градобоев превратится в Зевса, Зевс превратился в быка и похитил Европу. Вы, Паола, с вашими европейскими ценностями, – истинная Европа.
– Вы хотите, чтобы я во время протестного марша сидела на спине у Градобоева?
– Я хочу, чтобы вы появились на марше, как Немезида с мечом, готовая отомстить за отца, за поруганную честь вашей семьи, за поруганный народ, за поруганную Россию. Без вас, дорогая Паола, революция не состоится. Вы, как Жанна д’Арк, всколыхнете народное море, поведете народ на штурм Кремля. Преображение, о котором я мечтал, совершилось. Из куртуазной красавицы вы превратились в национального лидера. Русская история открыла перед вами свою белую страницу. Вы сделаете своей прекрасной рукой огненную запись.
– Я согласна. Я поведу моих поклонников на площадь. Вот только шубу сниму. – Паола улыбнулась, сбросила с плеч скользящий мех и предстала перед Бекетовым во всей ослепительной наготе. Он на секунду ослеп от вида полных грудей, смуглых сосков, плавных бедер, округлого живота с золотым завитком лобка, на котором трепетала капля бриллианта. Бекетов овладел собой, склонился перед ней и целомудренно поцеловал ее руку. Рыба трепетала в сачке во всем своем дивном перламутре.
ГЛАВА 23
В Москве на площадях, на бульварах и заснеженных скверах появились новогодние елки. Волшебно и чудно вырастали среди каменных громад, вонзались стеклянным блеском в морозное небо, волновали взор своими бриллиантами, алыми и золотыми шарами, сбегавшими с вершин огненными ручьями. На Манежной площади, у алых кремлевских стен елка трепетала в метели фантастическими рыбами, дивными птицами, сказочными существами. Казалась деревом райского сада с лучистой Вифлеемской звездой. У Большого театра, среди белоснежных колонн елка была подобна императрице. Парчовое платье, самоцветы на кольцах, алмазное колье на дышащей груди. Маленькую гордую голову увенчивала алмазная корона, от которой летела бриллиантовая пыль, оседая на стеклах автомобилей. Елка на Лубянской площади напоминала шатровую колокольню с золотыми колоколами, лучами морозного солнца, перламутровыми изразцами. Казалось, в темной хвое скрывается звонарь, ликуя, сотрясает певучими звонами румяное небо, в котором летят в Замоскворечье сусальные облака.
Так видел Бекетов предновогоднюю Москву. Он ехал к Чегоданову, с которым не встречался после их первого свидания. Не желая афишировать их отношения, ограничивался краткими телефонными звонками. Теперь же предстояла тайная встреча.
Миновал две каменные арки с военной стражей. Оказался перед знакомой усадьбой Новоогарево, где была назначена встреча. Шагая от машины по хрустящему снегу, разглядел на сосне голубую белку, которая распрямила упругую спираль и полетела, вытянув цепкие лапки.
Чегоданов принял его во все той же гостиной с убранством брежневской эпохи, сочетавшей аскетическую строгость и тучную пышность застоя. Чегоданов был в домашней вязаной блузе и рубахе апаш. Лицо его было розовым, редкие белесые волосы еще не совсем высохли после бассейна, и, когда он обнимал Бекетова, тот почувствовал упругость натренированной мускулатуры.
– Как я рад тебя видеть, Андрей. Эта чертова конспирация лишает меня удовольствия беседовать с тобой. Кругом одни узколобые тупицы или утомительные пустобрехи. Каждый их совет подобен яме, куда они меня толкают. Иногда мне кажется, что все они работают на Градобоева и желают моего поражения. Но ты мне скажи, мы победим? – В его вопросе была надежда человека, который ведет опасную, с непредсказуемым итогом игру. – Ты веришь, что мы победим?
– Это вопрос не веры, а математических знаний и магических искусств, которыми управляется толпа. Мы начали рискованную операцию, и, похоже, наш риск оправдывается.
– Да, да, ты прав. На площадях закипает революция, и Градобоев требует моей головы. Но страна отворачивается от него. Страна выбирает меня. Мне каждый день кладут на стол замеры общественных настроений. Чем больше людей в Москве размахивают дурацкими флагами, тем больше у меня сторонников в других городах России. На каждую тысячу Градобоева у меня миллион. Ты, Андрюша, великий маг и волшебник.
– Операция далеко не окончена. Нам нужно обсудить ее продолжение.
– Обсудим, конечно обсудим. Больше не с кем обсуждать. Ты мой друг, мой советник. Тебе одному доверяю. Ты же знаешь, как я одинок. Кругом дураки и изменники. Ждут, когда оступлюсь. Если проиграю, они сдадут меня первые. Международный трибунал. Горы грязи. Капельки яда в тюремное пойло. Я страшно одинок, Андрей. Только Клара, любимая женщина, и ты, верный друг!
Чегоданов жаловался, исповедовался. Казалось, он боится, что Бекетов может уйти и он снова окажется в одиночестве, среди врагов и предателей.
– Ты, Федор, должен окрепнуть духом. – Бекетову было больно видеть Чегоданова в момент его слабости. Он помнил его властным и неколебимым, ироничным и насмешливым, беспощадным и жестоким. Таким его полюбила страна, когда он принимал военный парад в дымящемся Грозном. Когда стоял с потрясенным лицом среди рыдающих вдов после гибели лодки. Брезгливо язвил, комментируя смерти чеченских полевых командиров. Тогда он был властным и дерзким, обещал России стремительный взлет. Но взлет не случился. Тяжелая, с обломанными крыльями, махина страны осталась на взлетном поле, среди ямин и несусветных колдобин. И он, командир корабля, надолго покинул кабину.
– Ты прав! – угадал его мысли Чегоданов. – Меня опоили зельем, околдовали и одурманили. Ты знаешь, Клара, она волшебница и чародейка, и я отмаливаю ее в церкви. Каюсь перед духовником за то, что связал с ней свою судьбу. Стоцкий, этот мстительный карлик и интриган, ездил в Америку. Тайно встречался с великим магом Копперфильдом, который состоит на службе в Госдепе и участвует в тайных операциях ЦРУ. Стоцкий показал колдуну мои гороскопы, мои психические и духовные коды, и тот произвел волхвование. Парализовал мою волю, затуманил разум, отсек меня от животворящих источников. Тех, которые всегда питали русских царей и вождей. Я заснул наяву, забыл о стране. Колдун направил меня к ложным целям. Эти мировые правители, эти ненавистники России затянули меня в свой масонский кружок и обольстили меня. Но ты разбудил меня, Андрей. Ты прогнал злые чары, и я снова увидел Россию. Вспомнил о своем предназначении. Я посетил патриарха и просил, чтобы он молился обо мне! Чтобы молитвы монахов окружили меня спасительным кольцом, как железным занавесом, сквозь который не проникнут чары злобного мага. Я просил патриарха, чтобы он привез в Россию пояс Пресвятой Богородицы, и Дева Мария защитит Россию от мирового зла. Ты часто говоришь о Чуде, которое преобразит Россию. Ты и есть Чудо, Андрюша! Ты преобразил меня! – Чегоданов вскочил, обнял Бекетова, прижался лицом к его плечу и вернулся на место. Бекетов видел, что глаза его блестят от слез.
Бекетов подождал, когда Чегоданов овладеет собой, и произнес:
– Теперь мы видим, наш расчет оказался правильным. Запущенный нами двигатель будет работать. Мы станем добавлять в него топливо, и он увеличит свои обороты.
– Да, да, обороты, – вторил Чегоданов. – Ты великий конструктор. Сконструировал двигатель нашей победы!
– Мы подключим к массовым выступлениям либеральную интеллигенцию с ее ядовитой энергией. Пусть она ходит по московским бульварам и читает издевательские стихи, рассказывает ужасы о твоем правлении, показывает оскорбительные карикатуры, где ты изображен в виде животного. Провинция будет видеть их носатые лица, слышать их картавые речи и возненавидит Москву и Градобоева еще больше.
– Продажное сучье племя! Не я ли одаривал их премиями, посылал на казенные деньги за границу, создавал им репутацию! Я ходил на их ублюдочные выставки, где вместо картин – груды мусора и пустых бутылок. Я приглашал их в Кремль, называя "духовными лидерами". А они в благодарность поливают меня помоями!
– Мы должны подвигнуть их на акт богохульства. Пусть осквернят православную святыню, испоганят алтарь. Народ возненавидит их за это. Еще больше качнется в твою сторону. Патриарх привезет в Москву пояс Пресвятой Богородицы. Пусть они осквернят этот пояс, и патриарх предаст их анафеме. Господь простит нас с тобой за это. Мы сделаем это во имя России.
– Так и будет! Пусть осквернят! А патриарх предаст их анафеме! – Чегоданов смеялся, потирал сухие ладони, и казалось, что из рук его сыплются колючие искры.
Бекетов чувствовал свою власть над Чегодановым. Тот слепо ему верил, вручал свою судьбу в его руки. Чегоданов был беспомощный пациент, лежащий на операционном столе, и Бекетов, как хирург, погружал в него блестящую сталь. Удалял опухоли и полипы. Вливал обезболивающие растворы. Продлевал его жизнь.
– Но теперь наступил второй этап операции. Я еду в провинцию, по заводам, по оборонным предприятиям, в Сибирь, на Урал. Говорю с директорами, с рабочими, объясняю, чем грозит им "оранжевая" революция в Москве. Какой разрухой, каким ужасным повторением окаянных девяностых. Тогда громили конвейеры, лаборатории и научные школы. Рабочим по полгода не выдавали зарплату. Я буду готовить их поход на Москву. Начну собирать ополчение, как во времена Минина и Пожарского. И когда Градобоев соберет свои двести тысяч, мы выведем три миллиона. И Градобоев убежит. Оранжевое чудовище превратится в рыжего зверька, который забьется в норку и станет наблюдать испуганными глазками, как маршируют по Москве верные тебе батальоны.
– Поезжай, поезжай! Благословляю тебя! Наделяю тебя особыми полномочиями! Сам позвоню полпредам, губернаторам, директорам предприятий! Ты – мой личный посланник!
У Чегоданова восторженно блестели глаза. Он двигался по комнате, делая гибкие повороты, как фехтовальщик уклоняясь от разящих уколов, нанося внезапные удары. Он был прежним Чегодановым, готовым бороться, сокрушать врагов, побеждать. Был подобен русским царям и вождям, несущим бремя государственной власти. Подобен исповедникам Государства Российского.
Бекетов ликовал, видя, как возродилась воля Чегоданова, воскресла его личность, доселе дремавшая, околдованная чарами. Чегоданов был раскаленный, пылающий, был слиток, нагретый до температуры плавления. И чтобы он не расплавился, не растекся обжигающими ручьями, его следовало поместить в тугоплавкую форму. Отчеканить медаль с его профилем. Превратить в эмблему Государства Российского и в таком виде внести в историю.
– Ты должен верить в свое предназначение. Чувствовать свое мессианство. Осознавать великую миссию, уготованную тебе Провидением. – Бекетов зажег в своем сердце луч, которым касался лба Чегоданова. Проникал в сердцевину его сознания. Оставлял в глубинах его души огненный отпечаток. – Почему тебя ненавидит Америка? Почему тебя проклинает либеральный Запад? Почему тебя травят российские либералы, возводя на тебя хулу? Тебе выносят смертные приговоры кавказские сепаратисты. За тебя молятся в монастырях и приходах. Тебя славят русские патриоты. За тебя голосуют нищие крестьяне в разоренных селениях. Кто ты такой, Федор Чегоданов, живущий среди вспышек обожания и ненависти? Ты – воссоздатель великого Государства Российского. Для этого тебя создал Господь.
Чегоданов жадно внимал. Бекетов внушал, воздействовал, сотворял нового Чегоданова. Вкладывал в него новое сердце, встраивал новый разум, наделял новой волей. Преображенный лидер наделялся чертами великих предшественников, пополнял их блистательную когорту.
– Ты возник на переломе русской истории. Тебя выбрала судьба и поставила во главе народа, который обретет вместе с тобой былое величие, былую красоту, понесет в гибнущий мир идею Райских Садов.
Бекетов наделял Чегоданова чертами, которые черпал из исторических хроник, религиозных трактатов, русских преданий. Там действовал могучий и мудрый царь, прозорливый правитель, неутомимый архитектор, возводивший храм Государства. Чегоданов принимал этот образ. Лицо становилось властным, в глазах сиял блеск величия, осанка обретала уверенность и свободу. Он повернулся в профиль, и казалось, это – золотая монета с профилем императора.
– Ты встал на пути дьявольских сил, которые терзают Россию. Ты – волнорез, о который расшибаются волны тьмы. Ты – богатырь, разрушающий град обойную машину, ломающую кремлевские стены. Ты – избранник Божий, несущий в руках икону Русской Победы!
Бекетов снаряжал Чегоданова в великий поход. Оснащал его оружием, знаниями. Прокладывал путь, которым двигались великие государственники, создававшие империю между тремя океанами. Он подключал Чегоданова к неиссякаемым источникам власти, которая окропляется небесной водой, берет начало в Божественном промысле, превращает земного правителя в Избранника Божьего.
– На тебе Перст Божий. Тебе уже не уйти, не убежать. Твое могущество – от Небес. Ты больше чем президент. Больше чем вождь и лидер. Ты – помазанник. Об этом хотел сказать тебе псковский старец. Об этом были его слезы.
Бекетов внушал, заговаривал, закладывал в Чегоданова волшебные коды, которые станут управлять его деяниями среди побед и трагедий. Так настраивают музыкальный инструмент, готовят к исполнению великой симфонии, священной музыки Русской империи.
– Люби народ и бойся Бога. И будешь непобедим!