Бычков меня предупреждал: "Сейчас твой мозг воспринимает все очень остро, так что лучше не испытывай себя. Читай добрые книги, смотри комедии, фруктов ешь побольше. По телевизору иногда говорят: "Впечатлительных людей просим отойти от экранов", – так вот, это они к тебе обращаются".
Я набрала в Гугле "Впечатлительных людей просим отойти от экранов" и посмотрела несколько видео из тех, что выдал поиск. Меня затошнило. Не знаю, что я хотела доказать и кому. Что Бычков ошибается и не такая уж я впечатлительная? Что могу контролировать эмоции? Что не стану подчиняться голосу из телевизора?
Или мама права: я всегда была впечатлительной? Поэтому я и сломалась. Она прочитала где-то, что к паническим атакам склонны люди определенного типа: впечатлительные, замкнутые, те, кто сдерживают свои чувства и переживания. Там, внутри, эти чувства копятся, и ноют, и однажды перерастают в настоящую болезнь. Но ведь умение сдерживать свои чувства – это хорошо, разве нет? Отец всегда говорил: "Смех без причины – признак дурачины", "Хватит беситься – сиди спокойно!" или "Что ты опять разревелась, учись терпеть!"
По-моему, в детстве у меня однажды была паническая атака. Не помню, сколько мне тогда было – пять или шесть. Гости засиделись допоздна. Они смеялись на кухне, а я не могла уснуть и ненавидела родителей за то, что я тут одна, а они веселятся там со своими друзьями. Тогда я включила телевизор. В детстве я быстро засыпала под мелькание картинок. Но в тот вечер мне не повезло: показывали "Чужого".
Когда прибежала мама, я свесилась с кровати, и меня в третий раз вырвало на коврик с мультяшным жирафом. Я не позвала маму сразу, потому что боялась помешать гостям. Мне же ясно сказали: спать. Мама решила, что это отравление, и принесла большой кувшин из-под компота, только вместо компота – бледно-розовый раствор марганцовки: надо было промыть желудок. Я не стала сопротивляться: что бы она со мной ни делала, мне было уже все равно. На свете водились ужасные твари, "чужие", и мне предстояло жить с ними бок о бок. Я была убеждена, что в любой момент они могут прийти за мной, за мамой, и папой, и особенно за бабушкой, которая там, в Кёниге, совсем одна.
Люди из "Лотереи" тоже были своего рода чужими. Они подняли с земли камни и хорошенько замахнулись, довольные, что лотерея выбрала не их, а кого-то другого, счастливые, что впереди урожайная осень, которая неизменно приходит, покуда соблюден обычай. Они замахнулись, и полетели камни.
Этот мир мне не нравился. От него хотелось увернуться, как от летящего в голову булыжника. Как остальные живут? Как смотрят на все это и умудряются не обжечь глаза? Я не могла поговорить об этом с родителями или с Бычковым. Они бы не поняли. Они снова назвали бы меня ранимой и впечатлительной и дали бы новую пачку таблеток. Наверное, я всегда была ненормальной. И дальше будет только хуже.
"Жил-был человечек кривой на мосту", – сказала я себе и перешагнула порог читального зала.
13
Если твой организм сломан – как ни старайся, одной силой воли его не починишь. Он работает по своему алгоритму: любое волнение перерастает в панику, а паника – в тошноту. В паре метров от белого камина моя решимость иссякла и я сделала вид, что просто ищу какую-то книгу.
Стас сидел, откинувшись, на своем обычном месте и сосредоточенно перечитывал рассказ.
Глеб шутливо поцокал языком:
– Д-домашку не с-сделал?
Стас взглянул на него из-под черного капюшона толстовки, которая висела на нем, как балахон.
– Настраиваюсь на нужную волну.
– А м-меня ч-чет д-до сих п-пор н-никак н-не отпустит, – проговорил Глеб и дернул огромным, накачанным как мяч плечом.
Анечка, улыбаясь краешком губ, стремительно печатала что-то в телефоне. Металлическая сережка с двумя шариками на концах пронзала ее бровь. Лицо ее было густо покрыто макияжем.
Послышались торопливые шаги, и мимо промчалась Яна. Стас склонил голову и в знак приветствия начертал в воздухе несколько завитушек.
– Блин, бабушка три часа собиралась! – раздраженно сказала Яна. – Очки потеряла! И знаете, что она делала, чтобы их найти? Я там весь дом перевернула, а она только ходила и приговаривала: "Чертик, чертик, с очками поиграй, бабушке назад отдай!"
Глеб расхохотался. Именно так, как и следует хохотать гиганту – словно гром рокочет. Анечка сочувственно улыбнулась и раскрыла объятия, чтобы пожалеть подругу.
– Ну и кто быстрее нашел – ты или чертик? – спросила она.
Яна закатила глаза.
Стас объявил, что 12 июля в Бранденбурге будет ярмарка, и все должны поехать, потому что Глеб участвует в концерте. Дальше я не прислушивалась. Я поняла, что не смогу с ними заговорить. Надо было подойти к Стасу отдельно – мы хотя бы немного знакомы. Поблагодарить за "Страну аистов", поделиться впечатлениями. И тогда, может быть, он познакомил бы меня с остальными. В общем, момент упущен, можно уходить.
Кто-то коснулся моего локтя. Я резко обернулась и увидела улыбающуюся Викторию Филипповну. Она поправила платок на полных плечах и сказала добродушно:
– Все-таки решила насчет клуба? Молодец! Да ты не стесняйся, иди, познакомься!
Ее навязчивое простодушие ставило в тупик. Мы же не дети в песочнице!
В книжном клубе воцарилось молчание. Скрипнул стул – кто-то поднялся с места.
Я тут же воспротивилась:
– Да нет, я просто за книгой зашла…
Библиотекарша отмахнулась и стала выманивать меня из-за шкафа, как строптивую кошку:
– Да не волнуйся ты так! Анечка! Тут Саша пришла, возьмите ее к себе!
"Возьмите к себе"! Ну что за женщина! Как она может вот так запросто позорить человека?
– Иду, – откликнулась Анечка. По голосу невозможно было сказать, обрадовалась она или разозлилась.
Она показалась из-за стеллажа и посмотрела на меня большими карими глазами. Ресницы были густо намазаны тушью. Рядом с ней я почувствовала себя неуклюжей громадиной. Ни яркий макияж, ни сережка в брови, ни высокие каблуки взрослости ей не придавали. Звонкие цветные браслеты едва не соскользнули с ее тонкого запястья, и, чтобы их удержать, она растопырила пальцы.
– Привет. Ты к нам?
Остальные тоже решили на меня взглянуть.
– О, знакомые лица! – воскликнул Стас. Похоже, он ждал, что я вернусь.
– Ну вот и славненько! – Виктория решила, что ее миссия выполнена, и засеменила обратно к остывающему чаю.
– А, так ты знакомая Стаса! – сказала Анечка. В ее голосе послышалось облегчение.
– Ну как… – замялась я.
– Мы знакомы уже целую неделю. Я взял на себя труд порекомендовать барышне "Страну аистов". – Он повернулся ко мне: – Кстати, как она тебе? Только не говори, что не понравилась, – это меня убьет!
– Понравилась. Как раз зашла сказать спасибо.
Яна прыснула:
– Что, опять не сдержался, Стасик? Есть у него такая привычка – подкарауливать в библиотеке невинных девушек и набрасываться со своими рекомендациями. Не обращай внимания.
– Яночка, ты ужасно забывчива! Я для тебя еще две встречи не Стас, а Станнис, лорд Драконьего камня и законный король Семи королевств, – отомстил ей Стас.
– Я проиграла дурацкий спор по "Игре престолов", – с кислым видом объяснила Яна.
Парни тут же разыграли представление: Глеб опустился на одно колено, а Стас с каменным лицом приготовился рубить ему голову воображаемой секирой. Замах – и могучий Великан рухнул на пол. "Откатившуюся голову" Стас поднял за волосы и продемонстрировал публике.
– Вот что бывает с теми, кто без должного уважения обращается к истинному королю, – изрек он и швырнул воображаемую голову прочь.
Яна чуть наклонилась ко мне:
– Ну похвали их, смотри, как они стараются произвести впечатление.
Я улыбнулась, хотя Глеба мне стало жалко. Он так легко подхватил эту игру. Будто веселый пес, которому охота завоевать расположение хозяина. Вряд ли Глеб и Стас когда-нибудь менялись ролями – подставлять голову мечу всегда выпадало Глебу. Мы с ним похожи – я ведь тоже так и не научилась дружить по-другому, не преклоняясь, не прислуживая и не заискивая.
– Ну ладно, ребят, не пугайте человека, – попросила Анечка, заметив, что я изменилась в лице. – Меня зовут Аня, это – Яна. Ну, Станниса ты уже знаешь. – Стас низко поклонился. – А это у нас Глеб.
Великанская ладонь взметнулась вверх и помахала мне. Едва не надорвавшись, Стас помог Глебу подняться, и первое впечатление об их дружбе неожиданно заладилось.
– Глеб, ты бы лучше вместо этого перформанса что-нибудь спел, – посоветовала Яна. – Это у Стаса, увы, нет никаких талантов, а Глебушка у нас просто нереально поет!
– Д-да не-е… – скромно потупился Глеб.
– Он будет петь на концерте! – добавила Яна.
Глеб вымученно улыбнулся.
– Да что вы к нему пристали? Саша, вот скажи, ты читала "Лотерею" Ширли Джексон? – по-учительски осведомился Стас.
– Ничего страшного, если не читала. Вот, можешь сейчас прочитать. Это маленький рассказ, – вмешалась Анечка.
– Я читала. И, честно сказать, это было самое страшное двадцать седьмое июня в моей жизни.
– Великолепно! – Стас картинно хлопнул в ладоши и прогулялся до эркерного окна. Подхватил за спинку антикварный стул с бархатным сиденьем и поставил у камина.
Поток холода, безостановочно струившийся из пальцев, ослаб. Как будто кто-то закрутил невидимый клапан. Вот оно, мое место в книжном клубе.
14
– Ну что, добро пожаловать в Клуб рассказов о смерти! – сказал Стас, и Глеб по-злодейски хохотнул. – Не сомневаюсь, что тебе у нас понравится!
Все расселись, но я медлила. Клуб рассказов о смерти? Я переглянулась с девочками, и Яна пояснила:
– Нет, мы не сатанисты. Просто у нас тема сейчас такая – рассказы о смерти. Но это временно. Стас придумал. Ой, простите, Станнис, царь драконов и как там дальше?
Стас покачал головой.
Яна скорчила гримасу и поглядела на часы:
– Ладно, что-то мы заболтались.
И началось обсуждение.
– Обычно классику перехваливают, ждешь чего-то такого, а получаешь обычный рассказ, – сказала Анечка. – Но "Лотерея" меня удивила. Я еще подумала: так вот откуда ноги у "Голодных игр" растут!
– Не смей упоминать "Голодные игры" в этих священных стенах! – прошептал Стас, озираясь по сторонам.
Я думала, что они так и будут смеяться и препираться, но они вдруг сделались очень серьезными.
Все высказывались по очереди. Я с удивлением обнаружила, что Яна была из тех, кто не просто читает книгу, а уходит туда жить. Совсем как я. Но мне действительно больше негде было прятаться, только в книгах. А Яна могла выбирать. Я видела ее скорее в большом спорте или на сцене, чем в библиотеке, – она выглядела очень спортивной и жесткой и не любила уступать.
Анечка заметила, что теперь от слова "лотерея" у нее мурашки по коже.
Стас разбирал рассказ буквально по словам: "Тут сплошные перевертыши – начиная от солнечной погоды и заканчивая горкой камней, которую дети собирают будто бы для игры". В нем включился дотошный аналитик, которому за каждой буквой чудился скрытый смысл. Хотя в "Лотерее", наверное, так и было.
На их фоне все мои размышления о "Лотерее" казались мне довольно примитивными, и я решила пока помолчать.
– Никто из них даже не пытается пораскинуть мозгами: а вдруг урожай и без жертвы вырастет? – Яна снова начала раздражаться на несправедливо устроенный мир литературы.
– Привыкли, – сказал Стас. – Для них это так же естественно, как в магазин сходить. Пять минут назад все занимались своими делами, теперь надо быстренько принести кого-то в жертву, и можно идти обедать.
– Ну как так?!
– А если все так делают? Весь город. Каждый год. И ты с детства все это видишь, как маленький Дейв. И все, кто старше тебя, говорят, что это правильно и необходимо. А старших надо слушаться.
– Ну-у-у, если бы все слушались старших… – протянула Анечка.
– Можно не участвовать! В толпе никто не заметит, – сказала Яна.
– Заметит, еще как! – недобро усмехнулся Стас. – Первое правило выживания в обществе – не высовывайся. Сразу нажалуются кому следует: а Янка-то камни не бросала! Она что же, против нас?! Она, может, революцию замышляет? А ну-ка, проучим ее превентивно!
– Каждый боится за себя, – сказала Анечка. – И получается такая бессмысленная жестокость. Распространяется на всех, как паника на тонущем корабле. Сопротивляться невозможно. У всех же в школе такое было. Когда кажется, что лучше промолчать.
Глеб покивал. Он отмалчивался, но видно было: не пропускает ни слова. Мне тоже столько всего захотелось сказать, а в горле будто что-то застряло – похоже, нам обоим, и Глебу, и мне, было хорошо знакомо это ощущение.
Первая большая волна страха прошла, но за ней катились волны поменьше. Я боялась вклиниваться, чувствовала себя лишней. В конце концов, я ведь навязала им свое общество, а они были слишком вежливы, чтобы отказать.
Яна повторила настойчиво:
– Нет, я не верю, что под влиянием толпы нормальные люди могут убить человека.
– Могут, если так принято. В данном случае лотерея – это норма, – заметил Стас. – Но ты, конечно, не верь, так ведь спокойнее.
– Но это же не варвары какие-то, а более-менее современные люди! Разумные! У них есть законодательство, книги, газеты, учебники, телевизор…
– Ну и что? У твоей бабушки тоже все это есть, но очки она все равно ищет с помощью чертика!
Глеб прыснул. Яна не улыбалась.
– Это разные вещи, – отрезала она.
– Ну почему?
– Потому! Как можно сравнивать дурацкое бытовое суеверие с жертвоприношением?
– Легко! Люди приносят жертву, чтобы у них кукуруза колосилась, – это же классическое бытовое суеверие! Если бы твоя бабушка покрошила чертику хлеба или молочка налила – это тоже было бы жертвоприношение в чистом виде. Вообще это так типично для человека – верить, что какая-нибудь магическая фигня решит все его проблемы. Ты, – Стас ткнул в Анечку пальцем, – стучишь себя кулаком по голове, чтоб не сглазить. Не отнекивайся, сам видел. А ты, – он перевел взгляд на Яну, – когда что-то показываешь на себе, сразу сдуваешь. Вы этого даже не замечаете. Это для вас так же естественно, как мыть руки или ходить по улице в ботинках. Вас к этому приучили. А их приучили к лотерее. Улавливаете?
– Нет, ну а как бы вы поступили, окажись вы там? – допытывалась Яна.
– Ну, сейчас начнется абстрактный героизм, – пробормотал Стас. – Давайте для чистоты эксперимента выберем жертву и поставим на кон не бесполезную кукурузу, а что-нибудь действительно важное для всех нас.
– Поставь. Я все равно камни бросать не буду, – заявила Яна.
– Будешь-будешь, – покивал он и, не дав ей опомниться, продолжил: – Допустим, жертва у нас – Виктория.
Я сразу представила, как мы с камнями в кулаках обступаем безобидную розовощекую Викторию, а она пятится от нас, в растерянности прижимая к животу любимую чашку.
– Выбор такой, – Стас понизил голос, чтобы на том конце зала не услышали. – Либо Виктория умрет сегодня, либо через полгода будут мертвы абсолютно все, кто сейчас находится в этом здании. Мы с вами, школа компьютерной грамотности, Анечкина мама и все остальные сотрудники библиотеки, включая саму Викторию.
– Суперреалистичная ситуация, – хмыкнула Яна.
– Ты удивишься! Я не имею права раскрывать вам все сведения, но скажу, что мне известны кое-какие обстоятельства, которые через полгода уничтожат все население нашей библиотеки, если Виктория останется жива.
Это заставило всех задуматься. Первым в игру вступил Глеб:
– Она т-типа т-террористка?
– Я не могу разглашать эту информацию. Придется вам сделать выбор, полагаясь только на мои слова.
– А, у н-нее с-смертельный вирус!
– Хватит, Глеб, как можно быть таким наивным? – поразилась Яна.
– Я могу сообщить только то, что все мы, и Виктория в том числе, погибнем. Однако, если она умрет сегодня, вместе с ней исчезнет смертельная угроза для всех остальных.
– Ну а мы-то тут при чем? Нам никто никакую секретную информацию не сообщал! Если ты точно знаешь, что Виктория должна умереть, так пойди и убей ее сам – для тебя же это, судя по всему, единственный выход! – Яна откинулась на спинку стула и сложила руки на груди, как бы заявляя, что от нее больше ничего не добьются.
– Я что, варвар? Как я могу вот так взять и убить человека? Сама только что сказала. К сожалению, я и не герой тоже, чтобы в одиночку всю библиотеку спасать. Меня же посадят потом. С другой стороны, Виктория – обычный человек, ничего особенного. Кроме того, что по ее вине мы все умрем. Она не нашла лекарство от рака, не установила мир на Ближнем Востоке, не написала ни одного великого романа. И вряд ли напишет. Бóльшую часть дня она сидит за своим столиком, пьет чай, почитывает любовные романы и выдает книжки пенсионерам. Не знаю, много ли мир потеряет, не будь на свете Виктории. Но я все равно не могу это сделать в одиночку. Я боюсь. Тупо боюсь! И почему я должен один всех спасать? Нечего на меня всю ответственность перекладывать! Вы жить хотите или нет?
Я тоже втянулась в игру и задумалась над выбором, который у нас был. Сомневаться в здравомыслии Стаса у меня не было оснований, но, справедливости ради, я мало что о нем знала. Впрочем, о Виктории я знала и того меньше.
– Ну п-понятно. Она-то в люб-бом случае у-умрет. Все равно, с-сейчас или п-потом.
– Должен быть другой выход, – сказала Яна. – Чтобы все остались в живых.
– Да т-ты ч-чем слушаешь? Л-либо она одна, либо м-мы все!
– А вдруг этот просто с ума сошел и сидит тут бредит? – Яна всплеснула рукой.
Анечка усмехнулась и посмотрела на Стаса одновременно с возмущением и восторгом. Так на поле боя смотрят на достойного соперника.
– Как же ты любишь ковыряться у нас в мозгах! Ненавижу тебя! Я в это не играю. Даже расскажу почему. – Она сделала паузу и дернула подбородком так, словно заранее жалела о своих словах. – Потому что я бы ее убила.
Мы с Яной невольно ахнули. Лукавая улыбка промелькнула на губах Стаса.
– Я бы т-тоже, – признался Глеб и наконец расслабил плечи. Спина, должно быть, уже побаливала от напряжения.
– Простите, я знаю, это ужасно, – Анечка на мгновение спрятала лицо в ладонях. – Но я бы помогла Стасу. Он прав. Это логично.
– Не переживай, – ласково обратился к ней Стас. – Девочки тебя не осуждают. На самом деле они осознают, что поступили бы точно так же, просто не хотят признаваться. А ты сделала правильный выбор. Подумай обо всех тех, кого ты спасешь.
– О боже мой! Что за топорные игры разума! Аня! – вознегодовала Яна.
Стас обратился ко мне:
– Ну а ты что выберешь?
Все замолчали. Беспокойство сдавило мне легкие.
– Я… Сейчас, как бы сформулировать… В общем, если мы это сделаем и через полгода никто не умрет, мы никогда не узнаем почему: потому что мы убили Викторию или потому что никакой угрозы не было с самого начала.
– Вот! Спасибо, Саша! Хоть кто-то адекватный! – воскликнула Яна и посмотрела на остальных с укоризной.
Глеб хмуро поглядел в мою сторону. Анечка пробормотала: