* * *
Нинель Владимировна Кунеевская и правда ждала своих гостей, лежа на кровати в шелковом изумрудном платье, в полузабытьи ощущая, как покидает ее жизнь, насильственно, путем разных психологических ухищрений поддерживаемая в ней вот уже больше полугода, с того самого момента, когда она открыла дверь в свою спальню и увидела своего Юру с той молодой и наглой, лица которой даже не запомнила. "Зачем?!" – не переставала задавать себе один и тот же вопрос Нинель Владимировна, попутно отмечая, как полоска света перед глазами становится все уже и уже. В этот раз она рассчитала все правильно, выбрав путь, лишенный физических страданий. "Всего-то горсть маленьких таблеточек, и человек сам себя отключает от аппарата искусственного дыхания", – еле заметно улыбалась Нинель Владимировна и вновь гордилась собой, своей безотказной волей и умением проигрывать.
О том, что его мать мертва, Юрию Юрьевичу Кунеевскому сообщил мужчина, представившийся мужем коллеги Нинель Владимировны. Сама Катенька Прахт это сделать не осмелилась,
невзирая на то, что записка со словами "Сын Юра", и дальше номер, адресовалась именно ей, она это почувствовала. Рядом с пустой коробкой из-под снотворного лежала пластиковая карта, код которой заблаговременно был озвучен самой Нинель Владимировной несколькими часами раньше.
До приезда Юры Екатерина Сергеевна сидела возле своей начальницы и держала ту за руку, внимательно вглядываясь в лицо покойной: тающая на глазах сеточка мелких морщин – результат когда-то живой мимики – и как будто съежившаяся в размерах розовая родинка на лбу. "А ведь она была такой интересной", – чуть слышно вздохнула Катя Прахт и, смахнув слезы, уступила место у кровати Юрию Юрьевичу Кунеевскому.
Давай разведемся
1
Ничто не предвещало такого поворота событий. Наоборот – впервые за столько лет перед Ларисой наконец-то забрезжила надежда, что кризис закончится не только в стране, но и в их со Славой непростой жизни. А что? За пять лет раскрутиться на рынке не каждый сможет, а вот они смогли, хотя начинали и сами не верили, что получится. Это кому скажи! Она – музработник, он – инженер, в конце восьмидесятых переквалифицировавшийся в помощника комсомольского лидера Тихановского, со временем возглавившего местный филиал знаменитого московского банка "И", вошедшего в историю тем, что обобрал огромное количество вкладчиков. К большим деньгам Ларисиного Славу, разумеется, не допустили, но и на улице не оставили, с широкого барского плеча предоставив шикарное место охранника при входе в банк. "Сутки через трое", – посулил ему Тихановский и пообещал, что со временем отправит служить в банковский профилакторий встречать гостей и обеспечивать им полную неприкосновенность вкупе с досугом.
– Я инженер, а не клоун, – оскорбился Слава, забыв, что дома – двое детей и жена без работы.
– Ну, как знаешь, братан, – столкнувшись с человеческой неблагодарностью, погрустнел глава банка и показал бывшему помощнику на дверь.
– Ты не инженер, – выслушав мужа, расплакалась Лариса, а потом рассвирепела: – Ты точно клоун. Ты, Крюков, дебил. Я даже не знаю, кто ты!
– Не кричи, – раздраженно отмахнулся от жены Слава и ушел к детям рассказывать сказку перед сном, надеясь, что застрянет возле своих сорванцов надолго и вернется к жене, когда та будет досматривать десятый сон. Но, похоже, сегодня все было против него, даже собственные дети, и те клевали носом вместо того, чтобы лупить друг друга подушками и скакать по постели до изнеможения.
– Вот и сказке конец, а кто слушал, молодец, – ровно через пятнадцать минут, к своему огромному сожалению, подвел итог Слава и пожелал сыновьям спокойной ночи.
– И тебе, пап, – пробормотал старший Антошка и повернулся лицом к младшему брату, мирно посапывавшему ровно с середины рассказываемой отцом истории.
– Пока, Антон. – Слава сознательно называл сыновей полными именами, пытаясь таким образом формировать в них мужское начало.
– Пока, пап, – прошелестел мальчик, а потом, на секунду оживившись, вспомнил нечто важное и спросил вдогонку: – Ты купишь мне робота?
– Куплю, – пообещал Слава, и внутри неприятно заныло: "На что?"
– Жить не на что, – предупредила его Лариса и пообещала, что, если так пойдет дело, впору будет всей семье на себя руки накладывать. – Вот тогда… – многозначительно добавила она, – все и узнают, откуда ноги растут.
– Не я первый, не я последний, – лениво огрызнулся Слава и ушел спать в детскую, полагая, что жена оставит его в покое. Но та не выдержала, притащилась следом и долго зудела над ухом, что выходила замуж за инженера и думала, что за мужика, а оказалось, что за клоуна, и как теперь быть, неизвестно, хоть полы иди мой или того хуже – на рынок вставай и чужим барахлом торгуй в день за копейку, глядишь, на хлеб хватит…
– Хватит, – оборвал Ларису Слава, и она заплакала, потому что не поняла: то ли хватит болтать, то ли – и правда только на хлеб. – Ну хватит, Лар, хватит, – тронутый ее слезами, заворковал Крюков и, обняв жену за плечи, вывел из комнаты, чтобы не разбудила детей.
Лариса потом неоднократно вспоминала, как долго сидели они на кухне и мерились обидами, а потом, уверяла она, как будто кто-то подтолкнул под руку и "Славка решил прям завтра пойти домой к Кольке Жмайлову и прям так и сказать: завтра будет жрать нечего, помоги, в долгу не останусь".
– Слышь, Крюк, – прогнусил тогда кривоносый Жмайлов, наткнувшийся на бывшего одноклассника возле подъезда. – Не вопрос. Приходи – порешаем.
– Завтра? – уточнил Слава.
– Зачем завтра? – удивился Николай. – Сегодня приходи. Вечером. Мы с братвой в "Жигулях" заседать будем.
"Думала, не пойдет, – рассказывала потом Лариса, воодушевленная решительностью мужа. – А он пошел. В "Жигули" эти треклятые, к ворам и бандитам. Но это тогда они были ворами да бандитами, а теперь – уважаемые люди, благотворительностью занимаются, детишек спасают, церкви строят. И плевать на их прошлое: польза-то давно вред перекрыла. Жмайлов Славку не только не унизил, а вспомнил про все списанные контрольные, про пацанскую дружбу и не просто денег дал, но и человека приставил, чтоб подсказывал, показывал и жизнь страховал…"
Сначала стеснялись, признавалась Лариса, глаза было поднять стыдно, вдруг кто-то узнает, засмеет. Или, того хуже, начнут сплетни распускать, мол, "докатились Крюковы, интеллигенция сраная, на рынке стоят, унитазами да крана`ми торгуют, вместо того чтоб место найти приличное и не уподобляться там торгашам разным". И это пережили, ассортимент расширился, по отделке стали возить, плитка, обои. Не развал, целый павильон за ними числился. За три года со всеми долгами рассчитались, жить стали по-человечески, старшего, Антошку, в элитную английскую школу отдали, лучшую в Зарецке, младшего, Глебку, – в садик напротив, тоже непростой, ведомственный, но ведь договорились, в лапу директору сунули – сразу место нашлось вроде как лишнее, занимайте, пожалуйста, под годовой взнос на первостепенные нужды. Всерьез о своем магазине думать начали, опять же Славка к Николаю ходил, советовался. Как? Что? Где лучше? А Жмайлов в магазины не верил. "Не время!" – отговаривал он и убеждал подождать, уж очень его криминальная обстановка в городе напрягала: то ли в себе не был уверен и за шкуру свою боялся, то ли и правда за бывшего одноклассника радел, старался оградить того от неприятностей.
– Коль, развиваться надо! – уговаривал его Слава и сулил большие деньги не столько за "крышевание", сколько в благодарность за былую жмайловскую щедрость.
– Надо! – соглашался с ним осторожный Николай, но пока в центр города не советовал лезть. – Другие, – говорил, – рынки лучше осваивать. Понимаешь?
– Понимаю, – вторил ему Крюков и внимательно изучал вторую половину Зарецка, ту, что на пологом берегу, победнее да помноголюднее. Для нее Лариса сама ассортимент формировала, так сказать, с учетом финансовых возможностей граждан. Даже особые программы внедрять начали: что-то наподобие рассрочки на крупные приобретения. Как могли народ стимулировали, чтоб больше покупали и оборот увеличивался. Рисковали, конечно, люди ведь разные, могут и обмануть. Подумаешь, паспортные данные переписали, тоже мне гарантия! Но ведь что удивительно: ни один не подвел, а ведь соблазн был – не через банк платишь, из рук в руки. "Есть все-таки хорошие люди!" – в один голос твердили Крюковы и смело продолжали экспериментировать, невзирая на зависть конкурентов.
– Нарветесь вы, ребята, – неоднократно предупреждал их Жмайлов и предлагал сбавить обороты. – Не то…
– Делиться заставят? – хохмил в ответ Слава, уверенный, что одно только жмайловское имя уже само по себе гарант безопасности.
– Ну пока я жив, может, и не заставят, – размышлял Николай и в задумчивости потирал свой свернутый еще в мальчишеской драке нос.
– Вот и живи, – по-товарищески хлопал его по плечу Крюков и недвусмысленно намекал: – У меня на тебя большие планы.
– Большие планы, Славян, только у бога, – иногда Жмайлова тянуло пофилософствовать. – И о них тебе, брат, ничего не известно. А у нас с тобой так, – морщился он, – шелуха одна… На хлеб хватает, и ладно.
– Ну, предположим, не только на хлеб, – смело спорил с ним Крюков, но в детали не вдавался, и так прекрасно знал, чем на самом деле владел его товарищ, когда-то отчисленный из школы за хроническую неуспеваемость и неуживчивый нрав.
– Я так думаю, – словно камни, ронял слова Жмайлов и продолжал присматриваться к Славе, как будто тот из другого теста. Все беспокоился, а настоящий ли? Или так, притворяется, чтоб своим казаться. Оказалось, свой. Поэтому, когда Крюков исчез в неизвестном направлении вместе с выручкой, всех на ноги поднял!
– Куда он пошел? – безуспешно допрашивали жмайловские амбалы перепуганного насмерть продавца, поднятого с постели в двенадцатом часу ночи, а Лариса в это время так же безуспешно уговаривала дежурного по РОВД принять у нее заявление о пропаже мужа.
– Женщина, – устало говорил ей милиционер, – куда вы торопитесь?
– У меня муж пропал, – в который раз объясняла свою настойчивость Лариса и гнала прочь дурные мысли.
– Морги обзванивали? – нехотя поинтересовался дежурный и, не дождавшись ответа, протягивал бумажку с несколькими телефонами.
– А можно от вас позвонить? – ухватилась за подсказку Лариса и потянулась к телефонной трубке через небольшое окошечко.
– Не положено, – вытолкнул ее руку дежурный. – Если каждый будет отсюда морги обзванивать, по важному делу никто не дозвонится.
– У меня муж пропал, – повторила ему Лариса и заплакала.
– Очень вас, женщина, понимаю и сочувствую. Но закон есть закон: через три дня не объявится, будем заявление писать. А пока ждите.
"Легко сказать: ждите!" – подумала Лариса и, прежде чем уйти, поинтересовалась:
– А если я вас отблагодарю? Отдельно. Вы мне поможете?
– Не положено, – буркнул дежурный и для успокоения совести добавил: – Вот вы здесь сидите, женщина, убиваетесь, нервы мне мотаете, а домой придете – муж на месте. Тепленький. Сидит, дожидается. А вы не разберетесь и тут же: "Погиб! Убили!" Слышите меня?
– Слышу, – всхлипнула Лариса и, просунув руку через небольшое окошечко, с благодарностью дотронулась до рукава милиционера. – Скажите, так, наверное, часто бывает?!
– Часто, – со знанием дела заверил ее дежурный и для пущей убедительности добавил: – Может, с товарищами где-нибудь подзадержался, а может, налево сходил. С кем не бывает? Погуливал ваш-то?
– Нет, – отрицательно покачала головой Лариса и заторопилась домой. – Можно я от вас такси закажу?
– Не положено, – отказал ей дежурный и сделал вид, что ужасно занят.
Любопытно, но сверхзанятость старательно изображал каждый, кто, как казалось Ларисе, мог располагать хоть какой-то информацией о Славе. Неслучайно впоследствии все лица слились для нее в одно, равнодушно-непроницаемое, будто всякий раз дверь перед ней открывал один и тот же человек. С ним она сталкивалась и в моргах, и в приемных покоях всех без исключения городских больниц, включая единственный в Зарецке наркологический диспансер.
– Не поступал, не принимали, не числится… – отчитывалась она перед Жмайловым, пытавшимся найти Славу своими силами, но так же безуспешно.
– Если "не поступал, не принимали, не числится", значит, жив, – обнадеживал Николай Ларису, но в глаза ей смотреть не отваживался, все больше – в сторону. Зато она буквально сверлила взглядом каждого, кто, так или иначе, был связан с ее мужем.
"Любые деньги!" – сулила Лариса, но ничего вразумительного не вырисовывалось.
– Так не бывает! – кричала она на Жмайлова и требовала, чтобы тот "сделал хоть что-нибудь". – Не мог же он сквозь землю провалиться!
"Еще как мог!" – хотелось ответить Николаю, но он сдерживался и терпеливо выслушивал очередную версию крюковского исчезновения: то похищение, то любовница, то месть конкурентов…
– Я бы знал, – не соглашался с ней Жмайлов и безжалостно отметал все варианты.
На исходе третьего дня Ларису охватило отчаяние, вдвое усилившееся от того, что дети, почувствовав неладное, периодически подбегали к ней с вопросами, на которые у нее не было ни одного вразумительного ответа:
– А что, наш папа больше не придет? – тревожился Глебка и пытливо заглядывал матери в глаза.
– Придет, – обещала она ему и спешно отводила взгляд.
– А когда? – Такая неопределенность Глеба совершенно не устраивала.
– Скоро, – обещала Лариса и с тревогой смотрела на часы, сигнализирующие о том, что истек период ожидания.
– Он нас бросил? – Антон был постарше, поэтому вопрос звучал предметно.
– Нет, что ты! – защищала честь мужа Лариса и еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться у сына на глазах.
– Тогда где он? – с истеричным упорством допрашивал мать Антон, подозревая, что та скрывает от него самое главное.
– Не знаю. Не знаю. Не знаю, – почти в полуобморочном состоянии отвечала Лариса и переходила из комнаты в комнату до тех пор, пока Глебка не закричал тоненько на одной ноте:
– Пааапааууумееер?!
– Заткнись! Заткнись! – бросился на него Антон, повалил на пол и стал бить ногами с таким ожесточением, что стало страшно – покалечит, сломает что-нибудь.
– Прекрати! – налетела на старшего Лариса, но быстро поняла, что Антошку не удержать, и влезла между ними, пытаясь смягчить удары. – Прекрати немедленно! Что ты делаешь?! Ты его убьешь!
– А зачем он врет? Зачем врет?
– Он не врет, – неожиданно для себя самой выпалила Лариса и толкнула Антошку в грудь с такой силой, что тот отлетел к противоположной стене и ударился об нее спиной. – Он не врет, – повторила она еще раз и попыталась перевернуть скукожившегося Глебку. – Он просто ничего не знает.
– А кто знает?
– Никто, – честно ответила Лариса старшему сыну и села на пол возле младшего, обняв колени руками. "Как я буду жить?" – пронеслось в голове и тут же умчалось – зашевелился Глеб. – Иди сюда, – потянулась она к нему, обняла и дала выплакаться, не сводя взгляда с Антона, стеснявшегося своих слез и потому закрывшего лицо руками. – Как-то надо жить, – проговорила она и погладила взмокшие вихры Глеба. – Как-то надо… Пока Слава не вернулся…
Сказала и сама своим словам не поверила: "Разве же с того света возвращаются?"
– Кто как, – вновь не согласился с ней Жмайлов и, дождавшись Ларису с допроса, отвез ее к бабке-кудеснице, имевшей странную привычку говорить о себе самой в третьем лице: "Клавди`я знает", "Клавди`я видит", "Клавди`я поможет".
– Где мой муж? – строго спросила Лариса, выложив на стол перед старухой Славину фотографию и увесистую пачку денег.
– Клавди`я не знает, – отвернулась от нее бабка и уставилась на кривоносого Николая: – На тебе кровь.
– Чья? – встрепенулась Лариса и перевела взгляд на Жмайлова.
– Клавди`я знает, – заворковала бабка и пододвинула купюры к себе, загадочно улыбнувшись.
– Славина? – Ларисе было все равно, что о ней подумает Николай. – Говори!
Бабка странно покачала головой, то ли да, то ли нет, и предупредила побледневшего визитера:
– Клавди`я видит – умрешь скоро. Чи-и-истым, – пропела она и перевела взгляд на Ларису.
– Где мой муж?
– Там. – Бабка взяла фотографию, зачем-то понюхала ее и бросила на пол.
– Что вы делаете? – испугалась Лариса, не понимая, что все это значит.
– Клавди`я видит. – Бабка закатила глаза и забормотала в потолок: – И жить не живет, и домой не идет… Спит…
– Что значит "спит"? – В один голос воскликнули Жмайлов с Ларисой, схватившись за бабкины слова, как утопающий за соломинку. – Он жив?
– Спит, – повторила Клавди2я и закрыла глаза.
– Где? – Нервы Ларисы были на пределе.
– Клавди`я не знает… – пожала плечами старуха. – Дома…
– У кого дома? – выкрикнула Лариса и так ударила обеими ладонями по столу, что на нем подскочила рюмка с торчавшей из нее оплавленной восковой свечкой. Огонек дернулся, бабка зажмурилась и, закрыв голову руками, прошамкала:
– Клавди`я не знает…
– Да чего она вообще знает?! – возмущалась потом Лариса и высказывала присмиревшему Николаю всю дорогу, что все эти гадалки – ерунда несусветная, что никакие бабки тут не помогут, что ей вообще никто не поможет – ни милиция, ни бандиты, никто! – Никому не верю! – Она гневно оглянулась на Жмайлова, почему-то сегодня расположившегося на заднем сиденье автомобиля, и осеклась. Бледный, он растирал грудь в области сердца и хватал раскрытым ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. – Что с тобой, Коля?
– Жмет что-то, – пожаловался тот и попытался негнущимися пальцами расстегнуть воротничок рубашки.
– Останови, – скомандовала жмайловскому водителю Лариса и выскочила из машины, чтобы пересесть к Николаю. Она привыкла воспринимать его как "бесплатное обязательное приложение" к своему бизнесу, но в данный момент, когда исчез Слава, когда надежда таяла на глазах, ценность Жмайлова автоматически возросла в разы.
– Коля, – жалобно попросила его Лариса. – Пожалуйста, только не сейчас.
– Не сейчас, – шевельнул тот посиневшими губами и схватил ее за руку. – Помнишь, что бабка сказала?
– Да глупость она сказала. – Лариса быстро сообразила, в чем дело и почему в глазах бесстрашного Жмайлова поселился испуг. – "Кровь", "умрешь скоро", "Слава дома", "спит"… Тоже мне Ванга! Коль, ты сам подумай! Сумасшедшая тетка, и мы – два идиота.
– Ну, не знаю… – неуверенно протянул Николай. – Я ее "пробивал", все сходится.
– Чего сходится? Слава дома, Слава спит?
– Ну, это не сходится, – с готовностью согласился с ней Жмайлов и вздохнул с облегчением: аргументы, приведенные Ларисой, выглядели вполне убедительно. – Кидалово, – подытожил Николай и пообещал найти еще кого-нибудь, кто по части без вести пропавших специализируется.
– Не надо никого искать, – тут же отказалась Лариса, но, как оказалось, преждевременно, потому что ни одно из свидетельств, зафиксированных в деле о пропаже гражданина Крюкова В.В., в итоге расследования вперед не продвигало, а только подчеркивало его полную бесперспективность и абсолютную беспомощность тех, кто его вел. Надо ли говорить, что Лариса нуждалась в поддержке другого рода и продолжала откликаться на любую возможность узнать хоть что-то сверх описанного в протоколе.