Токарев улыбнулся и коротко пожал плечами. Его уже стали развлекать эти многочисленные хождения по недоступным для простых смертных территориям.
– Такое впечатление, что ты здесь каждый день бываешь.
– Неправильное впечатление. У меня просто память хорошая.
Пока они поднимались в бар, Токарев все время ожидал, что их кто-нибудь непременно остановит и поинтересуется: а вы, собственно, что здесь делаете? Но так и не дождался. Им навстречу попадались, конечно, представители Службы безопасности аэропорта, но все они были так увлечены переговорами по рации и настолько поглощены собственными заботами и проблемами, что на двух посторонних людей вообще не обращали никакого внимания. Может, и правильно. Едва ли два друга, собирающихся засесть в баре с бутылкой конька, могли представлять хоть какую-то опасность…
Бар "Седьмое небо", вопреки опасениям Токарева, оказался вполне уютным заведением. По краям овального помещения, на причудливых пандусах стояли небольшие прозрачные столики разной высоты. С потолка свисали модели самолетов начала прошлого века. А через стеклянную стену открывался красивый вид на ярко освещенную взлетно-посадочную полосу. Колорит, в общем, имел место. В тоже время, его было не через край. В меру…
Вадим слегка притронулся к колокольчику на стойке. Из подсобки выглянула слегка заспанная девушка лет двадцати. При виде барменши на лице у Вадима сразу появилась блуждающая улыбка.
– Снежаночка, будьте так любезны. Не могли бы вы угостить нас двумя чашечками крепкого кофе. И еще снимите с дальней полки вон ту бутылочку в пыльной коробочке, соберите соответствующую закусочку и поставьте хорошую музычку. Только чтобы она гармонировала и с нашим почтенным возрастом, пли-и-из…
Девушка растерялась и первым делом бросилась перебирать стопку музыкальных дисков. Видимо, результат ее не удовлетворил.
– У нас только современная – хаус-хоп и айсидпоп, – растерянно пояснила она. – Разве что альбом Эрика Клэптона вам поставить. Его недавно один мужчина забыл…
Большие динамики вздрогнули и заговорили на языке блюза. Токарев по первым же тактам узнал "Великолепный сегодняшний вечер". Вадим удовлетворенно кивнул.
– Если у них и коньяк окажется таким же старым, как эта песня, то жизнь, можно считать, удалась.
Столик они по обоюдному согласию выбрали самый дальний.
– А эта Снежаночка вполне ничего. Токарев со значением подмигнул. – Говоришь, память у тебя хорошая?
Беляков не ответил, рассеянно изучая коробку и этикетку на бутылке, стилизованной под графин. Медленно вытянув из широкого горла деревянную пробку, он шумно втянул воздух.
– Кстати, чтобы ты знал, имя этой милой девушки я прочел на бэдже.
– Выкрутился…
– Меня трудно поймать на мелочах, – хмыкнул Вадим, разливая коньяк по пузатым бокалам. – Давай-ка, дружище, не будем отвлекаться от нашей главной цели. Мы обязаны выпить за новорожденного. Как говорится, чтобы у него все было и ничего ему за это не было!
Сделав большой глоток, Токарев крякнул. Вкус напитка действительно был безупречен.
– А я что говорил? – подмигнул Вадим. – Что-то настроение у тебя сегодня явно не праздничное. Или с супругой разругался?
– Мне теперь с ней ругаться нет надобности. Уже два года как развелись официально. А вместе не живем еще дольше.
– У-у-пс! Извини, если наступил на больное место, – Вадим сделал вид, что огорчился. – А что случилось, если не секрет? Не успели сойтись характерами за пятнадцать лет?
От взлетной полосы оторвался очередной бочкообразный лайнер и стал натужно набирать высоту. "Великолепный сегодняшний вечер" сменили в динамиках "Слезы реки", что вполне соответствовало его настроению, и Токарев даже не понял, в какой момент его прорвало. Видимо, слишком долго сдерживал обиду, поэтому практически на одном дыхании он рассказал Вадиму обо всем: как пытался смягчить очередной семейный кризис, и каким дураком себя почувствовал, когда узнал, что жена изменяла ему направо и налево. Да она и не отпиралась, собственно. Сказала: ну и что? Если, мол, ты, как мужчина, уже ни на что не способен, так почему из-за тебя должна страдать я – женщина в полном расцвете сил. После этого и посыпались все песочные замки. Да так быстро, что Токарев едва успевал отплевываться от песка. Через пару месяцев в кресле начальника коммерческой службы уже сидел его незаменимый помощник Артур. На предложение дирекции возглавить новый производственный участок, Токарев ответил вполне естественным отказом и остался вообще без работы.
О причинно-следственных связях всех этих событий он тогда не задумывался. И опять показал себя дураком. Как оказалось, его дорогая супруга, успела полежать и под Артуром. А позже и замужем за ним побывала. Вот только счастье оказалось не долгим. Не прошло и года, как кругом незаменимый Артур вышвырнул ее из своей модной берлоги и подал документы на развод. На улице она, конечно, не осталась. Вернулась в квартиру, оставленную Токаревым, а через полгода снова выскочила замуж. Правда, на сей раз более обдуманно. Новому избраннику было далеко за пятьдесят, в постели он едва ли творил чудеса, зато контролировал судоходную компанию "Сирена" и имел в личном распоряжении почти 50 единиц флота: баржи, толкачи, тягачи, круизное судно "Юрий Гагарин" и даже прикупленный по случаю ледокол "Капитан Пичугин". Не отсюда ли неожиданно проснувшаяся в Токареве тяга к речным перекатам?
Беляков все время молчал и только кивал головой. Давал другу выговориться. А когда тот выдохся, долил коньяк в бокалы.
– Скажи прошлому: аминь, – посоветовал он. – Посмотри, за окном у нас взлетают самолеты. На столе еще почти полная бутылка знатного напитка от месье Хайна, поставщика двора Его Императорского Высочества с 1763 года. Что еще тебе нужно в данный момент времени? Лично я предпочитаю всем остальным видам досуга винтажный коньяк и аэропорты. Только с их помощью можно ощутить, как причудливо порой смыкаются две стихии – земля и небо…
Токарев вытащил из кармана мятую пачку сигарет, дернул пепельницу с соседнего стола и жадно прикурил, выпустив в высокий потолок сизый клуб дыма. Модель "Авиакобры" в масштабе 1:50, зависшая у него над головой, слегка качнулась.
– Знаешь, что меня цепляет? – спросил он, сделав большой глоток из бокала. – Мне только недавно эта мысль в голову пришла. Сам по себе развод или потеря работы – неприятные дела, но терпимые. Мучительно осознавать, что ни для бывшей жены, ни для конторы мое отсутствие не стало невосполнимой потерей. Жена сегодня пристроена гораздо лучше, чем раньше, и весьма этим фактом довольна. И у конторы, насколько мне известно, дела идут успешно. Только гордость и уязвленное самолюбие не позволяют мне признать, что Артур оказался более удачливым бизнесменом, чем я. Во всяком случае, коммерческая служба под его руководством развивается ударными темпами, объемы реализации услуг растут, производство расширяется. Можно сколько угодно твердить о случайностях, но в глубине души я понимаю, что это не так. Выходит, я кругом всем только мешал? Обидно, короче. Столько лет – и псу под хвост…
– Согласен, обидно. – Вадим кивнул. – Ну, не вышел из тебя хороший управдом, не всем дано. Так попробуй заняться чем-то более возвышенным. Книгу напиши, например. Интересных дел не так уж и мало…
– Какую книгу? – удивленно посмотрел на приятеля Токарев.
– Любую. Помнится, у тебя в детстве гладко получалось истории сочинять. Вот и сочини какой-нибудь роман. И люди тебе благодарны будут. А если даже и не будут, все больше пользы, чем на Иртыш целыми днями таращиться со своего сорокового этажа.
– Не понял, – насторожился Токарев. – А разве я тебе про сороковой этаж рассказывал? Нет, точно не рассказывал…
– Разве? – Вадим почесал в затылке. – А откуда же я узнал?
– Не поверишь, но мне это тоже интересно. Откуда ты, действительно, знаешь каждый уголок аэропорта, барменшу из "Седьмого неба", таможенников, охранников из Службы безопасности. Только не говори, что видишь всех впервые. Да кто бы нас через служебный вход пропустил иначе. У меня такое чувство, что ты и про мои дела все знал заранее. Еще до того, как мне позвонил. А?
– А вот и наша Снежаночка, наконец, появилась. Легка, как говорится, на поминках! – Вадим расцвел и призывно махнул рукой.
– Ой, – виновато пискнула Снежана, боязливо приближаясь к столику. – Вы же мне две чашки кофе заказывали…
– Именно так, – вальяжно подтвердил Вадим. – Но нам хочется и закусочки. Согласитесь, Снежаночка, глупо было бы выпить чуть ли не самый дорогой в Омске французский коньячок и не закусить его изумительным фуа-гра, который умеют готовить только в баре "Седьмое Небо"…
Беляков еще несколько минут увлеченно размахивал руками, играл бровями, вращал глазами, перечисляя все французские блюда, которыми он хотел бы закусить продукция коньячного дома месье Хайна, но с каждым новым названием барменша все больше сникала и все более испуганно трясла головой. В итоге они с Вадимом сошлись на разогретой в микроволновке замороженной пицце с колбасой, "сырной тарелке" и на фруктовом салате. Ничего другого местная кухня предложить не могла. Вчерашнее съели, а завтрашнее должны были привезти только к пяти часам утра.
– Вот за это я и люблю ночь, – пояснил другу Вадим, когда почти обессиленная барменша вырвалась из его паутины. – Ночью ты словно проваливаешься в трещину между мирами. "Вчера" уже закончилось, а "завтра" еще не наступило. Поэтому тебя никто не принимает в расчет и с тобой может произойти все, что угодно. Даже самое невероятное. А большинство людей, как ни странно, предпочитает по ночам спать. И эти люди даже не догадываются ни о чем. Странно, правда?
– Ты так и не ответил на мой вопрос, – напомнил Токарев.
– На какой вопрос?
– Сам знаешь…
– Да не переживай, не знаком я здесь ни с кем. И меня здесь никто не знает. В этом аэропорту я был последний раз осенью 16-го, когда улетал из Омска в Барселону. Ты меня тогда вызывался провожать, если помнишь. Правда, не срослось что-то с проводами.
– Все равно не верю, – упрямо замотал головой Токарев.
– Не веришь? Ладно, тогда слушай. Рассказываю правду. Учти, что она будет неприятной. На самом деле, два года назад я заблудился в Восточных Альпах и замерз в ледышку. Мой труп даже найти не смогли, чтобы похоронить его по-человечески. А сейчас я тебе просто снюсь. И этот аэропорт тебе снится, и винтажный коньяк, и девушка по имени Снежана. Именно поэтому все у меня так лихо получается. Во сне можно многое, что не дается в реальной жизни. Кстати, фамилия у Снежаны смешная – Булышева. Представляешь? Снежана Булышева! Но это, правда, бывшего мужа фамилия. До замужества она была Савенкова…
– Что-то я уже слышал про эти Восточные Альпы, – растерянно сказал Токарев. – Кажется, Светка рассказывала…
– Какая Светка? Это не та ли, с которой у меня в школе была любовь?
– Она самая. Говорила, что ты попал в сильную снежную бурю. Проводника твоего, якобы, успели вовремя найти с собаками, и он выжил. А тебя так и не нашли…
– А я что говорю? Нравится тебе такая правда? Приятно отдыхать с покойником?
Вадим скорчил гримасу, выждал, пока лицо у Токарева вытянется до самого нижнего предела, и расхохотался, довольный произведенным эффектом.
– Пошутил я, пошутил. Расслабься, Александр Петрович. Нашли меня горноспасатели. Живого. Я же в расщелину успел забиться. Только почему-то оказался с другой стороны горы, а это уже другое государство. Оттого, может, и пошли слухи по всей губернии. Таких про меня небылиц навыдумывали, что даже до Омска, как видишь, волна докатилась. Вот скажи, почему люди охотно верят в самую несусветную чушь, а не в реальность? Когда я тебе правду говорил, ты прищуривался с подозрением. А как услышал историю про ожившего покойника – сразу попался.
– Шутки твои, Заяц, с годами веселее не стали, – проворчал Токарев, шумно отхлебнув из своего бокала. – Хоть бы иногда друзьям напоминал о себе. А то пропал на три года – и тишина. Ты про дядь Гришу-то разузнал? И как там поживает Мануэла, кстати?
– Докладываю по порядку. Маня поживает хорошо. Я ее дома оставил, в Барселоне. Кое-как отбился. Тоже рвалась со мной в Монголию. Мы ведь с ней браком сочетались. Как вернулись из Омска, так сразу в церковь и сходили. Отцовскую тему я тоже закрыл. Правда, помотаться пришлось изрядно, но результат есть. И это главное. Всех нашел, со всеми переговорил. Даже с отцом удалось потолковать.
– Вот и хорошо, – механически кивнул Токарев, но через секунду опомнился. – Как же это ты с ним потолковал, интересно? Дважды на однотипные приколы я не ловлюсь, учти.
– Я дважды и не прикалываюсь. Не веришь – дело хозяйское, – равнодушно сказал Беляков, подливая коньяк. – Просто объяснять слишком долго…
– А мне сегодня спешить некуда, – подбодрил его Токарев. – Да и твой рейс на Улан-Батор можно отложить на полчасика, если что.
– Учти, ты сам напросился, – предупредил Вадим.
Лицо у него сразу стало серьезным…
* * *
Токарев с удивлением посмотрел на донышко пустого пластикового стаканчика. Стилизованная под графин большая бутылка Hine почти закончилась. Полоска неба на горизонте заметно посветлела. А перед рассветом, как и положено, похолодало. Токарев закутался в свою куртку и почувствовал сильную дрожь. От холода ли, от выпитого в изрядном количестве коньяка или от трудно перевариваемой информации – понять было трудно…
– Это все факты. Никаких гипотез, – закончил свой рассказ Вадим.
– Как-то уж очень… – Токарев наморщил лоб, мучительно подбирая точное слово.
– Метафизично? – подсказал Вадим.
Токарев оглянулся на проезжающий мимо автомобиль и поерзал на узком парапете. Сидеть на нем было крайне неудобно. И он подумал, что лучше им было остаться в баре. Так нет, понесло на свежий воздух. Еще и дернул черт забраться на последний ярус многоэтажной парковки. Хотя, где еще можно спрятаться на территории аэропорта двум интеллигентным людям, желающим допить винтажный французский коньяк и не попасть при этом в околоток? Милицейский патруль так и шнырял понизу всю ночь…
– Я хотел сказать, что в этой твоей психоэнергетике без бутылки не разобраться, но вовремя остановился. – Токарев попытался выдавить из себя улыбку, но замерзшие губы не послушались. – Такая муть и с бутылкой не до каждого дойдет. Нет, я не против, если мои мысли не исчезают бесследно. Пусть они попадают хотя бы в психосферу и где-то там сохраняются. Но почему никто не замерил, скажем, длину или амплитуду психоволны? Должны же быть у нее объективные параметры. Ах, да, извини, я вспомнил. Ты рассказывал о неких секретных военных разработках в этой области. Вот всегда у нас так. Как интересное дело, так военные начинают доминировать… И все-таки трудно поверить в существование такого мира, который нам дан только в ощущениях. Разве это нормально, если его нельзя потрогать руками?
– Саня, ты особо не грузись лингвистическими структурами типа "верю – не верю". Ты даже не представляешь, сколько людей на эту тему до тебя думали, начиная еще с античности. Одних только гениев было не меньше десятка. А всех мыслителей и не подсчитать. Я как-то попытался, так сбился через пятнадцать минут. Мне, например, сильно импонирует тезис некоего Климента Александрийского по поводу соотношений между верой и опытным знанием. Он считает, что акт веры является неотъемлемой частью любого процесса познания, и что в любом знании содержится значительный элемент веры. При всей формальной верности любого научного доказательства, как говорит Климент Александрийский, истинность выводов ученого зависит, на самом деле, от первичных допущений. А те основаны, как правило, на вере. Вот и получается, что в фундаменте всех мировых знаний лежит именно вера. Исследователь либо верит самому себе, то есть собственной гипотезе, которую пытается подтвердить, либо другим людям, когда опирается на уже имеющиеся знания. А чаще происходит и то, и другое. Вот ты точно знаешь, что звезды – это большие астрономические объекты. Теперь посмотри на небо и увидишь там маленькие точечки на черном фоне. И как это объяснить? Выходит, ты просто поверил ученым. Ты принял их доводы о том, что многие из этих точечек во много раз больше нашего Солнца. Или ты лично летал туда на ракете, чтобы проверить? Вот так же и с психосферой дела обстоят…
– Предлагаешь поверить тебе на слово?
– А у тебя выбора нет. – Вадиму отчего-то стало весело, и он с размаху хлопнул Токарева по плечу. – Прими как данность!
Мимо них загромыхала по металлическим стыкам эстакады очередная машина. Ближе к утру движение на стоянке становилось все оживленнее.
– И что мне прикажешь с этим делать? – Токареву, в отличие от Вадима, стало наоборот грустно.
– А что ты делаешь со своими знаниями о гравитации? В шапку ведь не складываешь. Или ты думаешь о ней, когда овсянку на завтрак готовишь? Ты же не вспоминаешь по утрам про закон всемирного тяготения, хотя, именно благодаря гравитации твоя каша оказывается не под потолком, а на тарелке. А что ты подумал, когда услышал от родителей про устройство Вселенной, про галактики и про всякую такую дребедень? Признайся, заподозрил, что родители над тобой пошутили. А потом, наверняка, ты долго приставал к ним с вопросами, как сейчас ко мне. Но прошло несколько лет, и все эти вопросы о мироустройстве перестала тебя занимать вообще. Вселенную вытеснили мысли о девочках. Когда тебе исполнилось четырнадцать, устройство девочек, признайся, казалось тебе намного более интересным, чем даже устройство галактики. И к бесконечности психосферы ты тоже привыкнешь. Даже еще быстрее. В повседневной жизни, поверь, пользы от нее тоже никакой. Там бесконечность, здесь бесконечность. Перевернутая на бок восьмерка. Нас окружают, Саня, одни математические абстракции…
Токарев крепко сжал голову руками, словно хотел удержать в ней мысли, которые носились там галопом, норовя выскочить и навсегда раствориться в недрах психосферы. Сначала он думал о том, почему Вадим пропадает куда-то на долгие годы, а когда появляется, то первым делом переворачивает всю его жизнь вверх ногами. Потом вернулся мысленно к Стражам. Он и сам после долгих раздумий приходил к выводу, что идентичные мысли людей должны, вероятно, сливаться в некую общую субстанцию, постоянно подзаряжающуюся энергией. Пока люди думают, она живет. Перестают думать – она умирает. Но Страж – это, видимо, нечто большее. Страж не только забирает, но и может делиться избыточной энергией с лояльным к нему человеком. И этот человек, подключенный к энергоинформационному паразиту, субъективно переживает свое подключение как чувство сопричастности. С таким чувством Токарев был хорошо знаком. Он и сам неоднократно его переживал. И видел многих, искренне вдохновленных совершенными, порой, пустяками. И много раз Токарев задавал себе вопрос: отчего эти люди занимаются такими пустяками с огромным энтузиазмом, с открытыми от восторга ртами, с горящими от счастья, но при этом совершенно пустыми глазами?