- Это еще что! Это пустяки! Можешь и не смотреть! - замахал руками замполит Розин. - Ты вот сюда посмотри! Феликс Эдмундович, в полный рост! Главный мой труд, дело всей жизни. Сегодня утром закончил. Нанес последний мазок. Всю ночь работал, не покладая рук и кисти. Горел весь! В жару! В лихорадке! Ужас, соколик! Это, знаешь, свыше! Снизошло! Никогда, сколько себя помню, у меня такого вдохновения не бывало. Прямо-таки ярость какая-то, знаешь. Так и бросался на холст, как тигр, рыча и рыдая. Ну, смотри и оцени! Тебе, соколик, первому показываю.
Замполит решительным взмахом сдернул простыню с гигантской от пола до потолка рамы. Перед Загинайло предстал, как живой, знаменитый главный чекист, железный Феликс. Загинайло вздрогнул и отшатнулся. Гигантский, нечеловеческого роста Дзержинский в наглухо застегнутой по горло долгополой шинели, в сапогах, с громадным маузером на поясе, бородка клинышком, страшный, вонзился неподвижным, убийственно-мертвящим взглядом в глаза Загинайло, в самое его нутро. Насквозь пронзил. Никуда и нигде от этого взгляда не спрячешься. И на краю земли не спрячешься, и там найдет, и на дне морском сыщет. Этот страшный гигант был изображен на кроваво-красном фоне великой мировой зари грядущего коммунизма.
- Ну, что скажешь, соколик? - спросил, горя нетерпением, замполит Розин. - Как он тебе?
- Впечатляющий дяденька! - высказался наконец Загинайло. - Как будто живой. Сейчас вытащит из кобуры маузер.
Замполит был чрезвычайно польщен такой оценкой. Неизвестно, сколько бы еще времени он продержал в плену посетителя его мастерской. В дверь загрохотали кулаком и раздался отчаянный крик дежурного Горячева:
- Товарищ замполит! Открывайте скорей! Ой, ой, скорей! Эти шизики сейчас перестреляют друг дружку! Мать их в дупель!
Замполит Розин открыл дверь и, увидев перед собой бледного с вытаращенными глазами дежурного, безмятежно-величавым голосом спросил:
- Горячев, в чем дело? Чего глотку дерешь? Я с командиром взвода провожу экстренное политзанятие, а ты лезешь с какой-то ерундой.
- А, Загинайло! Роман Данилыч! - обрадовался дежурный. - Беги во все лопатки в класс службы - разнимать своих головорезов!
У них там смертельный поединок. Как петухи! В батальоне никого, кроме вас. Бурцева нет, а то бы он дал каждому из них по пинку и по углам бы раскидал в миг.
- Да что такое? - следуя за Горячевым, потребовал подробностей Загинайло. - Замполит Розин, шедший с ними, тоже попросил пояснений.
- Горячев! Толком говори! Пьяные они, что ли? - Происшествие касалось его, как замполита, еще в большей степени, чем взводного.
- Да не пьяные они, а из-за шубы, - отвечал Горячев.
- Какой шубы? Чего ты мелешь?
- Говорю, из-за шубы! - продолжал Горячев. - Старшина наш Яицкий выдал одну на взвод. Баранья шуба, на зиму, мехом внутрь. Шубеечка - высший класс! Жарко, как в печке. Посты проверять в лютые морозы. Вот они и не поделили. Черняк и Стребов, твои командиры отделений, Роман Данилыч. Один орет: моя шуба! Другой еще громче орет: нет, моя! Сцепились. Пистолеты хвать. Говорю вам: сейчас выстрелы грянут. Один свежий труп уж точно сейчас увидим. Ой, лихо! С дежурных снимут!
- Да как они смеют! - возмутился замполит Розин. - Эта шуба положена командиру взвода. Не по праву! Моральное разложение! Я с ними сейчас разберусь! Я не позволю! Так мы далеко заедем!
Все трое вступили в класс службы, ожидая, что их встретят выстрелы. Они увидели такую сцену: два командира отделений, старшина Черняк и старший сержант Стребов, стояли по разным сторонам стола, приставив свои пистолеты ко лбу друг другу, пальцы на спусковых крючках. На столе, разделяя их, виновница раздора - новенькая шуба, добротная, с черной покрышкой и барашковым воротником. Эта пышная красотка лежала себе, развалясь мехами и ожидая, когда она достанется победителю кровавого спора за обладание ею.
- Отставить! - угрожающе приказал Загинайло. - Подскочив к дуэлянтам с поразительной для его массивной комплекции быстротой, он мгновенно разоружил обоих. Отобрав пистолеты, молча отошел в сторону. Зато замполит Розин дал своему языку полную волю.
- Черняк! Стребов! Мушкетеры, Дартаньяны! Дуэли тут устраивать! Герои нашего времени! Дантес-полонез! Придется Николаю Кирьянычу докладывать. Все равно информация пулей долетит. Может, уже долетела к нему в кабинет на Литовский, и все уж он, что тут делается, знает! Ой, что будет! Гром и молния! - замполит в ужасе схватился за свою сильно поседелую голову.
- Тимофей Трофимыч! Моя это шуба! Я ее законно в карты выиграл! - возопил возмущенным голосом Черняк. - А этот шулер карту передернул! Туза бубен козырного из рукава вытащил! Подлый урод!
- Врет он всё! - возразил Стребов. - Я честно выиграл, моя шуба.
- Ладно, ладно, соколики. Командир полка сам решит, чья шуба. Сейчас же иду ему звонить. А пока марш оба посты проверять! Чтоб духу вашего в батальоне до завтрашнего утра не было! - Замполит, взяв злополучную шубу в охапку, понес ее, как добычу, к себе в кабинет.
- Роман Данилыч, - сказал он, обернувшись к Загинайло, - ты не будешь возражать, если я эту шубу себе возьму? Вы все и так жаркие, кровь кипит. А я страшно мерзну, мастерская у меня - все равно что в ледяном погребе сидеть. А Яицкий почему-то мне шубу не выдает, сколько я его ни просил. Объясняет тем, что замполитам не положено. Ну как? А я тебе картинку подарю за это. Любую выбирай. И от политзанятий освобожу, пожизненно.
- Договорились, - усмехнулся Загинайло. - Зачем мне шуба. Тяжесть на плечах таскать. У меня шинель теплая.
Выйдя из батальона, он увидел, как оба его командира отделений шлепали впереди него в шагах пятидесяти по Г-й улице, дружески беседуя, как ни в чем не бывало, плечом к плечу. Судя по их бурным жестам, они обсуждали происшествие с уплывшей из их рук шубой и костили замполита.
IX
Весь ноябрь работали без выходных. Усиленный режим. Ожидали комиссию из Министерства с проверкой. Загинайло был в батальоне каждый день. Он наряду со всеми нес это беспрерывное дежурство. Офицерам не было послабления ни на минуту, напряженность в городе не позволяла поблажек. Простой милиционер у себя на посту взаперти еще мог вздохнуть, офицер - нет, офицер и спать должен на ходу, да и то одним глазом. Замполит Розин, казалось, ничуть не тяготился такой перегруженностью. Он щеголял в новой шубе, отогревая свои промерзшие косточки. Он и в батальоне разгуливал в шубе, не снимая ни на минуту. Смотрелся он в шубе хорошо, как боярин. Зампослужбе Железнов, увидев его в этой обновке, что-то пробурчал под нос и тут же ушел к себе в кабинет писать срочное донесение комполка Колунову.
Взвод Загинайло также работал в усиленном режиме. После инструктажа, распустив милиционеров на посты, остались в классе службы вчетвером: взводный и его три командира отделений: Бабура, Черняк и Стребов.
- Послушай, Роман Данилыч, - сказал за всех троих прапорщик Бабура. - Мы тут дельце наметили. Экспроприация ценностей. Решили тебя посвятить. Мы так подумали: что ж мы-то. Ты командир, ты и командуй.
- Ты, Бабура, не темни, - Загинайло взирал на прапорщика своим тяжелым взглядом. - Выкладывай, что там у вас. Какое дельце.
- А вот этот новый банк, что под охрану берем. Там можно копилку тряхнуть, только торопиться надо. Они новую сигнализацию будут ставить скоро. Завтра-послезавтра. Грех не воспользоваться. А? Роман Данилыч? Рыбка сама в руки плывет. Дела-то, дела. Проще прыща у Черняка на заднице. Мы бы, извини, и без тебя. Но мы так решили. Ты у нас - голова! Ты - главарь! Главарь, главарь! Вожак! Признаем! Весь взвод признал! - прапорщик подмигнул. Его кроваво-мясистое лицо улыбалось льстивой и омерзительной улыбкой. Так улыбается осьминог.
Загинайло никак не отреагировал на предложение. Он молчал, взирая на прапорщика все тем же тяжелым, неподвижным взглядом. Его молчание можно было понять как согласие.
- Так вот, Роман Данилыч, план такой, - стал развивать мысль Бабура. - Главное действующее лицо - этот вот шут гороховый. - Он ткнул пальцем в усмехающегося Стребова. - Кролик наш. Ты, Роман Данилыч, еще не знаешь всех его талантов. Он такое может, что - о! Гений! Дар божий! Ему бы в БДТ играть! Наш Стребов может подделаться под любой голос - ни за что не отличишь. Шпарит чужим голосом - только так. И Бурцевым может, и Железновым, и Розиным. Даже под папу, комполка - запросто! Артист! Говорю тебе! Золото, а не человек. Он у нас и на сцене, на праздничных концертах всегда выступает. Передразнивает начальство. Недавно, в ДК Дзержинского - весь зал от хохота под стульями валялся. Так вот. Через день заступит на дежурство взвод Корзинкина. Подгребем к банку в часика два ночи, пароль узнать - раз плюнуть. Каждая кошка, что в подворотню шмыгает, знает - какой у нас на эту ночь по банкам пароль. Стребов наш в переговорное устройство назовется, что он командир второго взвода Корзинкин, его голосом, значит, и пароль назовет, какой будет, Тамбов, Воронеж. А фигурой они с Корзинкиным похожи, в монитор ни хрена не разглядишь. И фуражку ему найдем такую же безбрежную, как степь. Корзинкин всю зиму, нарушая устав, в фуражке красуется, уши морозит. На него уж, как на дурака, и внимания не обращают. Ну так вот, постовой откроет дверку в банк, варежку разинув, а дальше - как по нотам.
Выслушав речь прапорщика Бабуры до конца, Загинайло долго еще хранил молчание, как будто обдумывал. Барабанил пальцами по столу, спокойненько так, точно азбуку морзе выстукивал, чем очень раздражал выжидающих его ответа трех командиров отделений.
- Ладно, гуси-лебеди! - объявил он, наконец. - Вижу, вы все обкатали. Вы уже спецы по таким делам. Операция икс. Возражений у меня нет. Только по первоначалу вот что: я хочу сам посмотреть этот объект. Я еще не смотрел. Я хочу остаться там на часик и хорошенько изучить этот ваш банк. Утром я скажу вам свое решение.
На этом разговор закончился. Все четверо пошли смотреть намеченный объект.
Они шли по набережной. Гадкая ночь. Промозгло. Черная вода, рябь. Стребова замучила икота. Он икал громко и безостановочно, во все горло.
- Стребов! Заткни фонтан! - грозно зарычал на него Бабура. - На весь город слышно. Орешь, как осел!
Стребов хотел возразить, но вместо того икнул еще громче.
- Ему бы чего попить, - сочувственно посоветовал Черняк. - Выпить воды литр - верное средство. По собственному опыту знаю.
- Ну, давай его в Мойку за ноги спустим и пусть пьет, сколько влезет, - предложил раздраженный прапорщик. - Пусть хоть брюхо лопнет. Нажрется, сволочь, перед дежурством селедки, а потом ык-ык всю ночь. Провалит дело, дурак. Как ты будешь изображать голос Корзинкина, если у тебя икота на весь квартал? Скажи, идиот? - приступил к Стребову разъяренный прапорщик.
- Бабура, не ори! - остановил приятеля Черняк. - Он в банке козьего молочка сейчас хлебнет и как рукой снимет. Сегодня там Монахов дежурит. Монахов ничего, кроме молока из-под козочки не употребляет. Бидон с собой на пост таскает каждый раз в рюкзаке на горбу. Говорит, городскую воду из-под крана пьет только самоубийца, которому лень вешаться. Он не вредитель своего здоровья. Тут все жители на восемьдесят процентов состоят из грязи и отравленной невской воды, а на остальные двадцать из различных выделений. Один Монахов исключение. Монахов состоит из молока. Он где-то вычитал, что надо почаще кишки промывать. Вот он и покупает у какой-то бабки, дома хлещет весь день и на дежурство волочет все равно как молочник какой-то. Монахов, он и есть Монахов!
- Черняк выразительно покрутил пальцем у себя висок, так энергично, словно закручивал шуруп. - Но парень он надежный, можно положиться. На Волге утес. Зарежет и не моргнет.
Пустынная улица. Фонарь на углу. Подошли к мрачному шестиэтажному зданию, одно единственное окно на первом этаже тускло светится, все остальные окна темны. Над входом вывеска: Банк. Гранитные ступени, дверь с вензелем. Надзорный глазок и переговорное устройство. Бабура нажал кнопку звонка.
- Кто? - гаркнул изнутри голос незримого стражника.
Бабура назвал себя и пароль.
- Чего, чего? Что ты там бормочешь? Повтори! - потребовал негостеприимный страж. - Усы сначала прожуй, а потом разговаривай!
Прапорщик Бабура не мог терпеть такого нахальства. Сунув свое мясисто-кровавое лицо к самому говорильнику, он сотряс дом громовым воплем:
- Монахов! Молокосос хренов! Открывай! Мы тут все дожидаться должны, когда ты расслышишь, что тебе русским языком говорят! Дубина! Чукмек чертов!
Неистовый рев прапорщика возымел действие. Дверь распахнулась настежь, и перед ними предстал этот самый Монахов, верзила-сержант, идиотски-угрюмая улыбка до ушей. Бронежилет расстегнут, каска-лоханка набекрень, автомат на пузе.
- Ты что ж урод, дверь в банк посреди ночи распахиваешь, все равно как в сарай с дровами. Тебе это как ширинку расстегнуть, балда! - набросился на него прапорщик. - На что тебе в дверях глазок вставлен! Целый телескоп! Или ты не только глухой, так еще и слепой?
- Нет, Бабура, зря ты глотку рвешь, - возразил, продолжая зверски-дебильно улыбаться, Монахов. - Ты хоть и прапорщик, но, прости за грубость, чепуху порешь. Буду я, как дурак, в глазок пялиться, чтобы мне в глаз пулю засадили. Не помнишь, что ли, Гришка Подорога, из взвода Шаганова, посмотрел так в прошлом годе в глазок - ему и шарахнули из какой-то крупнокалиберной гаубицы, так что череп снесло напрочь и мозг по всему банку раскидало. Благодарим покорно за такие смотренья. Я и так чую, кто у меня за дверью. По запаху. Как фокстерьер. Или очки с бронебойным стеклом выдавайте, чтоб и снаряд не прошиб.
- Вот и поговори с ними, Роман Данилыч, сам видишь, - пожаловался прапорщик. - Спорят и пререкаются из-за всего. На каждое слово у них - сто. Ораторы! Робеспьеры! Командир отделения для них - нуль. А как выходной вне очереди - так Бабура.
- Потрепались, а теперь отдохните маленечко. Я буду говорить, - прервал жалобы прапорщика Загинайло. - Сержант Монахов! Доложить обстановку! - строго потребовал он, обратясь к верзиле-автоматчику.
Монахов вытянулся в струнку и, лихо вскинув растопыренные пальцы к каске, отрапортовал:
- Товарищ старший лейтенант! На посту номер двадцать восемь все спокойненько. Тихо, как на Пискаревском кладбище. У меня там дед с бабкой покоятся, блокадники. Царствие им небесное! - добавил он скорбно-угрюмо.
- А напарник твой где? - спросил, тяжело взирая на сержанта, Загинайло. Массивное лицо его оставалось каменно суровым.
- У денежного хранилища. Где ж ему еще быть! - развязно отвечал Монахов, опустив отдававшую честь руку. - У него там будка, собачья конура, он там на железной цепи сидит, или по галерее туда-сюда, как сатана, гремя цепью, бегает. Цепь длинная, позволяет. А отлучаться ему нельзя. Ни по какому случаю. Там, в галерее, и мочится и испражняется, если приспичит. Все нужды свои человеческие справляет.
- Так. Ясненько. Показывай объект! - приказал Загинайло. - Все показывай, от подвала до чердака. Проверим укрепленность. А на посту за тебя пока эта троица побудет. - Он кивнул на Черняка, Стребова и Бабуру, которые уже расположились в креслах у включенного телевизора. Показывали бокс: негр и мулат. - Передай напарнику на пост, чтоб встречал, - добавил Загинайло. Там, по расписанию наряда, младший сержант Оськин. Правильно?
- Так точно! - подтвердил Монахов. - Изменений нет, как в расписании воздушных рейсов в Пулкове. У меня там все стюардессы знакомые. Эй, Оськин! Пес цепной! - гаркнул он в переговорник.
- Кончай дрыхнуть! Ключ в зубы и бегом по галерее! К дверям в банк! Через пять минут жди взводного! Понял?
- Понял, не глухой, - отозвался замогильным голосом Оськин.
- Чего орешь! Молока не забудь кружечку. Холодненького. В горле пересохло.
- Это от спертого воздуха в будке. От портянок и сапог, - пояснил Монахов. - Ладно, принесу.
Открыв дверцу кубического сейфа, предназначенного для хранения оружия на посту, он достал оттуда мутно-белую поллитровку, заткнутую винной пробкой, и сунул ее в карман штанов.
- Кумыса хочешь, взводный? - предложил он Загинайло. - У меня там еще бутылочка в запасе есть. - Загинайло отказался от кумыса. Монахов закрыл сейф, взял из ящика стола фонарик. - Айда, взводный! - позвал он Загинайло. - Если не боишься заблудиться в этих шхерах. Я сам там половину помещений еще не исследовал.
Монахов зажег фонарик и, светя им, повел Загинайло по темным коридорам банка. Освещение временно не работало. Ремонт внутри не успели закончить. Банк-то вселился, а недоделок тьма, так объяснил сержант, этот словоохотливый провожатый. Коридор качался в такт шагов, как толчки волн качают лодку. Луч фонарика прыгал туда-сюда, шаря по стенам, озаряя разные предметы. Шкафы, стеллажи, конторки, окошечки пустых касс, какие-то приборы, какое-то оборудование. Под ногами шуршали бумажки. Загинайло, подняв одну, попросил посветить. Деньги! Тысячерублевка!
- Возьми, возьми, командир! - весело воскликнул Монахов. - Задницу подтирать! Фальшивая денежка-то. Фальшивомонетчики тут гнездо свили, - объяснил он, хоть и все также весело, но с каким-то смущенно-таинственным видом. - Упражняются, штампуют по ночам на невидимых станках. У них тут целый цех. Шуруют вовсю. Призраки, привидения. Слышу с поста: шум какой-то непонятный, вроде как штамповочный станок шлепает: чух-чух, трум-трум. Иду, смотрю: ни души. Затихли, как мыши в норах. Только денег накидано везде пачками и вразброс, свеженьких, только что наштампованных, как грязи. Говорю тебе, командир. Призраки! У них тут подпольный завод, монетный двор свой. Вот опять! - Монахов, услышав шорох у себя за спиной, резко обернулся. Луч фонарика ударил в стену. Озарилась амбразура в стене, отверстие наподобие корабельного люка.
- Там кто-то прячется! А, взводный? - Лицо Монахова с каской набекрень было бледно. - Ступая на цыпочках, он приблизился к этой дыре и посветил фонариком.
- Духи гуляют! - мрачно изрек Загинайло. - Это ты сам сапогами шаркаешь, так у тебя душа в пятках. Храбрецы вы тут. Вперед! Я не собираюсь блуждать здесь с тобой до рассвета в поисках привидений. Не банк, а лабиринт какой-то!
Монахов, устыженный, послушно повел дальше. Добрались до конца коридора, спустились по ступеням на площадку нижнего этажа. Тут запертая стальная дверь.
- Оськин! Открывай! - заорал Монахов во все горло. - Взводный здесь, надерет тебе уши, как школьнику!
- А кумыса принес? - невозмутимо, ничуть не испуганный грозными воплями своего напарника, спросил Оськин. - А то не открою.
- Принес, принес! - заверил Монахов. - Бутылку с соской. Соси хоть всю сразу, хоть по частям удовольствие растягивай!
Оськин заскрежетал какими-то железами с той стороны двери, повернул на три оборота вставленный в скважину ключ. Приоткрыв дверь на щелочку, потребовал:
- Сначала кумыс давай! - Тогда впущу.
Монахов сунул ему бутылку, и тот, отступив, широко распахнул створку, впуская ночных гостей.
- Молочная ферма, а не охрана банка! - хмуро глядя на своих подчиненных, заметил Загинайло. - Может, вы тут коз и коров где-нибудь на дворе пасете? Возмутительное несение службы. Вот что, Оськин, покажи, что ты тут охраняешь.
- Свой лежак охраняет, да самого себя! - захохотал Монахов.