Миссис Брадфорд радовалась за мою мать, получившую степень в Лондонском университете в 1921 году, а вот в Кембридже отказывались признать ее заслуги даже в 1939-м.
В конце своего первого года учебы в университете я, как многие мои однокурсники, подал заявление с просьбой призвать меня в армию, но мой руководитель предложил мне поработать с ним и его женой в новом управлении министерства обороны, занимающемся раскрытием кодов.
Я не раздумывая принял предложение, предвкушая уединенную работу в тихом кабинете где-нибудь в Блетчли-парк по расшифровке германских кодов. При этом мне было несколько неловко за то, что я буду одним из немногих людей в форме, которые получают удовольствие от войны. Отец дал мне денег на покупку подержанного автомобиля, чтобы я мог время от времени приезжать в Лондон и видеться с ним и матерью.
Иногда мне удавалось выкроить часок, чтобы пообедать с ним в министерстве продовольствия. При этом отец неизменно съедал лишь бутерброд с сыром и запивал его стаканом молока, подавая пример остальным своим сотрудникам. "Это, может быть, и поучительно, но только вряд ли помогает поддерживать жизненные силы", - предупредил меня как-то Селвин и добавил, что он заразил своим примером даже министра.
- Но не мистера Черчилля? - поинтересовался я.
- Говорят, что он следующий у него на очереди.
В 1943 году мне было присвоено звание капитана, что явилось признанием заслуг нашего еще не оперившегося управления. Отец был, безусловно, рад, а вот я сожалел, что не мог рассказать родителям о ликовании, охватившем нас, когда мы раскрыли код, используемый командирами германских подводных лодок. До сего дня для меня так и остается загадкой, почему они еще долго продолжали использовать этот ключ после того, как он был раскрыт. С этой мечтой каждого математика мы в конце концов разделались на обороте меню в "Лиона Корнер Хаус" рядом с Пикадилли. Официантка, обслуживавшая наш столик, назвала меня за это вандалом. Я помню, что рассмеялся и решил взять до конца дня отгул, чтобы показаться маме в своей капитанской форме. Мне казалось, что выглядел я в ней шикарно, но, когда она открыла мне входную дверь, я был поражен ее реакцией. Она смотрела на меня так, как будто видела перед собой привидение. Хотя она быстро пришла в себя, эта ее первая реакция, когда она увидела меня в форме, стала еще одним свидетельством существования сложной загадки, которая никогда не выходила у меня из головы.
Еще один намек содержался в последней строке некролога, которому я не придавал значения, пока не обнаружил, что некая миссис Трентам становится наследницей состояния. Само по себе это было небольшое открытие, но, перечитав сообщение, я усвоил, что она являлась дочерью человека по имени сэр Раймонд Хардкасл, а это имя позволяло мне восполнить некоторые пробелы в моих знаниях. Но что удивило меня, так это отсутствовавшее упоминание о Гае Трентаме среди оставшихся родственников.
Иногда я сожалел о том, что имел от рождения склонность к разгадыванию кодов и постижению математических формул. Но каким-то образом слова "бастард", "Трентам", "больница", "капитан Гай", "квартиры", "сэр Раймонд", "это отродье Найджел", "похороны" и бледность матери при виде меня в форме капитана приобретали в моей голове некую линейную зависимость. Однако я понимал, что для правильного решения мне понадобятся дополнительные сведения.
И тогда я неожиданно понял, о ком шла речь, когда маркиза приезжала на чай много лет назад и сообщила матери о том, что была на похоронах Гая. Это, вероятно, были похороны капитана Трентама. Но почему они имели такое значение?
На следующее утро я поднялся безбожно рано и отправился в деревню Ашхерст, где когда-то жила маркиза Уилтширская, - что, по моему заключению, не было простым совпадением. Добравшись до приходской церкви вскоре после шести, я, как и ожидал, не встретил в такой ранний час ни единой живой души в церковном дворе. Прохаживаясь по церковному кладбищу, я всматривался в надписи на надгробьях: Ярдли, Бакстерзы, Фладзы и большое количество Гаркорт-Браунов. Некоторые могилы заросли травой, другие были тщательно ухожены, и на них лежали живые цветы. На секунду я задержался у могилы деда моей крестной матери. Вокруг часовни было захоронено, наверное, около сотни прихожан, но мне не пришлось долго искать тщательно ухоженный семейный склеп Трентамов, находившийся всего в нескольких ярдах от ризницы.
Когда я оказался у самого последнего надгробья, меня прошиб холодный пот.
Гай Трентам, награжденный Военным крестом
1897–1927
после тяжелой и продолжительной болезни
Горько оплакиваемый всей его семьей
Итак, тайна завела меня в тупик, где в могиле лежал человек, который наверняка смог бы ответить на все мои вопросы, будь он жив.
Когда война закончилась, я вернулся в Тринити, где мне предоставили год времени на завершение моей дипломной работы. Хотя пределом мечтаний для моих родителей являлось окончание учебы с высшей премией Вранглера и получение места в аспирантуре Тринити, я считал, что заслуги моего отца перед Букингемским дворцом не должны остаться незамеченными.
Церемония награждения оказалась вдвойне приятной, поскольку на ней моему бывшему наставнику профессору Брадфорду был пожалован графский титул за ту роль, которую он сыграл в области дешифрования кодов, хотя его жена опять осталась ни с чем, как отметила моя мать. Я помню свое негодование в связи с отношением к доктору Брадфорду. Отец, может быть, и сыграл свою роль в решении продовольственной проблемы в стране, но, как заявил Черчилль в палате общин, наша небольшая группа сократила продолжительность войны, по меньшей мере, на один год.
Мы все собрались на чай в "Ритц", и, совершенно естественно, в какой-то момент заговорили о том, какую карьеру я изберу теперь, когда война закончилась. Отдавая должное моему отцу, надо сказать, что он ня разу в жизни не предлагал мне последовать по его стопам и пойти работать в компанию Трумперов, особенно если учесть его страстное желание иметь второго сына, который бы в конечном итоге продолжил его дело. Мне еще раз пришлось убедиться в этом во время моих летних каникул, когда я предлагал свою помощь, видя озабоченность отца и нескрываемое беспокойство матери по поводу будущего компании Трумперов. Но всякий раз ответ был один: "Не стоит беспокоиться, все образуется в конце концов".
Вернувшись в Кембридж, я сказал себе, что больше не позволю фамилии "Трентам" выбивать себя из колеи, случись мне столкнуться с ней еще раз. Но, поскольку ее даже ненароком боялись упоминать в моем присутствии, она продолжала сидеть у меня в подсознании. Мой отец всегда был таким открытым человеком, что совершенно не поддавалось объяснению, почему в данном случае он оставался скрытным до такой степени, что я даже боялся заводить с ним разговор на эту тему.
Я бы, наверное, никогда не стал больше заниматься этой головоломкой, если бы однажды не взял случайно трубку параллельного телефона в нашем доме на Малом Болтонзе и не услышал, как Том Арнольд, правая рука моего отца, сказал: "Что ж, по крайней мере, мы должны благодарить Бога за то, что вы успели попасть к Сиду Рексалу раньше, чем это сделала миссис Трентам". Я немедленно положил трубку, чувствуя, что должен раз и навсегда покончить с этой тайной и, более того, сделать это так, чтобы не узнали родители. Почему в таких ситуациях нам всегда видится худшее? Разгадка наверняка окажется вполне безобидной.
Не будучи знакомым с Сидом Рексалом, я все же вспомнил, что это был владелец "Мушкетера" - трактира, гордо стоявшего на другом конце Челси-террас до тех пор, пока в него не угодила бомба. Во время войны отец приобрел строение и позднее переоборудовал его в мебельный магазин.
Не надо было быть Диком Бартоном, чтобы выяснить, что во время войны Рексал покинул Лондон и стал владельцем паба в заброшенной деревушке под названием Хатертон, спрятавшейся в глубине графства Чешир.
Три дня я вырабатывал свою линию поведения с мистером Рексалом и, только убедившись, что знаю, какие вопросы нужно задать, почувствовал себя готовым совершить поездку в Хатертон. Я должен был формулировать каждый свой вопрос таким образом, чтобы он вовсе и не казался вопросом. Но, прежде чем отправиться на север, я подождал с месяц, пока у меня не отросла борода, достаточная для того, чтобы быть уверенным, что Рексал не узнает меня. Хотя я не мог припомнить ни одной своей встречи с ним в прошлом, не исключалось, что Рексал видел меня не далее как три-четыре года назад и поэтому мог узнать, стоило мне только показаться в его пабе. Я даже купил себе модные очки, чтобы надеть их вместо своих старых.
Для поездки я избрал понедельник, так как предполагал, что это один из самых подходящих дней недели для спокойного разговора за завтраком в пабе. Прежде чем отправиться, я позвонил в "Удачливый браконьер", чтобы убедиться, что мистер Рексал будет на своем рабочем месте в этот день. Его жена заверила меня в этом, и я тут же положил трубку, чтобы она не успела спросить, зачем мне это знать.
Во время поездки в Чешир я вновь и вновь репетировал свою серию невинных вопросов. Добравшись до деревни Хатертон, поставил машину на боковой дороге в стороне от паба и отправился к "Удачливому браконьеру". Трое или четверо человек были заняты разговором у стойки бара и еще с полдюжины потягивали свои напитки, сидя вокруг едва тлевшего огня. Выбрав место в конце бара, я заказал пастуший пирог и полпинты лучшего пива у полногрудой женщины средних лет, которая, как выяснилось потом, была женой хозяина. Самого хозяина вычислить было совсем нетрудно, ибо все посетители обращались к нему по имени - Сид. Но, слушая его трескотню обо всем и обо всех, начиная с леди Докер и кончая Ричардом Мардочем, как будто те были его близкими друзьями, я решил, что мне следует проявить выдержку.
- Повторить, сэр? - спросил он наконец, добравшись до угла бара и забирая мой пустой стакан.
- Да, пожалуйста. - Я был рад тому, что он не узнал меня.
Когда он принес мое пиво, у стойки нас было всего двое или трое.
- Из здешних мест, не так ли, сэр? - спросил он, наваливаясь на стойку.
- Нет, - ответил я. - Я здесь на пару дней с инспекцией. От министерства сельского хозяйства, рыбоводства и продовольствия.
- И что же привело вас в Хатертон?
- Проверяю фермы в районе на предмет заболевания скота ящуром.
- О да, я читал об этом в газетах, - сказал он, играя пустым стаканом.
- Присоединяйтесь ко мне, хозяин, - предложил я.
- О, спасибо, сэр. Я выпью виски, с вашего разрешения. - Положив стакан в раковину для мытья посуды, он налил себе двойную порцию виски и, содрав с меня полкроны, поинтересовался моими изысканиями.
- Пока все чисто, - поведал я ему. - Но мне осталось проверить еще несколько ферм на севере графства.
- Я знал кое-кого из вашего министерства, - сказал он.
- Да?
- Сэра Чарлза Трумпера.
- Это было до меня, - я сделал большой глоток пива, - но о нем до сих пор идут разговоры в министерстве. Должно быть, ловкий торговец, если хотя бы половина рассказов о нем является правдой.
- Ловкий, черт побери, - проворчал Рексал. - Если бы не он, я бы был богатым человеком.
- Неужели?
- О да. Понимаете, у меня была небольшая собственность в Лондоне до того, как я перебрался сюда. Трактир, а также доля в нескольких магазинах на Челси-террас, если говорить точно. Так вот, он выманил у меня все это за каких-то шесть тысяч фунтов. Если бы я подождал еще сутки, то мог бы продать их за двадцать тысяч, а возможно, и за все тридцать.
- Но война ведь закончилась не в двадцать четыре часа…
- О нет, я не говорю, что он поступил бесчестно, но мне всегда казалось несколько странным то, что, не показываясь на глаза несколько лет, он вдруг объявился в этом пабе именно в то утро.
Стакан Рексала был теперь пустым.
- То же самое каждому? - предложил я в надежде, что очередные полкроны сделают его еще более разговорчивым.
- Это очень великодушно с вашей стороны, сэр, - не замедлил отреагировать он и, когда возвратился, спросил: - Так на чем я остановился?
- На том самом утре…
- Ах да, сэр Чарлз - Чарли, как я всегда называл его, - заключил со мной сделку прямо здесь, в этом баре, в течение каких-нибудь десяти минут, и тут же вслед за этим раздался звонок от другой заинтересованной стороны с вопросом, продается ли все еще означенная собственность. Я был вынужден ответить звонившей леди, что только что подписал контракт на ее продажу.
Я побоялся спрашивать, кто была та леди, хотя и подозревал, что ответ мне известен.
- Но это не доказывает, что она была готова предложить вам за нее двадцать тысяч, - сказал я.
- О да, она бы предложила, - ответил Рексал. - Эта миссис Трентам предложила бы все, что угодно, только бы не дать сэру Чарлзу прибрать к рукам те магазины.
- Прямо как в романах Скотта, - заметил я, вновь стараясь избегать слова "почему?".
- О да, видите ли, Трумперы и Трентамы уже давно вцепились друг другу в горло. Ей все еще принадлежит многоквартирный дом в самом центре Челси-террас. И это единственное, что не дает ему возвести там свой великий мавзолей, вот так. Более того, когда она пыталась купить 1-е строение на Челси-террас, Чарли полностью переиграл ее. Никогда не видел ничего подобного в жизни.
- Но это, должно быть, происходило совсем давно. Поразительно, как люди могут столько лет враждовать друг с другом.
- Вы правы, насколько мне известно, эта вражда началась еще в двадцатые годы, когда ее щеголь-сын гулял с мисс Сэлмон.
Я задержал дыхание.
- Нет, миссис Трентам не одобряла этого, нам всем в "Мушкетере" было понятно. А потом, когда сын уезжает в Индию, девица Сэлмон неожиданно для всех выходит замуж за Чарли. Но на этом тайна не кончается.
- Не кончается?
- Нет конечно, - подтвердил Рексал. - Потому что до сегодняшнего дня никто из нас так и не знает, кто отец.
- Отец?
Рексал засомневался.
- Я зашел слишком далеко. Больше я не скажу ничего.
- Удивительно, что такое далекое прошлое до сих пор кого-то затрагивает, - сделал я последнюю попытку, прежде чем осушить свой стакан.
- Да, действительно, - сказал Рексал. - Для меня это тоже всегда оставалось загадкой. Но лучше этого не обсуждать. Ну, а теперь я должен закрываться, сэр, иначе мне не поздоровится от властей.
- Конечно, конечно. А мне пора возвращаться к своим баранам.
Прежде чем отправиться в Кембридж, я, сидя в машине, тщательно записал каждое слово, сказанное владельцем трактира. Во время долгой поездки назад я сопоставлял полученные сведения и пытался выстроить их в определенном порядке. Хотя Рексал и снабдил меня кое-какой новой информацией, вопросов, требовавших ответа, у меня стало еще больше. Единственное, что я увозил с собой из паба, была уверенность в том, что теперь я, наверное, уже не остановлюсь.
На следующее утро я решил вернуться в министерство обороны и узнать у опытной секретарши сэра Горация, как можно получить сведения о служившем когда-то офицере.
- Фамилия? - спросила строгая женщина средних лет, все еще забиравшая волосы в пучок, как это делали в войну.
- Гай Трентам, - ответил я.
- Звание и полк?
- Капитан, королевский фузилерный, как мне кажется.
Она исчезла за закрытой дверью и появилась только через пятнадцать минут с тощей коричневой папкой в руках. Вынув из нее единственный лист, она громко прочла:
- Капитан Гай Трентам. Награжден Военным крестом. Принимал участие в первой мировой войне. В дальнейшем проходил службу в Индии. Ушел в отставку с военной службы в 1922 году. Объяснения не представлены. Адрес отсутствует.
- Вы гений, - воскликнул я и, прежде чем отправиться назад в Кембридж, поцеловал ее в лоб, вызвав у нее полное оцепенение.
Чем больше я узнавал, тем больше мне не хватало сведений, и к тому времени я вновь оказался в тупике.
Следующие несколько недель я занимался только своими обязанностями методиста, пока все мои студенты благополучно не отбыли на рождественские каникулы.
Сам я тоже отправился на три недели в Лондон и встретил Рождество вместе со своими родителями на Малом Болтонзе. Отец мне показался гораздо спокойнее, чем был летом, да и мать, похоже, тоже избавилась от своих необъяснимых тревог.
Однако во время этих праздников появилась другая загадка, и, поскольку я был уверен, что она никак не связана с Трентамами, я не замедлил обратиться к матери за разгадкой.
- Что случилось с любимой картиной отца?
Ответ был очень печальным, и она попросила меня никогда не вспоминать "Едоков картофеля" в разговоре с отцом.
За неделю до возвращения в Кембридж, проходя по Бьюфорт-стрит к Малому Болтонзу, я увидел старого ветерана в синей сержантской форме, пытавшегося перейти через улицу.
- Разрешите мне помочь вам, - предложил я.
- Спасибо вам, сэр. - Он поднял на меня взгляд своих грустных глаз.
- И где вы служили? - спросил я мимоходом.
- Собственный принца Уэльского полк, - ответил он. - А вы?
- Королевский фузилерный. - Мы вместе переходили дорогу. - Знаете кого-нибудь из него?
- Из фузилеров-то, - сказал он. - Да, конечно. Банджера Смита, например, служившего еще во время первой мировой, и Сэмми Томкинза, призванного позднее, году в двадцать втором или в двадцать третьем, если мне не изменяет память, а затем списанного по здоровью после Тобрука.
- Банджер Смит?
- Да, - ответил ветеран, когда мы оказались на противоположной стороне улицы. - Кремень-парень, - сдавленно хохотнул он, - он все еще выступает раз в неделю в вашем полковом музее со своими воспоминаниями, если только им можно верить.
На следующий день я первым оказался в маленьком полковом музее, разместившемся в лондонском Тауэре, но только для того, чтобы услышать от смотрителя, что Банджер Смит приходит лишь по четвергам, и то не всегда. Я оглядел зал, в котором находились полковые реликвии, потрепанные знамена с боевыми наградами, витрины с формами одежды, устаревшие образцы оружия и амуниции прошлой эпохи и огромные карты, покрытые различными цветными флажками, рассказывающими, как, где и когда были добыты эти награды.
Поскольку смотритель был старше меня всего на несколько лет, я не стал беспокоить его вопросами о первой мировой войне.
Вернувшись в следующий четверг, я обнаружил в углу музея старого солдата, который сидел с озабоченным видом.
- Банджер Смит?
Старикан был не выше пяти футов ростом и даже не попытался подняться со своего стула, а лишь нехотя поднял на меня глаза.
- Что из того?