* * *
… и еще я помню поминки по Яхнину и помню бешеную ссору в доме Баранова, и темный безлюдный переулок.
- Запишите, Маша, эти данные. Журналист, значит. Пьяны вы были, однако, изрядно.
- Я… я возвращался домой с поминок.
- Они на вас газом, наверно, прыснули. А потом изрядно потоптали. Недельки две придется полежать. Куда о вас сообщить? Домой?
- Нет… домой бесполезно. Там никого нет. На службу сообщите.
- Ну, хорошо. Ближе к вечеру мы переведем вас в палату, как только место освободится. Пока полежите в коридорчике.
- Мне все равно.
- Вы, считайте, с того света вернулись, Андрей Дмитриевич, - встает он с кровати, громадный пожилой мужчина в роговых очках. Я провожаю его взглядом и думаю: "С того света, значит, Яхнина, выходит, повидал…" - и опять ухожу в забытье.
* * *
И опять возрождаюсь: кто-то легонько тормошит за плечо. Уже полный ясный день. Тот же длинный больничный коридор. Муть, боль в голове, ноющая боль во всем теле. Ишь, сколько их собралось около моей кровати… раз, два, три, пять - пересчитываю мысленно. Ну, Радунская здесь, это еще понятно, но тут еще мой недруг, господин редактор и профбосс Лапина, и ответ-секретарь, и еще один коллега. Проявили заботу, пришли проведать, притащили каких-то компотов, яблок… надо же!
Радунская, разовая любовница моя, как всегда, нарядная, праздничная, смотрит на меня с каким-то ужасом. Наверно, неважный у меня видок, наверно, не украшают меня бинты, в которые, чувствую, закутаны голова и тело. Другие тоже глядят сострадательно, как на смертника, а редактор Поликарпов, слышу, спрашивает:
- Ну как ты, Андрей?
Говорить трудно: разбиты, видимо, губы или выбиты зубы, но я все-таки кое-как отвечаю:
- Ничего… сносно.
- Мы поговорили с главврачом. Тебя сегодня переведут в отдельную палату.
- Зачем? И тут неплохо.
- А там лучше. Телевизор, то-се.
- Ну, что ж. Ладно. Спасибо.
- Врач говорит, что все обойдется, только надо отлежаться. У тебя, я слышал, семья в отъезде?
- Вроде бы.
- Вот мы не знаем, надо ей сообщать или нет? Если надо, то нужен адрес или телефон.
- Не вздумайте.
- Не надо?
- Не вздумайте, - повторяю я.
- А если вдруг позвонит, Андрюша, что ей сказать? - страдальчески спрашивает Радунская.
Я на миг прикрываю глаза. Смотреть на яркий свет почему-то больно.
- Если позвонит, я в командировке, поняла? Еще лучше, - складываю я по слогам слова, - дай телеграмму, если не сложно.
- Конечно! А куда? И какой текст?
- Текст простой. Запиши… - и она тотчас достает из своей сумочки блокнот и карандаш. (Журналистка все-таки!) Я медленно диктую адрес тещи - не забыл-таки, не отшибло память окончательно. - Затем так… "Уезжаю две недели командировку". Ну, добавь: целую. Ну и подпись: Андрей. Сделаешь?
- Сразу же пошлю! - горячо обещает несравненная.
И больше, кажется, говорить не о чем. Но редактор Поликарпов не удерживается. Ему нужно знать:
- Как же так получилось, Андрей?
Что ответить? Боль, муть, проблески света сквозь темноту.
- Возвращался после поминок. Приятель погиб… Вика знает. Пьяный, конечно, был. Дальше не помню.
Они молчат, очень скорбно. Радунская отворачивается - неужели плачет?
- Спасибо, что зашли, - выпроваживаю их.
И они, сердобольные, прощаются, говорят: "Выздоравливай… Держись… Все будет хорошо…" - всякие слова, которые я уже слышу в отдалении и новой темноте.
* * *
…и при новом свете, уже в отдельной палате, куда меня вскоре переносят на носилках, появляется некто в белом халате, накинутом поверх милицейской формы. С ним тот же пожилой, очкастый врач. - Вот, - говорит, - ваш подопечный. Слишком долго не мучьте.
- Самое необходимое, - обещает сержантик в халате. Присаживается на стул рядом со мной. У него совершенно молодое подростковое лицо с маленькими усиками, румянцем на щеках. Наверно, недавний выпускник их училища, неоперенный такой. Блокнот на коленях, ручка. Славная улыбка.
- Поговорим?
Я смотрю на него с жадностью и нетерпением. Мне хочется узнать, с чем он пришел.
- Моя фамилия Жуков Юрий Иванович, - представляется он. - А ваша Кумиров Андрей Дмитриевич, верно?
Я отвечаю ему глазами: верно, мол. Это моя фамилия. Мое имя-отчество.
Опять хорошая, славная улыбка.
- А мы ведь никаких документов при вас не нашли. Вы в отключке были. Хорошо, что бандюг спугнули, а то бы… Вы где работаете? В газете "Свобода", мне сказали?
Опять я делаю знак глазами: правильно, мол, там, а этот славный малый что-то пишет в своем блокноте. Чувствую, что относится он ко мне уважительно, не как к рядовому пострадавшему, а к представителю прессы.
- Вы, Андрей Дмитриевич, помните, как все произошло?
- Кое-что помню.
- Откуда вы шли?
- Я шел от своего знакомого… некоего Баранова. А до этого я был на поминках своего приятеля Яхнина Игоря Ивановича, коммерсанта. Может, слышали о таком?
- Которого застрелили? - быстро реагирует он.
- Да. Застрелили.
- Слышал, как же! И куда шли?
- Домой шел.
- А где вы живете?
Я называю адрес, который он быстро записывает.
- Вы женаты, Андрей Дмитриевич?
- Да, женат. Но жена и дочь в отъезде. - Говорить мне все еще трудно. Язык толст и неповоротлив, как-то спотыкается о зубы и распухшие губы.
- Ну-ну. Шли и…? Вы извините, вы сильно пьяны были?
- Наверно, сильно. Да, сильно. Может быть, даже шатался. Но не падал. Я много выпил на поминках.
- Так. Понятно. И?
- Тут они появились. Трое или четверо. Там темно было.
- И что? Попросили закурить, как обычно? - быстро спрашивает он и быстро что-то пишет.
- Нет, по-моему. По-моему, один сказал: "Привет, дядя. Тебя-то нам и надо". Что-то в этом роде.
- Дядя? Какой вы дядя! Значит, молодые были.
- Видимо.
- И что дальше?
- Больше ничего не помню. Вы курящий?
- Нет, не курю, не научился, - одаривает он меня улыбкой. - А вы курить хотите?
- Не прочь бы.
- Значит, на поправку пошли. Значит, ничего не помните?
- Ничего.
- А узнать могли бы их?
- Вряд ли.
- А по голосу?
- Вряд ли. Обычный голос. Молодой вроде.
- При вас деньги были?
- Деньги?
- Ага.
- Кажется, что-то оставалось. Немного. Я в тот день отдал крупный долг.
- А документы?
- Документы?
- Ну да.
- Документы были. Редакционное удостоверение, проездной билет…
- А паспорт?
- Нет, паспорт с собой не ношу.
- А в чем вы были одеты?
Он все записывал, все мои никчемные ответы на свои никчемные вопросы.
- На мне куртка была.
- Что за куртка? Как выглядит?
- Обычная куртка. Тонкая такая, светлая. Старая уже. Ценности не представляет.
- А все-таки сняли, сволочи, с вас куртку. А на ногах что было?
- Кроссовки. Тоже светлые. Тоже старые.
- Им все равно какие! Наш патруль их спугнул. А то бы могли и догола раздеть, чтобы поиздеваться, - хмурится юнец, и на потвердевших его скулах вспухают желваки.
- А что… поймали кого-нибудь? - вяло интересуюсь я. Праздный вопрос. Мне абсолютно безразлично, как в недрах милиции раскручивается мое дело. Никакой ненависти я не испытываю к ночным бандюгам. В том, что произошло, я вижу какое-то давнее, чуть ли не космическое предопределение, которого невозможно было избежать. Я удивлен лишь тем, что наказанье (Божье?) столь милосердно: остался жив и, может быть, вскоре опять смогу нормально функционировать.
- Есть у нас наметки, - туманно отвечает мой интервьюер. - Жаль, вы опознать их не можете. А то все-таки попытаетесь, а?
Я слегка шевелю головой - и сразу тупая боль проходит от затылка ко лбу. - Нет, никого не помню. Бесполезно это.
- Да-а, ситуация! - глубокомысленно вздыхает он. - Ну, ничего! - вдруг ободряется. - Мы их, Андрей Дмитриевич, все равно прищучим. Вы не волнуйтесь.
- Я не волнуюсь.
- От наказания они все равно не уйдут.
- Что ж…
- Я вам по секрету скажу: один подозреваемый уже задержан. Я думаю, он расколется. Тогда всех возьмем.
- Что ж…
- А вы лежите, выздоравливайте, - встает он, одергивая белый халат на плечах.
- Спасибо.
- До свидания.
- До свидания.
Светло улыбнувшись, этот нетипичный мельтон идет к дверям. И уходит, оставив меня один на один с собой. Нет, не так. Один на один с муторной тоской. Один на один с предстоящим кошмаром.
* * *
Затем - другие посетители, в частности бородатый, лысый Баранов. Он звонил в редакцию, чтобы меня разыскать и извинения принести, а ему сказали, что я лежу в больнице.
- Андрюха, Христа ради, прости балбеса! Я же когда подопью, разум теряю.
- Брось, Витя… не казнись. Я сам не лучше, - успокаиваю его.
- Эх, как они тебя!.. Вот найти бы их, вот на них я бы отыгрался. Как так получилось?
И вновь я прокручиваю эту невнятицу: "Шел с поминок… пьяный… напали… ничего не помню…", но уже не Баранову, а редактору издательства Перевалову. Он, ясное дело, сочувствует, как и все. Но вот порадовать меня ничем не может. Кореец Ю. отпал, а других перспективных спонсоров пока нет. Издательство перебивается с хлеба, так сказать, на воду.
- Но вот что, Андрюша. Я на днях лечу в Москву в командировку по одному делу. На недельку-две. И я знаешь что надумал? Я возьму экземпляр твоей рукописи и похожу там по издательствам. В столице есть еще киты, которые держатся на плаву. Может, кто и купит на корню. А может, возьмут обычным порядком. Доверяешь мне как литературному своему агенту?
- Давай… попробуй… спасибо скажу.
- Должны взять! Я нюхом чувствую, что это бестселлер. Неужто понимающего человека не найдется?
- Вот ты понимающий, - слабо улыбаюсь я, - а издать не можешь.
- Богатого понимающего человека, - уточняет он. Прощается. Желает всяких благ. Уходит.
А затем (я уже могу полусидеть на кровати и пробую читать газеты) входит незнакомец средних лет. Поверх костюма - серого, в полоску - накинут белый халат. Свежая кремовая рубашка. Яркий галстук. В руке "дипломат", а в "дипломате" что? - пистолет? Такая мысль почему-то у меня сразу мелькает.
- Не ошибся? - спрашивает он свежим голосом. - Андрей Дмитриевич?
- Я-с, - отвечаю. Именно так и отвечаю: не "я", а "я-с".
- Вы-с, - смеется пришелец. (Две золотые коронки.) - Читаете? Это хорошо. Дела, значит, идут на лад. Ну-с! - подходит он к кровати и протягивает руку. - Давайте знакомиться. Виталий Ильич Чиж. И дед был Чиж. Целая династия Чижей.
Я пожимаю ему руку своей левой, действующей. И с каким-то страшным любопытством его разглядываю. Узкое лицо. Высокий, с залысинами, лоб. Узко поставленные, очень живые глаза.
- Чиж так Чиж… - без интереса откликаюсь, а сердце почему-то сильно стукает по ребрам. - А кто вы?
- Вопрос по делу. Я, Андрей Дмитриевич, следователь прокуратуры. Вот пожалуйста. - И извлекает из нагрудного кармана пиджака красное удостоверение, раскрывая, показывает мне. - Могу присесть?
- Садитесь, что же… - гримасничаю я.
- Не рады мне, Андрей Дмитриевич? - Садится.
- А чему радоваться? Ко мне уже приходили от ваших. Я все рассказал, что мог. И приятелям раз пять повторил, честно говоря, надоело талдычить одно и то же.
- Это вы о чем? О вашем приключении?
- Ну да. О чем же еще?
- А я по другому делу пришел. Более, извините, серьезному, чем ваше. Я один из бригады, расследующей убийство гражданина Яхнина Игоря Ивановича. Знали такого?
* * *
Каким образом я смог его сразу вычислить, едва он вошел?
* * *
- Да, конечно, знал, - отвечаю я после небольшой естественной паузы.
- Ну вот. Потому я к вам и наведался. Кажется, вы учились вместе в школе? Впрочем, знаете что. Давайте так. Вы мне сами расскажете, что вас связывало, а я уж по ходу буду расспрашивать. Идет?
И он деловито щелкает замочком "дипломата" и, открыв его, извлекает оттуда портативный, величиной с портсигар, японский диктофон.
- Вы не против, если я буду записывать? От руки, знаете ли, тягомотно.
- А надо записывать? - хмурюсь я.
- А вы, когда берете свои интервью, записываете? Или просто запоминаете? - смеется этот Чиж. (Блестят две золотые коронки.)
- А что вас конкретно интересует? (Тихий щелчок. Он включает диктофон.) Вот, например, на выпускном вечере в школе я увел у Яхнина… у Игоря, - поправляюсь я, - одну девчонку. Это представляет интерес для следствия?
- В каком-то смысле да.
- И то, что в школе у него была кличка Молва?
- Как? Молва? Любопытно.
- Ну если о таких частностях буду рассказывать, вам пленки не хватит. Мы учились с первого по десятый в одном классе. Друзьями, ну, в школьном понимании, никогда не были: ни в первом, ни в десятом, ни в промежутке. Собственно, у нас в классе с восьмого уже строго определились свои компании по пять-шесть человек. Игорь был в одной, я в другой. Мы не враждовали… этого не было… но держались обособленно. У них свои увлечения, у нас свои. Случалось, доходило до драки, но нечасто и не по-серьезному. У нас, в общем-то, был благополучный класс. Чушь несу!
- Почему чушь? Говорите, говорите. Очень интересно.
- После выпускного вечера я его не встречал… до последнего времени. Я поступил в Дальневосточный университет, недоучился и вернулся сюда. Где был Игорь и что с ним, знать не знал. И, честно говоря, не интересовался. Кто-то что-то о нем мельком говорил… но это вылетело. Потом вдруг узнал, что он в городе. Занимается коммерцией. Я здесь курю изредка тайком. Не заложите меня?
- А я, пожалуй, сам закурю, - подхватывает этот Чиж. - Форточку откроем. Сегодня тепло. А дверь закрою. Если кто зайдет, возьму на себя, - компанейски смеется он.
Закрывается. Открывает окно. Угощает своими. "Мальборо"!
- Ну-с, продолжим. (Понравилось ему мое "эс".) Диктофон работает.
- Все.
- Как все? - поражается этот Чиж.
- Все, что я о нем знаю. Остальное касается больше меня, чем его.
- То есть?
- То есть связано с моими семейными делами.
- Но и с Яхниным тоже, я так понимаю?
- Да, и с ним тоже, - неохотно, привычно кривясь, отвечаю я. - Вы же в курсе! - вырывается вдруг у меня.
- С чего вы решили, что я в курсе? И в курсе чего?
- Вы знаете, что я был у него дома и занимал деньги. Иначе зачем сюда пришли и вообще как вы узнали о моем существовании? - злобно говорю я.
Чиж смеется. (А золотые коронки блестят.) Такой дружелюбный, компанейский сыщик.
- Ну, в логике вам не отказать. Кое-что я действительно знаю. Но интересно от вас услышать. Значит, вы с Яхниным в последнее время встречались?
- Встречался. Один раз. И дважды говорил по телефону.
- Вот об этом, Андрей Дмитриевич, хотелось бы услышать. Вы не слишком устали?
- Нет, я не устал. Мне просто неохота выворачивать себя наизнанку.
- Но в интересах следствия, сами понимаете…
- Понимаю. Ладно. Словом, я узнал случайно, что он здесь, и пошел к нему домой.
- С целью? Просто встретиться со старым приятелем?
- Нет, не просто встретиться со старым приятелем. Просто ради встречи я к нему бы не пошел. Я говорю, нас мало что раньше связывало, а сейчас вообще ничего. Я пошел, чтобы занять денег.
- Деньги, значит, понадобились? - раз-другой пыхнул сигаретой узколицый, тонкогубый Чиж.
- Да. Я влез в долги. Не лично я, а вся семья.
- Кстати, какая у вас семья?
- Жена и маленькая дочь. Это вы наверняка знаете, - опять обозлился я.
- Ладно, ладно… беру вопрос назад.
- Ну вот. Влезли в долги. Работаю я один. Зарплаты не хватает. Я решил отправить жену и дочку на время к теще. Ну, чтобы как-то разрядить обстановку… Одному проще выкрутиться, чем троим. Это вроде ясно?
- Куда уж ясней! Сам тащу семью, - живо откликнулся он. Пых-пых.
* * *
Тут небольшая вставка. Заглядывает без стука санитарка - не из молоденьких прелестниц, а старая здоровенная бабища - и сразу вопит: - Это что еще такое! С ума посходили, что ли! В палате уже курят! - и долго бы, наверное, орала, но живой и ловкий Чиж мигом вытесняет ее в коридор. Минуты через две возвращается, покачивая стриженой головой: - Ну и мадам! Зверь. Ну, ничего. Конфликт улажен. А дымить все-таки больше не будем. Давайте ваш окурок. Уничтожу улику.
И снова с каким-то жадным интересом - на что он способен, этот золотозубый, что у него в поверхности, а что в глубине? - я смотрю, как, ловко двигаясь, он гасит окурки о спичечные коробки и выкидывает в форточку.