* * *
…потому что нынешние аборты чреваты, говорят, последствиями. Потому что всеобщая медицинская безграмотность. Потому что больничная нестерильность, говорят. Да потому что больно и мерзко, наконец, и происходит уничтожение чьей-то жизни, не умеющей еще сопротивляться даже криком. И разве не хочу я стать отцом, автором невиданного произведения?
- Будет трудно, - предупредил я Ольгу, свою маленькую, пышноволосую жену.
- Знаю, - вздохнула она.
- Я деньги добывать не умею, тебе известно.
- Ох, знаю.
- Помогать нам некому. За границей родственников нет.
- Все знаю, Андрюша.
Мы замолчали и молчали долго, лежа при свете ночника в нашей однокомнатной квартире, доставшейся мне как бы по наследству от родителей, когда они уехали на материк, произведя сложный размен трехкомнатной. Потом я, раскрепощенно воспрянув духом, сказал: - Хорошо, рожай! Но не вздумай, Христа ради, двойню! - И она счастливо накинулась на меня и благодатно, вот именно, благодатно подарила мне себя.
* * *
И, конечно, сбылось. После рождения Маши наступили тяжелые времена, небеса угрожающе придвинулись… Может быть, впервые за свои двадцать семь я задумался всерьез над такими социальными категориями, как бедность и богатство, нищета и изобилие, ясно и недвусмысленно ощутил власть денег.
Что нужно, казалось бы, крошечному существу, которое питается дармовым молоком матери? Но Машенька оказалась поистине ненасытной и уже в первые дни еще неосознанной жизни поглотила все материальные пособия, которые получила в своем НПО "Моргео" ее программистка мать… Этот источник иссяк, и лишь я, ничтожнейший газетчик, стал кормильцем семьи. Кормилец я, однако, был слабосильный при моих тогдашних десяти с чем-то тысячах ежемесячного дохода. Побочные гонорары в других изданиях? Да, я пытался… но много ли таких изданий в нашем Тойохаро? Иллюзорная прибавка к бюджету семьи… К тому же главную ставку я сделал на большой труд, на беллетристического первенца, который сжирал у меня и ночные часы, и часть рабочего времени. Никакого алкоголя, лишь дешевейшее курево. Никаких обновок. Минимальные потребности Ольги. Строжайший финансовый учет. И все же к исторической встрече с Яхниным я пришел с 15-тысячным долгом знакомым… и он лавинообразно нарастал. Вот тогда Ольга устало и скорбно сказала:
- Знаешь, я не могу так больше. Мы тебя, бедного, совсем загнали. Что, если мы уедем на время к маме? Ну, месяца на три-четыре. Я ей писала, спрашивала. Она согласна принять.
Что должен был ответить отец и муж Кумиров А. Д.? Только лишь признать разумность такого выхода.
* * *
Яхнин ничего о моих семейных делах не знал, но своим острым чутьем дельца сразу, наверно, уловил, что в воздухе пахнет деньгами.
Он замер на пороге кухни, озирая стол и раковину, заваленные грязной посудой с остатками еды.
- Бардак, - сказал он. - А?
Я пожал плечами: - Сносно. Бывает и хуже.
- Думаешь? Ой ли. А как насчет похмелки. Кумир? Ты как?
- Нет синдрома, Игорь. Давно не пью, - хмуро отвечал я.
- Брось! - не поверил он.
- В самом деле.
- А что такое? Завязал, что ли? Или болен? Видок у тебя, старичок, не того… Да ты садись! Кури. Сигареты вон. Или не куришь?
- Курю.
- А я, знаешь, старичок, поправлю здоровье, а? Не осудишь?
- Не осужу. Поправляй.
- Ну, молодец. А то есть моралисты… - скривился он и открыл большой, блистающий белизной холодильник. - Водочки, что ли, принять, как думаешь?
- Смотри сам.
- А не сильно будет с утра? Может, чего полегче. Пивко есть баночное китайское. Пойдет?
- Смотри сам, - повторил я и присел на табурет около широкого окна.
- Видишь, какой ты, - укорил меня Яхнин. - Даже не подскажешь старому приятелю. Я так, наверно, сделаю: совмещу.
И он достал из холодильника початую "Распутина" и баночку пива. Тут из глубины квартиры раздался слабый женский голос. Он звал:
"Игорек, Игорек!".
Яхнин широко заулыбался, показав белоснежные зубы.
- Слышишь, Кумир? Тоже страдалица. Погоди чуток, ладно? Я мигом. Он исчез вместе с бутылкой, а пришелец Кумиров огляделся в этой просторной кухне, блестевшей белыми стенами, и белыми шкафами, и белыми плитами - электрической и микроволновой. Кухня эта, несомненно, понравилась бы Ольге. Она распевала бы в ней по утрам, хлопоча над завтраком, чувствуя себя всякий раз празднично счастливой.
Так я хмуро подумал и закурил хозяйскую "Мальборо" из пачки на столе. Сразу же повело, как при головокружении, - бессонная ночь сказывалась.
* * *
Бессонных ночей выпало немало за последние месяцы. Маша родилась слабой и болезненной, ее тонкий нескончаемый плач надрывал душу, надрывал сердце, чудился мне даже в часы затишья. Ольга похудела, глаза у нее запали. Я научился сам пеленать дочь. Сидя на кухне над листами своей беллетристики, я вскакивал при первом писке девочки и спешил ей на помощь, и пеленал, и укачивал, и утешал. "Спи, - яростно шипел я на Ольгу, - без тебя обойдусь" - и вышагивал со спеленутым свертком на руках километр за километром по нашей комнатухе. А утром… Да, утром надо было спешить на ненавистную службу, продолжать газетную потогонку, ломать ночной образ мышления, стиль мышления, менять лексикон, внедряясь в крутые реалии жизни… между тем как не оставляли привычные бередящие мысли: как они там, дома?
* * *
…чтобы, в конце концов, очутиться в квартире бывшего однокашника и ждать на кухне, когда он ублажит незнакомую мне страдалицу.
* * *
Он отсутствовал минут десять и вернулся иным, чем ушел, - с пробужденными, повеселевшими глазами, красными пятнами на лбу. В руке дымилась сигарета.
- Здорово, Андрюха, - по-новому приветствовал он меня. - Хорошо получилось, старичок, что разбудил. А то продрых бы до полудня. Как ты меня нашел?
Я загасил сигарету в пепельнице, не курилось мне. Сглотнул едкую слюну.
- Через твоего отца. Позвонил ему.
- А! Понял. А то я вообще-то законспирирован. В офисе мой адрес не дают… Ну, из соображений госбезопасности, - заулыбался он. - Как живешь, родимый? Рассказывай.
"Старичок" - это знакомо со школы. А "родимый" - это уже на яхнинском новоязе. Меня передернуло.
- Родимый, говоришь? Пусть так. Хреново живу, Игорек. Есть проблемы. Вот пришел к тебе за помощью.
- Даже так?
- Да.
- А чего стряслось? - пыхнул он дымом и, сдвинув грязную посуду, присел боком на кухонный стол. Небесно-голубая пижама расстегнута на груди. Светлые волосы всклокочены. Он щурился против света.
- Мне деньги нужны, Игорь. Позарез и срочно. Причем крупная сумма. С отдачей через месяц, но лучше через два, - все сразу выложил я, и на лбу у меня выступила легкая испарина. Слабость, слабость!..
Яхнин, казалось, не слишком удивился. Лишь на миг прикрыл глаза, а затем взглянул с острым, непривычным любопытством.
- Та-ак! - протянул он. - В рулетку, что ли, продулся?
- В казино не бываю. Не по карману.
- Да? А я иногда наведываюсь. А что тогда? Бабы?
- Опять мимо, Молва. Ситуация семейная. У меня маленькая дочь. Жена, естественно, не работает. Хочу отправить их на время к теще. А билеты, сам знаешь, простым смертным сейчас не по зубам.
- Это ты-то простой смертный, Кумир? Ты! - перебивая, вскричал Яхнин. - Наша школьная звезда!
Я скривился, точно зуб вдруг заныл. Взял окурок из пепельницы и чиркнул спичкой.
- Брось, Молва. Школьные амбиции я давно пережил. Надежды на лучшее еще не утерял, но… Сейчас у меня финансовый криз. Иначе бы не пришел, - вдруг признался я.
- Знаю, знаю, старичок, что без нужды ты не пришел бы! - опять вскричал понятливый Яхнин. - А чем ты вообще-то занимаешься? Я мельком слышал, что в газетке пописываешь под псевдонимом. Так, что ли?
- Верно. В газетке пописываю под псевдонимом.
- Большое дело, Кумир. Пресса сейчас в силе. Мы сколько с тобой не виделись? С выпускного вечера, кажись?
- Вроде бы.
- Меня ведь здесь не было. Я в других краях обретался. В армии, старичок, послужил… да-а. Потом носило по стране. А ты, слышал, университет окончил?
- Нет. Недоучился.
- Ну, считай, что окончил. Обскакал меня. И жена, говоришь, есть? Видишь, ты какой! И здесь меня обошел. Я ведь, старичок, холостую. Кто такая?
- Не местная. Из Новосибирска.
- Тоже пописывает в газетке?
- Нет, программистка.
- Ух ты! Головастая, поди. И молоденькая?
- Не старая. Двадцать пять. Миловидная.
- Хват ты, Кумир! Всегда им был, с младых ногтей. Помнишь, как Тоньку Абрамову у меня увел на выпускном?
- Смутно.
- Увел, увел, умыкнул! - развеселился разогретый "Распутиным" Яхнин. - Ох, я тогда бесился. Зол был на тебя. Да мы вообще не слишком с тобой ладили, а, Кумир?
- С чего взял? - Я затянулся глубоко дымом. Я как-то смутно его видел, как в тумане.
- Ну как же! У вас своя компания. Элитная. Гальперин, Миронов, Корзун. Высокие материи: поэзия, космос, компьютеры. А мы больше насчет подворотен да спорта. Третий сорт, а?
- Брось. Может, и не стыковались иногда. Что из того? - тяжело проговорил я.
- Где они сейчас, твои кореша? В городе что-то не встречаю.
"Кореша"… "старичок"… Какой простецкий генеральный директор!
- Поразбросало, - отвечал я. И думал при этом: "Дрянь ты все-таки, Молва. Мучаешь. Сознательно".
- А твои предки? - продолжал он допытываться, весело скалясь.
- Хочешь спросить, не могут ли они мне помочь? Исключено. Они на материке. Побаливают. Сами нуждаются в помощи.
- Ага! Понял.
- Так что, Игорь? - напрямик спросил я, прерывая эти воспоминания.
- Что?
- Ссудишь мне денег? Повторяю, месяца на два. Заплачу проценты сообразно инфляции.
- Это само собой! - откликнулся он. - А сколько надо, Кумир? Ты сказал: крупную сумму. А что ты, старичок, понимаешь под крупной суммой? Лимон? Десять лимонов?
Я усмехнулся. Невесело так.
- Лимоны - это не из моего лексикона. Надо сто тысяч, чтобы выкрутиться.
- Сто штук? - поразился Яхнин. (Огромной или ничтожной показалась ему эта сумма?)
- Если сложно, то хотя бы половину. Остальное займу у других частями, если удастся.
И я замер в ожидании приговора. Сигарета погасла сама собой. Я думал: "Ну, давай, Молва, покажи себя. Вспомни старые обиды. Унизь. Нокаутируй. Твоя власть". - И смотрел, как Яхнин, соскользнув со стола, открывает холодильник, достает новую баночку, откупоривает ногтем колпачек и, закинув русобородое лицо, двигая кадыком, пьет китайское пивко.
* * *
…которое, кстати, я ни разу не пробовал, как и американское баночное, как знаменитое немецкое и прочие диковинные напитки, щедро предоставленные в уличных "комках". И поневоле я поразился, увидев на столе редактора Перевалова прекрасную красавицу "Ламбаду". Останавливаясь в дверях, я хмуро вопрошаю:
- Киряешь, что ли? Середь дня?
Он порывисто встает навстречу, высокий, сутулый, лысоватый уже, крепко жмет мне руку и тянет к приставному журнальному столику.
- Есть повод, Андрей. Садись. Попробуем, что за дрянь, - берет бутылку в руки.
- А что за повод?
- Сейчас все объясню. Садись, садись, - не терпится ему.
* * *
А Яхнин, со всхлипом передохнув, смахнул капли с русой бородки и проговорил каким-то странным, обморочным голосом:
- Слушай, Кумир, старичок. А ты просвети меня, недоумка, сколько ты зарабатываешь в своей конторе?
- Сколько я зарабатываю в своей конторе? - повторил я.
- Ну да.
- По-разному. В зависимости от гонорара. В среднем тысяч сорок.
- Сколько? Ась? - приложил ладонь к уху Яхнин, как глухой.
- Я же сказал. В среднем тысяч сорок.
- Не заливай!
- Не заливаю.
Яхнин, похоже, сильно разволновался.
- Но это же нищенство, Кумир! - закричал он. Моя секретарша, сучка такая, получает у меня вдвое больше, а дел у нее всего-то, что мурлыкать по телефону да кофе мне варить.
- Что ж, рад за нее. И за тебя. Не обижаешь сотрудниц.
- Спасибо. Польстил. А ты мне лучше скажи: как ты думаешь через два месяца рассчитаться со мной? Банк возьмешь? - весело спросил он.
В эту минуту мне вдруг захотелось ударить ногой между широко расставленных его ног, чтобы, застонав от боли, он повалился на пол. Но я не двинулся с места и лишь услужливо отвечал:
- Нет, банк брать не намерен. Есть другие перспективы. У меня договор с издательством. Обещают аванс. Вот на это я рассчитываю. На книжку.
- Ага! Книжка. Это уже кое-что. Я помню, ты в школе стихами баловался. Как же, помню! Девки млели. Они до стихов охочи. Ну, а честно, Кумир, почему ты именно ко мне обратился? Мы ведь годами не виделись, никаких контактов и вдруг…
- Твоя "Пента" на слуху. Говорят, процветаешь.
- Да? Кто говорит?
- Народ. - Я встал с табуретки, а Яхнин белозубо хохотнул.
- Народ… Хорошо сказал. А вообще-то я стараюсь жить тишком, без особой рекламы. Но, видать, просачивается. Постой, ты куда? - вскричал он.
- Пойду.
Из глубины квартиры женский голос опять позвал: "Игорек! Игорек!". Яхнин подшагнул к двери и гаркнул:
- Заткнись! Занят! - И вновь повернулся ко мне с каким-то озаренным лицом. - Слушай, старичок, а ты не хочешь пойти ко мне, а?
- В смысле? - провернул язык.
- Ну, в смысле поработать у меня. Зарплату положу хорошую, будь спок.
- А чем ты, собственно, занимаешься?
- А ты не в курсе?
- Нет.
- Даешь, Кумир! Идешь к человеку одалживаться и не разузнал, откуда у него башли. Какой же ты к хренам журналист!.. Ладно, ладно, не серчай, - подшагнул он ко мне и положил руку на плечо. Я отодвинулся, и он это заметил. - У меня, старичок, фирма многоотраслевая. В основном торгово-закупочная. Вот, скажем, на первый случай: раздобудь мне оптового покупателя на партию баночной икры. Три процента за посредничество. Сечешь?
Я рассмеялся, невесело, правда.
- Как ты это себе представляешь? Где я найду такого покупателя?
- А ты пошевели мозгой. Припомни знакомых. Сядь за телефон. Связи у тебя наверняка есть… ну, вот. Полтора доллара баночка. В экспортном исполнении. Сделка на миллионов десять, а?
- Нет, не возьмусь.
- А чего так?
- Не умею, Молва. Да и не хочу, честно говоря.
- Не хочешь получить триста штук? А говоришь, нужны башли.
- Не таким способом.
- А чем плох способ? - быстро спросил он. Уже не улыбался. С острым интересом разглядывал меня, как нечто диковинное.
- Яхнин, - сказал я тяжелым языком. - Оставь это. Я в коммерции профан. Бездарь. Ценности для тебя абсолютно не представляю. Мое дело в газетке пописывать, как ты выражаешься. Ни на что другое не годен, проверено, даже вагоны грузить. Есть еще моральные принципы, но это сейчас не важно. Скажи ясно: займешь или нет?
Он откликнулся сразу, горячо, искренне:
- О чем речь, Кумир! Конечно, нет.
И мы замолчали, глядя друг на друга. Такая вот старая детская игра: кто кого переглядит, кто первый моргнет.
* * *
А Перевалов набулькал по трети стакана из красивой бутылки и один пододвинул мне.
- Держи! Давай примем.
- Сначала скажи, что за повод.
- Эх, не терпится тебе! Ладно. - Он стал серьезным, этот лысоватый, сорокалетний уже человек. Поправил очки на носу, прищурился. - Дело в том, Андрей, что я отбываю на материк, в родной Воронеж. А тебе хочу предложить занять мое место. - И прищурился еще сильней, вглядываясь, как я прореагирую.
* * *
- Ясно, - первым нарушил я паузу. - Ну, что ж, Молва. Ничего нового. Ты не изменился за эти годы, все такой же.
- Да и ты, старичок, все такой же! - подхватил он мою мысль самым радостным голосом. Всегда был интеллектуалом высоколобым, таким и остался. Тебе дело предлагают. От души, по-приятельски. Через год тачку бы имел, счет в банке. Но тебе западло общаться с такими, как я. Думаешь, не вижу?
- Ума тебе не занимать, - похвалил я его. Дрожь какая-то начала меня бить. - Шел сюда как на голгофу. Ну, ладно! Продолжай свой бизнес. Глядишь, кто-нибудь прихлопнет тебя с твоими миллионами. Свои или чужие. - Я отстранил его и вышел в прихожую. Но тут же голос Яхнина догнал меня:
- Андрюха! Погоди!
"Андрюха". Это что-то новое. Я повернулся к нему. Он стоял в дверях кухни, широко, белозубо улыбаясь, русобородый, рослый красавец в небесно-голубой пижаме.
- Где твой школьный юмор, старичок, а? Порастерял, что ли, в жизненных передрягах? Я же пошутил, Андрюха. Пошутил я. Жестоко, конечно, но, сам понимаешь, мы ребята крутые… Шагай назад! Сейчас принесу твою капусту.
- Не надо. Обойдусь, - сказал кто-то моим голосом.
- Брось, не дури! Я купюрами подтираюсь, а тебе действительно надо, я же вижу. Где еще возьмешь! Ты же, старичок, не от мира сего. Таким, как ты, сейчас в пору вешаться. Подожди чуток. Я мигом! - И он прошагал мимо меня в одну из комнат, высокий, светловолосый, решительный хозяин этой жизни. А я, мгновенно вспотев, вернулся на кухню, да, вернулсся - сука, недоносок, падла безвольная.