- А я вот не верю, что это ты языком ворочаешь. Козлы же безголосые. Может тебе, дураку, магнитофон с собой дали?
- Ты лучше скажи, свинья, под чью дудку пляшешь.
- Мой девиз - свобода, - ответил Пиндар. - Или вы такого слова не проходили?
- Это тебе, поросенок, кажется. У свиней-то как? Пока рылом не вышли - вот тебе и свобода. А как подрастут, все идут выполнять свой долг. До ближайшего, - Игорь хохотнул, - мясокомбината. Что ты хочешь? Святой долг перед человечеством.
- Подожди, - пообещал Пиндар. - Придет еще наше время.
Так они беседовали минут сорок.
Боясь нарушить течение разговора, Гера шепнул:
- Ты чего, совсем?
- Не мешай, - тихо сказал Игорь. - Это же традиция: на Руси перед боем всегда бранились. Три дня могли браниться, без передыху. Вроде варвары, а толк разумели. Это, чтоб ты знал, называется суггестивная психотехника…
Наконец, доведенный до отчаяния Пиндар прыгнул из-за кустов. В полете он одолел метров пять и оказался напротив Игоря.
Тот выдернул из кобуры револьвер, но Пиндар оказался быстрее, прыгнув ему прямо на грудь. Игорь отскочил в сторону, потерял равновесие и покатился вниз по склону.
Пиндар победно хрюкнул и приготовился добить его в третьем, как положено, роковом прыжке. Помешал Гера - выхватив ПМ, он всадил в поросенка три безотказных пули. Пиндар притормозил, но даже не покачнулся. Игорь, не поднимаясь на ноги, выстрелил с земли. Пуля ударилась в левый бок, но заметного ущерба не причинила.
Пиндар радостно завизжал:
- Не знали, муромцы, про мою броневую шкуру?
- Целься в глаз! - крикнул Игорь.
Гера прицелился и нажал на курок. Пуля, минуя Пиндара, полетела куда-то в лес. Следующая поспешила ей вслед.
Поросенок повернул и вразвалочку пошел на него.
- Стреляй, Герка! - крикнул Игорь. - Ближний бой - это кранты.
Пиндар встал на расстоянии метра.
- Ты лучше горло сразу подставь, - сказал он. - Все равно доберусь, только больнее будет.
Гера, поймав в прицел левый глаз, пальнул с криком: "Еб твою, Богоматерь!"
Пуля оказалось удачнее прежних - Пиндару покарябало ухо. Поросенок зарычал и напряг мускулы перед прыжком… В зад ему ударил булыжник, посланный Игорем.
Пиндар обернулся - и этого хватило, чтоб майор тренированно прошиб ему правый глаз. Пуля с удовольствием вошла в мозг, творя из него полумертвую мешанину. Пиндар захрипел, но сумел поднять себя на прыжок. Игорь, не успев вовремя увернуться, рухнул под тушей полумертвой свиньи.
Грохнул ПМ - это Гера в упор отстрелил Пиндару его симпатичный хвостик.
- Таши его от меня! - крикнул Игорь.
Пиндар был ни жив, ни мертв - он не мог говорить и думать, но клыки тянулись к чужому горлу.
Гера навалился сзади, оттягивая Пиндара прочь за задние лапы. Игорь бился под жесткой тушей, спасая горло. Клыки царапали ему пальцы, рвали кожу на шее и на щеке…
Вдвоем они скинули Пиндара на желтые листья.
- Дохлый, - сказал Игорь.
Поросенок дернулся напоследок, норовя цапнуть его за пятку. Майор брезгливо пнул его в рыло, и на этом все стихло.
- Вот теперь наливай, - сказал он.
- Ага, - согласился Гера.
Правда про 3 октября 1993 года
Вечерело.
Гера и Игорем сидели в подвальной комнате напротив компьютера.
- А еще, - сказал Игорь, закусывая грибочком, - хочу рассказать тебе одну штуку. Что ты знаешь про путч 1993 года?
- Это который в Москве?
- Он самый.
- То же, что и все, - сказал Гера. - Ну собрались, ну постреляли. Танки ввели. Парламент разнесли в клочья. Одним словом, демократия победила.
- Тогда ты не знаешь самого главного. Значит, с одной стороны - Боря Ельцин и реформаторы, с другой - чечен Хасбулатов и депутаты. Генерал Руцкой - за чечена и депутатов. Народ - хрен знает, за кого народ. Но армия вроде за президента… Хотя и не сразу. За этих самых - боевики. Со свастикой, деревянными автоматами и одной гранатой на четверых. Мы, как всегда, в тени, и поддерживаем порядок.
- Чего ты мне травишь? Это все знают.
- Про нас никто не знает, - обиженно сказал Игорь. - Значит, такая ситуация: боевики ломанулись, взяли мэрию, еще что-то взяли. На подступах к телецентру. В окружении президента - жуткий шухер. Там же трусы все, каких свет ни видывал. Они думают, что режиму конец, и скоро их потащат на фонари. Самое главное ведь неясно: за кого армия? Стоит третье октября, боевики шарятся, где хотят. Все ожидают штурма Кремля. Это только ведь потом выяснилось про деревянные автоматы, одну гранату на четверых, бездарное руководство… Руцкой - бездарь, это я тебе как военный могу сказать.
- Почему? - спросил Гера.
- Потому что бестолково делал переворот, - сказал Игорь. - Ты бы сделал его чуть лучше. Я - намного лучше. А они - полные кретины. Во-первых, не то штурмовали. Во-вторых, не так. В-третьих, забыли про народ, а это главное. В девяносто первом про народ не забыли, и Белый дом устоял. В девяносто третьем забыли, и Белый дом расстреляли к хренам собачьим. В-четвертых, плохо вооружились. В-пятых, взяли не тех союзников. В-шестых, начали переворот военными средствами, и лоханулись как дураки. В-седьмых… Да что говорить: наши трутни из аналитического отдела насчитали сорок ошибок.
- А вы сами-то за кого?
- Мы ни за кого, - строго сказал Игорь. - Мы, как нам велено, за порядок. Так вот, кончается воскресенье: в Кремле шухерятся, в Белом доме открыли шампанское. Почему шухерятся? Информации в ноль, все сидят на нервах и старых фобиях. Ну ты знаешь: красный террор, коричневая чума, так далее. Общее мнение - страна проиграна, история повернулась вспять. На армию никто не надеется, прошел слух: армия поддержала восстание. Но делать что-то надо, и тогда одна сука идет к Борису Николаевичу… Очень известная сука, могу тебе сказать. Если я скажу фамилию, ты ее вспомнишь. Но я тебе, Гер, фамилию не скажу…
- А почему она сука?
- Слушай дальше, - предложил Игорь. - Этот человек пришел к президенту и предложил ему охеренный способ. Тебе сейчас станет дурно.
- Да ты говори, - усмехнулся Гера.
- Он предложил начать третью мировую войну. Самую настоящую, но с предрешенным финалом. Конкретно - нанести три ядерных удара по территории США. Видишь ли, система ядерной безопасности США носит автоматизированный характер. Если нанесены три атомных удара, президент уже ничего не решает. И министр обороны не решает. Все решает голая автоматика. Я не знаю, зачем американцы так сделали, но это факт. Короче, вся ядерная мощь США бьет по территории агрессора. Это атака, которую на современном уровне невозможно блокировать. Сука, пришедшая к президенту, это знала. Иными словами, она предложила стереть Россию с карты планеты.
- И себя тоже?
- Нет, он полагал, что уцелеет одна Москва. Это единственный город с системой ПВО, способной отбить ядерную атаку. Остальные погибают - Москва живет. На самом деле, конечно, гибнет и Москва - в евразийской хиросиме выживших не бывает. Да там не только Россию гибнет, там всем конец, кроме полярников в Антарктиде… Но этот человек считал, что он и его семья уцелеют. Он пытался доказать, что уцелеет и президент.
- Но зачем?
- Он считал, что по-другому человечество не расстанется с коммунизмом. И ради того, чтобы это выжечь, допустимо пожертвовать одной сверх-державой. Но это - идеальная сторона… Я же говорю: он чуял, что после переворота его место на фонаре. А в том, что переворот совершен, ребята не сомневались. Это страшный вариант, но для них, как ни странно, это был вариант спасения. Они спасали жизнь и одновременно становились героями - в своих глазах, разумеется.
- Они, по-моему, неправы, - сказал Гера.
- По-моему, тоже, - сказал Игорь. - Вот мы их и урезонили. Это, конечно, не наша функция, но пришлось. Ведь если бы третья мировая случилась, наша функция могла бы такого не пережить.
- А как урезонили-то?
- Это, - сказал Игорь, - станет известно нашим потомкам. Главное - человечество до сих пор живет. Но недолго ему осталось.
- Это почему?
- Мы уже не можем контролировать все. Вот, допустим, в 1949 году была ситуация. США, пользуясь перевесом в силах, хотело ухреначить СССР, сбросив бомбы на крупнейшие города. У них уже был потенциал, чтобы устроить Армагеддон. Та же самая евразийская хиросима - и конец всему… Тогда наши коллеги им помешали. Пришлось выйти на их президента, но ничего, вышли как полагается. А потом возник паритет, у СССР тоже появился потенциал, и никто не начал бы первым… "Холодная война" - это годы стабильности на планете. Страшные времена начинаются лишь сейчас, бомба расползается по миру! Наши трутни посчитали, что до 2100 года человечество погибнет в ядерном смерче с вероятностью девяносто один процент. Тут мы ничего не поделаем - если красная кнопка будет в бункере каждого дурака, бессильны КЧН, ФСБ и ЦРУ вместе взятые. Бессильны даже те силы, что на заре цивилизации создали КЧН.
- На заре цивилизации?
- Тогда мы, естественно, назывались чуть по-другому. Мы использовали уже готовые структуры, внедряясь и ставя их на свои задачи. Союз Тигра, тамплиеры, пара лож… Сейчас мы работаем через братства и государственные разведки. Мы знаем, что наша работа обречена. Но в том, Гера, и состоит достоинство человека - делать работу, которая при любом раскладе обречена. В Древней Греции говорили: герой - это человек, который умирает, если не может достойно жить. Противоположность герою - раб. Эта скотина живет при любых условиях. Красиво отработать обреченное дело - то же самое, что погибнуть, если не можешь достойно жить. Джордж Сорос сказал: "Некоторые сражения надо вести, даже если они заранее проиграны". Он, правда, имел ввиду свою экономику. Но как точно! За это я прощаю Джорджу его проект…
- Но надо же спасать мир!
- Мир, - сказал Игорь, подцепляя грибочек, - спасет, мать его, красота. А мы работаем свое дело.
- Зачем ты мне это рассказал? - спросил Гера, поднимая рюмку.
- Это политзанятие, лейтенант. Ты же должен чуток догадываться, за что ты помрешь?
- Помирать обязательно? - спросил Гера, опуская рюмку.
- Вовсе нет, - сказал Игорь. - Можешь жить хоть сто с лишним лет. Но если умрешь, то неплохо бы знать, что ты умер не абы как. Умер, мать мою, на рабочем месте! Умер, как сказали бы в Древней Греции, настоящим героем… Ты, Гер, уже в ореоле славы, только пока ничего не видишь. Вот такая она, брат, метаполитика.
- А местных дураков стрелять - тоже метаполитика?
- Это, - отмахнулся Игорь, - наша рутина. На каждой службе существует свои формальности. И время отнимают, и силы, и сами по себе полная ерунда… Но что поделаешь, служба - она не дружба.
Гера засыпал просветленный, а рядом на трехногом стуле дремал пистолет. Он успел полюбить свое оружие. Еще немного, и спел бы ПээМу железную колыбельную…
По драконьему этапу
Он проснулся от шума, с которым рухнул на пол инвалидный стул. Стояло раннее утро. Пистолет лежал у двери, все остальное покоилось на своих местах. И еще - было страшно. Гера не знал причины, но страх цепко держал его за горло и не хотел отпускать. Страх влюбился в Геру с первого взгляда - такое случается.
Сначала он почувствовал, что Игоря в доме нет, и лишь потом убедился в этом. Игоря не было в его комнате, не было внизу, не было наверху, не было даже на чердаке.
Гера, положив в карман убойного друга, обошел все комнаты, но увидел только Настасью.
- Где Игорь?
- А он, миленький, где-то тут.
- Его нет в доме.
- Утекал, что ли? Да ты врешь, - сказала Настасья. - Дверь-то, едрить ее, с вечера заперта. Как же он утекал, если все изнутри задвинуто?
Вдвоем они осмотрели верхние комнаты, спустились в избушкино подземелье. Сейф приткнулся на прежнем месте. Большая дорожная сумка Игоря стояла на подоконнике. Однако плаща не было, очков - тоже. Не было, конечно, и револьвера.
- Да он, едрить его, чертово хлебало замутил! - сказала Настасья.
- Извините, что сделал?
- А это, миленький, такое хлебало, опосля которого сквозь двери проходишь.
- А как его замутить?
- Ты меня о таком не спрашивай, - сказала Настасья. - Будешь спрашивать, в лесу пропадешь. Уволочат тебя, дурака, масоны, обглодают до последней кости, и спасибушки не дождешься.
- Извините, а у вас масоны - это что, местный фольклор?
- Чего?
- Масоны, спрашиваю, это байка такая?
- Масоны, - сказала Настасья, - это как бы люди такие. Но ты, чему о них болтают, не верь. От них ведь, едрить, никакого спасу нет.
- Ты мне, старая сука, понтоваться-то брось! - вспомнил Гера волшебное заклинание. - Знаешь, срань, кто с тобой общается?
Гера покраснел: он решительно не знал, что в таких случаях нужно говорить дальше.
- Знаю, миленький, знаю, - сказала Настасья. - Ты его первейший помощник.
- Ты, срань, сейчас не понтуйся, - сказал Гера. - Расскажи, как есть, про масонов.
- Эх, без души у тебя получается, - вздохнула Настасья. - У майора-то от самого сердца шло. А у тебя? Смех один.
- А в морду? - нежданно для себя рявкнул Гера, вынув железного другана.
Он с улыбкой почесал кончиком ствола у Настасьи за ухом.
- Вот сейчас по-людски, - крякнула хозяйка. - А про масонов: ну чего тебе про масонов? Сами их напридумывали, а у нас спрашиваете.
- А Игорь? - спрашивал Гера. - Как мыслишь, хозяйка, Игорь вернется?
- Если он чертовым хлебалом опоился, то сейчас по драконьему этапу пошел.
- Это еще где?
- Все тебе покажи, все тебе расскажи… Прям как дите малое, спасу нет.
- А в морду? - напомнил Гера.
- Не знаю я, - сказала Настасья. - И ты хорош: кто же простую бабу о таком спрашивает? Драконий этап, едрить его, дело доброе. Ты, миленький, покумекай… А то артачишься, как ядрена вошь: чертово хлебало, чертово хлебало. У нас за такое сразу не бьют… Ты лучше посиди, покумекай, глядишь, и пройдет, зараза.
Гера глухо матернулся и велел подавать на стол.
К полудню Игорь не появился. Выходить на местные улицы было страшно, да и незачем выходить: вчерашнего хватало на пару нормальных жизней.
Не по-женски грохая сапогами, вбежала Настасья:
- Спаси, миленький! За окном, едрить его, мужики стоят, костер жгут.
- Ну и что? - спросил Гера.
- Так ведь нас, бедолажных, жечь собираются!
- А за что?
- Мордою, говорят, мы с тобой не вышли… А еще якобы ты к ним спиду занес. Матвей животом мается и говорит, дурак, что это мериканская спида на него поднасела, а занесли ее, едрить, вы с майором. Брешут, что по заданию вы сюда притащились. А еще, - понизив голос, прошептала Настасья, - говорят, вы товарища Сталина со свету сжили.
- Кого, едрить их? - рявкнул Гера.
- Есифа, говорю, со свету спровадили… Только это не Есиф. Что я, Есифа Виссарионыча не видала? И вовсе он, миленький, не на четырех лапах, так что брешут эти паскуды…
Гера на удивление спокойно положил в карман пистолет.
Товарищ Гера
Вася Прелый говорил сбивчиво и невнятно:
- По партийному, значит, делу… Гляжу - лежит товарищ Свинья. Я ему: товарищ Свинья, товарищ Свинья. А он, значит, ничего, только хвостик, значит, кровавый…
Не в силах держать себя, Вася Прелый хлюпнул слезами.
- Дальше, - сурово сказал Матвей.
- Товарищ Свинья, говорю, что ж вы так… Гляжу - террор, прости меня Господи. И лежит товарищ Свинья, лицом прямо в грязь, и не шевелится - прости Господи, дохлый, как помидор… Я и так, и эдак - а не шевелится. Ну, блядь, думаю, не умом единым. Сидят, блядь, в Лондоне чистоплюи. Вот и думаю, что блядь бы их всех…
С этими словами Вася Прелый окончательно залился соленым потоком.
- Тараканы, - зло процедил Матвей.
- Же ву зэм, - сказал Петр, - кес ке сэ петит мон ами…
- Не кипятись, Петр, - сказал Матвей. - Потом правду скажешь, когда наше время придет.
Из окон избушки ударила автоматная очередь. Пули провистели над головами, срезая веточки и несказанные слова.
- Ложись, родные!
Семеро мужиков повалились на желтизну, раскиданную под их ногами. Гера вышел из дома, сжимая в руках короткий "калаш".
- Вопросы есть? - усмешливо спросил он.
Мужики лежали без лишних слов. Наконец чья-то голова чуток поднялась.
- Да, командир, - робко сказала она.
- Спрашивай, недолюдь, - по-доброму сказал Гера.
- Можно поссать, командир? Я за кустиками…
- Дрочить разрешаю, - сказал Гера. - А поссать - это уже роскошь. Это вам до следующего утра подождать придется.
- Лютуешь, командир, - обиделась голова.
- Лютую, - согласился он. - А теперь слушайте, что скажу. Вы теперь не простой народ, а заложники. Если не заладится, буду каждый час стрелять одного. Начнем, - он показал на Матвея, - с ваших пассионариев.
- Да ты, прихвостень, сам дурак, - сказал Петр. - Тю э гри кошон, пидор. Нес па?
- Нон, - сказал Гера, и усмехнулся: - Же компран, мон фрер а сэт бель виллаж.
Он подошел и шваркнул свинцом. Петру чуть не оторвало указательный палец, пуля прошла в миллиметре.
- Тре бьен, - довольно заметил Гера. - Бон шанс, мон петит сучий пес.
- Сюр ля пон д'Авиньон, - напел Петр. - Тутан дансен, тутан рон.
- У тебя плохо с произношением, - сказал Гера. - Ты хоть знаешь, чего сказал?
- Же ву зэм поганый, - ответил Петр.
- С чего бы? - удивился Гера. - Я ведь сказал, что не голубой. Ты вон лучше его…
Он показал на сопящего в грязи Матвея. Тот, теряя пассионарность, жалобно заскулил:
- Меня всякий обидеть может. А почему? Отходчивый я, как сибирский валенок.
- Цыц, - сказал Гера, ткнув пулей перед носом Матвея. - Слушай мою команду! Значит, буду стрелять. А чтобы не тронул, дайте рецепт жужла, росы и чертова хлебала. И еще - сухой водки на анализ. Давно, знаете ли, бухла не грыз…
- Это нельзя, - сказал Петр. - Мы бы дали, да вот нельзя.
- Пуркуа, мон анфан террибль? - сказал Гера. - Шерше ля водка, дакор?
- Шерше ля на хуй, - сказал Петр. - Ты бы лучше ведунов взял, они бы тебе на троих замутили. А мы ребята негордые. Откуда нам в синей магии шарить? Ты к бате Евстахию загляни, а еще лучше, к бате Изику. Если совсем на стыд наплевать, можешь к бате Ивану.
- Отведешь к ним? - спросил Гера.
- Это сложно, - ответил Петр. - Они же от людей прячутся. В лесу живут, с масонами одичавшими. Страшно мне в лес идти, да и не знаю я.
- Вот ты, урод, - спросил Гера. - Видал на своем веку синюю обезьяну?