На самолете компании "Райанэр" ей досталось последнее свободное место в салоне для некурящих. Эдди знал парня за стойкой: крутой, бывший аудитор студенческого исторического общества. Он сделал вид, что не узнал Эдди, зато Эдди узнал его с первого взгляда. Как-то раз в белфилдском баре они повздорили насчет марксистской литературной критики. На парне был дешевый костюм из тех, что уже через пару дней носки превращаются в вонючую тряпку: только в витринах и в полумраке дискотек они смотрятся круто, а в иное время выглядят просто хреново. Вдобавок этот задавала явно растерялся. Похоже, ему вовсе не хотелось афишировать, где он работает. Без улыбки он вручил Эдди и Марион билеты, опустил голову и принялся сосредоточенно корябать на обороте бланка какую-то ерунду.
На улице Марион спрятала билеты в карман и спросила, что Эдди намерен делать дальше. В том-то и вопрос, сказал Эдди. Может, в кино сходит или просто потусуется где-нибудь, а после вернется к ней в гостиницу. Марион покачала головой и ответила: завтра. Она сто лет не видела сестру, так что, скорей всего, задержится на ночь.
- Сам знаешь, девушки любят поболтать.
- Еще бы, - сказал Эдди. - Знаю, конечно.
- Интересно, застану ли я тебя, когда вернусь, - вздохнула Марион с деланно безразличным видом. - Вдруг сбежишь?
Из-за угла, завывая сиреной, вывернула полицейская машина. Толстяк на пассажирском сиденье высунул руку в окно и водрузил на крышу синий "маячок".
Эдди сказал, что, конечно, будет в гостинице. Марион улыбнулась, будто не поверила, и заметила, что главное не в этом, главное - не врать. Эдди поспешно заверил, что не врет:
- Я никогда не вру, особенно тем, с кем сплю.
Марион снова улыбнулась.
- Мы ведь не женаты, и вообще, - тихо проговорила она, - так что волноваться тебе незачем.
- Да ладно тебе, - рассмеялся Эдди. - Кто тут волнуется? Я?
- Может, тебе к матери съездить? - предложила Марион.
- А что, может, и съезжу.
Они поцеловались под Марбл-Арч. Старик с грязной нечесаной бородой и печальными глазами, в каком-то невообразимо пестром одеянии и резиновых сапогах, подковылял к ним, бормоча что-то насчет фотографий на память. Марион рассмеялась, а Эдди сказал: нет, не надо. Потом они снова крепко поцеловались. Марион натянула черные митенки - пальцы у нее покраснели от холода.
- Точно, так и сделаю, - сказал Эдди, - съезжу повидать старушку.
Краем глаза Эдди видел, как неопрятный старик утвердился поодаль, расставив ноги, прищурившись, и навел на них фотоаппарат. Эдди машинально повернулся - еле заметно, но так, чтобы хорошо выглядеть на фото.
- Тогда пожелай мне удачи, - улыбнулась Марион.
Старик расхаживал взад-вперед по тротуару, фотоаппарат он держал на руках, как младенца, гладил его и укачивал.
- Удачи, - сказал Эдди, и Марион пошла прочь, помахивая рюкзачком, как школьница на прогулке. Эдди провожал ее взглядом, пока мишень на спине ее куртки не исчезла в толпе. Он надеялся, что она обернется и махнет ему рукой, но напрасно.
Старик фотограф с "полароидом" опять подошел ближе; от него несло грязным бельем и "Гиннессом". Голос у старика был глухой и хриплый, Эдди пришлось наклониться к его вонючему рту, чтобы разобрать слова. Старик сказал, что все-таки сделал снимок и Эдди может купить его за цену пары чулок. Эдди вздохнул и дал ему пятьдесят пенсов. Старик с несчастным видом уставился на монетку и прошептал несколько слов, которых Эдди не разобрал, потом резко повернулся и, воинственно размахивая фотоаппаратом, зашагал прочь, спустился в подземку.
Эдди смотрел на лица, медленно проступавшие на липкой фотобумаге. Он держал снимок двумя пальцами, помахивая им в воздухе, чтоб быстрее высох. Да, точно, не шедевр. Глаза у Эдди получились красными, а Марион выглядела так, словно вот-вот на него набросится. Напоминает скверные фотографии, какие показывают по телевидению, когда разыскивают пропавших. Однако ж Эдди сунул снимок в карман, сам не понимая зачем.
Пока Эдди спускался по эскалатору, ему вдруг пришло в голову, что прощальная фраза Марион звучала как-то странно. "Тогда пожелай мне удачи". Она же всего-навсего поехала в Луишем повидать сестру! "Пожелай мне удачи". Черт побери, он слыхал, что этот район пользуется не лучшей славой, но ведь не дикари же там обитают! Все-таки женщины - странные создания. В этом Эдди был уверен на сто процентов. Женщины все со сдвигом. А эта еще более странная, чем все прочие. "Пожелай мне удачи" - надо же!
Эдди сидел на грязной платформе, пропустив уже три поезда. Усталые мужчины и женщины высыпали из вагонов, другие мужчины и женщины, такие же бледные и усталые, расталкивая друг друга локтями, протискивались внутрь; двери шумно вздыхали и с грохотом захлопывались. Спешить Эдди не хотелось. Да и куда спешить-то? Он смотрел, как люди пробираются к выходу, держа над головой сумки, портфели и зонты, и пытался представить себе, откуда они, куда направляются и имеет ли это хоть какое-нибудь значение.
Вдыхая теплый затхлый воздух подземки, Эдди чувствовал себя как никогда свободно. Впервые в этом году. Он достал ежедневник, нашел адрес матери. Пропустил еще несколько размалеванных граффити поездов, полагая, что если побудет на станции подольше, то непременно увидит что-нибудь интересное.
Но ничего интересного так и не увидел.
В половине пятого, проторчав сорок пять минут на холоде, Марион взбежала по ступенькам и отворила черные стеклянные двери. Лифтом поднялась на последний этаж, как велено.
Меркнущий закатный свет проникал сквозь жалюзи, расчерчивая вестибюль золотыми и черными полосами. В приемной было уютнее - множество пышных растений в больших керамических горшках, напротив стойки диван и два черных кофейных столика. Марион назвалась; ей предложили посидеть и немного подождать. Какая-то женщина озабоченно порхала вокруг, протирая листья, опрыскивая растения водой из белой пластиковой бутылки. На одном из кофейных столиков были разложены буклеты с рекламой презервативов и прочих контрацептивных средств. Взгляд Марион упал на слово "секреция", и ее почему-то передернуло. На втором столике лежали аккуратные стопки глянцевых журналов с портретами Кайли Миноуг, Роберта де Ниро, Горбачева, принцессы Уэльской, Мадонны и худенькой бледной ирландки, Саломеи Уайлд, восходящей телезвезды.
На секунду Марион вообразила себя на месте этой Саломеи.
На полке в углу пыхтела кофеварка. Над нею к стене была пришпилена карточка "Угощайтесь!" но чашек рядом не наблюдалось. Где-то в отдалении играло радио - "Старомодный танец", медленный, с завываниями саксофонов. Кафельный пол застлан черной резиной. Спокойно, рационально, чисто. Телефон на стойке звонил тихо и мелодично, а красивая блондинка, которая снимала трубку, нараспев спрашивала: "Здравствуйте, чем могу помочь?" Будто и правда хотела помочь, а не говорила так по долгу службы, за деньги. Ногти у нее были длинные, красивой формы, как у фотомодели или манекенщицы, и поблескивали темно-красным лаком.
Марион огляделась и сняла темные очки. Глупо так психовать. Ведь в приемной нет других посетителей - только она да красотка блондинка, которая, тихо посмеиваясь, нашептывала что-то в телефонную трубку. Марион потерла переносицу. В глазах у нее потемнело, она прижала пальцы к вискам, ощутив биение крови. Ничего страшного: просто от напряжения заболела голова. Обычное дело. Знакомо по опыту.
Она взяла журнал, перелистала страницы. "Изменяет ли вам муж?" - задумчиво вопрошал один заголовок. "Блаженство с Роком Хадсоном" - возвещал другой. "Все, что вы хотели узнать о Большом О." - соблазнял третий. Марион достала ручку и принялась отвечать на вопросы теста "Настойчивы ли вы?" но, заглянув в конец журнала, обнаружила, что страница с результатами вырвана. Интересно, зачем это человеку, который вырывает страницы из чужих журналов, понадобились результаты теста на настойчивость?
Она пробежала глазами статью в одном из воскресных приложений. "Сто вещей, которые любая женщина должна знать о мужчинах". Как выяснилось, большая часть этих вещей уже была ей известна. Потом она прочла рекламу насчет так называемой пересадки жира, и ее едва не стошнило. Ей живо представился потный хирург в маске, сующий руку в чан с растопленным жиром и запихивающий его в чей-то вскрытый живот каким-то совком или шпателем.
Она подумала об Эдди Вираго. Эдди не толстяк. У него был небольшой животик, но жирным его не назовешь. Пупок у него выпуклый. Как говорил ее отец, именно в это место Бог целует каждую человеческую особь, сходящую с небесного конвейера, - в знак завершения своего труда. Иногда пупок выпуклый, иногда впалый. Это вроде как винтик, говорил отец: если его вывинтить, у тебя задница отвалится. Типичная папочкина шутка. Марион снова передернуло. Холодно здесь.
Мысль об Эдди вновь согрела ее. Странное чувство, ускользающее, смутное, но приятное. Марион прикрыла глаза, вспоминая его язык, пальцы, губы, нежные и мягкие, как у девушки. Он был совершенно непохож на парней, которых она встречала до сих пор. Тем более на баллибраккенских. Надутые фермерские сынки, рассуждающие о бочках с цементным раствором и о скорой смерти родителей, чьи фермы они унаследуют, - вот так они соблазняют девчонок. Алкоголики из муниципального совета, которые наобещают с три короба, лишь бы забраться к тебе под юбку, а потом сбегут на свои испанские виллы к морщинистым женам. Прилизанные менеджеры музыкальных групп, с их преждевременной эякуляцией и подержанными машинами, - липкая кожа сидений, холодящая голую спину поздно вечером на стоянке за церковью. Может быть, думала Марион, Эдди окажется другим. Боже милостивый, молила она, пусть он окажется другим!
- Следующий, пожалуйста, - прощебетала пожилая женщина с серебряными волосами, уложенными в изящную прическу, в синей шерстяной двойке; она стояла рядом с блондинкой, положив руку ей на плечо. Обе смотрели на Марион, мягко, по-доброму. Их поза напомнила Марион одну из картин в Национальной галерее, но название она забыла. Странно, что именно сейчас приходят такие мысли.
Седая женщина была немного похожа на королеву-мать, наверно из-за прически. И говорила так же.
- Следующий? - повторила она, глянув в блокнот и приподняв брови. - Миссис?..
Марион улыбнулась и встала.
- Мисс, - поправила она. - Уайлд.
- Мы здесь называем друг друга по именам, - сказала пожилая дама.
- Слоуми, - ответила Марион, с усилием сглотнув. - Слоуми Уайлд.
- Приятно познакомиться, Слоуми. - Дама чуть подалась к Марион. - Какое красивое имя.
Марион подошла к стойке, пожилая дама открыла дверцу, отступила назад, улыбнулась и жестом показала - проходите. Снова зазвонил телефон.
- Следующая мисс Каллаган, Одри, - напомнила пожилая женщина блондинке, та кивнула, плечом придерживая телефонную трубку. У старой дамы были приятные духи, дорогие, но не экзотические. На шее у нее на цепочке висело пенсне, на пальце поблескивало золотое обручальное кольцо. Она обняла Марион за плечи.
- Забавно, - сказала она, заглянув Марион в глаза, - я всегда думала, что это имя произносится как Саломея.
- Да нет, - густо покраснев, ответила Марион, - то есть да, иногда, но я произношу его как Слоуми.
- Звучит очень мило, дорогая, - тихо сказала пожилая дама, открывая дверь. - Говорите, как вам нравится.
Они сели за столик возле передвижной перегородки. Надо же, будто на встрече с управляющим банка. Пожилая дама представилась: Маргарет. Нужно ответить на несколько вопросов. Да, конечно, откликнулась Марион, она так и думала.
Маргарет записала полное имя Марион - Слоуми Бернадетт Уайлд - и еще кое-какие сведения. Тон у нее был дружеский, доброжелательный, словно подобные расспросы - обычное дело. Так оно, впрочем, и было. Но когда Марион хотела закурить, пожилая дама нахмурилась, всплеснула руками и прощебетала:
- Прошу вас, дорогая, не надо.
Марион неловко затушила сигарету в красивом фаянсовом блюдце.
С преувеличенным отвращением сморщив нос, Маргарет двумя пальцами взяла блюдечко и переставила на подоконник. Марион покраснела. Маргарет усмехнулась. На нижних передних зубах у нее была тонкая полоска помады.
- Национальность? - спросила она. - Это для наших исследований. Статистика.
- Ирландка, - ответила Марион.
- Да, - просияла старая дама, - я сразу узнала акцент. - Придерживая бланк левой рукой, она аккуратно вписала печатными буквами название страны. - Чудесный край, - пробормотала она. - Красивый.
- Это правда, - откликнулась Марион.
- Один из наших друзей, - сказала Маргарет, - живет где-то в Голуэе, в маленьком городке.
- В самом деле?
Маргарет выглядела слегка рассеянной; похоже, мысли ее были где-то далеко. Потом она пожала плечами, снова улыбнулась и посмотрела на Марион.
- Да, неподалеку от Коннемары, - сказала она.
Марион кивнула.
- Красивые места, - продолжала Маргарет. - Такие… диковатые, знаете ли.
Марион согласно кивнула.
- Когда я говорю, что он там живет, то имею в виду скорее pied à terre, понимаете? Сельское pied à terre, если можно так выразиться.
Марион не знала, что такое pied à terre, но спрашивать ей не хотелось. Она просто снова кивнула и сказала, что это очень мило.
- К нам сюда приходит много ирландских девушек, - продолжала Маргарет, на секунду оторвавшись от записей. - И по-моему, это неудивительно. С тех пор как приняли поправку к законодательству. - Она поджала губы, с сожалением покачала головой и вздохнула: - Очень печально.
Марион промолчала. Слазила в сумку, достала бумажный платок и четыре пятидесятифунтовые купюры, которые положила на стол.
- То есть женщин, - засмеялась Маргарет. - Ведь теперь мы должны называть их женщинами, дорогая, а не девушками, верно?
Она опять засмеялась, словно сказала что-то очень смешное. Марион тоже засмеялась. Маргарет поджала губы и осведомилась, нужна ли квитанция. Марион покачала головой. Маргарет кивнула и спросила, будут ли посетители. Нет, ответила Марион.
- Ну и хорошо, - Маргарет сделала пометку на бланке, - просто замечательно. Никаких посетителей. Знаете, дорогая, порой я думаю, что так на самом деле лучше.
- Есть девушки, есть женщины, есть леди, - сказала Марион. - Вы знаете эту песню?
Маргарет смотрела куда-то поверх плеча Марион, постукивая ручкой по зубам; ее глаза за стеклами пенсне искрились от удовольствия.
- Есть девушки, есть женщины, есть леди, - несколько раз повторила она. - Прелесть, просто прелесть. - Потом покачала головой и вздохнула: - Нет, дорогая, не знаю. Кто ее поет?
Марион сама не знала и сказала, что это просто глупая деревенская песенка.
Маргарет пожала плечами, улыбка ее померкла. И последнее: она обязана спросить, все ли Марион обдумала. Марион ответила: "Да, конечно", - так уверенно, что обе удивились. Да-да, у нее нет ни малейших сомнений.
Когда они спускались в операционную, Маргарет мягко положила руку на плечо Марион и сказала, что ей надо приободриться.
- Вы сами бывали в Коннемаре, дорогая? - спросила Маргарет. А Марион почему-то расплакалась и ответила: нет, не была. - Я уверена, вы еще побываете там, дорогая Слоуми, - успокаивающе шепнула Маргарет. - Когда-нибудь наверняка побываете, при случае.
Когда вечером Эдди добрался до дома, он был расстроен и искренне сожалел, что так и не поехал в Ричмонд и не повидался с матерью. Пустая трата времени? Конечно. Но не такая уж пустая по сравнению с тем, что он делал в этот день. А он не делал ничего.
В конторе, где регистрируют безработных и выдают пособия, все пошло наперекосяк. Два часа он простоял в очереди среди татуированных бритоголовых парней и мужчин в подтяжках - только затем, чтобы клерк, чья физиономия и родной матери вряд ли очень сильно нравилась, объявил ему, что он стоял не в то окно, ему нужно не в "Наем", а в "Новые запросы", но там скоро закроют, потому что здесь, в "Найме", не хватает людей. А людей у них не хватает потому, что мало кто уходит с работы, освобождая места для других. Несколько минут клерк разорялся таким вот манером, но потом сменил пластинку и начал допрашивать Эдди насчет адреса. Эдди сказал, что пока точно не знает, где будет жить, а клерк заметил, что Эдди вообще ни на что не может претендовать, пока не имеет постоянного адреса. Тогда Эдди назвал "Брайтсайд", взял пару бланков и буклетов и отправился пить кофе в ближайшую грязноватую закусочную.
Однако до бесконечности пить капуччино не будешь, и к тому времени, как Эдди с этим покончил, он выяснил, что один бланк вроде бы противоречит другому. Гарантированный доход. Дополнительный доход. Общественный фонд. Пособие по безработице. Черт побери, в чем тут разница? И как он мог получить номер социального страхования, если никогда здесь не работал? И почему он не разобрался во всем до того, как уехал из дома? В Союзе студентов постоянно твердили об этом - "Ваши права в Лондоне" и все такое, эта брошюра была едва ли не обязательным приложением к диплому. Да, Дженнифер была права, когда советовала хорошенько во все вникнуть, а уж потом ехать в Лондон. Дженнифер, черт побери, всегда была права. Именно это сейчас и не давало ему покоя. Окажись Дженнифер на его месте, первое пособие ей бы доставил на дом сам Норман Теббит, не меньше. С другой стороны, Дженнифер никакого пособия вовсе бы не понадобилось. Люди, которые больше всех рассуждают о безработице, обычно как-то умудряются ее избежать. Вот что особенно неприятно.
Настроение у Эдди вконец испортилось, когда он увидел, что Марион не приходила. Начав размышлять на эту тему, он совсем загрустил и решительно выкинул мысли о Марион из головы. Он уныло сидел в кафе, представляя себе, что будет, если сбросить на контору по безработице атомную бомбу, и разглядывал трех краснолицых рабочих-ирландцев за соседним столиком. Рабочие смеялись и без конца курили. Эдди сидел и смотрел, пока небо за окном не стало темно-красным и белым, как огромный бифштекс с яичницей.
Мистера Пателя за стойкой в "Брайтсайде" не было. В холле вообще никого не было - тихо, сумрачно, в воздухе пахло благовониями.
В комнате наверху по-прежнему чувствовался запах Марион - сладковатый запах какой-то парфюмерии. Эдди взял было гитару, но тотчас положил ее обратно на кровать. Вырвал страничку из блокнота и принялся писать письмо Дину Бобу, но уже к концу первого абзаца выдохся. Что он может сказать ему? Дорогой Боб, вот и я, сижу в богом забытой дыре в Кингз-Кроссе с обкуренной особой, которую едва знаю, и провел я в этой окаянной стране всего два дня. Ты прав, Дин, я полный придурок. С любовью, Эдди.
Он улегся на кровать, закинул руки за голову и уставился в потолок, слушая стоны и вздохи супружеской пары из соседнего номера. Интересно, они с Марион издавали такие же звуки? Как маленькие зверьки, ублажали друг друга в номере дешевой гостиницы? Что ж, звуки не такие уж и плохие, надо признать. Бывало, слыхали и кое-что похуже. А здесь - двое людей, которые, может быть, и не любят друг друга, но занимаются любовью, вот и все.
Он вырезал из буклета красивое глянцевое красное "джи" и добавил его к цепочке букв на стене.