– Ужасно пить хочется, но пока не разрешают. Вот вернусь домой, куплю минералки пять литров и всю выпью.
– Обязательно, дружище, обязательно. Мы с тобой не только минералку пить будем, – сказал Юра. – Мы пять литров коньяка бахнем!
– Не осилим, – устало улыбнулся Вася.
– Может, пойдем? – обратилась я к Юре. – Васе надо отдохнуть.
– Васек, кто это сделал? – не выдержал Юра.
– Не знаю. Позвонили, спросил: "Кто?", сказали, что я затапливаю соседей снизу. Я открыл дверь и запомнил только, что их было двое, на обоих были балаклавы с прорезями для глаз.
– Мужчины? Это были мужчины?
– Конечно.
– Женщины сзади не было?
– Не видел, – сказал Вася и прикрыл глаза. – Я тебе не говорил, но тоже получал записки с угрозами…
– Тебя уже допрашивали?
– Еще до вашего прихода, – ответил Вася, не открывая глаз.
– Уходим, – шепнула я Юре. – Он устал и уже засыпает.
Мы тихонько покинули палату.
– Я убью их, если поймаю, – сказал Юра и сжал кулаки так, что на них побелели косточки. – Сотру уродов с лица земли!
Я ничего на это не сказала.
– Я же говорил, что эта странная женщина оказалась там случайно и не имеет отношения к убийству, – сказал мне Юра, когда мы сели в машину.
– А почему Вася решил, что на него напали мужчины? Они ведь были в масках.
– Вася не первый день в милиции. Может, по голосу. Все узнаем, как только он немного окрепнет.
– Теперь будет все хорошо, – сказала я.
Я действительно думала, что все плохое уже позади.
Юрин резерв
– Юра, – сказала я, – меня беспокоит здоровье моей мамы.
– Ей не лучше?
– Напротив. Ей становится все хуже и хуже, – вздохнула я.
– Надо показать ее хорошим врачам, – посоветовал Юра.
– Были мы в частной клинике. Там принимает знаменитый профессор Лидинич Карл Иосифович.
– Еврей?
– Похоже.
– Обычно евреи очень хорошие специалисты. И что он говорит?
– То же самое: "Последствия черепно-мозговой травмы, заболевание сосудов. Подлечим, все будет хорошо".
– Значит, так и будет, – сказал он, чтобы меня приободрить, и улыбнулся.
– Я понимаю, что ее заболевание требует длительного лечения. Но почему нет никакого улучшения? Ее мучают боли все чаще и все сильнее. Знаешь, уже на венах нет живого места – все исколото, таблетки ест пачками, и при этом испытывает чувство вины из-за того, что болеет. Мне ее так жалко!
– Я понимаю тебя, лисенок. – Юра обнял меня за плечи. – Ты говорила, что мама учила тебя жить надеждой. А ты знаешь, как это помогает не только тому, кто ею живет, но и тем, кто находится рядом.
– Я знаю.
– Вот и хорошо. Мне понятно твое беспокойство, но, думаю, надо набраться терпения и ждать улучшений. Я уверен, к нашей свадьбе твоя мама будет здоровой и цветущей. Ни у кого из моих знакомых нет такой мамы, которую трудно не спутать с дочерью.
Я улыбнулась и положила голову Юре на плечо.
– Приедет мой отец и возьмет напрокат большой и красивый белый лимузин. Ты ездила на нем когда-нибудь?
– Не-а, – ответила я и представила себя в белоснежном платье в шикарном автомобиле.
– А твоя мама?
– Конечно же нет.
– Значит, поездите. Долго-долго, сколько захотите. А потом поедем на центральную площадь. Там будет много людей, женихов и невест, но ты будешь самой красивой невестой.
– Самой рыжей, – вставила я.
– Да. И самой рыжей. Все крашеные, а ты – натуральная, естественная, цветущая, как сама весна. Хочешь, мы купим огромные корзины цветов, и ты будешь раздаривать их прохожим? Представляешь, как приятно будет людям получить цветы просто так, да еще и от очаровательной невесты?
– Один букет невесты потянет на целое состояние, – сказала я.
– Ну и что? Такой день бывает раз в жизни! Оно того стоит.
– Как красиво ты это описал!
– Так и будет! Я тебе обещаю!
– Как сказка.
– Мы сами можем сделать свою жизнь сказкой. Это зависит только от нас. А пока, моя Афродита, вернемся к серым будням. Чтобы сказка пришла к нам быстрее, надо провернуть одно дельце.
– Какое?
– Мне придется задействовать свой резерв. Надо сходить к одному человеку, который остался мне должен за оказанную ему услугу, и об этом не знает никто, кроме нас двоих.
– Даже Вася?
– Даже он. Думаю, что этого человека никто не заподозрит, и мне удастся завершить начатое дело.
– Еще один информатор?
– Типа того, – ответил Юра, и на его лбу появилась буква "V". – Ну что, едем?
Мы вошли в подъезд "сталинки". Его стены не красили уже много лет, штукатурка местами отвалилась большими кусками вместе со старой, ядовито-зеленой краской. Стекла в окнах кое-где отсутствовали, и в подъезде гуляли сквозняки. На подоконниках стояли пепельницы из использованных консервных банок, полные окурков.
На третьем этаже Юра остановился у неприглядной двери с номерком "11" и поискал взглядом кнопку звонка. Вместо него торчали два оголенных проводка. Юра постучал в дверь, обитую старым, уже огрубевшим черным дерматином. За дверью кто-то закашлял, и послышались приближающиеся шаги.
– Кто? – раздался хриплый мужской голос.
– Открывай, Вадим Петрович, свои, – ответил Юра и стал напротив глазка.
Дверь, протяжно скрипнув, отворилась, и мы вошли в квартиру, где все было пропитано едким табачным дымом. Я увидела перед собой мужчину, которому можно было дать и сорок лет, и шестьдесят. У него было серое, очень морщинистое лицо, на котором выделялись яркие, блестящие, совсем не старые карие глаза.
– Проходи, Юрий… Андреевич? Так ведь? – уточнил мужчина и отступил в сторону, давая нам пройти.
– Совершенно верно. Не забыл, значит?
– Я добро помню. Не так уж много я встречал в жизни хороших людей, но все-таки встречал. И тебя вспоминаю, когда по ночам не спится, – сказал мужчина, и по его тону трудно было догадаться, говорит он серьезно или шутит.
– А если бы спалось, то и не вспоминал бы? – засмеялся Юра.
– Да вы садитесь, не стесняйтесь. Гости у меня часто бывают, но это так, для мужской компании. А вот хороших гостей не бывает. Я сейчас что-нибудь соображу на стол, посидим, потолкуем. Понимаю, что неспроста ты, Юрий Андреевич, решил меня навестить.
– Мы со своим пришли, – сказала я, доставая из пакета бутылочку коньяка, сок, нарезанные буженину, сыр и хлеб.
– Нехорошо как-то получается, – замялся Вадим Петрович. – Пришли в гости, а у меня только водка. Даже не водка, а самогон.
– Ну что? За встречу? – Юра налил коньяк в одноразовые стаканчики.
– "Шустов", – прочитал Вадим Петрович на этикетке. – Надо попробовать. За встречу!
Он, запрокинув голову, опустошил стаканчик, сделав всего один глоток. Затем Вадим Петрович крякнул, понюхал кусочек буженины и положил его в рот.
– Ну, говори, зачем пришел, – сказал он, прожевав мясо.
– Мне нужна твоя помощь. Очень нужна. Если тебе удастся сделать то, о чем попрошу, весной приглашу тебя на нашу с этой очаровательной девушкой свадьбу.
Вадим Петрович улыбнулся, показав ряд золотых зубов.
– У тебя губа не дура. Мне тоже всегда нравились рыжие. Они добрые, мягкие и очень сексуальные, – сказал Вадим Петрович, введя меня в краску.
– Сейчас живешь один?
– Один как перст.
– Ты хоть квартиру свою приватизировал?
– Пока нет.
– Напрасно.
– А для кого ее беречь? Ни жены, ни детей, ни родственников.
– Старость неизбежна. Придет время, и кто-то будет ухаживать за тобой за право унаследовать жилье.
– Старость? Я не доживу до старости – это мне не грозит. Давай еще по одной, да поговорим о деле.
– Я пойду на кухню, – сказала я, вставая из-за стола.
– Там кроме грязной посуды и тараканов ничего интересного нет, – сообщил Вадим Петрович.
– Вот я ее и помою, – отозвалась я и вышла из комнаты.
В кухне было накурено и грязно. Закатав рукава, я перемыла тарелки, сложенные в грязной раковине, отчистила кастрюльку и попыталась соскрести коричневый налет с кафельной плитки на рабочей стенке. Времени у меня на это ушло немало, но Юра и Вадим Петрович все еще что-то обсуждали. Я проверила содержимое холодильника и шкафчиков. Похоже, одиночество этому человеку было в тягость, и он не только много курил, но и питался кое-как. Обнаружив два куриных окорочка, капусту, картошку, лук и остатки томатной пасты в банке, я решила сварить борщ. Из оставшейся капусты я сделала салат, полив его постным маслом, а еще нажарила картошки. Не знаю почему, но мне хотелось сделать что-то приятное для Вадима Петровича, и я трудилась с воодушевлением, забыв о времени.
– Как вкусно пахнет! – услышала я за спиной голос Вадима Петровича, когда все уже было готово. – Мне даже показалось, что время повернуло вспять и моя златовласая Любаша хлопочет на кухне.
– Я вам приготовила поесть, – сказала я, испытывая неловкость от того, что похозяйничала в чужой кухне, как в своей собственной.
– Это замечательно! Хорошая у тебя, Юрий Андреевич, будет жена. Выбор одобряю!
– Я и не сомневался в этом, – улыбнулся Юра и подмигнул мне.
– Спасибо, девонька, что о старом одиноком псе позаботилась, – сказал Вадим Петрович. – Самому лень готовить. Нет стимула, чего-нибудь перехвачу, и дело с концом. Но сегодня у меня запахло домом, уютом. Будет праздник для живота и для души. Спасибо.
– Не за что. Когда чем-то занят, время проходит незаметно, – сказала я.
– Знаю. Это я знаю, – задумчиво произнес Вадим Петрович. – Когда работал, спешил домой, где меня ждала Люба, и время летело, как быстрокрылая птица. А как повязали, закрыли за решетку, то время так тянулось, что не передать. Сначала считал годы до освобождения – их было меньше всего, потом стал считать месяцы. И каждый месяц, представьте себе, был почему-то длиннее года! А потом остались считанные дни, которые стали длиннее месяцев… А теперь? Теперь время для меня не существует. Я не знаю, какой день недели, какое число, как долго я спал, утро на улице или вечер. Мне это все равно. Включу телек, послушаю новости и узнаю, какой сегодня день, а через час уже забываю. Вот такая сейчас у меня жизнь. – Мужчина развел руками.
– Теперь, Вадим Петрович, тебе будет веселее, – сказал Юра.
– Да-а, работенку ты мне подбросил немалую. Но ничего, справимся. Ты не переживай, Юрий Андреевич, все будет на мази!
– Я знаю, – ответил Юра. – Ну, давай! Мы отчаливаем.
Когда мы ехали домой, я спросила Юру:
– За что он сидел?
– Застал свою жену с любовником и убил его. А когда сидел, в драке кого-то пырнул ножом. Ему за это срок добавили. А вообще он очень хороший и умный мужик. Жаль, что все так в жизни у него сложилось. Вернее сказать, жизнь его не сложилась.
– Кем он был до того… до убийства?
– Преподавателем в вузе, доцентом. Говорят, умнейший был человек и преподаватель отличный.
– А квартира его?
– Матери Вадима Петровича. Она одна его воспитывала, ждала из тюрьмы, возила передачи. А дождавшись, через неделю умерла.
– Бывает же такое в жизни! А как ты его выручил?
– Освободившись, на работу он не устроился и решил приторговывать наркотой. Послали нас к нему с обыском – в квартире ничего не нашли, потому что мне было его жаль и я предупредил его. Нас вызвал Наумов и говорит: "Нам нужны показатели. Не знаете, как это делается?" В следующий раз со мной был сотрудник, у которого были заранее приготовленные пакетики с наркотой, которые он должен был подбросить Вадиму Петровичу. Я тогда не дал ему это сделать.
– Он и сейчас ими торгует?
– Нет. Сейчас он получает минимальную пенсию по возрасту, правда, может позволить себе иногда выпить с дружками по стопке самогона.
– И у него действительно никого из родственников нет?
– Совсем никого.
– Наверное, это очень страшно – чувствовать себя одиноким и никому не нужным.
– Наверное, – сказал Юра, припарковывая машину у своего дома.
Болезнь
В марте мне сделали операцию на глазах, и я навсегда избавилась от линз и очков. Конечно, операция потянула из наших денежных запасов немаленькую сумму, но мне так хотелось чувствовать себя комфортно и быть как все!
"Ничего страшного, – сказала тогда мама. – Деньги – дело наживное. Главное, что операция прошла удачно и ты теперь не испытываешь никаких неудобств". С этим я была согласна, но к весне маме стало не лучше, а хуже. Если бы не Степан Иванович, не знаю, как бы я все успевала. Он практически жил у нас и в мое отсутствие всегда был рядом с мамой. Он был для нас добрым волшебником. Степан Иванович читал маме книги, рассказывал истории из жизни и из книг, кормил ее, когда она не могла встать с постели, и укладывал спать, как ребенка, когда мама принимала успокоительное и ее клонило в сон.
Он покупал ей цветы и небольшие подарки, которые очень радовали маму, и ее глаза светились счастьем. Степан Иванович говорил, что придет весна и они поедут на дачу высаживать рассаду на грядки. Они тут же начинали планировать, сколько чего и где посадят. Степан Иванович приносил газеты и журналы по огородничеству, и они читали их, определяясь с сортами огурцов и помидоров. Он как будто вливал в маму новые силы, давал надежду, заставлял забыть о болезни, не зацикливаться на ней. И мама оживала, в глазах ее загорались огоньки. Она полностью полагалась на Степана Ивановича и верила каждому его слову.
Я заметила, что в последнее время у мамы под глазами часто появлялись синеватые мешки, которые подолгу не сходили, лицо у нее осунулось и стало более бледным. Конечно, причиной могло быть то, что она мало бывала на свежем воздухе. Впрочем, Степан Иванович ежедневно, два раза в день, одевал ее и выводил, как он говорил, "на прогулку по свежему воздуху". Правда, "гуляли" они в лоджии, но все равно это было лучше, чем целый день находиться в квартире. И еще меня беспокоили отеки на ее ногах. Я отнесла мамину мочу на анализ, опасаясь, что у нее что-то с почками, но с ними все было в порядке. И тогда я стала настаивать на том, что надо еще раз проконсультироваться у Лидинича.
– Павлинка, я же была у него, и не один раз, – воспротивилась мама. – Зачем мне к нему идти? Это будет напрасная трата денег, которых у нас не так уж много. Кстати, оплату за учебу на следующий год не повысили?
– Нет, – соврала я. – Не повысили.
– Хоть это радует.
– Завтра мы с Юрой отвезем тебя на обследование, – твердо сказала я.
– Но зачем?!
– У тебя сильно отекли ноги, а с почками все нормально.
– Вот видишь, с почками все нормально, думаю, и с остальным органами тоже.
– Но надо найти причину отеков. К тому же у тебя отекают не только ноги, но и лицо.
– Большая проблема! – всплеснула она руками. – Лишнюю чашку чая выпила, вот и отеки! Купи мне что-нибудь мочегонное, и отеков не будет.
– Те таблетки от гипертонии, которые ты принимаешь, действуют и как мочегонное, но отечность остается. Пусть тебя посмотрит Лидинич и какой-нибудь кардиолог.
– Я была прошлый раз у кардиолога.
– Мама, ну не будь же ты ребенком! – взмолилась я. – Прошлый раз отеков не было, а сейчас они есть! К тому же я сама хочу поговорить с врачами о состоянии твоего здоровья.
– Хорошо, – после небольшой паузы сказала она. – Только при одном условии.
– Говори, какое твое условие, шантажистка.
– Давай поедем вдвоем, без Юры. Понимаешь, он все-таки мужчина, и мне не хочется, чтобы он видел меня в таком… жалком виде.
Я не успела ничего ответить, как запел мой мобильник. Звонила тетя Даша, бывшая наша соседка.
– Здравствуйте, тетя Даша! – обрадовалась я. – Мы? Потихоньку… Да, я учусь, немножко подрабатываю… Мама болеет, но держится. Лечимся, а как же!.. А как вы?.. Да… А Валюшка как?.. Да вы что?.. Ну, она молодец!.. Я? Не переживайте, на свадьбу приглашу… Когда? Позвоню, скажу. Что нового в селе?.. Этого и следовало ожидать… Хорошо, передам обязательно. До свидания.
– Как они там? – спросила мама.
– Нормально. Валя вторым уже беременна. Тебе привет от них всех.
– Спасибо. Приятно, что меня помнят. Она еще что-то сказала. Что?
Я задумалась, стоит ли маме говорить о том, что еще я узнала от тети Даши. Наверняка именно из-за этого она и позвонила. Немного поколебавшись, я сказала:
– Его посадили.
У меня не повернулся язык назвать его хотя бы отчимом.
– За что? – к моему удивлению, совершенно безразличным тоном спросила мама.
– За попытку изнасилования маленькой девочки, его падчерицы.
– Значит, он все-таки получил свое, – спокойно сказала мама, и на ее лице не дрогнул ни один мускул.
Профессор Карл Иосифович был на голову ниже меня, с круглой лысоватой головой, в очках. Он был похож на Эйнштейна.
Его фигура напоминала небольшой шкафчик, но это не мешало ему быть очень подвижным, несмотря на свой возраст. Он назначил маме обследование, и мы с ней обошли кучу кабинетов, где с помощью различных приборов определяли, как функционируют мамины органы. В конце ей сделали томографию мозга, и после этого мы вернулись к профессору с кипой бумажек.
– Так-так-так, – говорил он, изучая результаты обследования. – Так-так-так.
Мама нетерпеливо заерзала на диване, и я взяла ее за руку. Рука была мягкой, прохладной, но потной. Раньше мама практически не потела, даже в сильную жару, но в последнее время с нее пот лился градом при каждом усилии.
Профессор закончил изучать бумаги и посмотрел из-под очков на маму, потом на меня.
– Вам, дорогуша, нужна операция, – сказал он и постучал карандашом по столу.
– Мне? Зачем? – испугалась мама.
– У вас обнаружили гематому мозга.
– И что… нельзя ее пролечить? – На глазах у мамы заблестели слезы.
– Ее надо просто удалить. Вот и все.
– Это… это платная операция?
– К сожалению, да.
– И сколько это стоит? – спросила мама, и с ее ресниц на мою руку упала слеза.
Профессор назвал сумму. Она была действительно большой.
– Я не хочу операцию! – сказала мама.
– Я поставлю вас на очередь, – не обращая на слова мамы ни малейшего внимания, сказал профессор, открывая свой блокнот и перелистывая его страницы. – Это будет… Это будет двадцатого мая. А до этого времени я хотел бы, чтобы вы пролечились у нас в отделении.
– Нет! – категорически заявила мама. – Я буду лечиться дома!
– Тогда вам придется ездить ко мне на консультацию каждую неделю.
– Я согласна, – сказала она.
– Мама, подожди меня в коридоре, – попросила я ее. – Мне надо поговорить с Карлом Иосифовичем.
Мама вышла, и я спросила профессора:
– Скажите, такие операции обычно проходят успешно?
– Девушка, милая девушка, – он покачал головой, – вы же сами без пяти минут доктор. Вы должны понимать, что такое операция, тем более на мозге. У нас при удалении аппендикса могут занести инфекцию, а могут сердце новое пересадить, и оно будет работать бесперебойно долгие годы. Конечно же, операция и делается для того, чтобы пациент стал здоровым. Но… Человек предполагает, а Бог располагает. Будем надеяться, что все пройдет отлично, так ведь?