- Вы должны простить моего мужа, - первым делом заявила она. - Он так рад вашему появлению здесь, что, боюсь, от восторга стал втройне разговорчив. Хотя, так или иначе, вам с ним о многом нужно переговорить. Если я вдруг понадоблюсь - я буду возиться с кастрюлями на кухне.
Эльфрида нагнулась над мужем, поцеловала его в купол лысой (или скорее лысеющей) головы и вышла из комнаты.
"Так начинается новая жизнь", - сказал себе Взлетающий Орел, отмывая свое измученное тело в ванной. Остаток прошлой ночи был проведен под роскошными простынями на пуховой перине. Он просто обязан воспользоваться подвернувшейся удачей. Одно было ясно без сомнений: чета Гриббов жила гораздо лучше первых его благодетелей - Виргилия Джонса и Долорес О'Тулл.
Первая вода с него ушла в слив совершенно черной. Он был ужасно грязен. Его волосы напоминали буйные нехоженые заросли. Взлетающий Орел решил вымыться повторно; пришлось использовать холодную воду, но это значения не имело. Цвет воды опять сменился с прозрачного на черный. Только после третьего омовения он мог с уверенностью заявить, что чист. Когда он появился из ванной, Игнатиус Грибб уже поджидал его рядом с аккуратно разложенным на кровати бельем и костюмами. Взлетающий Орел выбрал скромный темный костюм и галстук - все, и сорочка и белье, сели вполне сносно. От шляпы он отказался.
- Надеюсь, я вылил на себя не всю вашу воду? - вежливо осведомился он.
- Ерунда, ерунда, - отозвался Грибб. - У нас на крыше вместительная цистерна. Теперь пойдемте со мной - похвалимся вашим новым сияющим обличьем Эльфриде. Она будет сражена.
По коридору они прошли на маленькую светлую террасу. Миссис Эльфрида лежала в шезлонге с макраме на коленях. При виде вошедших она села и всплеснула руками.
- Боже мой, - воскликнула она, - вот теперь я вижу ваш естественный цвет, мистер Орел.
- Весьма признателен, мадам, - поклонился Взлетающий Орел.
Миссис Эльфрида позволила чуточке румянца разлиться по своим щечкам.
- А сейчас оставьте меня ненадолго в покое, - заявила она. - Я ужасно занята.
Рядом с Эльфридой на кофейном столике стоял старый, почти антикварный заводящийся пружиной фонограф; протянув руку, миссис Эльфрида опустила на пластинку иглу. Зазвучала музыка. Музыка, которой Взлетающий Орел не слышал вот уже несколько веков. Духовые и смычковые инструменты: прелюдия к почти забытому покою. Взлетающий Орел проглотил внезапно подкативший к горлу комок.
- Тогда в мой кабинет, мистер Орел, - заторопился Игнатиус Грибб. - Я предложу вам капельку выпить - что скажете?
С трудом оторвав взгляд от чудесной картины, Взлетающий Орел повернулся и проследовал за маленьким, шустрым и непоседливым сморщенным человечком в глубь дома.
- Уверен, мистер Орел, что вы немало повидали на своем веку, - объявил Игнатиус Грибб. - Глядя на вас, это можно утверждать с уверенностью.
- Ваш дом постоянно напоминает мне о старых временах, - ответил Взлетающий Орел. - О наиболее приятных и радостных временах. Вот это шерри, например, - оно очень хорошо. Я не пробовал такого шерри, наверное, лет сто.
- Ко всем прочим своим достоинствам Эльфрида еще и весьма благоразумна, - заметил на это Грибб. - Когда мы решили предпринять путешествие на остров Каф, она настояла на том, чтобы взять с собой все без исключения мелочи домашнего обихода. Таким образом, замечу вам, у нас оказался здесь небольшой погребок, которым мы пользуемся довольно редко, для таких случаев как, например, сейчас. В основном, смею вас уверить, мы пьем местное вино. Оно немного терпкое, но это лучше, чем ничего.
Взлетающий Орел едва сдержал смешок - гном, рассуждающий о винах с видом знатока, представлял собой весьма потешное зрелище.
- Нужно отметить, что многое о вас я узнал по глазам, - продолжил тем временем Грибб. - Вы удивитесь, узнав, сколько всего удается прочитать в глазах человека. Можно довольно легко судить, скажем, о его характере и положении. Человек, битый жизнью, щурится; его противоположность, герой-победитель, смотрит горделиво, широко открытыми глазами. Рад сообщить вам, мистер Орел, что ваши глаза сразу же увиделись мне широко открытыми. Мы с вами можем подружиться, мистер Орел.
Взлетающий Орел смущенно пробормотал слова благодарности. Для себя он решил, что гном глуп и к тому же излишне самоуверен; но в ответ на бескорыстное гостеприимство следовало проявлять терпимость.
Закончив разминку и вежливые расшаркивания, мистер Грибб был готов пуститься в пространные рассуждения на любую тему, и потому вопрос Взлетающего Орла о принадлежности к школе философии принял с восторгом.
- Когда-то давно, - начал гном, - я обратил внимание на различные формы представления нациями своего знания и опыта и чрезвычайно ими заинтересовался. Накопленные за несколько столетий, а иногда и тысячелетий знания в виде высококонцентрированных сгустков передаются из поколение в поколение, частично видоизменяясь, совершенствуясь и выкристаллизовываясь в еще большей чистоте. Пришедшая мне в голову когда-то очень давно мысль о том, что сам по себе источник-материал этих форм воплощения знания может стать предметом философских изысканий, показалась мне поразительной. Другими словами, сэр, я нашел способ достигать необычайной гармонии противоположностей: это - сочетание наиболее полновесных слитков народных мудростей, проверенных временем, в ритмической или стихотворной форме, придающей этим мудрым изречениям изящество, завершенность и связность, а самое главное, популяризирующих их. Я возвращаю людям их интеллект.
- Я не совсем… - начал было Взлетающий Орел.
- Неужели вы не понимаете, что я имею в виду, мой дорогой друг? Стихотворная форма, структура, стиль: все это в изобилии можно найти в сказках, в старинных преданиях и легендах, но самое главное - в… (гном широким театральным жестом протянул руку к своему письменному столу и взял оттуда рукопись)… самое главное - в клише!
"Боже мой!" - пронеслось в голове у Взлетающего Орла.
- Вот это, - провозгласил Грибб, - главнейший мой труд. Философия универсальных цитат. Цитаты на любой случай, под знаком которых жизнь приобретает иной оттенок - понимания и терпимости. Картинное обрамление из фраз, несущих подлинно универсальный смысл, обрамление, в котором можно чувствовать себя спокойно. Вот послушайте - мое первое и, может быть, самое универсальное из возможных творение:
Пески времени текут к новому Истоку.
- Потрясающе, - отозвался Взлетающий Орел.
- Вы в самом деле так считаете? Да, да, да: это так и есть, стоит только вдуматься. Пожилая тетушка на свадьбе подыскивает слова, способные нарисовать несущую мудрость и пронизанную идеей перспективу. Она может использовать эту фразу на церемонии венчания, и празднество тотчас приобретет новый, углубленный смысл. Та же тетушка готовит на кухне сверхобильный обед; она произносит ту же фразу - с оттенком стоицизма - и тем самым два разъединенных доселе события немедленно увязываются в одно. Таким вот образом философия универсальных цитат позволяет нам ощущать неразрывность и взаимосвязь жизни. Мы видим, что и свадьба и суета на кухне имеют один и тот же преходящий смысл. Цитата помогает нам верно осветить оба события.
- Удивительно, - проговорил Взлетающий Орел.
- Дорогой вы мой, дорогой вы мой, дорогой вы мой, - заторопился Игнатиус Грибб. - Теперь я уверен, что мы обязательно станем друзьями. Очень хорошими друзьями. Вы понравитесь Черкасову, не сомневайтесь. Я так вас ему рекомендую, что о противном и думать не стоит.
- Насколько я понял, - решился высказаться Взлетающий Орел, - неприятности могут возникнуть из-за предмета моего основного интереса.
- Ох, - взмахнул ручками Игнатиус, - какая ерунда. Черкасов очень терпим.
- Но люди в "Эльбе" отнеслись к моим словам настороженно.
Грибб насмешливо хмыкнул.
- Так, так, так, так, - затараторил затем он. - О чем же идет речь, смею спросить? Что это за преступный предмет вашей заинтересованности?
- Гримус, - просто ответил Взлетающий Орел.
Грибб молча опустился на стул. Древние часы отсчитали несколько десятков секунд. Под потолком у лампы с подозрительным жужжанием кружилась муха.
- Эльфрида что-то такое мне говорила, - снова подал голос Грибб. - Но тем не менее. Вам не стоит изводить себя напрасными опасениями.
Свои уверения гном подкрепил несколькими кивками. Но легче от этого на душе у Взлетающего Орла не стало.
Эльфрида возлежит в своем шезлонге; Игнатиус сидит рядом с ней на стульчике; макраме небрежно брошено на пол - единственный штришок неаккуратности в идеально прибранной комнате. Из рупора фонографа льется старая-старая песня.
День перевалил за полдень, и туманная дымка сменила цвет с утреннего золота на дневную желтизну. Желтый - цвет жизни, вспомнил Взлетающий Орел, сидя на скрипучем стуле с прямой спинкой напротив своих хозяев и рассматривая их. Терраса погружена в легкую прозрачную дымку. "Время замедлило ход", - с удовольствием сказал себе Взлетающий Орел. Он был почти счастлив. В К. прошлое снова обретало смысл - это была маленькая модель живущего в мире и согласии света, здесь можно было найти все, даже весь спектр национальностей: О'Тулл, Черкасов… Имена этих людей воскрешали прошлый мир к жизни вне зависимости от того, нравился он им или нет. Здесь, в теплой и уютной утробе дома Гриббов, Взлетающий Орел наконец обрел то, что давно искал и чего давно желал - покой.
Здесь ревностно охранялись спасенные останки прошлого. Для человека, всеми силами стремящегося найти себе дом, это имело огромное значение.
Он смотрел на Эльфриду: опустив очи долу, она выслушивала рассуждения своего мужа. Смотреть на эту женщину было само по себе удовольствие. Длинные пальцы Эльфриды с ловкостью сплетали шнуры, создавая непередаваемо сложный узор. Это зрелище способно было погрузить в гипнотический транс.
Вот что говорил Игнатиус:
- По моему мнению, одно главных достоинств К. - это отсутствие здесь ученых. За это я особенно ценю наш городок. В прежней жизни я находил досадным повсеместное стремление технократов приписывать имя "ученый", иными словами "человек знания", только себе. Едва технократы исчезли, наука вернулась к ее исконным хранителям: учителям, мыслителям и абстрактным теоретикам вроде меня.
Однако в отсутствие технократов возникает опасность, мой друг, склониться в сторону суеверий; в этом плане на нас, мистер Орел, возлагается огромная ответственность: рационализация окружающего мира. Мир таков, каким мы его видим, ни более, ни менее. Эмпирические данные - единственный базис философии. Я не реакционер; в ранней юности я смеялся над идеей бессмертия, но как только эта идея доказала свое превосходство, я принял ее. Я могу благодарить технократов лишь за одно - они отдают должное тому единственному, что того заслуживает. Посвятить целую жизнь изучению одного предмета воистину благодать - жизнь в этом городе, спокойную и размеренную, я, будь я суеверным, мог бы назвать чудом. Здесь любой может безраздельно посвятить себя своему основному интересу, и это ничего не будет ему стоить; любому здесь предоставлены стол, кров и общество людей. Благодаря этому, а также вечной игре противопоставления тезиса и антитезиса, счастье достижимо практически для любого. Например, я счастливый человек, мистер Орел; и знаете почему? Расскажу, но позвольте мне сделать это окольным путем.
Так же как и вы, мистер Орел, мы прибыли на остров сравнительно недавно; я говорю "сравнительно", поскольку речь идет о нескольких столетиях. По прибытии я немедленно узнал несколько местных расхожих легенд; легенд, безосновательность коих почел своим долгом постепенно довести до умов горожан. Кстати говоря, тот случай стал интересным применением моих философских взглядов на национальное наследие - я изучал возникновение и развитие мифологии в изолированной группе долгожителей. В любом случае, мистер Орел, что бы ни избрали себе вы, смею надеяться, это не станет началом нового или подтверждением старого мифа.
Взлетающий Орел внезапно почувствовал, что ступил на тонкий лед.
- Не хотите ли вы сказать этим, сэр, что Гримуса не существует?
Вопрос заставил Грибба раздраженно поморщиться.
- Да, да, да, да, да, - очередью выпалил он. - Именно это я и хотел сказать. Не существует ни Гримуса, ни его сказочной машины, ни таинственных измерений, ничего такого. Все это бредни идиотов вроде Джонса - увлекая умы, он ослепляет их и уводит от насущной действительности.
- Вы чрезвычайно удивили меня, мистер Грибб, - отозвался Взлетающий Орел. - Позволю себе не согласиться с вами.
- Вы слишком много времени провели с этим фокусником… с этим шарлатаном. В городе ему нет места.
Было видно, что Грибб разозлился. Раскрасневшийся карлик.
- Дорогой, - подала голос миссис Эльфрида, - возможно, тебе будет небезынтересно услышать о собственных впечатлениях мистера Орла. Он наверняка приобрел обширный и любопытный опыт.
Грибб с усилием взял себя в руки.
- Да, конечно, - согласился он. - Ты как всегда права, дорогая, дорогая, дорогая. Я с удовольствием выслушаю вас, мистер Орел.
Взлетающий Орел глубоко задумался - по всей видимости, в К. болезнь измерений была неизвестна; кроме того, насколько он успел понять природу этого явления, измерения давно уже освободили его сознание. Общество Виргилия Джонса, конечно, было для него не лучшим. Но разузнать о Джонсе побольше все равно хотелось.
К тому же ясно было одно - следует собрать как можно больше сведений о Гримусе, неважно, кто это - подлинное или вымышленное лицо. Только так он мог разобраться и в себе самом.
И потом - куда делся Виргилий Джонс?
- Хочу заверить вас, сэр, - торжественно объявил он Гриббу, - что в своих изысканиях я не собираюсь становиться ни отщепенцем, ни выскочкой, ни еретиком. Для меня большая честь быть принятым в вашем доме. В месте, напитанном знанием, рождаются только умные и высокие мысли.
- Так, так, так, так, - умиленно затараторил мистер Грибб.
- Господи Боже мой, - вскричала вдруг Эльфрида, - если мы собираемся обедать у Черкасовых, то мне нужно лететь одеваться.
Глава 37
Помятый человек с синяком на лице, в порванном костюме, постучался в дверь борделя. Он стукнул семь раз. Сразу после седьмого удара дверь распахнулась настежь и глухо ударилась в стену. Горящие свечи в канделябре: женщина в длинном прозрачном пеньюаре, распущенные темные волосы каскадом ниспадают на плечи, лицо сияет. Человек шатаясь входит внутрь; дверь за ним закрывается. Пустыни без оазисов не бывает.
Тот же человек лежит на кровати, его голова покоится на коленях чернокожей девы, он спит, а она поет ему колыбельную. Позади них неподвижно стоит совершенно нагая девушка; перед ложем на ковре лежит на боку женщина в прозрачном пеньюаре и молча смотрит на спящего. Вот слова колыбельной:
Не ходил бы ты на гору Каф, неприступны склоны горы Каф.
Сколько храбрецов калечилось о камни ее,
Сколько посохов ломалось в расселинах ее - все напрасно.
Все песни умолкают на склонах ее,
Смех обращается в слезы, а радость в печаль.
Не ходи ты на склоны горы Каф, неприступны они.
Но нет такого, кто не пытался одолеть их хоть раз.
Через некоторое время человек приходит в себя и слабым голосом просит дать ему прибежище; а поскольку бордель есть прибежище, то в просьбе ему не отказывают. Ему приносят пищу и чистую одежду.
- Твой тезка Чанакия, - шепчет Виргилию Кама Сутра, - мог взять в одну руку кусок раскаленного угля, а в другую - прохладную грудь юной девушки и не почувствовать ни боли от ожога, ни наслаждения нежной плотью. Ты способен чувствовать и то и другое - благо это или несчастье, решать тебе. И теперь, когда ты познал огонь сполна, позволь женщине излечить тебя.
Индианка прилегла рядом с ним; из ее горла начал исходить глухой клекот, напоминающий воркованье голубей. Потом она подняла руки и приложила ладони с растопыренными пальцами к углам своих миндалевидных глаз. Увидев, что Виргилий и после этого продолжает лежать неподвижно, она взяла его ладони и положила их на свои высокие груди. Постепенно его руки задвигались.
- Успокойся. Чувствуй себя как дома, - сказала Кама.
Виргилий последовал ее совету.
- Если не отрываясь всматриваться в черный кружок в центре белого листа бумаги, - сказала ему Ли Кук Фук, - то кружок либо исчезнет совсем, либо примется расти, пока не станет казаться, что он занимает весь лист. В древнем символе инь-ян в доле инь содержится пятнышко ян, а в доле ян пятнышко инь, что символизирует присутствие в каждой половине семени его противоположности. Если всматриваться в одно из этих пятнышек, то постепенно оно разрастется в облако; тогда в твоем разуме нарушится равновесие и наступит опустошенность, от которой ты сейчас страдаешь. Я помогу тебе отвести глаза от этого облака; путем совокупления и любви гармонию можно восстановить.
Китаянка обвилась вокруг Виргилия наподобие змеи, обхватила его руками и ногами так, что он потерял всякую способность двигаться; ему ничего не оставалось, кроме как ответить взаимностью.
Следующей ночью Флоренс Найтингейл снова пела ему колыбельную, и Мидия снова стояла над ними, а мадам Джокаста возлежала у их ног. Пение Флоренс напоминало журчание воды, чистой и свежей воды в быстром вольном ручье. На этот раз Виргилий спал гораздо лучше.
- Есть люди, чей удел сильно отличается от судьбы остальных людей, - говорила Ли Кук Фук. - Среди мыслителей можно отметить лишь полное отсутствие у них практичности; среди людей действия обычно отмечается несовершенство мышления. Люди, в ком эти свойства проявляются особенно ярко, обычно испытывают непереносимую тоску по своей противоположности. И те и другие обычно одиноки, окружающие недолюбливают их, да и сами они не способны заводить друзей, ведь дружба всегда подразумевает частичное принятие чужого образа мыслей. Но в их одиночестве может и не быть особой беды: одному жить не так плохо, ибо мудрость редко отыщешь в толпе. Бывают, однако, времена, - заключила она, тая в его объятиях, - когда даже такие люди нарушают свое одиночество.
Мадам Джокаста подняла крышечку смотрового глазка. Кама Сутра демонстрировала Виргилию Джонсу позу из тантрической йоги. Совершенно голый Виргилий сидел на постели Камы в позе лотоса; сама индианка располагалась лицом к Виргилию у него на коленях и обвивала ногами его талию. Их глаза были закрыты, их половые органы соединены. Джокаста удовлетворенно кивнула.
Виргилий Джонс мирно сидит вместе с Флоренс Найтингейл в ее постели. На ночном столике в головах кровати стоит блестящий бронзовый кувшин с вином. Джокаста, Мидия, Кама и Ли полукругом стоят перед постелью Виргилия и Флоренс.
- Мы рады видеть тебя дома, Виргилий, - говорит мадам Джокаста.
- Предлагаю тост, - объявляет Виргилий, - за Дом Взрастающего Сына и его обитательниц - ангелов милосердия.
- А мы пьем за исцеление ваших душевных ран, - отвечает Джокаста.
Виргилий осушает бокал до дна. Флоренс тут же наполняет его снова.
- Можно, я сыграю что-нибудь, мадам? - спрашивает она.
- Вот это было бы чудесно! - восклицает Виргилий. - Сыграй нам и спой.
Флоренс берет свою лютню и готовится петь. Глядя на нее, Виргилий вспоминает строки из другой песни.