Черти бросаются друг к другу и дерут друг на друге волосы.
Нагоняйкин, вылезая из-под газеты:
– Девочки, не ссорьтесь! Это я поставил синие чашки к розочкам.
Не слыша его:
– Старая кошка!
– Сова пучеглазая!
– Я?
– Нет, я!
Вой, треск волос. Искры и шипение.
– Ах ты (такая-сякая)!
– Сама (такая-сякая)!
– Убирайся из моего дома вместе со своим Земляникиным, чтобы глаза мои вас больше не видели!
– Чтоб они у тебя вообще повылазили! Нагоняйкин из-за газеты:
– Девочки, не ссорьтесь!
– Уууууууууууу!
– Аааааааааааа!
(Шерсть клочьями.)
– Чтоб ты провалилась со своими проклятыми чашками!
– Чтоб ты провалилась со своим проклятым Земляникиным!
(Мать проваливается.)
(Дочь проваливается.)
Наступает тишина.
Нагоняйкин, доставая из холодильника вторые полбатона сырокопченой, с облегчением крестит места провалов.
Золотая рыбка
В хмурую и зеленую ночь накануне Дня Конституции Эрнест Самуилович Бяка (производитель работ в сфере проектно-сметной документации, с высшим строительным образованием) лежал бревном на тахте, закинув за пробор рукава халата, и, задрав тапочки в валик, смотрел в потолок.
По потолку скользили мрачные тени.
Мрачные мысли скользили у Эрнеста Самуиловича в голове. У Эрнеста Самуиловича были на жизнь грандиозные планы (построить дом, посадить дерево, вырастить сына).
Но, чтобы осуществить их, следовало, для начала, подняться с дивана…
"Вот еще…" – мрачно думал Эрнест Самуилович.
"Обойдутся", – мрачно думал Эрнест Самуилович.
"Трам-пам-пам", – мрачно думал Эрнест Самуилович.
Время от времени Бяка приподнимался на локте, чтобы взглянуть на золотую рыбку, сонно зависшую в водяной невесомости аквариума.
"Смотрит. Таращится. Жрать хочет…" – мрачно думал Эрнест Самуилович.
"Щаз тебе!" – мрачно думал Эрнест Самуилович.
Мертвую тишину квартиры по улице Пехотинцев 34 нарушало утреннее урчание сливного бачка и бульканье донного компрессора-фильтра аквариумного типа "Радуга".
Вуалехвостка смотрела на Эрнеста Самуиловича пристально, ожидая его первого желания.
"Сколопендра!" – мрачно думал Эрнест Самуилович.
"Таращится! Дожидается, когда я встану, покормлю ее…" – мрачно думал Эрнест Самуилович.
"Не дождешься!" – мрачно думал Эрнест Самуилович.
Вуалехвостка засыпала от скуки.
Печально булькала, пуская кислородные пузыри. Пузыри медленно всплывали к поверхности водного контейнера. Рыбка смотрела на Эрнеста Самуиловича не мигая.
"Да отвяжись ты, чтоб ты утонула!" – процедил Эрнест Самуилович.
Золотая рыбка послушно пошла ко дну.
Эрнест Самуилович с наслажденьем зевнул и уснул до вечера.
Завидущий бес
Черт, он как человек…
Выпьет, с хорошим хозяином за компанию, и у него (у шакаленка) язык так и чешется о своем житье-бытье поговорить. Пожаловаться, так сказать, на свои жизненные обстоятельства родственной душе. И его, плешивого, тогда просто шашлыком не корми, а дай только почесать свое муравьедово рыльце о милый рожкам забор. (Бывает, таких дел с пьяных глаз понахрюкает, что и вспоминать не хочется.)
И он давай лопотать, он давай перещёлкивать, пересчитывать, грызть хозяина, как арахисовые орешки, и все этой жизни припоминать; и он это, конечно, с энтузиазмом; у него в такой момент наступает жажда справедливости. "Энтузиазм" у черта наступает чисто по-человечески: изумление перед несправедливостью жизни.
И он давай всему изумляться: "Почему тут, – он спрашивает, – так? – а тут почему вот эдак?" – Мол, у него один к этой жизни только такой вопрос: "Почему?"…
А потом, оказывается, у него не один вопрос "Почему?", а где первый, там и все тридцать четыре.
И все лезет этот опуполь к человеку, с этими своими вопросами…
Это, сами знаете, как случается: "Тут почему?", "Там почему"….
…И набирается, бывает, как июньских мух, на липкую ленту…
И вот, на все эти чертовы вопросы у человека обыкновенно не хватает терпения, и он (человек) уже к третьему "почему?" сам начинает интересоваться таким очевидно несправедливым вопросом, и ему требуется срочно ответ хотя бы на одно "почему?".
– Почему (это мы, к примеру) у Кобылина жена красивая, дети отличники, теща в другом городе живет, машина, дача, а у меня жена кикимора? – спрашивает у черта человек. И ему, конечно, за все эти высказанные сгоряча факты делается обидно. Действительно, чем этот человек хуже какого-то там Кобылина? Почему он живет с кикиморой, а какой-то (неизвестно, что он еще за фрукт, Кобылин) с Василисой Прекрасной?
– А! вот видишь! – отвечает человеку на это черт. – А я тебе о чем целый час толкую?! Это я тебе еще, между прочим, не говорил, что Кобылину в прошлом месяце премию по результатам финансовых отчетностей дали. Пятьдесят тысяч рублей, между прочим…
– Да ты что?! Как это так может быть? – конечно, поражается человек. – По каким это еще таким результатам? Эта же собака Кобылин ни черта лысого в финансовых отчетностях не смыслит! Все я за него составляю! Какая ему может ни с того ни с сего выйти премия?
– Ну, ты это, знаешь, какая-никакая, а она таки вышла, пятьдесят тысяч рублей, по результатам финансовой отчетности, – трындит свое черт.
– А мне тогда почему ничего по этим результатам не дали?
– А я тебя о чем спрашиваю? Я тебе о чем говорю? Ты его жену видел?
– Да видел я его жену. Красивая, что уж…
– Жена-то, – говорит тогда черт, – это я, конечно, с тобой согласен, она у Кобылина дамочка ничего себе, но до любовницы ей далеко…
– Что?! Как?! У него разве и еще любовница есть? – совсем поражается человек, и у него на душе уже начинают скрести "кошки с собаками".
– Есть, как не быть… (это, мол, только у тебя, дурака, моль в свитере шалаш свила, а у Кобылина все есть, как у нормальных людей).
– Не может быть! Ты со мной лучше так не шути! Зачем Кобылину любовница, когда у него такая жена?! – не верит человек черту, а черт ему на это:
– Это только тебе, лопух, кроме твоей кикиморы никого не надо, а Кобылинская любовница, Ленка из шестого бухгалтерского…
– Это какая такая Ленка из шестого бухгалтерского?.. Неужели та востроносенькая?.. (Разумеется, самая хорошенькая из всего бухгалтерского, не Ленка, а мечта, можно сказать, Клаудия Шиффер.)
– Кому востроносенькая из шестого бухгалтерского, а кому любовница… – подтверждает черт.
– Ах ты-ж, шишки-мышки! Ах бабкин лес! – совсем кошатится человек. – А я-то лопух! А я-то лапша! А я-то ворона…
– А я тебе о чем?! – говорит черт. – Несправедливо!
И тут, разумеется, у человека сам собой возникает тоже вопрос "Почему?!".
– Почему? – спрашивает этот бедняга сквозь слезы. – Почему я не Кобылин? – вот что спрашивает он.
И тут (нет, мы не возражаем, что все это, конечно, происходит, так сказать, "образно говоря")…
И тем не менее, если позволите, мы продолжим…
И черт в ответ на такой вопрос сама растерянность, его пятачок выражает недоумение, от этого несоразмерного жизненного распределения: ведь это, извините, в самом деле! От чего такая несправедливость к людям, что один Кобылин, а другие все нет?!
И тут эта хитрая пронырливая бестия делает поникшему собеседнику задумчивый вид, и у черта вся его морденция выражает умственный процесс, и с пару минут они оба сидят как у счастья на поминках, в этой самой своей задумчивой неразрешимости, как вдруг…
Черт как треснет человека по голове копытцем! Хрясть! И пока у того перед глазами кружатся звездочки, черт ему говорит:
"Ба! Дружище! И как мне это только прежде в голову не пришло!" (И опять собеседника хрясть копытцем.)
"Что же это мы тут с тобой сидим, дурак с дураком, носы на соплях повесили?!" – "Ведь я (пустая моя утроба) знаю, как тебе помочь! Ведь это ровно ничего мне не стоит тебе помочь! Вообще, короче, друг, не проблема, и мне это станет раз плюнуть!"
Тут человек, конечно, к черту, как да что? – пусть, уж поскорее рассказывает, что придумал.
Черт говорит: "Только ты это, ты имей прежде в виду, что я все это по старой дружбе… Ведь ты мне друг?"
Человек, конечно, отвечает: "Да друг, конечно, а кто же еще? Что ты меня с пьяных глаз уже и не узнаешь, что ли?"
А черт отвечает: "Да я-то тебя узнаю (например, Вася), чего мне? А вот ты меня узнаешь ли?.."
Этот Вася отвечает: "Узнаю, конечно! Ты Вася!"
Черт тогда: "И верно, узнаешь! Правильно ты это сказал, я Вася…"
Но ты еще на всякий случай мне скажи, как будет моя фамилия?
"Пусякин…" – отвечает черту (например, Пусякин).
Черт тогда опять собеседника копытцем (это он, сами понимаете, от переизбытка чувств)! "Видишь, – радуется, – Вася, как это все у нас здорово оборачивается: ты – Вася, я – Вася! Родственные мы с тобой, Вася, души, можно сказать, "из одного теста теща да невеста"! Я за тебя, например, тезка, самому черту душу готов продать…"
И этот балда, конечно: "Я, мол, тоже запросто!"
А черт: "Ну, так что, по рукам, что ли, брат?"
А человек: "Да не вопрос, Вась, конечно по рукам!"
И на этом месте готово дело…
Можно еще сырым к столу подавать…
Можно, это да…
Вот только черти ребята изобретательные, веселые, им скучно человеческую душу просто так пропивать (ну поваришь несколько веков человека в котле, и где в этом радость?) – черт человеку не жена, чтобы с этого бульона потом три века подряд пену с пузырями снимать; он вовсе не для отчетности всю эту историю затеял…
Это только неопытные черти (сопляки бесята) на ворованную человеческую душу сразу в небесную канцелярию донос подают, а потом еще у весов лет по двадцать караулят…
А если у этой души на весах все-таки "недовес" на их сторону выходит, то по всем человечьим летам потом крысьем шныряют, собирают на свой котел доказательства.
А наш "тезка", Василий Пусякин, был черт с опытом (ему уже не раз пену с бульона снимать приходилось), и он, заключив договор, продолжает дальше.
И ему этого бедного Васю надо подвести разом под такой котел, чтобы потом на счет Васи Пусякина у весов никаких колебаний и никаких разговоров. А то сами знаете, как бывает, понаделает в отсутствие черта человек каких-нибудь добрых дел, и пиши пропало…
Поналетят добрые дела со всех сторон, прежние, те, что еще до договора, подтянутся, и давай тянуть эту свою судебную волокиту…
Суд присяжных, адвокаты, дознания, а из черта какой прокурор? Смех один! (Хотя бывает, конечно, такие в прокурорах черти сидят, что и не до смеха.) Ну да мы не о том.
Вот черт и решит, что следует с этим Васей Пусякиным продолжить, до, скажем, окончательного результата собеседования.
И он говорит:
– Ты вот что, Вася, ты мне веришь?
– Верю, – говорит Вася, – как себе самому!
– Ну, так ты давай мне тогда пока душу (у меня ей будет сохраннее), а сам иди домой к своей кикиморе, поужинай и на боковую. А там увидишь, что будет. И ты, мол, главное, ни о чем больше не беспокойся и не переживай, знаешь, как люди говорят "утро вечера мудренее", а я уж тебе кота в мешке не подсуну. Сделаю так, что пальчики оближешь.
Ну ладно, отдаст Вася черту душу "на сохранение" и идет домой уже без души, главное никакой особенной разницы не чувствуется. (Душа, она ведь не бумажник с авансом и не сумка с продуктами.) Была ли, не было ли ее у Васи Пусякина? Неизвестно. Ее на безмене не взвесишь.
И он идет домой, видит с отвращением свою кикимору, ужинает и, как советовал ему черт Вася, после ужина сразу на боковую…
Открывает следующим утром наш Вася Пусякин глаза и видит удивляющую картину: вместо жены-кикиморы лежит у него под боком Василиса Прекрасная, та самая (то есть не Васи Пусякина жена, а жена Кобылина, которому премию за финансовую отчетность дали и у которого машина, дача и дети)… и любовница Леночка (самая красивая из бухгалтерского отдела).
"Вот те на, ребята! Значит, не обманул меня чертяга! Иж ты, мыши зеленые, как это у него ловко получилось! Это что же значит, я, что ли, теперь Кобылин?" – думает спросонья Пусякин.
– Кобылин, Кобылин! – отвечает черт. – Только ты, Вася, тсс! Не ори как оглашенный…
– Спасибо! Вот спасибо тебе, дружище! – не унимается Вася. – Просто даже я не знаю, как за такое тебя благодарить! Может, ты что-нибудь хочешь? Может, тебе чайку? Может, ты это, позавтракаешь с нами?
– Не, – отвечает черт, – я, пожалуй, пойду, Вась, у меня дел, сам понимаешь, по рожки (знаешь ведь, как много несчастливых людей на свете, кто еще не Кобылин), так что я, Вась, пойду, пожалуй, а ты тут без меня пользуйся, наслаждайся. Удачи, в общем, тебе, друг, а я как-нибудь в конце к тебе загляну…
Не может долго человек помнить своего счастья.
Стал скоро забывать Вася Пусякин, что он прежде был не Кобылин.
Стал ходить Кобылин-Кобылиным (хотя сперва, конечно, осторожничал и стеснялся), но потом попривык, пообжился, а главное, очень стал его этот болван Вася Пусякин раздражать! Придет Кобылин на работу, а этот шершень уже сидит у себя за столом, скрючился, червяк червяком, и свои финансовые отчетности составляет (на премию, наверное, рассчитывает). Дурень! И главное, до чего противный! Какой-то малюсенький! Какой-то весь из себя плюгавенький… Шмокодявка какая-то, словом, а не человек!..
И чем дальше, тем больше стал изводить своим жалким видом Кобылина Пусякин.
"Так бы и задушил его, уродца, – думает про Васю Кобылин, – так бы и отравил".
Главное, ему еще стало казаться, что от этого Пусякина несет козьей шерстью, еще как несет! На весь кабинет. Уже с лифта, как идет Кобылин по коридору, мимо отделения бухгалтерского учета. Уже несет. А в помещении и вовсе от этого Васи нечем Кобылину дышать…
"Не моется он, что ли, этот Пусякин?" – злится Кобылин, и так и прыгают, так и скачут у Кобылина в глазах при виде Васи зеленые злющие черти.
И он все злится. Он злится, а у него все есть, у него жена, ему опять вместо Пусякина премию дали, он Леночке из бухучета квартиру отдельную снял, у него детки-конфетки "Папуля! Папуля!" – щебечут, на шею к Кобылину бросаются и учатся на одни пятерка…
А Кобылин прямо на глазах от ненависти к шершню Пусякину сохнет, и у него при виде Васи чешутся руки.
Совсем счастливый человек доходит. И нет ему больше сил терпеть козявку Пусякина подле себя каждый божий день, рядом со своим рабочим местом.
Он уже с утра субботы просыпается с мыслью, что в понедельник опять Пусякин.
Он только на отпуск заявление в канцелярию несет, а уже думает: вернусь, и опять Пусякин.
Пусякин ему уже повсюду мерещиться стал. Ему снится, что Пусякин с его женой шуры-муры, ему снится, что у его жены от Пусякина дети, и в детях ему стали видится пусякинские черты. (Уж очень подозрительно трудолюбивые растут у Кобылина детки.)
Словом, беда с человеком творится.
Совсем беда. И поговорить ему не с кем…
И вот, приходит однажды Кобылин под вечер к Леночке из бухгалтерского, с тортиком и шампанским. И что же?
Что же…
Что-то кажется ему подозрительным. И в квартире как-то уж очень явственно попахивает знакомой козлятиной, и Леночка из бухгалтерского неестественно (кажется Кобылину) улыбается…
И видит Кобылин, дело нечисто. И он давай принюхиваться, глазами по углам и стенкам стрелять и оглядываться… Чует, несет козлятиной! Точно несет, и запах вроде бы из шкафа.
Только Леночка на кухню вышла, проверить горячее, как Кобылин к этому шкафу шасть! И распахнул створки настежь…
И оттуда, прямо из этого шкафа, на него испуганно таращится шершень Пусякин Вася…
"Ааааааааааа!" – завопил Кобылин и бросился душить Пусякина.
"Ааааааааааа!" – завопил и Вася, стараясь выкрутится из лап Кобылина.
Но силы были неравны, и, бросив труп ненавистного шершня в шкафу, Кобылин, растопырив ужасные пальцы, бросился на изменщицу.
Задушив и ее, Кобылин накинул пальто и бросился в свою квартиру, где (казалось ему) у него от Пусякина дети и жена с Пусякиным шуры-муры…
Так лишился ума ведущий менеджер финансового отдела ООО "Роспромсвет" Семен Петрович Кобылин. И его поймали на площади Народного ополчения, перед памятником, где он кричал "Беееее!", кусал прохожих зубами и съел все гвоздики.
А черт тем временем походил по квартире задушенной бедняжки (Леночки из бух. отдела), никакого Пусякина там не нашёл… (это ведь от него, сатаненка, пахло козлятиной), и он походил, поцокал, пошлепал язычком у себя в серых деснах и открыл по случаю победы бутылку "Советского"…
Каменный гость
К одному человеку, скульптору похоронного бюро "Светлая память" И. А. Курочкину, когда он у себя в мастерской выпивал с бюстом профессора Александра Сергеевича Краепятова (академика Краепятова) за его здоровье, явился сам он. Усопший.
Покойный Краепятов.
Профессор.
"Твое здоровье, брат г-голова!" – только что, дружелюбно чокнувшись с головой, выговорил скульптор ПБ "Светлая память", как вдруг на лестничной площадке раздался лязг лифтовой челюсти, вой домовой шахты, и приставленная к мастерской под косым углом (однако же запертая на цепочку) дверь мастера вздрогнула и пошатнулась.
Жалобно звякнули алюминиевые звенья цепи. Покосилась на гвозде подкова на счастье (подарок старого друга), и сама натура, опрокинув на своем пути жалкую преграду дверной коробки, мрачно ступила внутрь темной коридорной кишки мастерской (помещение чердачного типа, цокольный этаж), окруженная клубами пепла, пыли и потолочной штукатурки.
Радио "Маяк" оборвало свою передачу.
Кот художника Брюля (разноцветный кот всякой масти в полоску и с зелеными ушами…)
Да, у Брюли были зеленые уши, но в этой котовьей подробности не было ничего потустороннего. Ничего неестественного; тем более в этом не было решительно ничего сверхъестественного, чтобы этим можно было порадовать любопытство читателя.
Просто хозяин мастерской на "Трубной", скульптор И. А., был творческий человек; и в перерывах между работой над надгробными монументами писал маслом на стенах своей мастерской, стеллажах и шкафу (и на холодильнике тоже) абстракционные зеленые пятна.
Высказывая свою душу.
Мастер не может жить, не высказывая никому свою душу. Так Курочкин И. А. высказывал свою душу всем свободным поверхностям мастерской, и это занятие приносило ему радость, всю, какую могло принести.
Так что у кота Курочкина Брюли всегда были зеленые уши. Зеленые уши, разных оттенков. (В зависимости от настроения мастера.)
Как мы уже упомянули, в этом не было ничего сверхъестественного. Вполне себе объяснимый творческий процесс.
Так, покойный профессор Краепятов вступил в мастерскую, а котяра выпал с верхней полки распахнутого настежь холодильника.