– Эге-гей! – хрипло крикнул в темноту Вадим и спустился еще на несколько пролетов. Звук его голоса шарахнулся от черных стен и заметался под сводами большого и гулкого помещения. Луч фонаря выхватил темный проем. За ним открылась новая лестница, круто уходившая вниз. Прежде чем спуститься, Вадим сделал несколько замеров. Радиационный фон оказался чуть выше, чем снаружи, но не выходил за допустимые пределы. Вадим приободрился.
Правда, далеко ему пройти все равно не удалось. За вторым поворотом лестница ушла в воду. Вадим нащупал рядом с собой камешек и бросил вперед. По маслянистой поверхности воды пошли цветные разводы. Пристроив фонарь на ступеньке, Вадим опустился на корточки. Вблизи вода была не такой уж черной. Вадим бросил еще один камешек – уже потяжелей. Маслянистая поверхность качнулась и выбросила нервные щупальца. Вадим инстинктивно поджал ноги, чтобы не намочить унты, и засмотрелся на ближние ступеньки, плавно уходившие в мрачную глубину. В голову лезли неприятные мысли. Ни о чем-то конкретном, а так – обо всем понемногу. Вадим огорчился, что его путешествие в подземный мир закончилось, даже не начавшись. Если внизу и были какие-то тайны, то вода сохранит их надежней любого запора. А воды здесь, судя по всему, хватит на целое озеро…
Из паутины раздумий Вадима вырвал ритмичный звук. Он прислушался. Звук раздавался сверху. Словно кто-то ударял металлом о металл. С равными интервалами раздавались три удара: бум-м-м, бум-м-м, бум-м-м. Потом следовал короткий период тишины, а после еще три удара. И в этой тишина Вадиму послышался человеческий голос. Он произносил его имя. Нет, скорее выкрикивал. Кричать мог только Янтарь – больше некому. Вадим вскочил, подхватив фонарь, и только в этот момент сообразил, что пятно света стало тусклым. Сколько же он просидел на ступеньке?
– Куда пропал? – набросился на него Янтарь и стал оттаскивать от двери. – Почти два часа тебя зову. Охрип уже.
– Сколько? Два часа? – не поверил Вадим и автоматически взглянул на циферблат своего хронометра. Ему показалось, что он отсутствовал не больше пятнадцати минут. Но секундная стрелка почему-то не подавала признаков жизни.
– Странно, – растерялся Вадим. – Батарейка у часов села…
– Да на четыре часа ты пропал. Что там можно делать столько времени? – возмутился Янтарь. – Там же сплошная вода…
– Так ты знал про воду? – У Вадима от огорчения опустились руки. – А почему молчал? Ты, Дерсу, блин, Узала?!
– Знал, не знал – какая разница… – Янтарь вжал голову в плечи, но продолжал упрямо оттаскивать Вадима подальше от входа.
– Одна дает, другая дразнится – вот и вся разница! – От возмущения Вадим стал закипать. – Сколько я тебе за эту прогулку обещал – пятьсот евро? Вот получишь только половину, тогда и посмотрим, какая будет разница!
Но Янтарь даже бровью не повел, словно и не он перед поездкой так отчаянно торговался за каждый евро.
– Потом, все потом. Уходить нам надо. Быстро уходить, – забормотал Янтарь. – Дыра открывается. Я чувствую…
Янтарь взглянул на горизонт и совсем помрачнел.
– Какая дыра? Ты можешь нормально объяснить? – продолжал возмущаться Вадим.
Но Янтарь словно и не слышал Вадима. Он тащил его за рукав и бормотал как заведенный:
– Солнце уже садится. Бегом надо. Быстро, быстро бежать.…
* * *
Телефонная трель звучала долго. Но пока Вадим разгонял остатки сна, наполненного останками Солнечногорских миражей, пока соображал, где он вообще находится, звонки прекратились. Оказалось, заснул он в кресле. Вадим выругался, тяжело сполз на серый гостиничный ковролин и вытянулся во весь рост. От неудобной позы сильно болела спина. А правая рука так онемела, что и не чувствовалась вовсе. Онемели и ноги. Через несколько минут, когда кровообращение в конечностях стало восстанавливаться, Вадим поднялся, охая и кряхтя, с трудом привел себя в чувство, разделся и залез под душ. Массаж тугими прохладными струями принес некоторое облегчение.
Телефон больше не зазвонил. Вадим раздвинул плотные шторы. На часах было семь утра. Отель "Достоевский" понемногу просыпался. Из коридора доносились голоса и звуки лифта. Народ, видимо, потянулся в ресторан на завтрак. Вадим поборол сонное настроение, натянул новые джинсы и тонкий хлопчатобумажный свитер без горла, который не мялся в дороге. Такой гардероб удачно дополнили забытые предыдущим постояльцем солнцезащитные очки с дымчатыми стеклами. В утренних сумерках очки выглядели нелепо, зато хорошо скрывали мешки под глазами.
Пока дежурный администратор при входе в ресторан считывал карточку гостя, Вадим поискал взглядом свободный столик. К счастью, таковой обнаружился. Правда, не в углу, а в самом центре большого зала. Но выбирать не приходилось – желающих позавтракать в преддверии трудового дня, в котором опять будет мало солнца и много сырости, было более чем достаточно. У мясной части "шведского стола" произошел небольшой затор, поэтому Вадим начал обход с кофейного автомата. Вторую остановку он сделал у механической соковыжималки. Длина хромированного рычага его несколько смутила, но с процессом он справился. А когда к стакану апельсинового сока добавились мягкий сыр с плесенью, несколько плодов киви, горка фруктового салата с кусочками манго, три круассана и вторая большая чашка кофе, Вадим вполне примирился с утренней питерской хмуростью.
Настроение улучшилось уже настолько, что он стал украдкой посматривать на окружающих. Бывшие соотечественники хищно сгребали к себе в тарелки все виды мясной нарезки, всевозможные сосиски, стейки, тефтели, котлеты, вареные яйца, жареную и отварную рыбу, мясные салаты. Не меньший аппетит проявляли иностранные гости Северной Пальмиры. И глядя на это пиршество, Вадим задумался над очевидной нелепостью окружающей жизни: почему люди сначала усердно поглощают такое количество пищи, а потом так же усердно пытаются бороться с лишним весом?
У лифта он столкнулся с небрежно одетым господином. Тот несколько смутился и забормотал что-то по-итальянски. Лицо итальянского сеньора показалось Вадиму знакомым. Очень выразительные брови, глаза чуть навыкате, да и кривой нос с горбинкой, как у бывшего боксера – такие лица легко запоминаются. Впрочем, поводов для паники пока нет, успокоил себя Вадим. Итальянец мог приехать на тот же конгресс урбанистов и на открытии сидеть, например, в соседнем кресле. Могло такое быть? Вполне…
На ручку двери Вадим сразу повесил табличку "Не беспокоить", чтобы не рвалась к нему горничная, и рухнул на кровать. Силы опять иссякли. После завтрака его потянуло в ленивый сон, и все планы на день показались какими-то нелепыми. Но Вадиму удалось справиться с апатией. Он, конечно, не станет слушать доклады на конгрессе – это глупо. Но и остаться в номере было бы не меньшей глупостью. Спать можно и дома. А в Санкт-Петербурге следует гулять, слушая город и осматривая архитектурные достопримечательности. Пока он одевался и пытался высушить стельки – после вчерашних столкновений с талой водой они были еще влажными, – Вадим вдруг поймал себя на мысли, что слово "дом" почему-то не вызывало у него никаких ассоциаций. Вообще никаких. Слово как слово. Не хуже и не лучше других. Хотя, обычно оно имеет какие-то привязки к местности. Когда человек думает о доме, то вспоминает, как правило, нечто конкретное. Пусть хотя бы одну деталь, один образ, но вспоминает. У Вадима не мелькнуло ничего…
Погода со вчерашнего дня в лучшую сторону не изменилась. Под ногами все так же была снежная каша. Разве что лужи на потрескавшемся асфальте Владимирского проспекта стали чуть меньше. И вчерашнее серое небо стало чуть светлей. Вадим вздохнул и просто двинулся вперед. Без всякой цели. Никуда не торопясь. Если он будет двигаться прямо, как сказал портье, то через пять минут окажется на Невском проспекте. К счастью, Вадим не перепутал стороны и никуда не свернул. И действительно вышел на Невский. Слева от него изгибался Аничков мост. Справа – Лиговский проспект. А прямо стоял большой газетный стенд.
– У вас есть что-нибудь для туристов, которые впервые в Санкт-Петербурге? – вежливо поинтересовался Вадим у девушки, одетой в ярко-красную накидку с надписью "Еженедельные Ведомости".
Поджав губы, продавщица ткнула пальцем в сторону невзрачного буклета "Санкт-Петербург для чайников".
– Сто пятьдесят рублей!
– Звучит заманчиво. – Вадим улыбнулся. – Пожалуй, я возьму.
Девушка фыркнула и почти выхватила из рук Вадима две протянутые купюры. Вадим с недоумением отошел. Ему не очень хотелось выяснять, кого же именно так ненавидела женщина, торгующая газетами, туристов как таковых, или только тех, кто в Санкт-Петербурге впервые. По инерции он прошагал еще пару кварталов, а там уже поймал такси.
– Куда едем? – поинтересовался таксист.
– К Неве! – решил Вадим. – Пора, наконец, взглянуть на эту реку живьем.
Таксист кивнул и лихо перестроился в средний ряд.
– Нет, погодите, – попросил Вадим. – А можно сначала на канал Грибоедова?
Таксист опять кивнул. Вадим несколько секунд разглядывал густой поток машин, а потом опять встрепенулся.
– Ой, нет, я передумал, лучше отвезите меня сначала в Эрмитаж.
Таксист добродушно хмыкнул.
– Откуда вы, если не секрет?
– Солнечногорские мы, – неожиданно для себя сказал Вадим.
– Даже и не знаю, где это, – признался таксист.
– Как бы вам объяснить… – Вадим не секунду задумался. – Если, например, провести прямую линию между северной оконечностью озера Байкал и городом Якутском, то наш город будет примерно на середине этой воображаемой линии.
– Далеко… – согласился таксист.
Вадим поймал в зеркале его внимательный взгляд.
– Вы не волнуйтесь, сейчас нам все равно в одну сторону, – пояснил таксист. – У вас еще есть время, чтобы с адресом определиться. Только не слишком тяните, чтобы потом не пришлось кругом возвращаться. В центре теперь сплошное одностороннее движение…
– А куда у вас туристы ездят? – тут же поинтересовался Вадим.
Таксист пожал плечами.
– По-разному. Кто-то в Летний сад или Петродворец. Некоторым на Васильевский остров позарез нужно или к Исаакиевскому собору. А другие на Невский торопятся. Есть еще экскурсии разные: Петербург Пушкина, Гоголя, Белого, Достоевского…
– На Невском я был, – заключил Вадим после короткого раздумья. – Летний сад, я полагаю, лучше всего выглядит летом. А что, крейсер "Аврора" сейчас совсем не в моде?
– Нет, – рассмеялся таксист. – "Аврора" давно из моды вышла.
– Тогда мы сделаем так. Мы сначала поедем к "Авроре", а потом вы меня высадите в начальной точке маршрута "Петербург Достоевского". Не зря же я в отеле "Достоевский" остановился. Это знак.
Таксист быстро перестроился в другой ряд. Потом не выдержал и поинтересовался:
– В знаки верите?
– Приходится…
Вадим откинулся на спинку заднего сиденья и покрутил в руках только что купленный буклет. На форзаце была карта города. Это хорошо.
Открыв небольшой томик наугад, Вадим пробежался глазами по строчкам.
"Условный наблюдатель, если его поставить у главного входа в Адмиралтейство, только по трем основным перспективам сможет одновременно увидеть на шесть километров. Таким же было бы дальновидение наблюдателя, поставленного в створе Невского и Лиговского проспектов. Наблюдателю, стоящему на Троицком мосту, ближе к Адмиралтейской стороне, видно по речной глади не менее чем на семь километров, а в створе Московского проспекта и Обводного канала наблюдатель увидит еще дальше – на десять километров. И, наконец, с западных границ Крестовского, Петровского, Васильевского и Канонерского островов дальновидение наблюдателя было бы практически неограниченным. Такой большой коэффициент "просматриваемости" объясняется большой длиной и прямизной улиц города. Но с точки зрения преследуемого человека, петербургская ситуация крайне невыгодна, а сам преследуемый крайне уязвим: он видим издалека и, часто, сразу с нескольких разных сторон…"
Последняя фраза вызвала у Вадима необъяснимую тревогу, и он быстро захлопнул буклет.
– Почти приехали, – сказал таксист. – Через пару минут прямо по курсу у нас будет крейсер "Аврора", флагман революции. Как заказывали.
– Какой-то маленький у вас крейсер, – удивленно заметил Вадим, выбираясь из машины. – И очень печальный. Но если приехал, то надо по любому осмотреть корабль. Как думаете?
– Думаю, что надо, – с преувеличенной серьезностью кивнул таксист.
Вадим прогулялся для начала вдоль печального крейсера. Потом поднялся по широкому трапу на борт. "Аврора" со стилизованных картинок, виденных в детстве, производила куда более приятное впечатление. В натуре же боевой крейсер, несмотря на свежую краску, щедро разлитую на все, до чего дотянулись руки реставраторов, выглядел как картонный и крайне подержанный музейный экспонат. В трюм-музей Вадим спускаться уже не стал. Только постоял несколько минут на носу, где три разновозрастных чада, опекаемых рассеянной мамой, тщетно пытались оседлать главный калибр.
Улицы Достоевского Вадима тоже не впечатлили. Как и весь район, примыкающий к Сенной площади. Подкованный таксист высадил его на Вознесенском проспекте и сказал:
– Не пропустите главные достопримечательности. Прямо будет улица Гражданская. Если пройдете по ней, то попадете к дому Раскольникова. Это на углу со Столярным переулком. А если пойдете по набережной Грибоедовского канала до пересечения с Казначейской улицей, то упретесь в дом Сони Мармеладовой. Заблудиться здесь трудно…
Но таксист явно недооценил способностей Вадима. Все его рекомендации он с успехом позабыл уже через пять минут. В результате вместо Казначейской улицы каким-то образом оказался на улице Казанской. Потом долго бродил по переулкам и с большим трудом выбрался на Сенную площадь, где какой-то сердобольный петербуржец непрезентабельного вида вызвался показать ему верное направление. И только тогда Вадим понял, что на самом деле все это время ходил по кругу. Единственное, что Вадима действительно порадовало, так это кафе "Раскольников" в полуподвале того самого дома на углу Гражданской и Столярного переулка.
В кафе заманчиво пахло едой. Там было тепло, относительно чисто и до странности пусто. Так пусто, что даже официантов не было заметно. Вадим выбрал столик у окна, а дом Сони Мармеладовой решил уже не искать. В тот момент он даже сочувствовал Раскольникову, которому приходилось ежедневно ходить по этим улицам. Еще немного и Вадим сам бы охотно вооружился топором и отправился на поиски старушек, нещадно эксплуатирующих человеческие слабости. Тем более что процентщиков и процентщиц в этом районе с тех пор не поубавилось. Навскидку он вспомнил, что за два часа увидел десяток банковских офисов и еще полтора десятка валютных "обменок"…
– Что заказывать будем? – вкрадчиво поинтересовался неожиданно возникший из-за спины официант.
– Еду, – сказал Вадим. – А к ней бутылку минеральной воды "Боржоми".
Официант сделал короткую пометку в своем блокноте и опять исчез. Перестал подавать признаки жизни и бармен за стойкой. Вадим поискал глазами заветный угол, где можно было помыть руки, но ноги так загудели, что и вставать сразу расхотелось. Черт с ними, с руками, подумал Вадим, вытаскивая из кармана телефон. Пока принесут заказ, можно успеть помыть их трижды, да еще и скачать интерактивную карту Питера. Почему мысль о карте не пришла ему в голову раньше? Как можно заблудиться, имея при себе аппарат, который интегрирован во все глобальные навигационные системы – совершенно непонятно.
Пока грузилась карта, Вадим успел несколько раз набрать номер Василия Александровича. Но в ответ услышал лишь длинные гудки. Вадиму стало тревожно. С самого утра он ни разу не вспомнил о старике. Куда он мог подеваться? Почему не снимает трубку? Подавив сильное желание немедленно куда-нибудь бежать, Вадим огляделся по сторонам и опять открыл наугад купленный на лотке буклет.
"…Следовательно, и сам Петербург метафорически можно считать фабрикой смерти. Перевес смертности над рождаемостью был огромен. Так в 1872 году число умерших на треть превышало число родившихся. Если города Западной Европы поддерживали рост населения "изнутри", тогда как Петербург рос только за счет пришлых. Даже в 1900 году количество пришлого элемента было еще неоправданно огромным – более шестидесяти девяти процентов. При этом уровень заработной платы в Петербурге в полтора раза превышал средний ее уровень по России. Аномалией Петербурга была и необыкновенная скученность населения. В 1910 году на один дом в Петербурге приходилось семьдесят человек, в то время как в Лондоне – восемь, в Париже – тридцать пять, в Берлине – сорок восемь. Аномалией можно назвать и явное преобладание в Петербурге мужчин, устойчиво сохранявшееся до войны и революции. В год смерти Пушкина женщины составляли лишь тридцать процентов от общего населения города. Да и в 1906 году на каждую тысячу мужчин приходилось восемьсот сорок три женщины, тогда как в других европейских столицах женское население заметно преобладало над мужским. Следствием этого перекоса был огромный процент безбрачных и бездетных мужчин в нижнем и, отчасти, в среднем сословии (зачастую на одного женатого мужчину приходилось четверо холостяков). Это с одной стороны, а с другой стороны – такой перекос способствовало сильному развитию проституции, что еще больше уменьшало процент потенциальных жен и матерей…"
– Скучаем?
Вадим неохотно оторвал взгляд от страницы. Кресло напротив заняла девушка, нацелив на Вадима острые коленки, обтянутые перламутровой "лайкрой". Взгляд Вадима непроизвольно поднялся от коленок вверх и застрял в зоне декольте. Девушка понимающе улыбнулась. На вид ей было не больше двадцати.
– Я вас знаю? – поинтересовался Вадим.
– Когда узнаешь, уже точно не забудешь…
Незнакомка потянулась и демонстративно медленно закинула ногу на ногу. Юбка при этом укоротилось так, что вообще потеряла первоначальный смысл.
– Фирма гарантирует каждому клиенту улет по полной программе.
– Поня-я-ятно, – протянул Вадим, стараясь больше не смотреть на ее коленки. – А вас, случайно, не Соней зовут?
– А-а, так тебе Сонька нужна… – Девушка наклонилась поближе, и Вадим едва не утонул в приторном запахе дешевого парфюма. – Нету сегодня Соньки. У нее критические дни. А я – Вика. Типа, Виктория. Что в переводе означает "Победа". Что, совсем не подхожу?
Вадим вздохнул и развел руками.
– Значит, бабла нет, – сделала свой вывод Виктория и надула губы. – А как на счет специального предложения: каждому третьему клиенту минет с пятидесятипроцентной скидкой. Ты как раз третий. И быстрей решайся, малыш, пока я сейчас добрая. На мой минет еще никто не жаловался!
Вадим облегченно вздохнул, когда девушка перепорхнула за соседний столик, дождался, пока бармен взглянет в его сторону, и заказал двойной эспрессо. Итальянская кофе-машина добросовестно гудела и булькала, но сам напиток Вадима разочаровал. Отставив недопитую чашку подальше, Вадим проверил соединение с сетью. Закачка интерактивной карта завершилась. Тогда он проверил все входящие сообщения на своем ящике. Большая их часть оказалась, как всегда, спамом. Но несколько новых писем поступили и от Мануэлы. Она посылала ему новые сообщения по три-четыре раза в день. Он их читал, как правило, один раз. И ответ отправлял тоже один…