- "Уважаемый сэр Колин, - записывала Банти в своем блокноте под диктовку Таунсенда. - Я получил Ваше письмо от двенадцатого числа сего месяца. Дабы не тратить понапрасну Ваше время, позвольте сразу прояснить - "Газетт" не продается и не будет продаваться никогда. С уважением…"
Таунсенд откинулся на спинку стула и вспомнил, когда последний раз встречался с владельцем "Мессенджера". Как многие несостоявшиеся политики, сэр Колин держался напыщенно и самоуверенно, особенно с молодежью. По его убеждению, детей "следовало видеть, но не слышать". Интересно, думал Таунсенд, сколько времени пройдет, прежде чем он снова услышит или увидит его.
Два дня спустя Таунсенд изучал отчет Харриса, когда в кабинет заглянула Банти и доложила, что звонит сэр Колин Грант. Таунсенд кивнул и снял трубку.
- Кит, мой мальчик! С возвращением, - начал старик. - Только что прочитал твое письмо и подумал, известно ли тебе, что у меня есть устная договоренность с твоей матерью насчет продажи "Газетт"?
- Моя мать сказала вам, сэр Колин, что ей нужно серьезно обдумать ваше предложение. Она не брала на себя никаких устных обязательств, и если кто-то считает иначе…
- Ну-ну, молодой человек, - перебил его сэр Колин. - Я всего лишь поступаю честно. Ведь мы с твоим отцом были близкими друзьями.
- Но моего отца больше нет с нами, сэр Колин, так что впредь вам придется иметь дело со мной. А мы не близкие друзья.
- Ну что ж, раз ты так к этому относишься, пожалуй, нет смысла говорить, что я собирался увеличить предложение до 170 тысяч фунтов.
- Никакого, сэр Колин. Оно все равно меня не интересует.
- Со временем заинтересует, - рявкнул старик, - потому что через полгода я вытесню тебя с улиц, и когда от твоей газеты останутся только жалкие руины, ты с радостью примешь и пятьдесят тысяч. - Сэр Колин немного помолчал. - Не стесняйся, звони, когда передумаешь.
Таунсенд положил трубку и велел Банти немедленно вызвать к нему редактора.
Мисс Бантинг нерешительно стояла в дверях.
- В чем проблема, Банти?
- Только в том, что ваш отец обычно сам спускался в кабинет редактора.
- Неужели? - не сдвинувшись с места, произнес Таунсенд.
- Я передам ему, чтобы он зашел к вам прямо сейчас.
В ожидании редактора Таунсенд просматривал объявления о сдаче квартир на последней полосе. Он пришел к выводу, что поездка в Мельбурн каждые выходные отнимает у него слишком много драгоценного времени. Неизвестно, сколько еще он сможет откладывать разговор с матерью.
Несколько минут спустя в кабинет ворвался Фрэнк Бейли, но Таунсенд не видел выражения его лица - опустив голову, он делал вид, что поглощен чтением последней полосы. Он обвел кружком одно объявление, поднял взгляд на редактора и протянул ему лист бумаги.
- Опубликуйте это письмо от "Джарвиса, Смита и Томаса" на первой полосе завтрашнего номера, Фрэнк. Через час у меня будет готова редакционная заметка слов на триста.
- Но… - попытался возразить Фрэнк.
- Откопайте самую неудачную фотографию сэра Колина Гранта и поместите рядом с письмом.
- Я планировал посвятить завтрашнюю первую полосу процессу Тейлора, - сказал редактор. - Он не виновен, а наша газета славится тем, что борется с несправедливостью.
- Еще наша газета славится тем, что несет убытки, - возразил Таунсенд. - В любом случае процесс Тейлора - это вчерашний день. Можете отдать ему сколько угодно места, но завтра его на первой полосе не будет.
- Что-нибудь еще? - саркастически осведомился Фрэнк.
- Да, - невозмутимо ответил Таунсенд. - Я рассчитываю, что макет первой полосы сегодня вечером будет у меня на столе.
Не произнеся ни слова, Фрэнк в ярости вылетел из кабинета.
- Теперь пригласите ко мне заведующего рекламным отделом, - велел Таунсенд вновь заглянувшей в кабинет Банти.
Он открыл папку, которую с опозданием на день принес Харрис, и уставился на кое-как собранные данные. Эта встреча оказалась короткой, и пока Харрис освобождал свой стол, Таунсенд вызвал заместителя начальника отдела распространения Мэла Картера.
Когда молодой человек вошел, по его лицу было видно, что он ждет приказа очистить свой стол до полудня.
- Садитесь, Мэл, - пригласил Таунсенд. Он заглянул в папку с его личным делом. - Я вижу, вы недавно поступили к нам с трехмесячным испытательным сроком. Хочу, чтобы вы поняли с самого начала - меня интересует только результат. У вас есть девяносто дней начиная с сегодняшнего, чтобы проявить себя в должности заведующего рекламным отделом.
На лице молодого человека появилось выражение удивления, смешанного с облегчением.
- Скажите мне вот что, - приступил к делу Таунсенд, - что бы вы изменили в "Газетт", если бы вам дали такую возможность?
- Последнюю полосу, - не задумываясь, ответил Мел. - Я бы переместил короткие частные объявления на внутреннюю полосу.
- Почему? - спросил Таунсенд. - Эта полоса приносит нам самый большой доход: чуть больше трех тысяч фунтов в день, если не ошибаюсь.
- Понимаю, - сказал Мэл. - Но "Мессенджер" недавно поставил спорт на последнюю полосу и увел от нас еще десять тысяч читателей. Они пришли к заключению, что короткие рекламные объявления можно поместить на любую полосу - когда люди думают, где дать объявление, их гораздо больше интересует тираж, чем расположение. Я готов представить более подробный анализ к шести вечера, если вас это убедит.
- Конечно, убедит, - кивнул Таунсенд. - И если у вас появятся еще какие-то интересные идеи, не раздумывая поделитесь ими со мной. Моя дверь всегда открыта для вас.
Для разнообразия приятно было видеть человека, выходившего из кабинета Таунсенда с улыбкой на лице. Вошла Банти, и он взглянул на часы.
- Вам пора отправляться на обед с начальником отдела распространения "Мессенджера".
- Не знаю, по карману ли мне это, - Таунсенд снова взглянул на часы.
- О да, - сказала она. - Ваш отец всегда считал, что в "Сакстон-Гриле" весьма разумные цены. Дорогим рестораном он считал "Пиллигрини". Там он обедал только с вашей матерью.
- Я не о деньгах беспокоюсь, Банти. Меня волнует, сколько он запросит, если согласится уйти из "Мессенджера" к нам.
Таунсенд выждал неделю, прежде чем вызвал Фрэнка Бейли и сообщил ему, что на последней полосе больше не будет коротких объявлений.
- Но короткие объявления больше семидесяти лет печатаются на последней полосе, - было первой реакцией редактора.
- В таком случае лучшего аргумента для их перемещения и не придумаешь, - заявил Таунсенд.
- Но наши читатели не любят перемен.
- А читатели "Мессенджера" любят? - сказал Таунсенд. - Это одна из многих причин, почему они продают больше экземпляров, чем мы.
- Вы хотите пожертвовать давней традицией ради привлечения нескольких читателей?
- Теперь я вижу, что до вас наконец-то дошло, - не моргнув глазом ответил Таунсенд.
- Но ваша мать уверяла меня, что…
- Моя мать не отвечает за повседневное руководство газетой. Эту обязанность она возложила на меня. - "Только на девяносто дней", подумал он, но не стал об этом говорить.
Редактор глубоко вздохнул и спокойно спросил:
- Вы надеетесь на мою отставку?
- Разумеется, нет, - твердо ответил Таунсенд. - Но я надеюсь, что вы поможете мне управлять газетой, которая приносит прибыль.
Следующий вопрос редактора удивил его:
- Вы можете отложить решение на две недели?
- Почему? - поинтересовался Таунсенд.
- Потому что мой спортивный редактор вернется из отпуска только в конце месяца.
- Спортивный редактор, который берет три недели отпуска в разгар крикетного сезона, вероятно, даже не заметит, если за его столом будет сидеть кто-то другой, - отрезал Таунсенд.
Спортивный редактор подал заявление об уходе в день возвращения из отпуска, лишив Таунсенда удовольствия уволить его лично. Через несколько часов он назначил на его место двадцатипятилетнего спортивного обозревателя.
Узнав об этом, Фрэнк Бейли тут же ворвался к Таунсенду.
- Назначать сотрудников - прерогатива редактора, - начал он, даже не закрыв дверь в кабинет Таунсенда, - а не…
- Уже нет, - не дал ему договорить Кит.
Мужчины молча смотрели друг другу в глаза. Потом Фрэнк сделал еще одну попытку:
- В любом случае он слишком молод для такой ответственной должности.
- Он на три года старше меня, - возразил Таунсенд.
Фрэнк прикусил губу.
- Могу я напомнить, - проговорил он, - когда вы впервые пришли в мой кабинет четыре недели назад, вы уверяли меня - цитирую "Я не собираюсь быть издателем, который вмешивается в редакционные решения"?
Таунсенд поднял глаза и слегка покраснел.
- Простите, Фрэнк, - сказал он. - Я солгал.
Задолго до истечения назначенного ему срока разрыв между тиражами "Мессенджера" и "Газетт" начал сокращаться, и леди Таунсенд забыла и думать о предложении "Мессенджера".
Осмотрев несколько квартир, Кит наконец нашел идеальный, с точки зрения расположения, вариант и через несколько часов подписал договор аренды. Вечером он объяснил матери по телефону, что из-за напряженной работы не сможет приезжать к ней в Турак каждые выходные. Она ничуть не удивилась.
На третьем заседании правления Таунсенд потребовал, чтобы совет директоров назначил его исполнительным директором: ни у кого не должно оставаться сомнений, что он здесь не просто сын своего отца. С незначительным перевесом совет проголосовал против. Когда вечером он позвонил матери и спросил: "Ма, как ты думаешь, почему они так поступили?" - она ответила: "По-видимому, они решили, что человеку, недавно отметившему двадцать третий день рождения, вполне достаточно титула издателя".
Через шесть месяцев после перехода из "Мессенджера" в "Газетт" новый руководитель отдела распространения доложил, что разрыв между двумя газетами сократился до 32 тысяч. Новости привели Таунсенда в восторг, и на следующем заседании правления он сообщил директорам, что пришло время сделать "Мессенджеру" предложение о поглощении. Несколько старых директоров с трудом удержались от смеха, но Таунсенд представил им цифры, разложил перед ними какие-то чертежи, которые называл графами тенденций, и сумел доказать, что банк согласился его финансировать.
Убедив большинство своих коллег, Таунсенд продиктовал письмо сэру Колину, в котором предлагал купить "Мессенджер" за 750 тысяч фунтов. Официального ответа на свое предложение Таунсенд не получил, но его юристы доложили, что сэр Колин созвал чрезвычайное заседание правления, которое состоится на следующий день.
Свет на административном этаже редакции "Мессенджера" горел до позднего вечера. Таунсенда не пропустили в здание, и он ходил взад и вперед по тротуару в ожидании решения правления. Через два часа он забежал в кафе на соседней улице и съел гамбургер, а когда вернулся на свой пост, огни на верхнем этаже все еще горели. Если бы мимо проходил полицейский, его могли бы арестовать за подозрительное праздношатание.
Наконец во втором часу ночи свет погас, и из дверей здания стали выходить директора "Мессенджера". Таунсенд с надеждой заглядывал каждому в глаза, но все они прошествовали мимо, не удостоив его даже взглядом.
Таунсенд дождался, пока в здании не осталось никого, кроме уборщиц. Тогда он неторопливо побрел в редакцию "Газетт", зашел в типографию и стал наблюдать, как утренний выпуск выходит из-под пресса. Он знал, что этой ночью не сможет уснуть, поэтому сел в фургон и вместе с рабочими развозил утренний номер по городу. Всякий раз он следил, чтобы на стойках "Газетт" ставили над "Мессенджером".
Два дня спустя Банти вложила письмо в папку "Срочное":
"Уважаемый мистер Таунсенд!
Я получил Ваше письмо от двадцать шестого числа сего месяца. Дабы не тратить понапрасну время, позвольте сразу прояснить - "Мессенджер" не продается и не будет продаваться никогда.
С уважением, Колин Грант".
Таунсенд улыбнулся и бросил письмо в мусорную корзину.
Следующие несколько месяцев вся редакция "Газетт" работала день и ночь, яростно наступая на противника. Таунсенд неустанно твердил своей команде, что любой из них может потерять работу - даже редактор. Многие увольнялись, не выдержав столь напряженного ритма, не поспевая за переменами в "Газетт", но еще больше работников переходили к нему из "Мессенджера", сообразив, что намечается "смертельная схватка" - эту фразу Таунсенд повторял на каждом ежемесячном собрании персонала.
Через год после возвращения Таунсенда из Англии тиражи двух газет практически сравнялись, и он решил, что пришло время еще раз позвонить председателю "Мессенджера".
Услышав в трубке голос сэра Колина, Таунсенд не стал тратить время на любезности и сразу сделал дебютный гамбит:
- Если семьсот пятьдесят тысяч фунтов мало, какова, по-вашему, реальная стоимость газеты?
- Гораздо больше, чем вы можете себе позволить, молодой человек. В любом случае, - добавил он, - я уже говорил, "Мессенджер" не продается.
- Ну что ж, вернемся к этому разговору месяцев через шесть, - сказал Таунсенд.
- Никогда! - закричал сэр Колин.
- В таком случае я просто вытесню вас с улиц, - заявил Таунсенд. - И когда от вашей газеты останутся только жалкие руины, вы с радостью примете и пятьдесят тысяч. - Он немного помолчал. - Не стесняйтесь, звоните, когда передумаете.
На этот раз трубку швырнул сэр Колин.
В тот день, когда "Газетт" впервые продала больше экземпляров, чем "Мессенджер", Таунсенд устроил праздничную вечеринку на четвертом этаже. Он объявил об этом радостном событии в крупном заголовке на всю первую полосу, под которым поместил снимок сэра Колина, сделанный год назад на похоронах его жены. С каждым месяцем разрыв между газетами увеличивался, и Таунсенд не упускал возможности сообщить своим читателям новые цифры тиража. Он не удивился, когда ему позвонил сэр Колин и предложил встретиться.
Переговоры шли несколько недель, и в конце концов они заключили соглашение о слиянии двух газет, но только после того, как Таунсенд выбил себе две уступки, которые и были его единственной истинной целью - газета будет печататься в его типографии и называться "Газетт-Мессенджер".
На первом заседании нового правления сэра Колина назначили председателем, а Таунсенда - исполнительным директором.
Через шесть месяцев слово "Мессенджер" исчезло из названия газеты, и все крупные решения принимались, не спрашивая - даже для видимости - мнения правления или председателя. Мало кого потрясло известие о том, что сэр Колин подал в отставку, и никто не удивился, что Таунсенд ее принял.
Когда мать спросила, что заставило сэра Колина уйти в отставку, Таунсенд ответил, что он ушел по взаимной договоренности. Решил, что настало время уступить место более молодому человеку. Слова сына не убедили леди Таунсенд.
ТРЕТИЙ ВЫПУСК
БЫЛО БЫ ЖЕЛАНИЕ
ГЛАВА 13
ДЕР ТЕЛЕГРАФ, 31 августа 1947 года:
В БЕРЛИНЕ ПО-ПРЕЖНЕМУ НЕ ХВАТАЕТ ПРОДОВОЛЬСТВИЯ
- Если Лаубер написал завещание, я должен его заполучить.
- Почему это так важно? - спросила Сэлли.
- Потому что мне нужно знать, кто наследует акции "Дер Телеграф".
- Думаю, его жена.
- Нет, скорее всего, Арно Шульц. И в этом случае я напрасно теряю время - чем быстрее мы выясним, тем лучше.
- Но я не знаю, с чего начать.
- Попробуй обратиться в министерство внутренних дел. Раз тело Лаубера отправили в Германию, значит, теперь за него отвечает министерство.
На лице Сэлли было написано сомнение.
- Задействуй все наши связи, всех, кто хоть чем-то нам обязан, - сказал Армстронг, - обещай все, что угодно взамен, но найди мне это завещание. - Он повернулся к дверям. - Ладно, я - на встречу с Халлетом.
Армстронг вышел, и Бенсон отвез его в офицерскую столовую британского сектора. Он сел на высокий стул в углу бара и заказал виски, каждые несколько минут бросая взгляд на часы.
Напольные часы в холле пробили шесть тридцать, и пару минут спустя в зал вошел Стивен Халлет. Завидев Армстронга, он широко улыбнулся и подсел к нему.
- Дик. Огромное спасибо за ящик "Мутон-Ротшильда" 29-го года. Потрясающее вино. Должен признаться, я пытаюсь растянуть его до демобилизации.
Армстронг улыбнулся.
- Значит, надо организовать регулярные поставки. Поужинаем вместе? Может, поймем, почему все так восхищаются "Шато Бешевель" 33-го года.
Капитан Халлет впервые попробовал "Бешевель", запивая им пережаренное мясо, а Армстронг тем временем выяснил все, что нужно, о доказательстве подлинности завещания и о том, почему акции Лаубера автоматически переходят к его жене как к ближайшему родственнику, если завещание не будет найдено.
- А если она тоже умерла? - спросил Армстронг, когда официант выдернул пробку из второй бутылки.
- Если она умерла или пропала без вести, - Халлет сделал глоток из вновь наполненного бокала, на его губах играла улыбка, - первоначальный собственник должен подождать пять лет. После этого он сможет заявить свое право на акции.
Армстронг не мог делать записи, поэтому он повторял вопросы по нескольку раз, чтобы все основные сведения отложились в памяти. Халлету, похоже, было на это наплевать. Он явно догадывался, что затевает Армстронг, но не задавал вопросов, пока ему подливали вино. Разобравшись в юридических аспектах ситуации, Армстронг под предлогом, что обещал жене не задерживаться, оставил юриста наедине с наполовину полной бутылкой.
Выйдя из офицерской столовой, Армстронг и не подумал возвращаться домой. Ему не хотелось снова весь вечер объяснять Шарлотте, почему его демобилизационные документы так долго оформляют, в то время как многие их друзья уже вернулись на родину. Он приказал уставшему Бенсону отвезти его в американский сектор.
Сначала он навестил Макса Сэквилла и два часа играл с ним в покер. Армстронг проиграл двадцать долларов, но зато получил полезную информацию о передвижении американских войск, которая, как он знал, заинтересует полковника Оакшота.
Он расстался с Максом, когда проиграл достаточно для того, чтобы его пригласили снова. Потом перешел на другую сторону улицы и направился по аллее в сторону своего любимого бара в американском секторе. Там он присоединился к группе офицеров, отмечавших скорое возвращение в Штаты. После нескольких стаканов виски он вышел из бара, пополнив свой запас информации. Но он с радостью отдал бы все, что узнал, за то, чтобы хоть одним глазком взглянуть на завещание Лаубера. Он не заметил непьющего человека в гражданской одежде, который встал и вышел на улицу следом за ним.
Армстронг направлялся к своему джипу, как вдруг чей-то голос сзади окликнул его:
- Любжи.