В детстве, когда Гриша впервые узнал о бесконечности Вселенной, то долго пытался представить себе, как выглядит эта бесконечность, а когда не смог, то испытал культурный шок. Не меньший шок он испытал и теперь, когда узнал от Василия, что и Высота – это всего лишь малая часть одного из нижних уровней практически бесконечной психосферы. Адепты делили ее на шесть-семь уровней, кому как больше нравилось. Все уровни с шестого по четвертый, по словам Василия, имели много общего с миром физическим, и жизнь там почти ничем не отличалась от земной. Но уже при подъеме к третьему уровню сущность психосферы довольно сильно менялась.
Подкупала Гришу и сугубо материалистическая теория этого мира, которой придерживались многие Адепты. Психосфера или астральный мир, как иногда называли ее некоторые Адепты, согласно этой теории, состояла из особой материи, которая являлась одновременно энергией в мире физическом. И эта астральная материя, по их мнению, была схожа по многим свойствам с материей физического мира. Она тоже имела атомарную структуру, то есть состояла из элементарных частиц, и также испытывала на себе различные взаимодействия: сильные, слабые, электромагнитные, гравитационные. Материя психосферы имела и разную плотность. На низших уровнях ее плотность была наивысшей, а по мере подъема к высшим уровням плотность сильно снижалась.
Когда Василий научил Гришу создавать фантомы, которые вводили в заблуждение автоматику боевой машины, они стали встречаться еще чаще. И всегда в разных местах. Это были и подвалы, и тесные питерские котельные, и продуваемые всеми ветрами чердаки, где они по-хозяйски рассаживались на прелых матрасах посреди мебельного хлама и птичьего помета. Но Гриша окружающую обстановку не замечал. Он жадно впитывал новые знания. И пытался вникнуть даже в самые сложные понятия.
– Зачем тебе вся эта космологическая муть? – удивлялся порой Василий.
– Как зачем? – в свою очередь удивлялся Беляков. – Интересно ведь. А разве нет?
Василий вздыхал, пожимал плечами, но продолжал терпеливо разъяснять Белякову многочисленные теории психосферного пространства-времени. Рассказывал и об астральной поляризации, и о положительных и отрицательных Астральных Лучах, чье уравновешенное движение навстречу друг другу Адепты называли Астральным Светом, и о теории Астрального Вихря, согласно которой психосфера не была статичной, а постоянно вращалась с такой огромной скоростью, которую невозможно было охватить даже воображением. Рассказывал о коренных обитателях психосферы – астросомах, в которых астральная материя конденсировалась по тем же законам, по которым в воздухе, насыщенном электричеством, происходило образование шаровых молний. Самое любопытное, что в астросоме процесс привлечения и выделения молекул не прекращался никогда. И если между молекулами астросома и той областью психосферы, где он оказывался, разница потенциалов была слишком велика, то астросом мог получить пробои в оболочке и раствориться в окружающей его материи.
Именно поэтому, как говорил Василий, обитатели психосферы перемещались в пространстве в пределах исключительно своей полярности. Все уровни психосферы, как оказалось, были довольно густо нашпигованы разнообразными обитателями. Вначале Беляков пытался их как-то классифицировать, но когда понял, что количество астросомов не поддается никакому учету, бросил это пустое дело. Так что классификация получилась у него довольно условной. Всех обитателей этого мира Гриша попросту разделил на три больших группы. К первой отнес всех людей, как живых, так и не живых. Живыми по психосфере могли путешествовать не только различные Адепты, Колдуны, Маги или те, кто мог воспользоваться специальным оборудованием для перемещений. На нижних уровнях хватало и вполне обычных спящих, даже не осознающих, где они на самом деле находятся. Астральные тела покойников, по разным причинам надолго застрявших в астральном мире, Гриша тоже отнес к первой группе. Сюда же он записал многочисленные агонизирующие останки астральных тел, покинутые их владельцами, поскольку они еще могли создать иллюзию жизни и даже совершали простейшие действия, если им удавалось зацепиться за разум медиумов.
Вторую группу составляли те обитатели психосферы, которые не относились к людям, но имели все же естественное происхождение. Это были астральные тела различных животных, существующие очень непродолжительное время, а так же особая субстанция, которую Василий именовал почему-то "первоначальной эссенцией". Разобраться в ее природе и в особенностях ее поведения Беляков так и не смог, как ни пытался. Но самой многочисленной была все же третья группа – всевозможная нежить. То есть, обитатели психосферы, порожденные мыслями и желаниями людей. Поскольку таких астросомов очень много, и все они так же разнообразны, как и человеческие мысли и желания, то Белякову пришлось разделить третью группу еще на две категории. Первая – это астросомы, созданные человеком бессознательно. Вторая – существа, созданные намеренно и с определенной целью.
Конечно, у большинства людей все желания подспудны и не очень выражены, поэтому и существа, которых они производили, могли существовать непродолжительное время – от нескольких минут до нескольких часов. Но когда одна и та же мысль повторяется часто или желание человеком овладевает максимально сильное, то и искусственное существо, созданное таким желанием, может прожить намного дольше – пару дней как минимум. К сожалению, наиболее сильные эмоции и желания редко несут в себе положительный заряд, то и нежить чаще всего получается опасной. И чем дольше эта нежить существует, тем сильней она становится. А когда она уже может обойтись без своего создателя, то становится опасной втройне.
Впрочем, как Беляков узнал позже, в психосфере хватало опасностей и кроме нежити. Запросто можно было получить, например, критическую пробоину в оболочке, если оказаться даже ненадолго в зоне другой полярности. Печально могла закончиться для новичка встреча с вампиром. Ничего хорошего не сулило даже простое столкновение с пустыми скорлупами покинутых астральных тел, которые бесцельно дрейфуют по всем направлениям Астральных Лучей. И если Гришина высотная проекция до сих пор не получила ни одного серьезного повреждения, то лишь оттого, что находилась под защитой психополя, поддерживаемого генератором его высотной машины…
* * *
– Офигеть! – восторженно выдохнул Василий, глядя длинный ряд крыш, утопающих в серой дымке.
Беляков посмотрел в ту же сторону, пожал плечами и с раздражением стянул мокрую от пота рубашку.
– Как-то здесь жарко!
– Не плачь, сейчас нас ветерком обдует. – Василий спустился ниже, сел и с видимым удовольствием перекинул ноги через водосток. – Сегодня свежий ветерок – с залива. Давай, давай, двигай ко мне. Не упади только. Насмерть не расшибешься, конечно, но с непривычки будет больно.
Гриша нехотя пристроился рядом, стараясь не смотреть вниз.
– Для меня новости есть? – поинтересовался он.
Василий кивнул.
– Хорошие?
– Так сразу и не скажешь. Шла Саша по шоссе и сосала сушку… С твоим Генсеком вообще сплошные загадки… В смысле, извини, с нашим Генсеком…
Василию Гриша единственному рассказал о своих встречах на Высоте с главой государства. Во-первых, хотелось хоть с кем-то поделиться. Во-вторых, Василий, с его способностями, мог оказать вполне реальную помощь. Грише никак не давала покоя мысль о том, что Генсек все еще жив…
– Не тяни, – поторопил Гриша.
– Среди живых, во всяком случае, я его не нашел… – Василий опять замолчал, ковыряя острой палочкой ржавую жесть водостока.
– Точно?
– Несколько раз перепроверил. Даже в таких местах искал, где и Макаренко своих телят не пас.
– Значит, умер… – Беляков огорченно вздохнул.
– Среди мертвых я тоже искал. Но и там нашего Ильича нет.
– Не понял, – растерялся Гриша.
– А что тут непонятного? Нет его. Ни среди живых, ни среди мертвых. Даже если он так быстро смог бы подняться на первый уровень, чего не может быть по определению, то скорлупа все равно должна остаться. У других, понимаешь, пустые скорлупы годами болтаются, а тут вообще ничего. Никаких следов. Ни на одном уровне.
– Ничего не понимаю, – огорчился Беляков. – А попроще говорить можешь?
– Да я бы рад, но и сам ничего не понимаю. Корабли лавировали, лавировали, да не вылавировали…
Гриша посмотрел на далекие кварталы в стороне залива и поежился. Ветерок стал уже слишком свежим. Пришлось опять натянуть на себя рубашку. Благо она успела просохнуть…
– А ну-ка, фулиганье, быстро слазьте! – долетел снизу отчаянный крик.
– Кто это там у нас буянит? – Василий поболтал ногами в воздухе и протер очки краем растянутой футболки. – Ну вот, так и знал. Марьванна. Собственной персоной. Идейный борец за свободу всех индейцев и лично товарища Леонарда Пелтиера.
Гриша осторожно посмотрел вниз и увидел женщину, которая полчаса назад выносила ведро с мусором. Теперь она стояла под глухой стеной, задрав голову вверх, щурилась от солнца и грозила им своим микроскопическим кулачком.
– Вот только посмейте мне там нафулюганить, так я милицию вызову! – продолжала бушевать Марьванна. – Привадились! Тюрьма по вам плачет, проклятущие!
– А вот обзываться нехорошо, – прокомментировал Василий. – Ты не думай, Гриша, она тоже была когда-то интеллигентным человеком. И даже детей учила в школе добру и справедливости. А теперь, как видишь, стала бросаться на людей без всякого повода. Мы ведь никому не мешаем, так зачем же она кричит на весь двор? Как думаешь, не отстанет?
– Не отстанет. Придется переползать на соседнюю крышу.
– Оттуда вид не такой интересный, – грустно сказал Василий. – Но ты прав, мой бледнолицый брат, Марьванна нам не оставила выбора. Эта гордая женщина не успокоится, пока не увидит наши прокопченные черепа нанизанными на кол…
Они перелезли через высокий выступ брандмауэра, отошли подальше от края и растянулись на горячих листах волнистого шифера. Василий снял очки и сунул их в карман штанов.
– Эх, люблю, когда жарко, – сказал он, лениво жмурясь на солнце. – Жаль, что в Питере такая погода бывает не часто.
– Да, – согласился Беляков. – А как там вообще, в Питере? Давненько я в Питере не бывал…
– В Питере-то? По-разному в Питере… – Василий поморщился. – Всю прошлую неделю было холодно. А позапрошлую – очень холодно. А прямо сейчас за моим окном висит какая-то белая муть…
– Так ты можешь прямо сейчас в свое окно посмотреть?
– Отчего не могу? Я как глаза закрываю, так сразу свою комнату и вижу. Слева у меня кресло стоит, в углу – диван. На нем я сейчас лежу. А напротив – окно с занавеской. Для меня в астрал выйти – это, понимаешь, как подремать после обеда.
– Ты и тело свое можешь чувствовать? – не поверил Беляков.
– Конечно. Встать не смогу, будет тяжело, но пальцами рук, если напрягусь, пошевелю. Вот, сейчас я большим пальцем пошевелил. А что?
Гриша представил как он лежит сейчас в коконе высотного костюма, плотно утрамбованный в кресло управления боевой машины, которая, в свою очередь, замурована в железобетонной ячейке Пилотажной зоны на глубине примерно тридцати трех метров, над головой у него железобетонный купол, а еще выше – очень много земли пополам с железобетоном, и стало ему как-то грустно…
– Заснул что ли? – Василий толкнул его в бок и подпер голову рукой.
– А я могу стать Адептом? – неожиданно для себя спросил Гриша.
– Плевое дело, мой бледнолицый брат. Найти себе учителя, пройди Обучение, потом выдержи обряд Посвящения…
– А у меня точно получится?
– Шли сорок мышей, несли сорок грошей, две мыши поплоше несли по два гроша… – Василий рассмеялся. – Не знаю. Чес-сс слово, не знаю. Кому-то с рождения такие дела легко удаются, а кому-то и целой жизни для подготовки к Посвящению не хватает.
– Но попробовать-то я могу?
– Приезжай ко мне в гости и попробуешь. Сам же говорил, что по Питеру соскучился…
Судя по солнцу, время приближалось к полудню. Шифер стал в отдельных местах горячим как сковорода. Время функционирования Гришиного фантома заканчивалось. Скоро его начнет "плющить".
– Так и не научился дуриков лепить? – лениво поинтересовался Василий, словно прочел Гришины мысли. – Ну, тогда поторопись. Если что, звони, пиши. И спускайся осторожно. Крысе в лапы не угоди. Если покусает, то придется уколы от бешенства ставить…
Но Марьванна на Гришино счастье куда-то запропастилась. Повезло ему и на остановке. Буквально сразу подъехал полупустой трамвай. Гриша выбрал уютное место в конце вагона, где меньше всего сквозило, и угрюмо уставился в большое окно. Разморенные непривычным зноем горожане передвигались по улицам с опаской, короткими перебежками от тени к тени, и выстраивались в длинные очереди у автоматов с газированной водой. Трамвай звякал на рельсовых стыках. А Гришины мысли в это время потерянно бродили по закоулкам сознания.
О самом главном он у Василия опять забыл спросить. Выбила из колеи история с Генсеком. Даже Василию, похоже, она пришлась не по душе. А Грише тем более. Ему теперь и сама Высоте не казалась такой привлекательной, как раньше. Как ни странно, но чем больше Гриша узнавал о Высоте, тем меньше ее понимал. Если раньше Беляков твердо знал, что он здесь как минимум Царь Горы, потом понизил себя в статусе до простого адмирала, то теперь окончательно запутался. Кто он на самом-то деле?..
Не добавила оптимизма и неожиданная встреча с Гольдбергом. Тот нервно прохаживался по коридору общежития и бормотал под нос что-то неразборчивое.
– Не меня ждете, мистер Гольдберг? – окликнул его Беляков.
– О, Гриша! – Лицо Гольдберга осветилось добродушием, но во взгляде промелькнула искорка раздражения. – Я действительно вас жду. Уезжаю к себе в Чикаго. Зашел попрощаться…
Гриша развел руками, как бы в оправдание за свое короткое отсутствие, а сам старательно прислушивался к звукам из-за фанерной двери. Очень хотелось думать, что к приходу Гольдберга фантом уже "сплющился" и не откликнулся на стук в дверь.
– В магазине были? – с участием поинтересовался Гольдберг, внимательно разглядывая Гришины пыльные ботинки.
Беляков автоматически кивнул. И только потом сообразил, что держит в руке авоську с нарезным батоном, консервированной килькой в томате и трехлитровой банкой кваса. И когда успел все это купить?
– Закончилась, Гриша, моя стажировка в СССР, – заохал Гольдберг. – Вы даже себе не представляете, Гриша, как я буду скучать по СССР в этом забитом машинами Чикаго. И по вам, Гриша, буду скучать, и по городу Ленинграду…
Не замолкая ни на секунду, Гольдберг пробежался взглядом по углам и скромно присел на самый краешек кровати.
– Вы что-то ищете? – перебил его Гриша.
Гольдберг осекся и посмотрел на Белякова честными и очень грустными глазами. И была в этих глазах, помимо удивления, вся мировая скорбь.
– Вы, Гриша, меня опять в чем-то подозреваете? Нет, и не пытайтесь убедить меня в обратном, хотя вы еще будете потом вспоминать еврея Гольдберга, который был с вами всегда и во всем честен, я вас уверяю.
Гриша вздохнул.
– Я думал, что наши с вами общие дела завершились три месяца назад.
– Я тоже так думал, Гриша. Но как я мог не зайти к вам перед отъездом? Уж так я к вам привязался, Гриша, за это время, так привязался…
Американец вскочил с кровати и энергично прошелся по комнате. От него пахло приятным и, судя по всему, очень дорогим одеколоном, к которому примешивался едва уловимый запах виски. Гольдберг заметно нервничал. Раньше за ним такого не наблюдалось. И Грише стало даже интересно.
– Ищите быстрей, – поторопил он, – времени мало. Мне скоро возвращаться.
– Видите ли, Гриша, – начал Гольдберг. – Только не перебивайте меня, молодой человек. У меня тоже мало времени, но я не могу оставить без внимания один, как говорится, щекотливый момент… У нас есть сведения, что вы последним видели известное нам обоим лицо…
– Последний раз с известным вам лицом мы встречались, когда я передавал очередное сверхсекретное послание от другого известного вам лица. Говорю вам со всей комсомольской прямотой, у меня нет никаких оснований считать, что я был последним, кто его видел. А теперь, будьте так любезны, мистер Гольдберг, покиньте мою комнату.
– Зачем так спешите, Гриша, я вас умоляю. Подумайте хорошенько. Вспомните тот день. Это и в ваших интересах тоже. Вы просто не понимаете, во что ввязались. Давайте будем откровенны. Вы должны были передать нам пакет, но по какой-то причине забыли это сделать.
– Все, что мне давали, я без всякой задержки вручал вам лично в руки. Тайна – есть тайна. Я же понимаю специфику. И не надо морочить мне голову, Боб.
Гольдберг поморщился.
– Вы не понимаете, Гриша…
– Я действительно не понимаю. Так и передайте своему начальству. Ищите свои потери в другом месте…
В общем-то, Беляков даже не особо кривил душой. Пакета у него действительно не было. После истории с таинственными бойцами и чудесным спасением в тихом осеннем парке, Гриша стал осторожнее. Он, конечно, сразу догадался, что интерес к нему может быть вызван только одной вещью – пакетом, который оставил Генсек. Этот пакет Гриша в тот же день завернул в старую газету и сунул в щель между стеной и фановой трубой в женском туалете на третьем этаже. Потом выбрал время и благополучно закопал его в безлюдном месте старого парке. Прямо под неработающим фонтаном. Упаковочный материал мог довольно длительное время храниться в земле, поэтому Гриша особо не церемонился. Просто выкопал ямку, положил туда ценный груз, забросал сверху землей и замаскировал сухими листьями. А чтобы как-то пометить место хранения, нацарапал на сухой чаше фонтана первые две цифры, которые пришли ему на ум, – 6 и 9. О том, что вместе они символизируют мандалу, Гриша тогда не догадывался. Как не догадывался и о сложностях, с которыми столкнется, когда спустя много лет станет разыскивать и этот фонтан, и этот парк…
Американец побарабанил пальцами по столу, сухо попрощался и уже в дверях бросил:
– Надеюсь, Гриша, когда вы узнаете хоть что-то, то немедленно сообщите. Вам достаточно будет подумать обо мне, Гриша, а я вас сам найду…
Беляков выждал, пока Гольдберг спустится по лестнице, и занял выгодную тактическую позицию у окна, где хорошо просматривался выход из общежития. И хотя Гольдберг на улице опять не появился, Белякова в этот момент больше беспокоило другое. Его занимал смысл прощальной фразы. Что значит: "вам достаточно будет подумать обо мне"? В растерянности Гриша спустился на вахту, попросил телефон и наугад накрутил несколько цифр. Сами цифры не имел ровно никакого значения. Главное, чтобы их сумма равнялась семнадцати.
– Алло, – произнесла трубка голосом Василия.
– Это я… – Гриша покосился на девушку, которая сидела вместо коменданта. – Я только что разговаривал с одним человеком. Его зовут Боб Гольдберг. Ты его знаешь?
– Так сразу и не смогу сказать. Нужно память освежить.
– У меня осталось в запасе только пятнадцать минут.
– Я попробую…
Но ответного звонка Беляков так и не дождался. Через пять минут он вернулся назад к телефону и набрал Василия сам.
– Ничего не понимаю, – признался Василий. – У тебя что, все друзья такие? Как, говоришь, его зовут?
– Боб, – медленно произнес Гриша. – Роберт Гольдберг.