- Потерпи, брат Таунсенд, - обернулся к нему Дженкинс, - тем более вопрос напрямую касается тебя.
Кит резко выпрямился и впервые за вечер стал внимательно слушать.
- Оказывается, брат председатель, последние десять дней брат Таунсенд вел предвыборную агитацию, чтобы заручиться голосами в свою пользу.
- Естественно, - вставил Кит. - А как еще можно набрать голоса?
- Что ж, я рад, что брат Таунсенд этого не скрывает. В таком случае, брат председатель, вам не придется проводить внутреннее расследование.
Кит озадаченно ждал разъяснений Дженкинса.
- Очевидно, - начал он, - брат Таунсенд не удосужился заглянуть в свод партийных правил, в котором ясно говорится, что любые формы предвыборной агитации строго запрещены. Правило процедуры номер девять, подраздел "в".
Кит вынужден был признать, что у него нет свода правил, и он, конечно же, никогда его не читал, тем более Правило процедуры номер девять со всеми его подразделами.
- К сожалению, долг велит мне вынести на рассмотрение комитета следующую резолюцию, - продолжал Дженкинс. - "Не допускать брата Таунсенда к участию в завтрашних выборах и одновременно исключить из комитета".
- Вопрос по порядку ведения заседания, брат председатель, - подскочил другой член комитета, сидевший на втором ряду. - Полагаю, ты заметил, что нам предлагают две резолюции.
Комитет еще минут сорок обсуждал, сколько резолюций нужно ставить на голосование - одну или две. В конце концов они остановились на поправке к предложению: одиннадцатью голосами против семи было принято решение, что резолюций две. Потом последовали новые выступления и обсуждение процедурного вопроса, позволить ли брату Таунсенду принять участие в голосовании. Кит заявил, что вполне обойдется без голосования по первой резолюции.
- Какое благородство, - ухмыльнулся Уильямс.
Десятью голосами против семи, с одним воздержавшимся, комитет принял резолюцию вычеркнуть брата Таунсенда из списка кандидатов на пост председателя.
Уильямс настоял, чтобы результаты голосования внесли в протокол собрания на случай, если в будущем кому-то придет в голову обжаловать решение. Кит ясно дал понять, что не собирается ничего обжаловать. Уильямс не мог сдержать усмешки.
Кит не стал дожидаться результатов голосования по второй резолюции и вернулся в свою комнату задолго до ее принятия. Он пропустил пространное обсуждение вопроса, стоит ли им напечатать новые бюллетени - ведь теперь у них только один кандидат на пост председателя.
На следующий день несколько студентов, узнав о дисквалификации Кита, высказали сожаление по этому поводу. Но он уже понял, что лейбористская партия вряд ли войдет в реальный мир до конца века, и он ничего не может с этим поделать - даже если станет председателем клуба.
Тем же вечером за стаканом хереса ректор колледжа согласился с его точкой зрения. Вдобавок он сказал:
- По-моему, это даже к лучшему. Хочу вас предупредить, Таунсенд, если вы и дальше будете учиться так же бессистемно, как эти два года, вряд ли вы получите диплом нашего университета. Таково мнение вашего преподавателя.
Не дав Киту сказать ни слова в свое оправдание, ректор продолжил:
- Я, конечно, понимаю, что оксфордская степень не имеет большого значения для выбранной вами карьеры, но смею предположить, что ваших родителей постигнет горькое разочарование, если три года учебы окончатся для вас ничем.
Той ночью, лежа в постели, Кит всерьез задумался о предостережении ректора. Но толчком к действию стало письмо, которое он получил несколько дней спустя. Мать сообщала, что отец перенес микроинфаркт, и она надеется, что теперь он переложит часть своей ответственности на другие плечи.
Кит сразу же заказал разговор с Тураком. Когда его наконец соединили, он первым делом спросил, не нужно ли ему вернуться домой.
- Нет, - твердо ответила она. - Но твой отец надеется, что теперь ты будешь больше времени уделять своей степени, иначе, по его мнению, Оксфорд окажется пустой тратой времени.
Кит решил в очередной раз удивить экзаменаторов. Следующие восемь месяцев он посещал все лекции и не пропустил ни одного практического занятия. Во время каникул он с помощью доктора Хоуарда продолжал зубрить и готовиться к экзаменам, поняв, как мало он работал за прошедшие два года. Он пожалел, что не взял с собой в Оксфорд мисс Стедман вместо "эм-джи".
В понедельник на седьмой неделе последнего триместра он явился на публичный экзамен в университетской форме - темный костюм, воротничок и белый галстук - и студенческой мантии. Следующие пять дней он сидел за отведенным ему столом и, склонив голову, старался дать как можно больше ответов на вопросы в одиннадцати экзаменационных билетах. На пятый день он вышел на свет божий и вместе с друзьями пил шампанское на ступенях университета, предлагая всем прохожим разделить с ними радость.
Через шесть недель Кит вздохнул с облегчением, увидев свое имя в списках тех, кому присудили степень бакалавра искусств с отличием. С тех пор он никому никогда не говорил, какую степень получил, хотя вынужден был согласиться с доктором Хоуардом, что она не имела особого значения для его карьеры.
Кит хотел вернуться в Австралию на следующий день после того, как узнал результаты экзамена, но отец даже слышать об этом не желал.
- Я рассчитываю, что ты будешь работать у моего старого друга Макса Бивербрука в "Экспрессе", - раздавался его голос сквозь треск на линии. - Бивер всему тебя научит. За шесть месяцев ты узнаешь у него больше, чем за три года в Оксфорде.
Кит не стал говорить ему, что это вряд ли будет большим достижением.
- Единственное, что меня беспокоит, папа, это твое здоровье. Я не хочу оставаться в Англии, если могу приехать домой и взять на себя часть твоей работы.
- Я чувствую себя прекрасно, как никогда, мой мальчик, - ответил сэр Грэхем. - Врач говорит, я почти пришел в норму, и если не буду перетруждаться, проживу еще очень долго. Со временем ты принесешь мне гораздо больше пользы, если научишься своему делу на Флит-Стрит, а не дома под моим крылышком. Сейчас же позвоню Биверу. Так что черкни ему пару строк - сегодня же.
Кит написал лорду Биверу, и три недели спустя владелец "Экспресса" удостоил сына сэра Грэхема Таунсенда пятнадцатиминутной аудиенции.
Кит приехал к Арлингтонскому дому раньше назначенного времени и несколько минут ходил взад и вперед по улице Сент-Джеймс, прежде чем войти во внушительный многоквартирный дом. Ему пришлось ждать, и только через двадцать минут секретарь проводил его в огромный кабинет лорда Бивербрука с видом на Сент-Джеймский парк.
- Как поживает отец? - были первые слова Бивера.
- Хорошо, сэр, - Кит стоял перед его столом, так как ему не предложили сесть.
- А ты, значит, хочешь пойти по его стопам? - внимательно посмотрел на него старик.
- Да, сэр, хочу.
- Ладно, тогда завтра в десять утра придешь в кабинет Фрэнка Баттерфилда в редакции "Экспресса". Он лучший заместитель редактора на Флит-Стрит. Вопросы есть?
- Нет, сэр, - ответил Кит.
- Хорошо, - кивнул Бивербрук. - Передавай привет отцу.
Он наклонил голову, очевидно давая понять, что разговор окончен, и через тридцать секунд Кит снова был на улице.
На следующее утро он явился на Флит-Стрит к Фрэнку Баттерфилду. Замредактора постоянно бегал от одного журналиста к другому и, казалось, никогда не останавливался. Кит старался не отставать и очень скоро понял, почему Баттерфилд трижды разведен. Немногие нормальные женщины способны вынести такой образ жизни.
Шли недели, и Киту наскучило повсюду таскаться за Фрэнком. Ему не терпелось получить более широкое представление о том, как делают газеты, как ими управляют. Фрэнк, чувствуя недовольство юноши, разработал программу, которая обеспечивала ему полную занятость. Три месяца Кит провел в отделе распространения, следующие три - в рекламе, и еще три - в типографии. Там он обнаружил бесчисленных членов профсоюзов, которые играли в карты, когда должны были работать на станках, или устраивали перерыв в работе между питьем кофе и ставками у ближайшего букмекера. Некоторые даже отмечались на проходной под двумя или тремя именами, получая зарплату за каждого.
После шести месяцев в "Экспрессе" Кит стал задаваться вопросом, правда ли, что для производства успешной газеты важно только содержание передовой статьи. Может, им с отцом следовало по воскресеньям внимательно изучать рекламные места в "Курьере", а не только первые полосы? И когда они сидели в кабинете старика, критикуя заголовки в "Газетт", может, вместо этого стоило обсудить, не раздут ли штат газеты, не выходят ли расходы журналистов из-под контроля? Ведь в конечном счете, каким бы крупным ни был тираж газеты, главной целью всегда должно быть получение максимальной прибыли на вложенный капитал. Он часто обсуждал эту проблему с Фрэнком Баттерфилдом, который считал, что устоявшаяся практика в типографии уже не поддается изменениям.
Кит часто писал домой и подробно развивал свои теории. Теперь, когда он на собственном опыте столкнулся со многими трудностями, которые испытывал отец, он стал бояться, что профсоюзные методы, ставшие обычным явлением в типографиях на Флит-Стрит, скоро доберутся до Австралии.
В конце своего первого года в "Экспрессе" Кит, вопреки совету Фрэнка Баттерфилда, послал пространную служебную записку в Арлингтонский дом Бивербруку. Он высказал мнение, что штат типографии "Экспресса" раздут в соотношении три к одному, и пока заработная плата является самой крупной статьей расходов, не стоит надеяться, что современная сеть газет сможет приносить прибыль. В будущем кому-то придется приструнить профсоюзы. Бивербрук никак не отреагировал на его отчет.
Ничуть не отчаявшись, Кит продолжал работать в "Экспрессе" и стал проводить в редакции больше времени. Учась в Оксфорде, он даже не подозревал, что можно настолько растянуть свой день. В итоге он еще больше укрепился в своем мнении, что рано или поздно в газетном мире произойдут крупные перемены. Он подготовил подробную докладную записку для отца, которую хотел обсудить с ним по возвращении в Австралию. В ней он четко излагал, какие изменения, по его мнению, нужно внести в "Курьер" и "Газетт", чтобы они удержались на плаву во второй половине двадцатого столетия.
Кит заказывал билеты на рейс до Мельбурна по телефону в кабинете Баттерфилда, когда посыльный вручил ему телеграмму.
ГЛАВА 11
ТАЙМС, 5 июня 1945 года:
КОНТРОЛЬ НАД ГЕРМАНИЕЙ: ВСТРЕЧА СОЮЗНЫХ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИХ
Когда капитан Армстронг впервые оказался в редакции "Дер Телеграф", он был поражен ее убожеством, мрачными и грязными кабинетами, ютившимися в подвале. Его встретил человек, представившийся Арно Шульцем, редактором газеты.
Шульц, ростом около ста шестидесяти сантиметров, с грустными серыми глазами и коротко стриженными волосами, был одет в довоенный костюм-тройку, который явно был сшит, когда он весил килограммов на десять больше. Воротник и манжеты его рубашки истрепались, на нем был тонкий блестящий черный галстук.
Глядя на него сверху вниз, Армстронг улыбнулся.
- У нас с вами есть кое-что общее, - сказал он.
Шульц нервно переминался с ноги на ногу под взглядом этого громадного британского офицера.
- И что же это?
- Мы оба евреи, - ответил Армстронг.
- Никогда бы не подумал, - с искренним удивлением воскликнул Шульц.
Армстронг не смог скрыть удовлетворенную улыбку.
- Давайте проясним с самого начала, - сказал он. - Я буду оказывать вам всяческое содействие, лишь бы "Дер Телеграф" регулярно поступала в киоски. У меня только одна долгосрочная цель: продавать больше, чем "Дер Берлинер".
Шульц с сомнением посмотрел на него.
- Сейчас у них тираж вдвое больше нашего. Так было и до войны. У них станки лучше, рабочих больше, а главное их преимущество - они находятся в американском секторе. Не думаю, что это реалистичная цель, капитан.
- Значит, нам придется все изменить, так? - сказал Армстронг. - С этой минуты считайте меня владельцем и издателем газеты, а работу редактора я предоставлю вам. Для начала, может, расскажете мне, какие у вас проблемы?
- С чего же начать? - Шульц поднял глаза на своего нового хозяина. - Наши печатные станки устарели. Многие детали износились, и заменить их нечем.
- Составьте список всего необходимого, и я прослежу, чтобы вы получили запчасти.
Шульц бросил на него недоверчивый взгляд. Он достал из кармана платок и стал протирать свои очки в гладкой оправе.
- Еще у нас постоянная проблема с электричеством. Только я запускаю станки, как электричество отключается, поэтому как минимум дважды в неделю газета вообще не печатается.
- Я прослежу, чтобы это больше не повторялось, - пообещал Армстронг, даже не представляя, как это сделать. - Что еще?
- Безопасность, - сказал Шульц. - Цензор проверяет каждое слово номера, поэтому статьи выходят на два-три дня позже, а после того, как он пройдется с карандашом по самым интересным местам, там уже и читать-то нечего.
- Хорошо, - кивнул Армстронг. - С этого дня проверять статьи буду я. Вдобавок я поговорю с цензором, так что впредь у вас не будет этих проблем. Это все?
- Нет, капитан. Главная моя проблема возникает, когда электричество не отключают всю неделю.
- Не понимаю, - опешил Армстронг. - В чем тут проблема?
- В таких случаях мне не хватает бумаги.
- Какой у вас сейчас тираж?
- В лучшем случае сто - сто двадцать тысяч экземпляров в день.
- А у "Дер Берлинер"?
- Около четверти миллиона. - Шульц сделал паузу. - Ежедневно.
- Я позабочусь, чтобы вам поставляли достаточно бумаги, и вы могли выпускать четверть миллиона экземпляров в день. Дайте мне время до конца месяца.
Шульц был вежливым человеком, но в этот раз даже не сказал "спасибо", когда капитан Армстронг попрощался и отправился к себе в контору. Несмотря на самоуверенность британского офицера, он просто не мог ему поверить.
Вернувшись в свой кабинет, Армстронг попросил Сэлли напечатать список всего, что требовалось Шульцу. Когда она выполнила его задание, он просмотрел список, потом попросил ее сделать двенадцать копий и организовать встречу всей команды. Час спустя все втиснулись в его кабинет.
Каждому Сэлли вручила список. Армстронг коротко прошелся по каждому пункту и напоследок сказал:
- Мне нужно все, что есть в этом списке, и нужно быстро. Когда каждый пункт будет помечен галочкой, вы все получите трехдневный отпуск. А до тех пор будете работать все дни напролет и в выходные тоже. Всем ясно?
Некоторые кивнули, но никто не произнес ни слова.
Через девять дней в Берлин приехала Шарлотта, и Армстронг отправил Бенсона встречать ее на вокзал.
- Где мой муж? - спросила она, когда ее вещи погрузили в багажник джипа.
- У него важная встреча, и он не может ее отменить, миссис Армстронг. Просил передать, что будет дома поздно вечером.
Когда Дик приехал домой, Шарлотта уже разобрала вещи и приготовила ужин. Не успел он открыть дверь, как она бросилась ему на шею.
- Какое счастье, что ты в Берлине, дорогая, - сказал он. - Прости, что не встретил тебя на вокзале. - Он отпустил ее и заглянул ей в глаза. - Я работаю за шестерых. Надеюсь, ты понимаешь.
- Конечно, понимаю, - ответила Шарлотта. - За ужином расскажешь мне все о своей новой работе.
Они сели за стол, и Дик говорил без остановки, пока они не отправились в постель. На следующее утро он впервые после приезда в Берлин опоздал на работу.
"Тележечникам" капитана Армстронга потребовалось девятнадцать дней, чтобы найти все предметы из списка, а Дику - еще восемь, чтобы раздобыть их, прибегнув к мощной смеси обаяния, угроз и подкупа. Когда в контору принесли запечатанный ящик с шестью новенькими "Ремингтонами" без каких бы то ни было документов, он попросту приказал лейтенанту Уэйкхему закрыть на это глаза.
Если на пути Армстронга возникало препятствие, ему стоило лишь произнести слова "полковник Оакшот" и "Контрольная комиссия", и упирающийся чиновник тотчас подписывал нужный документ в трех экземплярах.
Когда дело дошло до электропитания, Питер Уэйкхем доложил, что каждые двенадцать часов один из четырех секторов города из-за перегрузки приходится отключать как минимум на три часа. Энергосистемой, добавил он, официально командует американский капитан Макс Сэквилл, который заявил, что ему некогда с ним разговаривать.
- Предоставь его мне, - сказал Армстронг.
Но Дик быстро выяснил, что на Сэквилла не действуют ни обаяние, ни угрозы, ни подкуп, отчасти потому, что у американцев всего было в избытке, и они считали себя последней инстанцией. Но еще он выяснил, что у капитана есть одна слабость, которой он дает волю каждый субботний вечер. Дику пришлось несколько часов подряд слушать рассказы о том, как Сэквилл завоевал "Пурпурное сердце" в битве за Анцио, и только потом ему предложили вступить в так называемый клуб любителей покера.
Следующие три недели Дик каждую субботу старательно проигрывал долларов пятьдесят, а в понедельник получал их обратно, записав в производственные расходы. Таким образом он обеспечивал бесперебойное электроснабжение в британском секторе с трех часов дня до полуночи, кроме субботы, когда в типографии "Дер Телеграфа" был выходной.
Все требования Арно Шульца по списку были выполнены в течение двадцати шести дней, и к этому времени "Дер Телеграф" печатала 140 тысяч экземпляров. Лейтенанта Уэйкхема назначили ответственным за распространение, и рано утром газета всегда поступала на улицы. Когда Дик сообщил полковнику Оатшоту данные последнего тиража, тот остался доволен успехами своего протеже и согласился дать всей команде трехдневный отпуск.
Больше всех этому обрадовалась Шарлотта. С тех пор как она приехала в Берлин, Дик редко появлялся дома раньше полуночи, а уходил, когда она еще спала. Но в эту пятницу он приехал днем за рулем взятого напрокат мерседеса, и, погрузив в машину потрепанные чемоданы, они отправились на выходные в Лион к ее семье.
Шарлотту беспокоило, что Дик совершенно не способен отдыхать больше, чем несколько минут подряд, но она была счастлива, что в лионском доме нет телефона. В субботу вечером вся семья отправилась в кино на фильм "Идеальный брак" с Дэвидом Нивеном в главной роли. На следующее утро Дик начал отращивать усы.
Вернувшись в Берлин, капитан Армстронг последовал совету полковника и стал обзаводиться полезными связями во всех секторах города - дело упрощалось, когда люди узнавали, что он руководит газетой, которую ежедневно читают миллион человек (по его данным).
Почти все немцы, с которыми ему доводилось встречаться, думали, судя по его манере поведения, что он имеет звание никак не меньше генерала. Даже если нет, думали все остальные, за его спиной стоят большие шишки. Он старался, чтобы всех штабных офицеров регулярно упоминали в "Дер Телеграф", и после этого его требования редко подвергались сомнению, какими бы возмутительными они ни были. К тому же он пользовался известностью, которую ему давала газета, а поскольку имел возможность писать собственные статьи, вскоре стал знаменитостью в городе безликих военных.