Два дня до похорон дверь не закрывалась: приходили все время люди. Пришел и Шаповалов со своей мадам. Билютин, начальник КГБ, с которым ты общался по работе, почему-то произнес слово: "Убили". Что имел в виду - не знаю. Потом, много позже, мне тоже стало казаться, что это был не несчастный случай. Однако не могу на кого-то возводить напраслину, если точно ничего не доказано. Докапываться никто не хотел…
Маня с мужем приехали за день до похорон. Маша очень плакала - до истерики, и я боялась выкидыша: она была на пятом месяце беременности. Митенька был на своем БМРТ - большом морозильном рыболовном траулере - в море, но я велела дать ему правдивую радиограмму. Что там было с моим сыном, не знаю: тебя он боготворил.
Похороны были вполне пристойными, но не по номенклатуре. Тебя должны были поставить в каком-то зале, но я запротестовала. Кто хотел - пришел проститься к дому. Говорили, конечно, заученные речи, но были и "от себя". Люди плакали. И море, море цветов. Потом сказали, что срезали все, росшие в городе.
Маня с мужем уехали через три дня: им нужно было на работу. Я осталась одна. Надо было жить. Теперь никакой опоры больше не было. Вышла на работу через неделю, а дома долго и истово молилась: знала, что "блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят". Так сказано в Евангелии. Каждый человек молитвой может приблизиться к Творцу. Господь недалеко от каждого, ибо им живем и движемся, и существуем. Думаю, человеку верующему легче принять житейские скорби, болезни, напасти: он уповает на милость Господа. Атеист в этом отношении не может утешить себя тем, что рядом есть Некто, который не оставит его.
Через месяц Борис, директор, дал неделю в счет отпуска, и я поехала в Москву: хотелось повидать Маню, которая трудно переносила беременность, и главное - хотя бы заочно - тебя отпеть. В Калининграде в это время был всего-то какой-то молельный дом, в который я, конечно, не ходила: твое положение обязывало…
Все лето после работы ездила на электричке в Светлогорск и очень подолгу сидела на берегу, на нашей скамье. Море успокаивало, убаюкивало, умиротворяло. А еще читала про себя симоновское "Жди меня", которое ты очень любил. Мне казалось, где-то далеко, на фронте, мы совсем молодые, и я тебя жду…
VIII
Октябрь семьдесят второго. Прошло почти пять месяцев со дня твоей гибели, а кажется - вчера. Звонок из Красногорска: пятнадцатого октября родился мальчик. Мальчика и ждали. Саша, Манин муж, счастлив. Через месяц собираются крестить, но имя у внука уже есть - Михаил. Мальчик слабенький и оручий. Маше придется с ним туго. Свои услуги предложить не могу: обязана работать. На мне и семья Раи, и мама. У мамы пенсия мизерная, у Раи - двое на руках. Старший - тяжелый инвалид: последствия полиомиелита. Муж Раи ходит в море, но денег по оставляемому аттестату не хватает. При тебе почти вся моя зарплата уходила на маму и Васильевых. Теперь даю меньше: нужно что-то себе. Слава Богу, дети мои уже кормятся сами.
Митенька приходит с моря только в конце сентября - очень худой, с черными кругами под глазами. Надо приводить парня в порядок. В нашем доме опять появляется Наташка. Это девочка из его класса, превратившаяся в путану. Она действительно очень любит Митьку, но жить одна и ждать парня не в состоянии. Митя это знает, но почему-то окончательно порвать с ней не может: что-то есть в этой девке.
Я уговариваю его съездить в Баку. Там с родителями живет Мила, тоже одноклассница. Мила влюблена в сына. Папа у Милы азербайджанец, врач, мама - русская, медсестра. Есть еще братья и сестры. Мила окончила Бакинский технологический институт, где-то работает и ждет Митю. Без всякого энтузиазма Митька уезжает. Жениться, по-моему, не хочет, но мне страшно: Наташка его изведет. Вернувшись дней через десять, говорит, что сделал Миле официальное предложение. Я рада, потому что ты одобрил бы этот выбор.
Отпуск у Дмитрия два месяца, и со свадьбой надо поторопиться. Он снова летит в Баку, и там справляют пышную - по-бакински - свадьбу. На меня вроде не обижаются, что не приехала. Дома, в Калининграде, все гораздо скромнее: только близкие друзья.
Мила - девочка красивая, тихая, но некоторые - не друзья, а просто знакомые - как-то укоряют: взял не чисто русскую. А мне абсолютно все равно. И потом: где они - чисто русские? Когда месяца через два из Баку приезжает "десант" посмотреть, как устроилась их дочь, мне эти люди - отец Толяд Аббасович, бабушка Фатима-ханум и три малолетних племянника - очень нравятся. Мне с ними покойно.
Толяд Аббасович - очень интеллигентный, из богатой в прошлом семьи. Как врач, придерживается передовых взглядов. Причем интеллигентность не наносная, а в крови. Когда с фронта привез русскую жену, тоже натерпелся косых взглядов, а они трех прекрасных детей родили и вырастили. Нет! Если человек умен, он всегда найдет способ вписаться в чужую среду, стать необходимым. Надо только иметь ум и желание.
Ненавижу, когда осуждают мусульман и говорят: "исламские террористы". Ислам - такая же религия, как православие, католичество, иудаизм. А террорист есть террорист, какой бы национальности ни был. В террор идут дети разных народов. Что-то жжет изнутри этих смертников. Думаю, таинственный голос природы, шепчущий им, что, несмотря ни на что, они не станут настоящими британцами, французами и прочими. Террор - всегда попытка более слабых спровоцировать более сильных на массовый ответ, чтобы этот ответ удесятерял, утысячерял число обиженных, которые готовы броситься разорять, подрывать, сжигать.
Что делать? Наверно, прежде всего, перевоспитывать более слабых, ибо усиление жестокости - только подарок их собственным эстремистам, которые тут же ринутся на помощь "униженным и оскорбленным". Надо, по возможности, поступать так, как велит молитва: "Боже, дай мне терпение вынести то, что не могу изменить; дай мне силы изменить то, что не могу вынести; дай разум не перепутать одно с другим".
Уже в полтора года Мария привозит мне Мишу, внука. Ей нужно выходить на работу, а я - как-будто не работаю. Борис Петрович разрешает работать дома: дома и вправду больше успеваю. Хожу в издательство только на еженедельные летучки и встречи с авторами. Мишку в коляске привожу с собой и, пока беседую с автором, кто-нибудь из издательских развлекает внука. Он - парень серьезный: сопит, что-то обязательно делает руками. В общем, справляюсь: мне еще всего пятьдесят два.
Мила забеременела. Работа у нее не очень приятная: возится с кожами на промкомбинате. По диплому - технолог легкой промышленности. От запаха кож ее тошнит. Говорю: уходи, сиди дома. Митя ведь оставил аттестат. Не хочет. Гордая. Самостоятельная. Вечером, после работы, помогает с Мишкой. Мишук зовет ее "Миа".
Митя возвращается из морей как раз перед рождением дочки: в Калининграде уже есть УЗИ, с помощью которого определяют пол будущего ребенка. Митенька говорит, что несказанно рад именно девочке: будет кому покупать нарядные платьица, которые в обилии продаются в заграничных портах. "Будет ходить у меня как принцесса", - заявляет молодой папаша.
Роды трудные. Я спихнула Мишку Диденкам, и мы с сыном сутки торчим в приемной роддома. Наконец! Мила присылает записочку, где одни каракули. Девочка крупная, голосистая, шла головкой. Тащили.
Мила и Митенька - хорошие родители. К ребенку вставать не дают. Освободила им на троих большую комнату. Мы с Мишуткой - в моей спальне.
Митя уходит в море через полтора месяца. На сей раз - на полгода. Кусок хлеба у рыбаков и моряков ой! какой нелегкий. Нелегко и ждать. Но люди ко всему привыкают.
Мы живем с Милой и двумя детьми покойно и даже весело. Красногорские папаша с мамашей, наверно, забыли, что и у них есть сын. Маня с Сашей даже денег никаких на Мишку не присылают. Всех обеспечивает Митенька. Так растить детей можно. На чужом горбе.
Череда дней, недель, месяцев, лет летит быстро. Олечке, так назвали внучку, уже три года, и Мила поговаривает о работе. Я очень боюсь не справиться с детьми и редактурой. Но что делать? Ей тоже нужно зарабатывать стаж.
У меня впервые в жизни начинаются "игры" с давлением: гипертонические кризы чередуются с гипотоническими. Иду к врачам. Говорят: результат сильного физического и психологического истощения. Надо все бросить и ехать отдыхать. Отдыхать?! А куда детей? Мила жалеет меня и делает все что может, но остаться одна с детьми тоже не в состоянии: слабенькая. Красногорцам все по фигу. Маша витает в каких-то высших физико-космических сферах, Саша приезжает летом на один месяц, чтобы покупаться в море. У Мити рейсы становятся все длинней: только так возможно заработать хорошие деньги.
Лето восемьдесят третьего. Теплое, но дождливое. Уже неделя, как Митя на берегу. Миле дать отпуск обещают только через несколько дней. Тогда втроем они полетят в Баку опять на какое-то торжество. Денег эти поездки стоят неимоверных, но нарушать чужие законы нельзя: обидятся.
Тот день - двенадцатого июля - серый, но теплый. Олечка очень просилась на море. Миша с другом занимался строительством какого-то "самолета". У меня была большая и трудная рукопись.
Олечка с Митей уехали на электричке часов в двенадцать. В Светлогорске были в час. Митя встретил на пляже школьного товарища с женой. Они почему-то не купались, и Митьке не хотелось лезть в воду, но Оля канючила. Она плескалась совсем около берега, когда Митя все-таки решил искупаться. Вдвоем долго барахтались на мелководье, когда Володя, друг, следивший за ними, вдруг не увидел их голов. Он бросился в воду, но их нигде не было. Володя вышел на берег, стал звать. Море их как-будто растворило. Все это потом рассказывал сам Владимир. Спасателей с масками и ластами поблизости не было. Дети мои растаяли…
Володя появился в нашем доме в десять вечера. Это я запомнила. Сразу чутьем, сердцем поняла, что детей больше нет. На сей раз реакция моя была такова, что не могла подняться с постели, хотя усилия предпринимала колоссальные. Валилась и теряла сознание. Потому все делали без меня. А делали следующее: утром водолазы обследовали дно участка, где они купались, и нашли две глубокие ямы. Прошли большое расстояние вдоль берега по течению. Пусто. Ничего. Спасатели не знали, что делать дальше.
Олю и Митю нашли случайно, на четвертый день, около Пионерска, почти на берегу. Почему их туда отнесло - непонятно.
Опять дверь в квартиру не закрывалась, опять шли и шли люди. Мила держалась мужественно, а я все не могла оторвать голову от подушки. Что делали со мной врачи - не знаю.
Хоронили ребят на пятый день. Домой не заносили. Поставили скамьи с гробами на улице. Почему-то они лежали в гробах, как жених и невеста: на Мите был черный костюм и белая сорочка с галстуком, чего он никогда не носил, на Олечке - белое подвенечное платье, прикрывавшее ножки. Вокруг головы - белые бумажные цветы. Меня чем-то накачали и вывели. Было огромное количество народа и очень тихо. Иногда в тишине раздавались всхлипывания. У меня слез опять не было…
Их похоронили рядом с тобой, Мишенька. Так они, деточки мои, и сегодня лежат, а я от вас далеко, очень далеко…
Была, была причина гибели Олечки и Мити. В семьдесят восьмом - Олечке было шесть лет - с ней случился первый припадок. Настоящий, эпилептический. Врачи сказали: последствия родовой травмы. Припадки были довольно частыми. Мы возили ее к врачам и в Москву, и в Ленинград.
В тот роковой день припадок случился в воде. Она вцепилась в Митину шею, ручки ее сомкнулись как клещи, и она придушила Митю, не дав ему ни спасти себя, ни спастись самому. Патологоанатом сказал, что у Мити были следы удушения на шее.
Господи! За что, за что покарала снова судьба? Чем провинился ребенок? Она была такой красивой и умной. И Митенька ушел так рано. Тридцать три года. Сколько еще доброго и полезного мог бы сделать. Он был очень порядочным - весь в отца. Так хотел жить, работать. Без моря не мог. Все напевал песню, которую пел Георг Отс: "Я люблю тебя, жизнь, и надеюсь, что это взаимно". Не получилось взаимности, не получилось… Трогательный, наивный и очень добрый человек. С сестрой Марией они были разными - как будто не от одних матери и отца. Наташка, первая Митина любовь, говорят, сильно убивалась, хотя была уже замужем и имела ребенка.
Оставшись в тридцать два года без дочери и мужа, Мила повела себя достойно, сказав мне: "Я хотела бы быть с вами. Я - Радина". Мы прожили с ней вместе двадцать долгих лет и никогда, никогда не ссорились. Ее, красивую женщину, конечно же, сватали, но она до сих пор верна Митиной памяти.
Миша, внук, рос тихим, задумчивым. В первый класс пошел в Подмосковье. Был очень болезненным. Мне не нравилось, как родители его воспитывают, но что могла поделать? Теперь бывали вместе только летом, когда на два месяца его привозили в Калининград. Оказавшись по сути одна, все внимание направила на маму и Раечкину семью. Они нуждались в моей помощи: Рая слегла. Диагноз был самый страшный. Сестре не очень повезло с мужем. Николай все время "болтался" в море: ходил старпомом на большом корабле, а приходя, просаживал деньги в кабаках и по бабам. Старший сын Сереженька был инвалидом первой группы, младший Андрей учился в мореходке. Мама около них выбивалась из сил. Рая умирала долго и мучительно. Мы делали все что могли.
Начиная с восемьдесят пятого года стала распадаться рыбная промышленность Калининграда. Мои авторы из АтлантНИРО уже не только говорили, а кричали об этом. В рыбных конторах, на флоте денег не платили или платили так плохо, что впору было побираться. Короче - творилось что-то невообразимое. Мой портфель рукописей пришел в окончательный упадок: никто ничего не хотел, не мог. Люди не знали, что будет завтра.
Часто говорят: в распаде Союза виноват Ельцин. И действительно, он так рвался к власти, что плевать ему было на Союз. Подталкивал, конечно, и Запад: зачем Западу нужен был сильный конкурент. Но толкали к распаду и внутренние национальные элиты. Им хотелось стать полновластными хозяевами своих территорий. Со стороны литовцев, латышей, в частности, их рыбных начальников, это здорово чувствовалось. Об этом ты говорил еще в начале семидесятых. Но главное все-таки заключалось в том, что в постсталинскую эпоху Союз исчерпал свой потенциал модернизации. Страна по многим параметрам стала неконкурентоспособной, и это, к сожалению, продолжается до сих пор. Было понятно, что государство двигается в тупик, катится в пропасть. Мы ушли от старых фальшивых правил, избавились от них, но никаких новых, нормальных, органичных не придумали. Освободившись от внешнего диктата, оказались не свободны от самих себя. Машина самодеградации заработала на полную мощность, поражая общество все основательней. Бездуховность привлекательнее, чем сложный путь самоочищения. Подняли "железный занавес", отделявший от внешнего мира, но не извлекли красный клин, вбитый после Октября и оторвавший нас от собственных корней. Я часто думаю, что делал бы ты во все это безвременье, и даже радуюсь: тебе не приходится это видеть и переживать.
Теперь, когда моя "рыбкина" литература оказалась никому не нужной, мне стали совать редактировать всякую белиберду. Но работать было надо - без денег не проживешь.
Борис Петрович Диденко тоже оказался не готов к перестройке. В обкоме намекнули, да прямо сказали: пора уходить на пенсию. Командовать всем стала баба, баба неплохая, своя, бывший техред. Но все-таки баба…
Конец восьмидесятых и начало девяностых жили с Милой, "тихонько притаившись". В эти годы, по-моему, никто не знал, что с ним будет завтра. Мои дела продолжали оставаться невеселыми: очень слабел Сереженька, Раин сын, хотя, выучившись в университете и став юристом, продолжал заниматься частной практикой.
Сережа заболел в шесть месяцев. Рая его везде лечила, возила в Ленинград к профессорам. Делали несколько операций, и в особом аппарате он стал ходить даже без палочки. Ухаживала за ним бабушка Полина Владимировна. Шла на любые лишения, лишь бы внуку было хорошо. И полы мыла в подъездах, когда не стало Раечки, перебирала по сортам янтарь, не говоря о всяком другом обслуживании внука. Но воспитала его духовно: был Сережа верующим, добрым, не озлобленным. Прилежно учился, лежа на животе. Стал брать юридическую работу и справлялся с нею прекрасно. Был красив и полноценен как мужчина.
Первый раз влюбился в девочку-студентку, работавшую корректором в издательстве. Она была не калининградкой. Ей нужны была квартира и прописка. И ей нужен был Николай, отец, а не сын - Сережа. Колька тогда еще ходил старпомом в море. Я поняла это очень скоро и расстроила треугольник. Мама ничего не подозревала и все принимала за чистую монету. Потом крутились вокруг парня еще какие-то колясочницы, но я всех отметала: кто бы стал ухаживать за двумя инвалидами?
И тут появилась Гуля - молодая женщина-казашка, с которой случилось несчастье: на остановке ее сбил грузовик и переломал позвоночник. За два месяца до случившегося она родила здоровую девочку Яну от законного мужа - еврея Димки. Димкины родители заставили сына отказаться от жены и дочери, и все они очень быстро укатили в Израиль. Гуля осталась одна в чужом городе, в общаге. Яночку забрала мать Гули, приехавшая из Казахстана.
Гуля от кого-то услыхала о Сереже и пришла к Васильевым сама. Пришла и больше не ушла. Вся она, перекалеченная, обслуживала себя, делала все в доме, была умна. Образования высшего не имела, но собиралась поступать в университет. И действительно поступила, блестяще его окончив. Она стала хорошей женой Сереже. Привезла Яночку. Сережа удочерил ребенка, и между ними возникла чудная любовь. Сейчас, когда Сережи уже нет много лет - умер от сердечного приступа, неожиданно явился Димка - родной Янин отец. Стал добиваться расположения дочери, но Яна сказала: "У меня был только один отец - Сергей Николаевич Васильев".
Так что познал, познал Сереженька счастье, хоть и был инвалидом. Когда все по-людски - счастье приходит.
Слабела и мама: ей шел восемьдесят седьмой. Их обоих, Сережи и мамы, не стало в один год - девяностый. Могилки все прибавлялись. Я стала задумываться, что же делать: мне шел шестьдесят четвертый и, кроме Милы, никого в Калининграде не оставалось.
IX
Я думала: разъедемся с Милой - она устроит свою жизнь. Заранее скажу: ничего из этого не вышло. Мила тоже однолюбка, а Митю она любила.
Многие знакомые стали говорить: Лида, вам надо перебираться ближе к дочери: дочь есть дочь. В девяносто шестом, уйдя на пенсию - мне стукнуло семьдесят три, начала хлопоты по продаже квартиры. Продавцами мы с Милой оказались аховыми, и нас чуть не облапошили, но, слава Богу, все обошлось. За вырученные деньги купили Миле однокомнатную, а оставшиеся деньги повезла в Красногорск. Привезенной суммы едва хватило на однокомнатную в такой хрущобе-трущобе, что только вот сейчас вывела тараканов.