Я достал десятишиллинговую банкноту из внутреннего кармана.
Он посмотрел вопросительно сначала на банкноту, а затем на меня.
- Что вы ищете?
- Вы, случайно, не помните капитана Гая Трентама? - спросил я.
- Вы из полиции?
- Нет, я адвокат, занимающийся его имуществом.
- Бьюсь об заклад, что капитан Трентам ничего никому не оставил.
- Служебный долг не позволяет мне говорить на эту тему, - сказал я. - Но, я полагаю, вам не известно, что случилось с ним после его ухода из полка? Видите ли, в полковых записках нет даже упоминания о нем после 1922 года.
- И не должно быть. Когда он уходил, полковой оркестр не исполнял прощальный марш на плацу. Я считаю, что этот подлец заслуживал принародной порки.
- Почему?
- Вы не услышите от меня ни слова. - Он потрогал свой нос и добавил: - Это полковой секрет.
- А вы не знаете, куда он отправился после службы в Индии?
- Это обойдется вам больше, чем в десять шиллингов, - усмехнулся старый солдат.
- Что вы имеете в виду?
- Уполз в Австралию, там и умер, а тело затем привезла мать. И слава Богу, могу только сказать. Будь моя воля, я бы давно убрал его фотографию со стены.
- Его фотографию?
- Да, среди награжденных Военным крестом, рядом с теми, кто удостоен ордена "За отличную службу", в левом верхнем углу. - Он вяло махнул рукой в направлении стенда.
Я медленно шел в указанном направлении, мимо семерых обладателей "Креста Виктории", нескольких кавалеров ордена "За отличную службу", приближаясь к награжденным Военным крестом. Они располагались в хронологическом порядке: 1914 - трое, 1915 - тринадцать, 1916 - десять, 1917 - одиннадцать, 1918 - семнадцать человек. Капитан Гай Трентам, как гласил текст под фотографией, был награжден Военным крестом за второе Марнское сражение 18 июля 1918 года.
Я смотрел на фотографию молодого офицера в форме капитана и чувствовал, что мне придется совершить путешествие в Австралию.
Глава 30
- Когда ты думаешь отправиться?
- Во время больших каникул.
- У тебя достаточно денег для такого путешествия?
- Я мало что потратил из тех пяти сотен фунтов, которые ты дал мне после окончания университета, единственной крупной тратой стала покупка автомобиля, на который ушло сто восемьдесят фунтов, если я правильно помню. Ведь от холостяка, проживающего в университетском общежитии, вряд ли требуются большие расходы, - Дэниел поднял взгляд на мать, входившую в гостиную.
- Дэниел думает отправиться в Америку этим летом.
- Как интересно. - Бекки пристраивала букет цветов на боковом столике, рядом с Ремингтоном. - Тогда ты должен постараться нанести визит Филдам в Чикаго и Блуминдалям в Нью-Йорке и, если останется время, ты можешь также…
- На самом деле, - сообщил Дэниел, опираясь на каминную доску, - я собирался встретиться с Уотерстоуном в Принстоне и Стинстедом в Беркли.
- Я знаю их? - Бекки нахмурилась и оторвала взгляд от букета цветов.
- Не думаю, мама. Они оба университетские профессора, преподающие математику.
Чарли рассмеялся.
- Ну, смотри, чтобы писал нам регулярно, - сказала мать. - Я всегда должна знать, где ты и чем занимаешься.
- Конечно, мама, - ответил Дэниел, стараясь сдержать раздражение. - Если ты обещаешь помнить, что мне уже двадцать шесть лет.
Бекки посмотрела на него с улыбкой.
- Неужели, мой дорогой?
Возвращаясь тем вечером в Кембридж, Дэниел пытался сообразить, как он будет сообщать о себе из Америки, находясь на самом деле в Австралии. Мысль о том, что придется обманывать мать, была ему неприятна, но правда, связанная с капитаном Трентамом, причинила бы ей еще больше боли.
Положение еще усложнилось, когда Чарли прислал ему билет для проезда в каюте первого класса до Нью-Йорка на "Королеве Марии", отправлявшейся как раз в тот день, который он упомянул в разговоре с отцом. Он стоил сто три фунта и имел открытую дату возвращения.
После некоторых сомнений Дэниел решил, как ему поступить. Он подумал, что, если он отправится на "Королеве Марии" через неделю после окончания семестра, а затем на поездах "Твентис сенчури" и "Супер чиф" через все Штаты доберется до Сан-Франциско, то сможет успеть на пароход "Аоранджи" до Сиднея, имея еще один день в запасе. Это даст ему возможность, пробыв четыре недели в Австралии и проделав такое же путешествие назад в Америку, вернуться в Саутгемптон за несколько дней до начала осеннего семестра.
Как всегда, принимаясь за какое-либо дело, Дэниел посвятил долгие часы подготовке к нему. Он провел три дня в австралийском информационном центре и старался регулярно оказываться рядом с доктором Маркусом Уинтерзом, профессором из Аделаиды, когда тот обедал в кругу профессорско-преподавательского состава Тринити. И несмотря на озадаченность первого секретаря и библиотекаря Австралийского дома некоторыми его вопросами и непонимание доктором Уинтерзом мотивов молодого математика, к концу семестра Дэниел был уверен, что располагает достаточными сведениями, чтобы не тратить впустую время, когда окажется в Австралии. Однако он понимал, что вся его затея может превратиться в лотерею, если на первый вопрос, который он задаст, последует ответ: "Выяснить это невозможно".
Через четыре дня после того, как разъехались студенты, Дэниел завершил написание отчетов по методической работе и был готов отправиться в путь. На следующее утро в университет приехала мать, чтобы отвезти его в Саутгемптон. По пути к южному побережью он узнал, что Чарли обратился недавно в совет Лондонского графства за разрешением на эскизное проектирование строительства на Челси-террас большого универсального магазина.
- А как же пострадавший от бомбежки многоквартирный дом?
- Совет потребовал от владельцев представить в трехмесячный срок заявление о восстановлении строения, в противном случае будет издано постановление о его принудительной продаже.
- Жаль, что мы не можем купить его сами, - сказал Дэниел в надежде вытянуть таким образом из матери нужную информацию, но она никак не отреагировала на его слова, продолжая вести автомобиль по шоссе А30.
"Какая ирония судьбы, - подумал Дэниел. - Если бы мать смогла поведать мне причину, по которой миссис Трентам отказывалась иметь дело с отцом, ей можно было бы развернуть машину и отвезти меня назад в Кембридж".
Он перевел разговор на менее опасную тему.
- А где отец собирается найти деньги для такого крупного строительства?
- Он пока выбирает между банковской ссудой и выпуском акций.
- И о какой сумме идет речь?
- По оценке мистера Меррика, порядка ста пятидесяти тысяч фунтов.
Дэниел слегка присвистнул.
- Теперь, когда цены на недвижимость пошли вверх, банк с радостью предоставит нам такую ссуду, - продолжала Бекки, - но в качестве залога они требуют внести всю нашу собственность, включая магазины на Челси-террас, наш дом, коллекцию картин, и, более того, хотят, чтобы мы гарантировали им четыре процента от доходов компании на случай превышения нами кредитного лимита.
- Тогда, наверное, лучше пойти по второму пути.
- Здесь тоже не все так просто. Если мы изберем этот путь, у семьи в конечном итоге может остаться пятьдесят один процент акций.
- Пятьдесят один процент означает, что вы по-прежнему сохраняете контроль над компанией.
- Согласна, - заявила Бекки, - но если когда-нибудь в будущем нам еще понадобится капитал, то дальнейшее "разжижение" неизбежно приведет к утрате нами контрольного пакета акций. К тому же тебе хорошо известно, как твой отец реагирует, когда посторонние получают слишком много прав, не говоря уже о больших долях участия в доходах компании. Необходимость в регулярных отчетах перед еще большим количеством директоров, не говоря уж об акционерах, может полностью выбить его из колеи. Он всегда вел дело, полагаясь на инстинкт, тогда как "Банк Англии" вполне может предпочитать более ортодоксальный подход.
- Когда должно быть принято решение?
- Так или иначе, но ко времени твоего возвращения из Америки мы должны определиться.
- А какие перспективы у твоего художественного салона?
- Думаю, что у него есть будущее. У меня подходящий штат сотрудников и достаточно контрактов, так что, если нам дадут разрешение на проектирование в том объеме, на который мы рассчитываем, я полагаю, мы в свое время сможем составить неплохую конкуренцию Сотби и Кристи.
- Если отец не будет продолжать воровать у вас лучшие картины.
- Это верно, - улыбнулась Бекки. - Но, если он будет продолжать в том же духе, наша частная коллекция скоро даст денег больше, чем вся компания, что наглядно продемонстрировала продажа моего Ван Гога его прежнему владельцу - галерее Лефевра. У него самый острый глаз, какой только приходилось встречать у дилетантов, но, смотри, никогда не говори ему об этом.
Бекки начала присматриваться к указателям, чтобы подъехать к нужному причалу, и наконец остановила машину возле лайнера, но не так близко, как это когда-то удалось Дафни.
Когда в тот же вечер Дэниел отплывал из Саутгемптона на "Королеве Марии", мать махала ему рукой с причала.
На борту огромного лайнера он написал длинное письмо своим родителям, которое отправил через пять дней с Пятой авеню. Купив затем билет в пульман компании "Твентис сенчури" до Чикаго, он провел шесть часов в Манхэттене, так как поезд отправлялся только в восемь часов вечера. Единственной его покупкой за это время стал путеводитель по Америке.
В Чикаго его пульмановский вагон был подцеплен к поезду компании "Супер чиф", который доставил его прямо в Сан-Франциско.
Во время своего четырехдневного путешествия по Америке он стал жалеть, что отправляется в Австралию. Позади оставались города Канзас, Ньютон, Ла-Джанта, Альбукерке, Барстоу, и каждый следующий город был интереснее предыдущего. Когда поезд прибывал на новую станцию, Дэниел выпрыгивал, покупал красочную открытку, как доказательство того, что он здесь был, и, пока поезд шел до следующей станции, вписывал в нее сведения, почерпнутые из путеводителя. На следующей остановке он опускал ее в почтовый ящик и повторял все сначала. Ко времени, когда экспресс прибыл на Окландский вокзал Сан-Франциско, к родителям на Малый Болтона ушло двадцать семь различных почтовых карточек.
Добравшись автобусом до площади Святого Фрэнсиса, Дэниел снял номер в небольшом отеле рядом с портом, убедившись прежде в том, что тариф был ему по карману. До отплытия "Аоранджи" в Австралию оставалось еще тридцать шесть часов, и он отправился в Беркли, где провел весь второй день с профессором Стинстедом. Его так увлекли исследования Стинстеда в области третичного исчисления, что он опять стал жалеть о кратковременности своего пребывания в Америке, чувствуя, что в Беркли он узнал бы гораздо больше нового, чем в Австралии.
Вечером накануне отплытия Дэниел купил еще двадцать почтовых открыток и просидел до часа ночи, заполняя их. К двадцатой его воображение отказывалось служить ему. Следующим утром, расплатившись по счету, он попросил старшего привратника отправлять по одной открытке каждые три дня до тех пор, пока он не вернется. Вручив привратнику десять долларов, он пообещал дать еще десять по возвращении в Сан-Франциско, но только при наличии соответствующего остатка открыток, так как точная дата его возвращения оставалась неизвестной.
Старший привратник удивился такому поручению, но деньги охотно взял, бросив в сторону своих коллег за стойкой, что ему приходилось делать и не такое, причем за меньшие деньги.
К тому времени, когда Дэниел оказался на борту "Аоранджи", борода его перестала напоминать давно небритую щетину, а план действий был разработан настолько подробно, насколько это было можно сделать, находясь на другом конце земного шара. Во время путешествия на пароходе Дэниел оказался за одним столом с австралийским семейством, которое возвращалось домой после отпуска в Штатах. За три недели плавания оно значительно пополнило его запас знаний, не замечая, что он впитывал каждое их слово с необычным интересом.
В Сидней Дэниел прибыл в первый понедельник августа 1947 года. Он стоял на палубе и смотрел, как в лучах заходящего солнца катер с лоцманом медленно заводил их лайнер в гавань. Неожиданно он почувствовал щемящую тоску по дому и не в первый раз пожалел о предпринятом путешествии. Через час он уже был на берегу, где снял комнату в гостевом доме, рекомендованном ему попутчиками.
Необъятных размеров хозяйка с такой же улыбкой и громогласным смехом, представившаяся как миссис Снелл, поместила его в номер, который описала как "люкс". Дэниелу пришлось успокаивать себя тем, что он не попал в обычный номер, если даже в "люксе" кровать провисала под ним до самого пола, а пружины, каждый раз когда он переворачивался, норовили впиться ему в бок. Из обоих кранов над раковиной текла холодная вода, отличаясь лишь разными оттенками коричневого цвета. Читать в комнате можно было только встав на стул прямо под лампочкой, одиноко висевшей под потолком без какого-либо абажура, но вся беда заключалась в том, что в комнате не было стула.
Когда на следующее утро, после завтрака из яиц, бекона, картофеля и поджаренного хлеба, Дэниела спросили, будет ли он питаться в гостинице или за ее пределами, он не раздумывая ответил: "За пределами", заметно разочаровав тем самым хозяйку.
Первый - и решающий - визит необходимо было нанести в иммиграционную службу. Если им нечего будет сказать, то ему можно в тот же вечер садиться на "Аоранджи" и отправляться назад. Дэниел почувствовал, что, если подобное случится, он окажется в тупике.
Большое серое здание на Маркет-стрит, содержавшее сведения о каждом, кто приезжал в колонию, начиная с 1823 года, открывалось в десять часов. Несмотря на то что он прибыл за полчаса до этого времени, Дэниелу пришлось встать в одну из восьми очередей из тех, кто пытался получить те или иные сведения о зарегистрированных иммигрантах, и провести в ожидании не меньше сорока минут.
Когда наконец подошла его очередь, он оказался перед краснолицым субъектом в рубашке нараспашку, сгорбившимся за стойкой.
- Я пытаюсь найти след англичанина, который приезжал в Австралию где-то в период с 1922 по 1925 год.
- Нельзя ли поточней, приятель?
- Боюсь, что нет, - сказал Дэниел.
- Значит, вы не знаете, - произнес служащий. - А фамилия вам известна?
- О да, - ответил Дэниел. - Гай Трентам.
- Трентам. Как она пишется?
Дэниел медленно произнес фамилию по буквам.
- Хорошо, приятель. Это будет стоить два фунта.
Дэниел вынул из внутреннего кармана своего спортивного пиджака бумажник и вручил ему деньги.
- Распишитесь здесь, - служащий подал ему бланк и ткнул пальцем в последнюю строчку. - И приходите в четверг.
- В четверг. Но это же целых три дня.
- Очень рад, что в Англии все еще учат считать, - заверил служащий. - Следующий.
Дэниел уходил из здания, получив вместо информации лишь квитанцию об уплате двух фунтов. Оказавшись на улице, он купил "Сидней морнинг геральд" и стал высматривать кафе возле гавани, чтобы пообедать. Выбор его пал на небольшой ресторанчик, заполненный молодежью. Официант провел его через шумный и переполненный зальчик и усадил за маленький столик в углу. Он прочел почти всю газету, когда появилась официантка с заказанным им салатом. Удивленный полным отсутствием новостей о том, что происходит в Англии, он отложил газету.
Когда он, пережевывая лист салата, размышлял о том, как использовать непредвиденную задержку, девушка за соседним столиком наклонилась к нему и попросила одолжить ей сахар.
- Конечно, пожалуйста. - Дэниел передал ей сахарницу. Девушка больше не привлекла бы его внимания, если бы не держала в руках "Основной курс математики" А. Н. Уайтхеда и Бертрана Рассела.
- Вы студентка математического колледжа? - спросил он, передав ей сахар.
- Да, - ответила она, не глядя в его сторону.
- Я спрашиваю только потому, - Дэниел почувствовал, что его вопрос может быть неправильно истолкован, - что сам преподаю математику.
- Я не сомневаюсь в этом, - сказала она, даже не обернувшись в его сторону. - И, наверное, не больше и не меньше, чем в Оксфорде.
- В Кембридже, на самом деле.
Это заставило девушку поднять глаза и посмотреть на него более внимательно.
- В таком случае не могли бы вы объяснить мне закон Симпсона? - вдруг спросила она.
Дэниел развернул свою бумажную салфетку, достал авторучку и набросал несколько графиков, последовательно демонстрирующих закон, с которым ему не приходилось сталкиваться со времени учебы в "Святом Павле".
Она сравнила его графики с теми, которые были приведены в ее учебнике, и сказала:
- Не косишь, ты действительно преподаешь математику.
Это несколько огорошило Дэниела, так как он не вполне был уверен, что значило "не косишь", но, поскольку эти слова сопровождались улыбкой, он предположил, что они являются своего рода одобрением. Он еще больше удивился, когда девушка подхватила свою тарелку фасоли с яйцом и подсела к нему.
- Я Джеки, - представилась она. - Бродяга из Перта.
- Дэниел, - ответил он. - А я…
- Англичанин из Кембриджа. Ты уже говорил мне, забыл?
Теперь настала очередь Дэниела присмотреться повнимательнее к сидевшей напротив молодой женщине. На вид Джеки было около двадцати. У нее были короткие белокурые волосы и вздернутый носик. Одежда ее состояла из шорт и желтой майки с надписью "Перт" посередине груди. Она совсем не походила на студенток младших курсов, которых он встречал в Тринити.
- Вы учитесь в университете? - поинтересовался он.
- Да, второй курс в Перте. Так что же тебя занесло в Сидней, Дэн?
Дэниел не сразу нашелся, что ответить, да это и не имело никакого значения, поскольку еще до того, как ему представилась возможность ответить, Джеки уже сама рассказывала, почему она оказалась в столице Нового Южного Уэльса. Она продолжала говорить, пока им не принесли их счета. Дэниел настоял на тем, чтобы расплатиться за двоих.
- Неплохо с твоей стороны, - сказала Джеки. - Так что ты делаешь сегодня вечером?
- Ничего определенного я не планировал.
- Здорово, а я как раз собиралась сходить в театр "Ройял", - поведала она ему. - Почему бы тебе не пойти со мной?
- А что играют? - Дэниел был заметно удивлен тем, что впервые в жизни выбирали его.
- "Сегодня вечером в восемь тридцать" Ноэля Кауарда с Сирил Ритчард и Мадж Эллиот в главных ролях.
- Звучит интригующе, - уклончиво заметил Дэниел.
- Здорово. Тогда увидимся в фойе без десяти восемь, Дэн. И смотри не опаздывай. - Она подхватила свой рюкзак, забросила его за спину, защелкнула лямки и была такова.
Прежде чем Дэниел смог придумать причину, чтобы отказаться, ее уже и след простыл. Он решил, что не прийти в театр будет невежливо с его стороны, и к тому же был вынужден признать, что ему понравилось общество Джеки.