– Поздравляю. Такого парня тоже никто не помнит – ни живые, ни мертвые.
Гриша нажал на рычаг и натянуто улыбнулся девушке, которая делала вид, что совсем не интересуется чужими телефонными разговорами.
Белякову стало страшно. Сначала Генсек. А теперь вот Гольдберг. Такие совпадения случаются очень редко. Если вообще случаются…
Мертвый сезон. Весна. 2017
Ботинки хваленого итальянского производителя, склеенные на безымянной фабрике в жаркой Бразилии, испытание суровыми условиями русской зимы явно не выдержали. От перепадов температур и географических широт почти сразу заглючила высокотехнологичная мембранная подошва. Сначала перестала "дышать", как обещала многочисленная реклама, а потом еще и стала жадно всасывать воду из всех встречных луж, производя при этом звуки, напоминающие хрюканье молочного поросенка, потерявшего сосок свиноматки. И это раздражало Вадима даже сильнее, чем отчаянная сырость и порывистый мартовский ветер Санкт-Петербурга.
Вместе с вечерними сумерками незаметно подкрался и холод. Вадим вспомнил, что не прихватил с собой шапку, резко прибавил шагу и еще раз сверил направление движения с бумажкой, которую держал под рукой, в заднем кармане джинсов. Он хотел появиться без предупреждения. В неожиданности есть свои преимущества. Если позвонить заранее по телефону, сказать, что собираешься нанести визит, то обязательно нарвешься на невнятное бормотание: ой, я сегодня очень занят, приходите завтра, молодой человек. А лучше когда-нибудь на днях. И не отказали, вроде. Но и не пригласили…
Из нужного Вадиму подъезда вышла женщина с ребенком. Он быстро рванул в приоткрывшийся проход. Не дожидаясь лифта, поднялся на четвертый этаж. Замер у стандартной железной двери со стандартным китайским замком, поморщившись от всепроникающего запаха кошек, и коротко нажал на кнопку звонка. Потом выждал минуту и нажал еще несколько раз. Уже более решительно.
Дверь приоткрылась. В темном проеме, перечеркнутом толстой стальной цепочкой, мелькнула сначала лохматая голова, а потом блеснул внимательный глаз.
– Что нужно? – равнодушно поинтересовался обладатель глаза. – Я ничего не заказывал и ничего у вас покупать не буду.
– Извините, а можно мне для начала войти? – спросил Вадим. – У меня к вам серьезный разговор.
– Какой еще разговор? Вы кто?
– Видите ли, разговор конфиденциальный. Я не торговый агент. И мне бы не хотелось говорить с вами через дверь. Моя фамилия Беляков. Вадим Григорьевич Беляков. Вам ни о чем не говорит эта фамилия? Мне нужен Василий Александрович. Это вы?
– Уходите, нет здесь такого!
Дверь захлопнулась. На взгляд Вадима, подозрительно быстро. Все это позволяло предположить, что с искомым Василием Александрович он и разговаривал только что. И Василий Александрович был чем-то напуган. Или расстроен. Но Вадим учитывал эти варианты, поэтому ничуть не удивился. Человек с той стороны двери, кем бы он ни был, явно заинтересовался нежданным гостем. Некоторое время он будет следить за Вадимом через глазок, а потом любопытство пересилит осторожность. И дверь опять откроется. Вадиму остается только терпеливо ждать. А на такой случай у него были с собой наушники и карта памяти с кучей пиратских аудиокниг…
Когда замок щелкнул снова, Вадим непроизвольно взглянул на часы. Прошло всего пятнадцать минут. Не так уж плохо.
– Что вам нужно, молодой человек? – В этот раз хозяин квартиры не воспользовался цепочкой и распахнул дверь широко. – Если другого способа избавиться от вас у меня нет, то проходите. Я вас слушаю. – Я много времени не отниму, – торопливо сообщил Вадим и переступил порог.
– Раздевайтесь. Тапочки в углу, – ворчливо предупредил хозяин. Был он не настолько стар, сколько потерт временем. Сутулая спина, сморщенное лицо, волосы, давно не видевшие парикмахера, шаркающая походка. Только взгляд, пожалуй, не соответствовал внешнему облику. Взгляд у старика был для его возраста слишком живым…
Вадим пристроился на краешке потертого дивана и старался смотреть только на хозяина, который устроился в кресле. Но все равно успел непроизвольно просканировать взглядом единственную комнату. И сразу отметил чистоту. Не демонстративную, а повседневную, рядовую. Все вещи стояли на своих местах: диван, шкаф, одно кресло, рабочий стол. Ничего лишнего. На стенах недорогие, но новые обои в неширокую и неяркую полоску. И всюду книги. На полу, на стульях, на столе. Стопки неаккуратные. Видно, что к книгам в этом доме часто обращаются…
– Моя фамилия Беляков, – напомнил Вадим, прерывая затянувшееся молчание.
– Я пока хорошо слышу, спасибо. И память меня еще тоже не подводит. Стоял поп на копне, колпак на попе, копна под попом, поп под колпаком…
– Василий Александрович – это вы?
– Допустим. А зачем он вам сдался?
– Он был другом моего отца, – ответил Вадим, сделав ударение на слове "был".
– И это дает вам право тревожить старика, буквально врываться в его квартиру? Вас что, отец послал старые долги собирать?
– Нет, о долгах речь не идет. – Вадим смутился. – Деньги меня не интересуют. Просто, понимаете, мой отец умер. И я хочу написать о нем книгу. На основе рассказов его друзей. Поэтому и приехал в Санкт-Петербург. Друзей у него, на самом деле, не очень много. И мне обязательно нужно поговорить с каждым. Тем более с Василием Александровичем…
Старик, который до того сидел нахохлившись, как пингвин, неожиданно резко откинулся на спинку кресла и задорно расхохотался. Вадим растерялся.
– Я сказал что-то смешное?
– Нет, нет, – заверил его старик. – Не принимайте на свой счет. Я старый анекдот вспомнил. Очень старый и очень неприличный…
Потом помолчал и добавил уже грустно:
– Не помню я вашего отца, мил человек. Может, когда-то мы с ним действительно встречались. Может, даже дружили. Спорить не стану. Только стар я уже, как видите. И память на фамилии у меня плохая. Беляков, Шмеляков, Кошельков – нет никакой разницы. Кем был ваш отец, и где мы с ним могли пересечься – даже не представляю. И с чего вы вообще решили, что я его знал?
– Мне доподлинно известно, что вы были друзьями, – настаивал Вадим.
– Доподлинно? – удивился старик. – Это он сам вам сказал?
Вадим смутился. Однозначного ответа на этот вопрос у него не было. Говорить неправду он не хотел. А сказать правду не мог. Старик мог посчитать его сумасшедшим. Ну а что еще можно подумать о человеке, который примчался из Барселоны после того, как ему приснился отец, попросивший во сне разыскать своего старого друга? Расскажи Вадиму такую историю кто-то другой, он бы тоже не поверил. Но именно так все и произошло. Причем, отец не только попросил Вадима посетить Питер, но еще и продиктовал домашний адрес своего товарища, его имя-отчество и даже телефон. И объяснил, как лучше к нему добираться. Странный был сон. Очень реальный. И проснулся Вадим с полным ощущением, словно он действительно разговаривал с отцом. Что можно сказать на это? Так не бывает. Но совпало все: имя, квартира, дом. Именно так Вадим и видел во сне этот дом в центральной части Питера с недавно отремонтированным фасадом, проходным двором, гламурными магазинами на первом этаже и обвалившейся штукатуркой в подъездах…
– Откуда вы приехали, молодой человек? – поинтересовался старик.
– Из Барселоны, – не стал скрывать Вадим.
– Издалека, да… – Старик пошлепал губами и сочувственно покачал головой. – Но помочь ничем не смогу…
– Не страшно. Я к вам только попутно заскочил, – соврал Вадим. – В Санкт-Петербурге проходит международный конгресс по глобальной урбанистической концепции в современной градостроительной политике.
– Вы, значит, архитектор?
– Скорее, культуролог…
В принципе, Вадим не соврал. То есть частично сказал правду. В конференц-зале отеля "Достоевский", где он остановился, действительно проходил международный конгресс. С утра там начались пленарные доклады. А среди аккредитованных участников конгресса действительно есть некий Вадис Костакис – уже далеко не бездельник, а честный гражданин Испании, официальный муж Мануэлы Сороа, а еще советник правления Фонда культурного развития Барселоны. Эта общественная организация получала ежегодно довольно приличные взносы от клана Сороа, так что получение ни к чему особо не обязывающего мандата не стало для Вадима проблемой. Но определенный статус этот мандат тоже давал. Да и повод для посещения Санкт-Петербурга показался всему семейству Сороа весьма убедительным. Наконец-то их непутевый зять занялся хоть чем-то полезным. Пусть, мол, поработает в Фонде, заодно и проследит, на что расходуются их семейные денежки…
Василий Александрович дотянулся до ящика стола, вытащил курительную трубку и причудливо вышитый бисером кисет, разложил на столешнице какие-то хромированные приспособления, не торопясь набил трубку душистым табаком и красивым жестом прикурил от большой зажигалки в форме пирамиды майя. Все манипуляции старик выполнял молча. Вадим тоже молчал. Его раздирали противоречивые желания. С одной стороны он понимал, что тема исчерпана, и самое время уходить. С другой стороны – уходить не хотелось. Старик явно валял дурака. В то, что он не может вспомнить Григория Белякова, Вадиму не верилось. Неубедительно вел себя старик. Все он прекрасно помнил, видимо. Но…
– Вы, молодой человек, я думаю, впервые в нашем городе, – глубокомысленно произнес Василий Александрович, пуская в потолок тонкую струйку сизого дыма.
В комнате стало совсем темно. Старик включил, не вставая с кресла, видавший виды торшер с тканевым абажуром. Торшер качнулся от легкого толчка, и по стенам заплясали причудливые тени.
– Впервые, да, – подтвердил Вадим. – Хороший город. Отец тут жил, когда учился в институте и аспирантуре. Много о нем рассказывал…
Разговор потек чуть легче. Они обменялись мнениями о Санкт-Петербурге, о весенней погоде, которая именно в этом году выдалась особенно слякотной, хотя, слякотной она, если быть честным, теперь выдается не только каждую весну, но и каждую осень, и даже зиму. Поговорили о таянии полярных льдов и новом цикле потепления климата в Европе, а так же о сыром ветре с Финского залива – предвестнике утомительных приступов ревматизма. Потом, как водится, обсудили отдельные острые моменты во внутренней политике государства российского и глобальные тенденции политики мировой.
Вадим вежливо согласился с собеседником в том, что Соединенным Штатам Америки пора оставить в покое арабскую часть Азии и Восточной Африки. И с тем, что дальнейшее присутствие частей и подразделений американского экспедиционного корпуса в отдельных странах мусульманского мира приведет в итоге к эскалации насилия. Ради приличия Вадим поинтересовался у старика предназначением большой стеклянной колбы с ярко-оранжевой стрелкой внутри, об подставку которой он несколько раз цеплялся рукавом пуловера. Функционально колба напомнила ему компас, но подрагивающая стрелка, как обратил внимание Вадим, показывала куда угодно, только не в сторону географического Севера.
– Вы правы, молодой человек, это действительно компас. – Старик улыбнулся. – Но он не для нашего мира, поэтому полярность у него иная.
Видимо на лице Вадима отразилось сильное недоумение, поэтому старик пояснил:
– Я имею в виду, что это в нашем материальном мире компасы показывают направление на плюсовой полюс планеты Земля, совпадающий с географическим Северным полюсом. А мой компас ориентирован на плюсовой полюс Астрального мира, поэтому его стрелка указывает направление, в котором движется в данную минуту Астральный Вихрь.
– А зачем вам такой компас? – удивился Вадим.
– О-о, это крайне полезная вещица. Без знаний о точном направлении Астрального Вихря психосферная навигация бывает весьма затруднительной.
– Понятно, – кивнул Вадим. Хотя ничего ему, конечно, не было понятно: то ли старик и в самом деле с катушек съехал, то ли продолжает над ним издеваться. И Вадим решил перевести разговор в менее опасную плоскость. Он встал с дивана и приблизился к картине, висевшей на противоположной стене. Там в пламени большого пожара погибал город. А сверху, с горы, на гибнущий город смотрели чумазые ангелы с опаленными крыльями. Они стояли тесной группой и смотрели вниз. Художник изобразил всю мизансцену так, словно находился рядом и чуть позади…
Картина была небольшого формата – примерно в два стандартных листа писчей бумаги, но золоченая рама и почетное место на стене говорили о том, что старику она дорога.
– Копия? – спросил Вадим с видом знатока. – Надпись, если не ошибаюсь, на иврите…
Старик медленно поднялся с кресла и встал возле Вадима, попыхивая трубкой.
– Это оригинал, – произнес он, наконец. – Работа знаменитого художника и моего большого друга Глеба Портнова. Глеб умер десять лет назад. Как водится у настоящих художников, в полной нищете. А сегодня любую его картину на аукционах рвут буквально из рук. На прошлой неделе через "Сотбис" были проданы его "Потерпевшие". Какой-то коллекционер, пожелавший остаться неизвестным, отдал за эту работу два миллиона евро. Вот бы Глеб удивился…
– А как называется эта картина? – Вадиму не столько хотелось узнать подробности, сколько растормошить старика.
– Нет у нее названия, – буркнул Василий Александрович. – Глеб ее нарисовал лично для меня. В подарок. Незадолго до смерти. И назвать не успел. Или не захотел…
– Почему? – удивился Вадим.
Старик вздохнул и покачал головой.
– Здесь изображен один из эпизодов неканонической Книги Еноха. Вернее, его вольная трактовка. А надпись Глеб сделал по моей просьбе. Она не на иврите, кстати, а на арамейском. Это цитата из двенадцатой главы Книги Еноха: "И позвали меня – Енох, писец – и сказали мне: "Енох, ты писец праведный, пойди, объяви Стражам, которые оставили Высшее Небо, святое вечное место, и осквернились женщинами, и поступили, как поступают сыны человеческие, и взяли себе жен: "Вы вызвали великое разрушение на земле. И не будет у вас ни покоя, ни прощения грехов: и как они радовались о своих детях, погибель своих возлюбленных увидят они, и о смерти детей своих плакать будут, и будут вечно умолять, но не добьетесь вы милости и мира". Здесь Глеб запечатлел двадцать первых Стражей во главе с их главарем по имени Семиаза. Впереди, понятно, сам главарь. За ним остальные зачинщики небесного бунта, которые рангом пониже: Аратак, Кимбра, Саммане, Донейэль, Ареарос, Семиэль, Йомиэль, Хохариэль, Езекиэль, Батриэль, Сафиэль, Атриэль, Тамиеэь, Баракиэль, Анантан, Фониэль, Рамиэль, Асеал, Ракейэль, Туриэль.
– И в чем был бунт? Извините, я не слишком силен в Священном Писании.
– Цитирую по тому же источнику, – еще более сухо сказал старик. – "И когда сыны человеческие умножились, случилось, что в те дни родились у них прекрасные и миловидные дочери. И Сыны небесные, увидели их и возгорелись к ним страстью, и сказали один другому: "Придите, давайте выберем себе жен из детей человеческих, и родятся у нас дети". И Семиаза, бывший их лидером, сказал им: "Боюсь, в действительности, вы не согласитесь совершить дело сие, и мне одному придется расплачиваться за этот великий грех". И все они ответили ему и сказали: "Пусть каждый даст клятву, и все обяжем себя взаимными проклятиями не оставлять этот замысел, но совершить сие дело". Затем поклялись они все и обязали сами себя взаимными проклятиями в этом; сошедшие в дни Яреда на вершину горы, которую назвали они гора Ермон, потому что на ней поклялись они и обязали себя взаимными проклятиями". На картине Глеб изобразил вид с этой самой горы Ермон. А внизу, в пламени Вечного Проклятия, горят земные возлюбленные Стражей, которых они не смогли спасти…
Василий Александрович замолчал, опять сел в кресло и укутался коротким шотландским пледом. Вадим не составило труда догадаться, что сеанс связи окончен. А еще он понял, что со стариком придется повозиться несколько дольше, чем он планировал.
– Мне уйти? – уточнил Вадим, еще на что-то надеясь.
– Окажите мне такую любезность, юноша. С замком вы, надеюсь, справитесь. Защелка сама закроется. Идите, идите, я устал…
В темноте прихожей Вадим натянул свои влажные ботинки, захлопнул за собой дверь и спустился вниз по тускло освещенной лестнице. Но на улице не удержался и оглянулся на окна старика. Сначала они были темными. Видимо, тот успел выключить торшер. Но потом стекла озарились яркой вспышкой, а по стенам метнулись длинные тени. Вадим вернулся назад. Почти минуту он слушал длинные гудки вызова из динамика домофона, и с каждым следующим гудком тревога только нарастала. Тогда он позвонил в соседнюю квартиру, представился врачом из скорой помощи. Но на громкий стук в дверь старик тоже не отозвался. Зато на лестничную площадку выглянула озабоченная соседка в засаленном переднике.
– Что-то случилось, – живо поинтересовалась она.
– Позвоните в милицию, – попросил Вадим. Ему показалось, что из-за двери идет запах гари. – Только срочно. Пожилому человеку плохо. Придется, видимо, взламывать.
Пока соседка соображала, что от нее требуется, старик открыл сам. Сначала кивнул женщине: мол, не нужно никуда звонить, мол, все в порядке, а потом с укором посмотрел на Вадима.
– Я от вас избавлюсь, наконец, молодой человек? Или это у нынешней молодежи хобби такое – надоедать пожилым людям?
– Я никуда не уйду, пока вы мне не объясните, что происходит, – решительно заявил Вадим. Но выражение лица у Василия Александровича было спокойным, а в глазах застыло лишь удивление.
– Может, мне и вправду милицию вызвать? – поинтересовалась соседка. – Пусть они выяснят в отделении, кто таков. А то мало ли. Время сейчас неспокойное…
– Спасибо, Виктория Глебовна. Я пока и сам в состоянии справиться с пустяками…
Когда Вадим вернуться в гостиницу, он чувствовал себя так, словно его отжали в барабане стиральной машины. Не было сил ни говорить, ни думать. Вадим смог только дотянуться до пульта большой телевизионной панели и пробежаться по тридцати доступным каналам. Подавляющую часть телеэфира занимали ток-шоу. На одном канале мелькнули новости, на другом – кадры смутно знакомого черно-белого фильма. Вадим вяло попытался понять смысл происходящего на экране, но не смог. Глаза стали сами собой слипаться, а в памяти опять всплыли туманные контуры Солнечногорска. Последнее время город детства стал приходить к Вадиму во сне слишком часто…