"Интересно, ты вел свой…" - донжуанский список - она не договорила. "Вчера мне…" - полоумная соседка шептала про твою последнюю подстилку - не договорила опять-таки. "Ты понимаешь…" - что я приехала к тебе, а должна была утопиться во Влтаве, потому что деваться мне некуда - а это как договорить? "Ты всегда, всегда…" - завидовал Илье, а теперь ликуешь, что наконец обскакал его, ведь ликуешь? - такого бы точно не произнесла.
Буленбейцер слышал, что слова похожи на мух, но смотрел на Ольгу все равно с простодушием (как смотрят большие псы), и не забывайте к тому же про вечно счастливый стеклянный глаз. Между прочим, про него он Ольге еще не проговорился.
10.
И с удивлением думал: женщины, боже мой, - это вам не Коминтерн. Эфрону, помнится, фразочка приглянулась. "Ведь у Коминтерна как? - они обедали не раз вместе с Эфроном летом 1936-го в ресторанчике "Прожорливый кролик" на Монмартре, платил Буленбейцер, хотя он уже догадывался, что Сергею платят rouges - красноружие, а раз платил, мог и закидывать кролику удочку: У Коминтерна как? (Сергей делал вид, что хихикает.) У Коминтерна вашего все очень просто: одна мысль - перерезать буржуев. Вот как эти котлетки… (Запел) Долго в цепях нас держали, Долго нас голод томил. Черные дни миновали, Час для котлетки пробил! А у женщин, Сережа, как? У женщин, простите, даже в момент лирического экстаза мыслей бывает самое меньшее две - я его люблю (момент экстаза!), а вот почему это, когда я уезжала проведать маму в старческий дом (как хорошо, что мы ее туда спровадили), он забыл поливать мои гиацинты - вдруг он меня недостаточно любит?"
Но хитрющий Буленбейцер, расставлявший силки на Эфрона, Плевицкую, Святополк-Мирского, Божко (гораздо приятнее было бы пригласить их к мишеням, там, на краю Булонского леса, - нет-нет, без Плевицкой!), не разумел, почему по временам мрачнеет им боготворимая Ольга. Она же не говорила ему, что бесится: в чем причина везения тебе, толстяку?
До смешного: подростками они были, как три степени счастья (четвертый участник компании - внучатый племянник графини Бушплукс не в счет - просто "хвостик" за ними, к тому же бешено близорукий), но вот они трое - она, Буленбейцер и Илья - как цвета от розово-радостного (Буленбейцер), через нее, невнятно-бледную, к лилово-черному Илье.
Едут по чинным дорожкам - Илья колет шину через десять шагов, Ольга никогда не остановится (хотя так жалко, так хочется остановиться), но она злеет от буленбейцеровой спины в складках жира и кружках спортивного пота - опять ведь станет посмеиваться, что она Илюшеньке мамка - и они гонят, гонят, пока она не съезжает беспомощной девчонкой в канаву перед половцевским дворцом (черт побери дренаж!).
Буленбейцер сначала вытащит, разумеется, велосипед - ты опять, свинодав, позабыл наставления Фугенштинкеля? - нет, не скажет - все ведь просто: он, во-первых, еще мальчишка и стесняется трогать девочку (хотя она уже протянула ему руку с царапиной на запястье), во-вторых, он всегда был бережлив - даже с чужими велосипедами (leb’heiβt - spar’ - жить - экономить).
Но ведь помнила (и любила помнить), как позже, в той же канаве, в том же дренаже, только грязи было больше - дома сразу увидела в зеркале (он заметил, какая стояла перед ним чупаха с двумя точками грязи на носу?), он сразу протянул ей лапы - Олюшка, ты не расшиблась? Нет (выбралась), дурак. Расхохотался. Почеху-ху? Ху-ху-ху? Почеху? У него был этот несомненный плюс - посмеяться над собой. Она, например, не умела. Поэтому смеялась, например, над ним. Иногда загадывала - сколько он выдержит? Ну не такой же тупоумец… Вроде спорта.
Эта игра у них была, допустим, в 1912 году - Половцев спросит, кто был тезкой Пушкина, а Буленбейцер выкрикнет - Анна Львовна! - Половцев - в хохот, а она в шипенье - Наш Феодорчик думает, что тезка - это тетка. Федор басит: "Я знаю". Все еще больше смеются, а он? Ольга разглядывает его недовольный лоб, потихонечку заалевшие уши, - нет, Федор тоже смеется.
Эта игра продолжилась и в 1927-м, в ее открытках ("Мне говорили, что ты стал самым крупным гешефтмахером Парижа, правда?" - "Ты держишь три засекреченных публичных дома, где ловишь красных послов на ню, правда?" - "Приятно было узнать, что ты, наконец, поменял свою проклятую басурманскую фамилию на исконно-русское Быковзон. Мой батюшка при этом известии осенил себя крестным знамением и послал тебе по телеграфу свое благословение"). М.б., Ольга чего-то добивалась: прекрати писать, упрямый дурак? Нет, просто играла. И потом: не видела же она, как он хохочет над "Быковзоном" и как краснеет, заметив, что владыка Евлогий (да, и такие персоны вдруг оказывались в кабинете у Буленбейцера) невольно читает про "телеграфное благословение". Не отсюда ли серия проповедей владыки конца 1920-х про потерю благочестия у эмигрантской молодежи?
Разумеется, игра продолжилась и тогда, когда она протянула Федору свою шляпку: "Ты, значит, не против, если я пощиплю твои парижские перышки?" - "Ты надеюсь, будешь меня хорошо содержать?" (Если б он мог увидеть, как она воет оттого, что вынуждена сидеть у него на шее.) "Ты позволишь мне переложить…" - бюстгальтер твоей последней пассии в другой шкапчик? - нет, Ольга этого не сказала, она все-таки щадила его иногда. Спорт, да, спорт. Но ведь даже лошаки-футболисты иногда отдыхают. Федор, между прочим, вытащил ее и на футбольный матч. Неожиданный способ развеселить женщину. Наверное, она была единственной женщиной на стадионе (женщины стали превращаться в мужчин после - в 1930-е делали вид, что еще остаются женщинами). Она хотела ему насвинячить во время матча: встать, например, и крикнуть что-нибудь милое - все-таки французский знала не только в гимназическом объеме. Но вдруг заснула, положив голову ему на плечо (для незамужних женщин 30-х - вольность непозволительная, но для нее? он же не знает, что она уже видела в своей жизни).
Ему стало очень жалко ее, вдруг он как будто ее покупает? Если бы… Он не любил (как любили до выпученных глаз прочие) гадать: если бы, если бы… Если бы крысы не вылезли из своих нор. Они вылезли - вот вам, пожалуйста, фактик. И теперь нужно травить их (да, травить!), а не рассказывать, как хороши, как свежи были розы в вашем саду. Там, в вашем саду, значит, уже были черные норы - вы просто не видели их. Из одной норы выскочил укушенный больной блохой пасюк Ульянов. Теперь его крысятки выставили трупик на всеобщее поклонение, а кличку налепили на русские города так, как грызуны обгаживают комнаты, в которых им привольно, черными рисинками испражнений. Только не огорчайтесь: для всех, для всех припасен яд. Ну и не станем забывать, что крысам свойственно душить друг друга, если они чуть по-другому пахнут. Известно: если крысу из одной коробки пустить погулять к крысам в другую коробку (красные посланники в Берлине, Лондоне, Париже, Нью-Йорке - Буленбейцер мысленно видел все коробки, вернее, все города), а потом обратно, то ее душат сразу, сразу, - запах потому что другой. Ха! Мы живем не в самое безнадежное время.
Бум! Бум! Бум! Бум!
Славное место - тир в Булонском лесу.
Он стрелял и думал, что по-честному, наверное, было бы снять для Ольги другую квартиру, да?
11.
Но все-таки его ценили в первую голову не за мастерскую стрельбу. Его конек был в другом - в чем-нибудь невинном: к примеру, английская булавка - ведь невинный предмет? Не забывайте: он готовил Околовича и Колкова не для террористических актов - а для вылазки в крысиную нору. Главное, чтобы в норе не почуяли чужого запаха. И они, Буленбейцер, Околович, Колков, рассевшись на поваленном клене, пели с вдохновением:
Мы раздуем пожар мировой,
Церкви и тюрьмы сравняем с землей.
Ведь от тайги до британских морей
Красная армия всех сильней!
В самом деле, вдруг мышиное общество в общем вагоне надумает разнообразить досуг задорной песней? Угрюмый молчальник в углу - не самая лучшая маска на сером маскараде.
Колкова, правда, трудно было упросить не солировать (тем более с дьячковым прозвизгом):
Мы зальем пожар мировой,
Коммунистов накормим землей.
Ведь от Тяньцзиня до Елисейских полей
Белая армия всех сильней!
Околович подхватывал, но Буленбейцер-регент не давал им роздыха - всегда наготове новинки - как вам, ребята, это (он любил отбивать такт по кленовой коре):
Наш острый взгляд пронзает каждый атом,
Наш каждый нерв решимостью одет.
И верьте нам: на всякий ультиматум
Воздушный флот сумеет дать ответ.
А это? ("Федор Федорович, вам петь в красном посольстве! Это же бенефиссимо!") - и Буленбейцер пошел, пританцовывая и приседая:
Мы тебя смажем, мы тебя почистим
И заляжем в камышах.
Не дозволим лордам и фашистам
Нашей стройке помешать.
Он видел пригородный паровичок (почему бы не снять дачку где-нибудь в Краскове - но только, разумеется, не у пуганой дворянки - даже если ее белые плечи, господин Околович, вам покажутся чересчур печальны), видел паровичок, смеющийся в усы, в бока, в бюсты - ишь, какой молодец задает жару! Между прочим, Буленбейцер - единственный, извините, в Париже додумался до такого - составлял картотеку пролетарских лиц (красные газеты, журналы) - побольше, пожалуйста, олигофренического экстаза - и показывал образцово, уморительно пуча даже аквамариновый глаз (эхо, что ли, рождественских праздников на Каменном острове?)
Ноги топочут, как деревянные ложки - трямка-трямка-трямка-тряква!
Пишет внук письмишко деду:
В отпуск скоро, мол, приеду.
Научу я деда враз,
Как носить противогаз.
И-и - дружно! -
В поле маки, васильки
Шелестят головками…
В Красной армии стрелки
Стали очень ловкими.
А для девчат ну-тка ся! -
Не пойду сегодня в церковь, -
Не пойду я никогда.
За попа стоять не буду,
А за партию - всегда.Теперь вон какие люди -
Стали бога забывать.
Брошу я иконы в печку, -
Неужели отставать?
"Федор Федорович! После вас, как после бардака, генеральная исповедь требуется!" Буленбейцер уже скакал чечеточником на бревне:
Не ходи мимо окошка,
Не пыли дороженьку.
Вчера бросила молиться,
Выбросила боженьку.
Трямка-трямка-трямка-тряква!Строим мы в монастыре,
В самом главном алтаре
Чистую да новую
Общую столовую.
Трямка-трямка-трямка-тряква!В небесах пророк Илья
На коне катается.
Интересно знать, друзья,
Чем там конь питается?
А почему бы не лезгинкой? Буленбейцер и так умел:
Мы зажиточными станем,
В нашей власти наш удел -
Нас ведет к победе Сталин,
Нас ведет политотдел.
"Ну-ка, товарищ Колков, подхватывайте! И павой, павой, павочкой пойду скорее к папочке":
Мы зажиточными стали,
Хорошо живем сейчас,
Это ты, товарищ Сталин,
От нужды избавил нас.
Трямка-трямка-трямка-тряква!Моя Машенька - доярка,
Из глубинки делегаткой
Во Кремле в Москве была
Чай со Сталиным пила.
Трямка-трямка-трямка-тряква!
Нет, они не могли разглядеть подвох на физиономии Буленбейцера (порядком запыхавшегося и потому снижающего темп - тряка-тряка-тря-ква-ва!):
Приятно попки комсомолок
Сияют Сталину в лицо.
Так будь же молод, будь же ловок,
Как калорийное яйцо!
12.
А если серьезно? Группа Околовича находилась в крысиной норе три месяца в 1938-м и вернулась обратно - тут Федор Федорович не мог не приписать себе собачью (хо-хо) долю успеха - собаки все-таки поумнее крыс. Раз вы шастаете к нам (зенки московских хвостов шарили в Париже по хорошо одетым господам славянской наружности тщательнее голоногих девок), мы - в гости к вам. Только мы знаем, как нужно вести себя в норах, в норах. Остерегаться тесных пространств - тамбуров поездов, нужников, лифтов, с виду приличных подъездов, одиноких аллей - избегать не только незнакомцев (с внимательными зрачками грызунов), но и незнакомок (какая разница - если у нее укус ядовитый). Мелькнет серая тень в коридоре - ну что ж, они тут.
Но не пасуйте перед пасюками. Ведь что движет ими - корм! А вами?..
Крысы любят, например, очень грязь. Красные любят слабых, например, духом. Все эти штучки - ночью с постели, в одних трусах - любят топтать очки очкарикам.
Любят в лифте - что? сколько этажей осталось рыпаться? - не обращайте внимания на харю, вы же, например, умеете взять нижнюю челюсть собеседника пальцами, словно дантист, и дернуть вперед, к любезно приготовленному стальному колену? да, именно в лифте. Поэтому, господин Околович, я напоминаю вам про каучуковый мячик. Сколько вы выжимаете ладонью фунтов?
Далее. Нажмите другую кнопку. Зачем же ехать по-прежнему вниз? Видите, как вовремя, - внизу уже ждали серые кепки: теперь только вверх, вверх - я, например, читал, как один француз в 1935-м во время шабаша первомая прошел по крышам прямо из гостиницы до самой отвратительной площади - вот молодец! дворянин, между прочим, и летчик. Писатель?
Впрочем, проще - английской булавкой. Тем более, красные не выносят ничего английского. Ну, так и выкалывайте глаза. Бог вам в помощь, ребята:
З Ленiним виходим на свiтаннi,
З Ленiним вперед торуем шлях.
Ленiн в наших свiтлих пориваннях,
Ленiн в наших думах i дiлах!
Трiка-трiка-трiка-трях!
13.
Пока другие зажимали от "Ленiна" нос, пока уверяли в многолюдных (на семнадцать, например, человек) собраниях, что в России зреет национальная революция, которая, во-первых, сметет большевиков, во-вторых, призовет горсточку стойких из Праги, Берлина, Парижа (впишите, будьте любезны, Харбин), в-третьих (что в-третьих - неважно), Буленбейцер (пропустив и два, и четыре сеанса в тире) натаскивал своих подопечных памятками - ведь научиться не вздрагивать от слова "главполитпросветучеба" молодым эмигрантам было необходимо.
Его основательность доходила до того, чтобы предлагать им вычеркнуть лишнее в таком, скажем, списке: "АЧК ("Господа, это всего-навсего Азовско-Черноморский край - кстати, милые русские места"), КЗОТ ("Нет, Колков, это не фамилия"), Наркомзем ("Джугашвили, между прочим, делает в этом словце неправильное ударение"), М-ки ("Околович, признайтесь, что вы не знали, что это меньшевики?"), Нефтебурмаш, Озаком, Вуфку, Моспосредрабис, Главснабпромбздошайба и т. п."
"А сможете ли вы, допустим, выговорить, не запнувшись, скороговорку "Как нам реорганизовать рабкрин"? А отбарабанить "Словарик нового человека", который Федор Федорович всегда пополнял? "Авангард, акулы капитализма (Уолл-стрита), бешеная борьба империализма, вихри враждебные, враг (враг не дремлет, враг злейший, враг гнуснейший), гегемон, глашатай новой жизни, двурушничество, детская болезнь левизны, диверсанты, догмы (догмы обветшалые), живая борьба масс, Ильич (наш дорогой Ильич, просто Ильич, товарищ Ильич, несгибаемый Ильич, лампочка Ильича, Ильич работал двадцать четыре часа в сутки, прост как правда, самый человечный человек, живее всех живых, все конфеты отдает детям - ну, вдруг не удержался - съел одну украдкой), коллектив, клубок интересов, критика (и самокритика), кулачество (злейшее кулачество), могучий оплот, оголтелый, оппортунизм, очаг ленинизма, политически грамотный, производительные силы, поповщина (оголтелая поповщина), смертельная борьба с революцией, теория (и практика), царизм - сторожевой пес империализма, японская военщина…""