Внучок только вздохнул.
- Ладно, - сказал Никита и стал развязывать шнурки.
Шнурки промокли, поэтому Никите пришлось помучиться, прежде чем он сумел справиться с узлами. Затем он снял кроссовки и стащил носки. Его ступни были почти синими.
- Промок, как сука, - сказал Никита.
Превратив носки в негатив снежка, он сильно сжал их в кулаке. Из кулака вытекла струйка воды.
- Как этот, - сказал Олег. - Храбрый портняжка.
- Чего? - спросил Никита, расправив носки и положив их рядом с собой на бревно.
- Сказка такая есть, - сказал Олег. - Про храброго портняжку.
- Ясно, - сказал Никита. Он вытер руки о штаны, достал сигареты и закурил. - Так и простудиться можно.
Андрей подумал, что Никита прав, но не сумел победить брезгливость. Впрочем, возможно, Никита не заботился о здоровье, а пытался заполнить осмысленным действием совершенно бессмысленную паузу, когда надо было ждать, но при этом непонятно чего. Андрей стал смотреть на землю перед собой. Она была равномерно покрыта золой и выцветшими еловыми иголками, и взгляд неприятно скользил. Андрею удалось зацепиться только за кусочек упаковки жвачки, который лежал совсем рядом с правой Никитиной пяткой. Впрочем, продолжил Андрей начатое внутреннее путешествие, каждое ожидание содержит в себе кусок бессмысленности, неразрывно связанный с тем обстоятельством, что ожидание должно базироваться на некотором внутреннем убеждении, подтвердить правильность которого чем-то материальным невозможно, и автобус, которого ты ждешь, может оказаться не зеленым ЛиАЗом, а, скажем, синим "Икарусом". Почему венгерский инженер решил назвать свое детище именем неудачливого греческого коллеги, было совершенно непонятно, и это показалось лишним подтверждением только что подуманному. Со стороны железной дороги донесся шум электрички. Судя по звуку, она миновала платформу "65 км" без остановки. Андрей хотел спросить, во сколько будет их электричка, но стоило ему подумать о времени, как в голову тут же пришла забавная идея.
- Интересно, - сказал он, поворачиваясь к Олегу.
- Что? - спросил тот, глядя перед собой. Андрей решил, что Олег тоже рассматривает кусочек раскрашенной фольги возле Никитиных ног, но придать этому факту эмоциональную тональность не удалось.
- Платформу можно называть не "шестьдесят пятый километр", - сказал Андрей.
- А как? - спросил Олег.
- Ну, "Час десять", например, - сказал Андрей и полез в карман за сигаретами.
- Почему? - спросил Олег.
- Потому что это тоже расстояние до Москвы, - сказал Андрей, - И когда тебя спрашивают, далеко до Москвы, ты же не говоришь: "Шестьдесят пять километров". Ты говоришь: "Где-то час на электричке".
- Понятно, - сказал Олег.
- Ну ты даешь, - сказал Внучок, и его слова несколько разбавили горечь, вызванную в душе Андрея безразличием Олега. - Прет тебя, что ли?
- Не знаю, - сказал Андрей. Закурив, он повернулся к Внучку и, подчиняясь внезапному внутреннему порыву, широко улыбнулся.
- Прет, - сказал Внучок и тоже улыбнулся. - По полной. Круто?
Андрей не сразу обнаружил вопросительный знак, поэтому ответил после некоторой паузы:
- Наверное. А почему вообще говорят - "прет"?
- Не знаю, - сказал Внучок. - Странно. Если б это телок касалось, тогда все было бы понятно. Но это ж не только телок касается.
- Может, это телка просто придумала слово? - спросил Андрей, перенимая терминологию товарища. - Блаватская могла.
- Кто? - спросил Внучок.
Ответить Андрей не успел, потому что Никита вдруг шумно вздохнул, встал, отошел к кустам, хранившим покой останков холодильника, - Андрей не сразу заметил, что Никита шел босиком, - и стал блевать. Блевал он на удивление долго, тяжело стоная и устало матерясь.
- Ну все, - сказал Внучок. - Ты же обламываешь всех.
- Извините, - мрачно сказал Никита, вернувшись на бревно. Он натянул носки, надел кроссовки. - Надо валить отсюда. Холодно.
- Холодно? - спросил Внучок.
Олег упал на спину и засмеялся. Андрей повернулся к нему. Олег прижал руки к груди и подтянул колени к животу. На лице его читалось счастье, настолько беспредельное, что хотелось кричать от страха. Андрей подумал, не закричать ли ему, но в это время Внучок перелез через бревно, взял Олега за плечи и после короткой борьбы вернул его в вертикальное положение. Олег несколько раз хохотнул и замолчал.
- Ну вы даете, - сказал Внучок. - На воде заводитесь.
Андрей подумал, что все правильно. Слова "вода" и "заводиться" однокоренные, поэтому нет ничего удивительного в том, что на воде можно завестись. Потом Андрей подумал, что он сказал это вслух. Потом понял, что не знает, говорил он или нет. Ему захотелось спросить об этом у Внучка, но через секунду стало совершенно непонятно, спрашивал он его об этом или нет и что будет, если он снова повторит свой вопрос. Андрей хотел посмотреть на Внучка - ему казалось, что тогда он сможет во всем разобраться, - но вместо этого он почему-то посмотрел на Никиту. Лицо Никиты приобрело мерзкий фиолетовый цвет, неприятно оттенявший горящую сигарету.
- Пошли, - сказал Никита.
Тут Андрей запутался окончательно. Сначала ему показалось, что Никита хочет идти. Но потом он понял, что Никита просит его сказать что-нибудь пошлое или просто послать. Говорить пошлое не хотелось, а проверять, куда можно посылать Никиту, а куда - нельзя, Андрей не решался. У Никиты были очень большие кулаки. Поэтому Андрею стало грустно. Он вздохнул и встал.
Олег тем временем снова упал на спину и засмеялся. Внучок опять стал его поднимать.
- Вы как хотите, - сказал Никита. - А я пошел.
Выразительно посмотрев на Андрея, он пошел в сторону того места, где они когда-то давно вышли из леса. Андрей несколько секунд стоял, глядя ему в спину, а потом пошел следом, но Никита двигался очень быстро, и Андрей никак не мог его догнать. Через какое-то время ему в голову пришла неожиданная догадка. Никита, видимо, мог идти так быстро потому, что выжал носки. Пораженный этим открытием, Андрей остановился. Он посмотрел по сторонам, выискивая бревно или пенек, на которые можно сесть. Но ничего подходящего поблизости не оказалось, и тогда Андрей поднял голову.
Небо изменилось. Во-первых, оно потемнело. Во-вторых, на нем появились облака. В-третьих, оно все было исчерчено проводами. Проводов стало очень много. Они тянулись во всех направлениях. Некоторые из них раздваивались, словно рассеченные стрелкой железнодорожные пути. Гудение стало намного громче. Андрей вдруг понял, что различает в этом гудении отдельные слова и даже короткие фразы.
- …меня здесь не любят… - сказали провода.
Андрей нахмурился.
- …красивое имя… - сказали провода.
Потом он понял, что слышит голоса разговаривающих по телефону людей. Потом он понял, что по проводам ЛЭП не передаются телефонные разговоры. Потом он вспомнил институтскую лекцию в конце прошлого семестра, на которой им рассказали, что в перспективе от телефонных проводов откажутся и информацию будут передавать по линиям электропередачи. Андрей понял, что перспектива уже наступила. И проводов стало больше, и разговоры по ним передают. Это его испугало. Он смахнул разом выступившие на глазах слезы, опустил голову и, разглядев вдалеке спину Никиты, побежал следом за ним.
Догнать Никиту удалось уже в лесу. Он пошел рядом с ним, тяжело дыша и пытаясь вспомнить, что хотел рассказать.
- Где эти? - спросил Никита.
- Кто? - спросил Андрей.
- Олег с Внучком.
- Не знаю, - сказал Андрей и оглянулся. Сзади мелькнуло что-то большое и страшное. Андрей снова посмотрел вперед. - Догонят.
- Ладно, - сказал Никита
Какое-то время они шли молча. Андрей глядел себе под ноги. Смотреть по сторонам было совершенно невозможно.
- Мне кажется, мы заблудились, - сказал он Никите.
- Почему? - спросил Никита.
- Ну смотри, - сказал Андрей, - Сколько уже идем.
- Нормально идем, - сказал Никита, - Ты поблевать не хочешь?
Андрей остановился и посмотрел на Никиту. Прислушавшись к своим ощущениям, он понял, что ужасно не хочет блевать.
- Да, - сказал Андрей и кивнул. - Не хочу.
- Ну смотри, - сказал Никита. - Поблюешь - отпустит.
Андрей хотел спросить, кто его отпустит, но потом вдруг понял. Отпустить должен был тот, кто прет. Мысль о том, что его кто-то прет, была невыносима. Стоило ощущению невыносимости оформиться в конкретное слово, как само ощущение удвоилось. То, что неприятное переживание нельзя вывести вовне, сделало его гораздо более неприятным. Андрей сел на корточки и закрыл лицо руками. Разбушевавшуюся мысль надо было как-то остановить, но как, он не знал.
- Будешь сидеть? - спросил Никита.
- Нет, - Андрей помотал головой и встал.
- Тогда пошли, - сказал Никита.
Андрей кивнул. Они снова побрели по тропинке и удивительно скоро вышли к платформе. Ее вид вызвал у Андрея целую бурю эмоций. Он остановился на краю леса, широко улыбнулся и тихо сказал:
- Пришли.
- Пришли, - сказал Никита. - Только когда электричка будет, непонятно.
Андрей немного подумал.
- Да, - сказал он. - Непонятно.
- На ту сторону надо перебраться, - сказал Никита.
- Зачем? - спросил Андрей.
- Ты оттуда приехал? - спросил Никита и показал налево.
- Э. - Андрей выдержал паузу. Со стороны могло показаться, что он вспоминает, но на самом деле он просто подбросил внутри себя монетку. Он и не знал, что так можно. Выпал "орел". - Да.
- Значит, чтобы вернуться, надо ехать в обратную сторону, так? - спросил Никита.
Андрей сначала хотел спросить, похож ли он на идиота, но побоялся услышать утвердительный ответ и поэтому только кротко улыбнулся в ответ.
- Ну вот и пошли, - сказал Никита.
- Ага, - сказал Андрей.
Когда они переходили рельсы, он подавил в себе желание посмотреть на провода. Он и так знал, что их очень много.
- Как, тебя колбасит еще? - спросил Никита, когда они забрались на платформу.
Андрей пожал плечами. У него немного болели голова и желудок. Он не знал, считается ли это, а подробно объяснять Никите нюансы собственного самочувствия не хотелось.
- Понятно, - сказал Никита.
Они сели на лавочку под желтым щитом. Уже почти совсем стемнело, и заметно похолодало. Андрей думал, что на небе должны быть звезды, но смотреть вверх по-прежнему не рисковал.
- По идее, еще этих надо дождаться сначала, - сказал Никита.
Андрей ничего не ответил. Достав сигареты, он закурил, закрыл глаза и стал считать назад от тысячи до нуля - ему показалось, что так будет лучше для всех.
Считать было непросто, потому что каждое новое число появлялось перед глазами в виде ярко светящейся таблички, причем предыдущие два-три числа обычно еще не успевали погаснуть. Однако Андрею невероятным усилием воли удалось справиться с этой трудностью.
Когда до платформы добрались Внучок и Олег, Андрей уже разменял семь сотен. Внучок стал рассказывать о приключениях, пережитых в лесу, а Олег пытался изложить суть какого-то откровения. Андрей старался не прислушиваться к разговору. Ему вдруг показалось, что скоро приедет электричка, а между тем он хотел увидеть ноль до ее прибытия. Продолжать математическое путешествие в электричке казалось невозможным, а узнать, какого цвета самое круглое число, было почему-то очень важно. Андрей разволновался и стал считать как можно быстрее. По мере приближения к финалу волнение его усиливалось, но все сложилось как нельзя лучше - он добрался до ноля в тот самый момент, когда на платформу упал свет фар электропоезда. Ноль оказался малиновым, и это обнадежило.
Табачка
Воскресенье началось для Марины поздно. Она проснулась только в половине первого и, перевернувшись на спину, несколько секунд смотрела в потолок, пытаясь припомнить подробности только что виденного сна, но в реальность выходного дня ей удалось забрать только ощущение прохлады и странное жужжание. Как всегда после ночного сидения за компьютером, немного ныл затылок и болели глаза, в уголках которых к тому же скопилось изрядное количество того, что мама Марины сентиментально называла твердыми слезками. Но, несмотря на это, настроение было удивительно хорошим. Марина села, протерла глаза и пошла умываться.
В квартире было тихо, и могло показаться, что Марина дома одна. Впрочем, в некотором роде так и было. Мама сейчас разносила по купе вечерний чай где-то возле Хабаровска, а папа продолжал свой тяжелый поход, который он начинал каждую пятницу. Когда Марина зашла в большую комнату, он лежал на диване животом вниз, повернув голову к спинке и спустив правую руку на пол, вероятно, чтобы обозначить свою принадлежность к трем стоявшим рядом с диваном пивным бутылкам. Две из них были пустыми, а в третьей еще оставалось немного янтарного напитка. Папа дышал тяжело и ровно, и его дыхание немного напоминало работу асфальтового катка. В ногах у папы спал Монтень.
Марина улыбнулась и подошла к дивану. Она не любила пиво, но пришедшая в голову мысль показалась ей интересной. Она подняла с пола бутылку, секунду помедлила, а потом в несколько больших глотков допила остававшееся пиво. Трудно было сказать, как бы на это отреагировал папа, скорее всего, ничего плохого он бы не сказал, но в душе Марины все равно прошелестел легкий адреналиновый ветерок. Она осторожно поставила пустую бутылку на место, подмигнула проснувшемуся Монтеню и пошла на кухню готовить завтрак. Выходной день начинался весело.
Быстро позавтракав, Марина вернулась в свою комнату, закрыла дверь и включила компьютер. Конечно, надежда была совсем слабой и явно глупой, но, тем не менее, дождавшись, когда компьютер загрузится, Марина наколола на курсор иконку Интернета и зашла в чат. Алхимика там не было, но она почти не расстроилась. В конце концов, они провели вместе всю ночь. Неожиданная емкость последнего словосочетания взволновала Марину. Выпустив из стоявших рядом с монитором колонок голос молодой женщины с нерусским именем, певшей про СПИД, Марина перебрала в памяти второй сеанс связи (опять!) с Алхимиком, закончившийся обменом телефонными номерами. Улыбнувшись, она встала с кресла, зашла в узкое ущелье между стеной и столом и посмотрела в окно.
Центральным объектом пейзажа, который Марина видела уже девятнадцать лет, был вырытый за неширокой асфальтовой дорогой бетонированный пруд, похожий на огромную мыльницу. На берегу пруда через примерно равные промежутки сидели шаровидные мужчины с удочками, а по окружавшей водоем дорожке катили разноцветные коляски молодые мамы. За прудом доедало последние теплые деньки открытое кафе, над которым поднимался обещающий посетителям шашлыки дымок. Рядом с кафе стояла машина. Возле нее несколько молодых людей, одетых в ностальгические спортивные костюмы, пили пиво. В общем, погожий выходной день расцветал прямо на глазах.
Марина поняла, что дальше сидеть дома нельзя. Она сняла трубку стоявшего на подоконнике телефона и набрала номер Светки, одногруппницы и подруги.
Ждать пришлось долго. Пока по телефонным проводам разбегались длинные гудки и где-то на другом конце города пластиковый аппарат - возможно, против собственной воли - пытался привлечь к себе человеческое внимание, Марина глядела на пруд. Невидимое из окна солнце как раз скинуло легкую облачную вуаль, и поверхность воды, в которой брезговали купаться даже собаки, вдруг засверкала так ярко и пообещала Марине так много, что она не сразу сообразила, что Светка уже сняла трубку и ждет ответа.
- Алло, привет, - сказала Марина, отворачиваясь от окна.
- А, привет, - сказала Светка и зевнула.
- Спишь, что ли? - спросила Марина.
- Ну, вообще-то да.
- А че это ты спишь так поздно?
- Воскресенье, - сказала Светка, украсив единственное слово сложным интонационным узором, указывавшим на то, что обычный собеседник, конечно, все бы понял, но до Марины такое сразу и не дойдет.
- Ясно, - сказала Марина, стараясь не обижаться, - Что делать собираешься?
- Да не знаю пока, - сказала Светка. - Убраться надо, пока родители не вернулись.
- На дачу поехали? - спросила Марина.
- Нуда, - сказала Светка.
- Понятно, - сказала Марина. - Гуляли вчера?
- Типа того, - сказала Светка. - Да иду! Сейчас.
- Это кто? - спросила Марина.
- Да Костик, - сказала Светка.
- Много народу было? - спросила Марина.
- Ну да, - сказала Светка. - А ты что не звонила?
- Да, - сказала Марина. - Занята была.
- Ясно, - сказала Светка. - Ну побежала я, тут бардак такой.
- Ну пока, - сказала Марина.
- Пока.
Марина положила трубку и отошла от окна. Песня, которую когда-то давно в обитой звукоизоляцией студии спела молодая женщина с нерусским именем и которую теперь пел компьютер, закончилась. В комнате стало почти совсем тихо, только иногда через форточку доплывали волны воздуха, колеблемого проезжавшими по улице машинами. Марина немного постояла, глядя на компьютер и о чем-то думая, потом улыбнулась, быстро переоделась и вышла в прихожую. Когда она уже обулась и собиралась открыть входную дверь, из большой комнаты вышел папа. Лицо его при виде Марины украсилось легким недоумением.
- Ты куда? - спросил он, почесав затянутый майкой живот и слегка нахмурившись.
- Гулять, - ответила Марина.
- Надолго? - спросил папа.
- Не знаю, - сказала Марина.
- Ну к обеду ждать тебя? - спросил папа.
- Нет, - ответила Марина. - Да ты все равно спать будешь.
- Ну ладно, - сказал папа. - Иди.
- Спасибо, - сказала Марина, быстро открыла дверь и вышла в коридор.
Марина часто ходила на прогулку одна, и у нее выработался стандартный маршрут, которого она придерживалась почти всегда. Выйдя из подъезда, Марина обычно направлялась к пруду, обходила вокруг него и недалеко от того места, где летом было открытое кафе, сворачивала направо, на узкую тропинку, которая шла вдоль густой смеси высокого кустарника и проржавевшей сетчатой изгороди, ограничивавшей непонятный пустырь. Тропинка выводила на широкую улицу, бывшую продолжением дальнобойного шоссе. Марина выбиралась на тротуар и шла к универмагу, что занимало минут пятнадцать. За это время она решала, пора ли возвращаться, или можно сесть на автобус и доехать до станции метро, где открывались куда более масштабные перспективы.
Когда вонючий лифт доставил Марину на первый этаж и она, сохраняя инерцию движения лифта, быстро пересекла мрачный вестибюль, в ее душе уже почти оформился набор эмоций, соответствовавший прогулке. Но на улице с Мариной случилось непредвиденное. Возле подъезда стояли две девочки лет четырнадцати - Марине их лица показались смутно знакомыми. Девочки были самыми обычными - попивая дешевое пиво, они громко разговаривали друг с другом, невнимательно слушая и вдохновенно матерясь. Внимание Марины привлекла одна деталь, тоже, впрочем, вполне заурядная. В тонких пальцах одной из девочек дымилась сигарета.