13.
Нет, Полежаеву не пришлось уезжать в тот же вечер. Их спас не отмененный Буленбейцером журфикс - по пятницам общество говорунов привыкло приходить на чай. Булен щадил Илью, но все-таки совсем прятать не хотел - берлинец (пусть юродивый) со свежими известиями - всегда прелюбопытно. И вот, когда Булен подъехал к коттеджу (счастливо ударив по рулю с гуком тпр-ру! счастливо обернувшись на Ольгу - спасибо, милый - и на Илью - так быстро?): пятеро мужчин, прежде скромно прохаживающихся по желтоватым плитам тротуара, приветствовали их, подняв шляпы в темпе ученической гаммы. Первым (ну разумеется - в каких вы оба чинах?) - Болдырев (шляпа-гантеля - вверх-вниз), за ним - разулыбчивый Штау (шляпа эстляндского помещика взлетела, словно подхваченная балтийским ветром), патер Шабонэ (шляпа, примятая бедностью, а дурно стиранный манжет - следствие целибата), Божидаров (к его турецким глазам хорош темный фетр), Джейсон-Карно (изящно, но так, что даже шторм не выдернет - британец!).
Поцелуют Ольгину руку - Штау (твердые губы рыцаря), Болдырев (Ольга иногда думала устроить фривольную викторину - пусть целуют, а ей завяжут глаза, - была уверена, что всегда узнает целование русского офицера), Шабонэ (он в штатском - ему можно целовать женские ручки - он целует испуганно, счастливо, преданно, обреченно), Джейсон (вы - королева). А Божидаров? Она подаст ему руку почти наказуя.
Теперь повернутся к Илье (взаиможатие рук). Штау (по руке можно узнать, сколькими десятинами вы когда-то владели), Болдырев (такой пятерней удобно вывихивать пальцы, например, коммунистам), Джейсон (столько столетий Британия правит морями, сколько столетий умеют жать руку ее мужчины), Божидаров (с вальяжностью вольнодумца), Шабонэ (он подаст левую - все засмеются).
В дом? Разумеется. Торжественно-алый чай в снежных чашках, какие-то черные ягодки из Эритреи (разве англичане еще не перерезали Суэц? Ага, из запасов), табак, разговоры.
Солист Божидаров ("Джугашвили - в буквальном смысле христопродавец. Семинария в начале пути главного атеиста - такой карьере позавидовал бы Иуда Искариотский"), но каждый, каждый споет - и молчун Болдырев вдруг многословен, и насмешливый Штау, и даже милосердный Шабонэ вдруг удивится особенностям финских танков - "…да-да, вспомните ноябрь 1939-го. Сколько длилось нападение Красной армии на Финляндию?.." - "Сто и пять дней" (бочка Болдырев). - "А убитых?" - "Боже мой, нельзя ли как-нибудь заменить убийство инъекцией снотворного?" (плачется Шабонэ). - "Сто двадцать шесть тысяч убитых с красной стороны - это, что ни говорите, русские крестьянские парни. Двести тысяч раненых и обмороженных! Общие потери за три месяца - треть миллиона". - "Большевики говорят, что пиррова победа отодвинула их рубежи: но посмотрите - в нынешней войне финны не пошли дальше своей старой границы!" - "Господа, я добью вас другим фактиком. Вы знаете численность финской армии в ту пору, в 39-м? Тридцать пять тысяч. Поэтому и немцы, все посчитав, ринулись на Московию". - "Но это все-таки численность армии в мирное время" (дипломатичный Джейсон). - "Не надо было им самим кидать финнам кость независимости уже в декабре, вспомните, в декабре 1917-го!" - "Зигфрид Карлович, а вы бывали в Абиссинии, в Эритрее?" - "И где же подлинная Россия? Которая под красным знаменем наваливается марксистским брюхом? Или в горсточке верных валаамских монахов, уходящих по льду Ладожского озера? Только они, только они - Россия!.." - "Всеобщее обязательное обучение в Финляндии было введено в 1921 году - как и планировалось до революции в масштабах всей Империи. Большевики борьбу с неграмотностью выдали за достижение". - "Илья Ильич был поражен красотой Юнгфрау". - "Зигфрид Карлович, как вам ликерец?" - "Почему Зиновьев, Каменев, Бухарин, Радек не думали, что нож революционной гильотины поднимается над ними и им подобными вместе с революцией? Революция - ты пожираешь своих детей! Это было сказано в XVIII веке!" - "Не знаю, что говорит Фердяев, но Бердяев говорит, что война очистит Россию и очистит большевизм. Из большевизма уйдет идея ненависти, а останется идея правды…" - "Образина большевизма преобразится!" - "Какой кровью? Десять, двадцать или, может, тридцать миллионов понадобится для такого очищения?" - "А когда вы (любезный Джейсон), господин Полежаев, отбываете к себе в Берлин?" - "Илья Ильич вынужден ехать завтра (Ольга). Я не ошиблась?" - "Бриенцское озеро…" - "Да-да, должен ехать. У меня дела здесь в Бернском институте…" - "Илья! - крикнул Булен через стол. - Ты же заезжал туда по дороге к нам!" - "Нет-нет, они напутали. Дали совсем не те расчеты. Швейцарцы тоже бывают растяпами…"
Что запомнил он в утро отъезда? Смарагдовый глаз друга - "ну, в августе к нам? Плохо воюющий фюрер мешает нашим встречам, га-га-га…" Белые щеки ее? Похристосовались на прощанье. Вот и таксомотор. "Господи! - следует тюкнуть по лбу. - Я забыл…" - "Что? что?" (она - почти истерично). - "Коробку с препаратами для Тимофеева. На пол, может, упала?" - "Какая?" - "Вроде портсигара" (обернутая платком, коробка тихо прячется в боковом кармане). - "Оставь, оставь шоферу свой саквояж, - командует Булен. - Поднимись, поднимись, тогда увидишь. Олюшка, пожалуйста, помоги, посмотри тоже". Булен объясняет шоферу, как правильно формировать кроны деревьев - кра-кра - так работают веткорезом - надо ли подкармливать известью? - они взбегают по лестнице - Илья наконец целует ее, ну как ты теперь уедешь, а? целует подбородок, шею - а хочешь, я приеду к тебе? - целует нагую грудь - вдруг он придумает мне поручение? тогда приеду - гу-у! - это шофер - гу-у! - дай одеться, я не могу, это нельзя, нельзя - иди к нему, скажи, что я еще смотрю в гостиной - ты уронил его за кресло, я приеду к тебе…
14.
Следует (да, следует) коротать дни. Как же? Потчуя Федора глинтвейном? Швейцарское удовольствие - после ледовин, после снега. Спрашивая у патера Шабонэ про родителей? Хозяйка дома подкупает участием - "отцу восемьдесят четыре, матушке - восемьдесят один, я не ошиблась?" Шабонэ кивает восторженно. Как еще коротать? Хотя бы с Шабонэ и соседкой-вдовой (а не мечтает ли она выйти за патера? во всяком случае, марципаны ждут только его) весело, весело готовятся к празднику Белого цветка - ярмарке в пользу больных детей. Почему бы не гербарии? Шабонэ все равно каждый четвертый день приносит свежий букет (вдове можно не говорить про источник цветочных поставок). И вместе с вдовой на исходе августа ошеломить городское общество фруктовым пирогом - "Булен, дай аршин" - да, пирогом длиною и шириною в метр! Не без хитрости - каждая испекла половину, а шов замазали конфитюром (вот вам пять хлебов и пять тысяч, испробовавших по птичьему кусочку, - разве что бургомистру чуть больше - под аплодисменты присутствующих). Вдова сияла: ну, приложите ладонь к боку пирога - толщиною в пясть! А начинка - винные ягоды, финики, персики вяленые, гонобобель, желтенькая малина из интерлакенских садов, ежевика, которую Шабонэ собрал внизу горных троп, пользуясь указаниями мальчиков-пастушонков.
Золотая Швейцария - все-таки клетка. Даже полунамек о Берлине Булена удивил. Разве Илья редко пишет? Почта исправна (пока). Разве не звонит? Кабель не оборвали (пока). Разумеется, трудно приехать - что огорчаться? - он русский. Хотя его подданство ныне смутно. Мог бы дать ему паспорт из шулерского набора - попрекнет Ольга. Вот и не понимаешь, - станет объяснять терпеливый Булен, - какой опасности он бы подвергся из-за каприза детства друзей. Надо дождаться определенности…
Как? Листая, допустим, его книжку - "…вам удалось отправиться в путь на лодке. Ветвь ивы слегка щекочет вас за нос, стрекоза присаживается на руку. Схватили? Ну, конечно: держали за хвост, а она, изогнувшись, прищелкнула вас челюстями. Бояться не стоит - прокусить даже детскую кожу стрекоза не способна. Но вы ее и так выпустили. Плывем дальше? Круги на воде за лодкой танцуют, подхватывая купавки, - нет, не спешите рвать эти желтые приманчивые цветы. К тому же это не так легко - начнете тянуть, а из воды потащится длинный-длинный (нет, вы не знаете его длины!) стебель - он покрыт илом и совсем не может, если вы все-таки перережете его, удерживать цветок в вазе, - лучше положите измученную купавку обратно…"
Нет (сама говорит с собой), не обратно. Когда они плавали по Чухонке, Илья перетер стебель об уключину и отдал ей - она воткнула в волосы - ну что? русалка? - Илюша продекламирует - "Princesse Dagmar na kigge pa havet" - они тогда почему-то учили датский - Дагмар - это, разумеется, императрица Мария Федоровна, мать Николая-Ники. Ольга забыла их болтовню по-датски - и вспомнила вдруг за Илюшиной книгой, под басок Божидарова там, внизу, у камина - "…Федфедч, пасть марксизма какую-нибудь Данию слопала бы в два счета, как крыса съедает цыпленка, а Россией все-таки подавилась. Только покусы долго еще будут кровить на лице…"
На пасху 1944-го Илья напишет, что пытается получить швейцарскую визу - но теперь уже, пожалуй, не немцы, а швейцарцы будут чинить препятствия - зачем им двойной перебежчик? Похлопочи! - скажет Федору. Придумай. Почтовых карточек будет все меньше, звонит, но слышимость скверная (что-то разбомбили, что-то восстановили). Придет в сентябре телеграмма - Федор! Почтальон! - телеграмма от кузена Николя из Парижа - "Вместе войсками союзников шагаем Франции тчк Виват тчк".
- Я спрашивал, Олюшка, через Болдырева - Илюша не хочет ехать - говорит, скоро можно без визы, говорит про Америку. Помнишь, он так нам говорил? Дороги, говорит, все равно хорошие, - в машину и навстречу американцам.
Она заплакала.
Надо попросить Шабонэ - он юродивый тоже, - но он возьмет авто - пусть вывезет Илью под видом монаха - трудно, что ли, переодеть? Пусть скажет… Она (дура-дура!) будет звонить Илье от вдовы. Но никогда его нет дома (почему же нет?). Звонить в институт? Справочник телефонов Берлина, пригорода, вот музеи, университет, зоологический сад, институт мозга!
Сначала с телефонной барышней, потом - с барышней-секретарем в институте, потом - с каким-то секретарем отдела, нет, с помощником секретаря, а затем и с секретарем (как долго, как глупо - разве плохой у нее немецкий? Пусть передадут телефон Полежаеву), нет, там сиплое (расстояния!) недовольство - видите ли, фрау, сейчас он занят, позвоните после конца рабочего дня - только что успевала черкнуть телефон надиктованный - ну, разумеется, клякнут трубку. Не французы.
Вдове (ждущие щечки) придумывает, что не хочет треволнений для мужа - они с Илюшей старинные друзья, - но муж никак не может уговорить Илью покинуть Богом проклятую Германию. Неизвестно, - говорит дальше, - кому будет хуже, когда туда придут… Вот телефон - переписывает на первую страницу - что? ошибка? - склоняется над страничкой вдова. Нет, этот телефон уже есть у меня, по нему не выходит никак прозвониться. Дали домашний…
И все-таки выйдет. В тот же вечер. Вероятно, секретарь предупредил. Она позвонит от себя - Булен догадается, кому она позвонила, - радостно вскинет голову - "скажи, чтобы приезжал, я смогу помочь" - я его плохо слышу, - потрескивают слова "конечно… ну, конечно… разумеется… необходимо… что ж ты волнуешься… именно… пожалуй… так…" - "Олюшка, - наконец она слышит, - я хочу, чтобы ты поняла, что я не должен", - прозвучало еще "решающий опыт".
Ну, ясно: это не Черчилль виноват, что он не звонит. Пусть Черчилль бомбит, сколько хочет. Пусть бомбит железные дороги, раз он не едет. Пусть бомбит телефонные станции, раз он не звонит. Пусть бомбит города, потому что зачем города с их смехом, женщинами, огнями бульваров, зачем, раз они не могут вдвоем как-нибудь вечером пройтись до ресторанчика. А ведь он всегда так шутит, изображая, как жует бифштекс владелец пароходства, как смакует ликер кардинал, как кладет вилочку в карман партиец из Москвы, как смотрит сквозь вино на окружающих печальная актриса с неудачной карьерой - и кажется Ольге, что она видит его глаза, слышит голос: ну? Разве ты когда-то сомневалась, что моя любовь к тебе могла исчезнуть?
Пусть бульдог Черчилль изгложет их счастье.
Но вдруг Илюша прав: никто его не тронет? "Феденька, - спросит, положив голову Булену на плечо, - а мы сможем сами приехать к нему, когда все кончится?" - "Сами приехать - ну да…"
Он умел хорошо говорить неправду.
15.
В своем дневничке она стала отмечать, когда он звонил, последний раз - 12 февраля 1945-го, а на следующий день так страшно бомбили Дрезден. Нет, он не должен был оказаться там, а на Берлин в те дни не было налетов. Но нарушилась связь? Или им запрещено было звонить за границу? Боялись потери сведений из секретного института?
В конце марта, 25-го числа, Илья дал телеграмму - значит, жив? - она сказала Булену. Ну, разумеется.
Был звонок еще 16 апреля - но только хрипело. Это звонил Божидаров? Он прибежал к ним через четверть часа - только что радио Берна сообщило, что началось сражение за Берлин. Вы нам звонили? Нет, зачем? Я сразу же - к вам.
Булен смотрел мертвым глазом на Ольгу. Не злоупотребляй снотворным, - нет, этого он не осмелился ей сказать. Лишь высыпал из коробки половину и заменил такими же с виду пустышками (наконец-то, гуманная польза от ремесла).
В июне (нет, в июле) Булен вдруг сказал ей, что от английского офицера знает, что сотрудники института в Берлин-Бухе арестованы ("Американцы, - кашлянул Булен, - интересовались судьбой, это все точно").
Конечно, она и сама знала. Разве сердце не умеет слышать? Знала, что, когда надеется - вот, он едет по разбитому автобану, на Запад, на Запад, вот, он шутит с американскими офицерами, вот, ему выправляют паспорт - вас ждет лаборатория в Йеле, хотите наведаться до отъезда в Берн? в Интерлакен? Почему бы и нет? - когда надеется, сердце, жалея ее, молчит. Но это не означает - не слышит.
И слышало верно: он, в самом деле, все-таки сдвинулся с места. Он ехал на авто с образцами препарата (последняя формула), зафиксированными этапами экспериментов (московские исследования с 1933 по 1936-й, и ежегодные, с 1937-го, - берлинские), он вывез даже малый облучатель (ему доверял) - он не одну неделю уговаривал Тимофеева ехать вместе, но тщетно, он ехал навстречу американским войскам еще до 16 апреля. Он хотел осчастливить Ольгу - и звонил ей, чтобы крикнуть - я в дороге! Документы для огрызающихся немцев? Были. Тимофеев достал немыслимые (с ясным намеком о спасении имущества института). Документы для победителей? Разве Илья не болтал с мисс Йо-йо на королевском английском с шести лет, объясняя ей особенности русских народных названий речной рыбешки?
Ольга не знала, что Илья, в самом деле излечивший туберкулез, плох стал глазами. Ночные бдения? Рентген? Вдруг из-за этого он свернул неверно? Или дальний объезд? Дорога на Мариендорф? Он ехал и видел военных - смешные они, эти американцы! Улыбчивы и веселы!
"Ну что, вылезай, папаша!" - сказал "американец" с рязанским лицом.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1.
А если он жив? вот о чем она думала. И? - смотрела на Булена (он подолгу бывал под Мюнхеном, в Фабендорфе в 1948-м, 1949-м), знала, что он с паспортом Фреймана съездил в Берлин (американо-англо-французскую часть). Чувствовала муть - как будто бы отравилась дрянью. Нет, так действует на нее буленовский загар, гогот при быстрой ходьбе, железные лица стажеров фабендорфской школы ("Ты не видела наших барышень!") и теперь уже почти американская улыбка. У? - спрашивает он, когда ей совсем тяжело, - в Америку?
Многие из всегдашних знакомцев разъедутся. Джейсон - в Лондон. Шабонэ - в монастырь. Божидаров - уже в Америке. Штау? Разве ты помнишь такого? Околович в Германии. А Болдырев?
В 1950-м в Мюнхене заговорит радио по-русски. Булен будет увлечен поначалу, но скоро приестся. Впрочем, выраженьице "марксистско-ленинская жеванина", кажется, придумал он. Объявится Штау. Он показал, что из жеванины можно все-таки извлечь огненный перчик - терпеливо коллекционировал цитатник от Маркса до Калинина, не минуя, разумеется, Ульянова, - первый тираж напечатают тогда же в 1950-м, но вполне развернется в 1957-1959-м - петитом для любознательных морячков из Одессы, Новороссийска, Крысограда, Ревеля, Князьгорода-Кенигсберга. "Идиотизм деревенской жизни" (ну, конечно, из Крысиного манифеста). "Какой народ больше всего сделал, то никто не станет отрицать, что этим народом являются англичане" (Карл Маркс. "Они предпочитают работать и играть в крикет, - прибавляет Штау, - им было бы жалко пустить плоды своего труда под хвост коммунистического призрака"); "Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв грядущей революции" (Ленин, он же Крысач Первый, за месяц до отречения Императора); "Не будь войны, Россия могла бы прожить годы и даже десятилетия без революции" (снова Крысач Первый - "Даже десятилетия!" - не может не воскликнуть Штау); "Идя из библиотеки, Ильич обычно покупал две голубые плитки шоколада с калеными орехами" (Из воспоминаний Мышильды-Крупской. "Интересно, - скромно вопрошал Штау, - почему устроенное Ильичом государство так и не смогло освоить выпуск такого шоколада?"); "По воскресеньям среди петербуржских рабочих считалось хорошим тоном прогуливаться с тросточкой по Невскому проспекту…" (Калинин). Всякое, всякое… В рот - не шоколадки, а негашеную известь…
Кстати, именно Штау упросит Буленбейцера выступить с лекциями для немцев в Мюнхене, Штутгарте, Саарбрюккене, Мангейме, Франкфурте, Вуппертале, Ганновере, Бремене, Гамбурге - "Сущность коммунизма", "Чингисхан и коммунизм", "Почему страдает Россия?" - гонорары не станут лишними при переезде.
В 1951-м Булен и Ольга распростятся со своим интерлакенским домом. Вроде бы Америка далеко от Европы, но там - тарахтел Булен - сейчас форпост борьбы. Дело Розенбергов? Его увлечет. Этель (в провинциальной шляпке) Розенберг - актриса (ну, конечно!), певица (ну, разумеется!) А Юлиус Розенберг? Инженер. Таскал что плохо лежит.
Может, без шуток? - Ольга попросит (ведь казнь Розенбергов состоялась, это 1953-й). Но как? Кричали, что антикоммунизм - век пещерный. Вот испугали. Подлили, что в Америке угощают соусом антисемитским. Да ну? - власти Америки - отпетые жидоеды. Кукиш вам! Главный судья Кауфман и государственный обвинитель Саймон благоразумно (и предусмотрительно) оказались евреями.
"Я всегда утверждал, - наклонялся Булен к их американскому приятелю Спегенбергу, - что евреи могут быть порядочными людьми, если, конечно, не морочить их восприимчивые головы каким-нибудь пламенным крысовизмом. У?" - "И не забывайте, - вступал на правах старого друга, а теперь и соседа по набережной во Фриско Божидаров, - что это первый смертный приговор за шпионаж в Америке над гражданскими лицами!" - "А как же ходатайство о помиловании? - скажет Ольга. - Альберт Эйнштейн? Томас Манн? Римский папа? Только не говорите мне, что это одна масонская ложа!" - "Оленька, - корил ее Булен. - Так им бы лучше выступить в защиту Ильи. К тому же он не крал чужих секретов…"
Парижскую квартиру Булен удачно продал кузену Николя - последний вновь женился. "На ком же?" - спросит Ольга, мысленно высчитывая возраст кузена. - "На актерке". - "И как зовут счастливицу?" - "Джульетта…" - "Ну, разумеется, для ромео Николя…" - "Джульетта Мазина". - "Наш шестидесятилетний старикашка?! Она уже звезда?" - "Нет, не на ней, на ее… сестре… у-у… племяннице…"