– Как можно?! У меня и в мыслях не было тревожить Монсеньора! Вашего слова будет вполне достаточно. Но почему вы решили отдать эту женщину именно в наш монастырь?
– Я понимаю вашу тревогу И знаю правила вступления в вашу обитель.
Настоятельница развела руками:
– Да, господин Антуан. С момента своего основания этот монастырь принимает только дам аристократического происхождения.
Антуан усмехнулся. Аристократическое происхождение, как правило, подразумевало наличие денег или связей, которые вместе с женщиной поступали в распоряжение монастыря. Он вежливо осведомился:
– О какой сумме идет речь?
Настоятельница, посмотрев на Бланку, взяла перо, быстро написала что-то на бумаге и протянула ее Антуану. Он взял листок и, едва взглянув, сказал:
– Это вполне обоснованная цифра, и если она решит все вопросы, то деньги будут в монастыре через два дня.
Настоятельница расплылась в улыбке:
– Вот и славно. Марию проводят в ее комнату, и вы можете убедиться, хорошо ли она устроена.
Настоятельница позвонила в серебряный колокольчик, и монахиня в белом переднике до пола быстро вошла в кабинет.
– Сестра Анна, помогите нашей новой сестре Марии устроиться. Пусть ей дадут комнату с видом на сад. Эта дама под протекцией господина Антуана.
Сестра Анна с удивлением посмотрела на него. Не похоже, что женщина, сидящая в коридоре, его родственница. А уж тем более любовница. Что могло связывать этого важного господина и простую горожанку? Теми же вопросами мучилась Бланка. Откинув соображения приличия, она поспешила обратно на конюшню.
Возничий уже вычистил лошадей и накрыл их попонами с символами Антуана – белый равносторонний крест на красном полотне. Бланка подошла поближе и невольно залюбовалась мощью и грацией дивных животных. Высокий черный жеребец бил копытом в дверь не знакомого ему стойла, и звуки ударов гулко отдавали под сводчатой крышей монастырской конюшни. Возница изысканно поклонился:
– Что привело вас сюда?
– Ты слишком дерзок для простого возничего, если осмеливаешься задавать вопросы господам.
– Увы, мадам. Пятнадцать лет службы не сделали мои манеры более изысканными. Но господин Антуан почему-то терпит меня.
– Твой господин просто не любит менять людей.
– Да, госпожа.
– А еще он не любит брать прислугу из простых. Ты аристократ, а служишь простым конюхом? И что же заставило тебя пойти на это?
– Как образованный человек, я могу вам напомнить, что в истории уже встречались факты, когда один господин прислуживал другому. На этом строится военное дело, мадам.
– А как насчет дамы в вашей карете?
– Мы были отчасти виновны в несчастье, постигшем эту женщину.
Бланка постаралась принять безразличный вид, стараясь не показать, насколько ей это интересно.
– И что за несчастье приключилось с этой женщиной?
– Мы убили ее ребенка.
– Убили ребенка?
– Лошади не могут мгновенно остановиться. Карета слишком тяжелая и продолжает по инерции толкать их вперед. Дитя упало на дорогу, а мы ехали слишком быстро.
– И что с того? Это не первый случай, когда простолюдины гибнут под лошадиными копытами. Зачем же вы притащили ее сюда?
Возница сверкнул глазами и сдержанно сказал:
– Об этом вам лучше спросить господина Антуана.
Бланка поняла, что больше от него ничего не добьется…
47
21 августа 1870 г. Труа.
Свечи на небольшом круглом столе, за которым сидели четверо, наполовину прогорели, но Монсеньор не проронил ни слова. Бернар был не в настроении, и потому присутствующие старались не произносить лишних слов. Наконец Бланка, которую редко приглашали на Собрания, не выдержала:
– Монсеньор, в своих проповедях вы говорите про отречение от жизни во имя Господа, но людей заботит лишь как продлить свои дни.
Бернар не проявил особого интереса к ее словам.
– Когда я был молод, мне не жаль было потерять свою жизнь.
– А сейчас? Вы с такой же легкостью отдадите свою жизнь, которая стоит миллионов?
Монсеньор улыбнулся.
– Вы о людях или о деньгах?
Бланка вежливо поклонилась.
– Можно принять в расчет оба аспекта.
Тронутый столь откровенной лестью, Бернар сказал:
– Я слышал, вы составили протекцию некоему господину Менделю, а на прошлой неделе интересовались Формулами Жизни, которые господин Равви хранит у себя, моя любопытная госпожа.
Бланка дерзко посмотрела прямо в глаза Монсеньору и произнесла, отчетливо выговаривая каждое слово:
– Этими формулами больше меня интересуется граф де Монбар.
Равви поерзал на стуле:
– Откуда же господин граф узнал про них, если кроме меня никто не видел этот свиток?
Бланка едва повернула голову в его сторону, не считая нужным любезничать с простым евреем.
– Когда вы решили испытать формулу света и щедро делились своими рецептами с одним настоятелем, де Монбар наблюдал за вами.
– За мной?! Зачем?!
– Его удивил ваш интерес к христианскому собору.
– Каждый человек может заинтересоваться великолепным собором. В этом нет ничего необычного.
– Для простого человека, а тем более для христианина, конечно, нет. Но вы – еврей. И для еврея странно пропадать часами в христианской церкви, которая не является местом сбора нашего высокого собрания.
Равви тут же возненавидел Бланку, которая в присутствии Монсеньора позволяла себе высказываться о нем с таким пренебрежением:
– И что же узнал де Монбар?
Бланка наслаждалась, наблюдая, как закипает гнев Равви.
– Немного. Но он наблюдателен, и он не слепой. Даже в сумерках собора цветные витражи искрились, как при солнечном свете, а губительные лучи превращались в благодатный живой свет. Он понял, что Исаак отдал ему не все.
– И что?
– Он приставил к каждому из вас по особому наблюдателю. Такому, чтобы он вошел к вам в доверие и знал все, что знает каждый из вас по отдельности.
Антуан не вытерпел и вмешался в разговор:
– Вы располагаете какими-то сведениями?
Бланка покачала головой.
– Нет, но я видела женщину, с которой вы сюда приехали.
Монсеньор вскинул брови и повернулся к своему помощнику. Ни разу за все время не видел он возле Антуана женщины. Это известие озадачило его.
– Мой дорогой Антуан, устав ордена гласит, что вы не вправе связывать себя какими бы то ни было обязательствами, кроме обязательств перед Господом. Вы – член особой семьи. Успех наших замыслов зависит от вашего благоразумия.
Антуан откинулся на спинку стула и вызывающе сказал:
– До сих пор, Монсеньор, у вас не было причин укорять меня в чем-либо. Эта женщина уронила своего ребенка под колеса моей кареты, и мой долг был оказать ей помощь как доброй христианке.
Равви предположил:
– Может, она специально бросила его вам под колеса, чтобы войти к вам в доверие? Де Монбар наверняка знает все ваши слабости.
Антуан тоскливо посмотрел вокруг. В воздухе витала паранойя долголетия. Наверное, господь уже имел дело с людьми, которым отмерил тысячу лет жизни. И решил, что ста двадцати лет будет вполне достаточно, чтобы они смогли насладиться жизнью, не впадая в безумство.
48
17 октября 2008 г. Кутна Гора.
Для восьми вечера на станции было довольно оживленно. Похоже, что ожидалось прибытие пражского поезда. Остальные направления не пользовались здесь таким спросом. Я подошла к чешскому расписанию и порадовалась впервые за эти дни. Алка должна была приехать минут через тридцать, так что сидеть на серых скамьях тесного вокзала смысла не было, лучше немного прогуляться. Я вышла на улицу и осмотрелась. И зачем только все эти люди собрались здесь за полчаса до поезда?
Стоять на перроне мне не хотелось, так что я предпочла вернуться на мост, чтобы с него наблюдать передвижения людей. Вечер хоть и был теплым, но все же это был осенний вечер, и ветерок на мосту пошаливал, стараясь распахнуть мою легкую куртку. Сумку я повесила через плечо, чтобы можно было засунуть руки в карманы и немного согреться.
Гудок прибывающего поезда внес легкую неразбериху в доселе плавные перемещения в толпе. Несколько человек побежали через рельсы на другую платформу, а все прочие стали рассредоточиваться соразмерными группами вдоль перрона. Я поспешила спуститься обратно к вокзалу, чтобы не пропустить Алку. Смешиваться с толпой неразумно, лучше было подождать ее в помещении, которое почти опустело к тому времени. Последняя старушка силилась оторвать своего песика от мусорного бака, чтобы успеть дотащить его до поезда. Песик хоть и был в наморднике, но показывал свои маленькие клыки всем, кого подозревал в покушении на мусорку. Наконец он сдался и печально затрусил рядом с хозяйкой к выходу. Я села на пустую скамейку напротив открытой двери, решив, что мимо нее не пройдет ни один из прибывших, и стала с нетерпением вглядываться в лица, с безразличным видом проходящие мимо меня. Алки все не было, и я выглянула на улицу.
Поезд минут пять как ушел, и на перроне осталась только стройная девушка на высоких тонких шпильках, с небольшим саквояжем из светлой потертой кожи. Копна рыжих волос выбивалась из-под шляпки в тон ее кремового костюма. Смачное русское ругательство заставило меня присмотреться к ней повнимательнее. Дамочка достала сигарету и закурила.
– Ну и где эта идиотка?!
Я радостно закричала:
– Здесь! Я здесь!
Когда Алка повернулась ко мне, я слегка присвистнула.
– Слушай, я и не знала, что ты такая красотка.
Алка посмотрела на меня как на человека, которого жалко обидеть ответным комплиментом:
– Так ты же видишь меня только на кухне или в машине.
Водить Алка не умела, хотя водительский стаж у нее девять лет. Каждый раз, садясь за руль, она потихоньку крестилась. Первые лет пять она впадала в панику на каждом перекрестке, а на шестой год ее вождения в панику начали впадать те, кто ехал рядом с ней, потому что ехала она "куда надо". Вид у нее за рулем был ужасный, и макияж частями осыпался уже минут через десять после того, как она вставляла ключ в зажигание. Про кухню и говорить не стоит, так что можно сказать, что во всей женской красе я видела свою подругу впервые за пятнадцать лет.
Я с удовольствием рассматривала ее.
– А почему ты рыжая?
– Сейчас модно. А вообще, это меня Полька уговорила. Сказала, что все приличные мамы ее одноклассниц уже рыжие.
– Шикарно. А почему шпильки?
Алка бросила сигарету и серьезно посмотрела на меня:
– "Бабушка, а почему у тебя такие большие уши?" Что там еще спрашивала девочка?
Я сделала вид, что обиделась.
– Девочка плохо кончила бы, если б не дровосек.
– Всю нормальную обувь потихоньку стоптала Полина. Туфли из ремонта я забрать не успела, вот и пришлось ехать на свой симпозиум как настоящей даме. Без обуви и без одежды. Я до сих пор надеюсь, что куплю что-нибудь здесь или стащу у тебя.
– У меня стащить не получится. Вся моя одежда рассредоточена по местам, куда мне вход заказан.
– Прикольно. А можно подробнее?
– Пошли отсюда, по дороге все расскажу.
Алка воспротивилась.
– Мы что, пойдем пешком? А такси?
– Ближайшее такси за мостом. Так что держись за меня, если что.
Спустившись с перрона, Алка сделала несколько осторожных шагов по гравию, но тут же увязла каблуками в мелких сыпучих камнях. Выругавшись еще раз, она достала из саквояжа белые носки, сняла туфли, спрятала их в пакет и "переобулась". Осторожно ступая и придерживая рукой необычайной красоты шляпку, которая норовила улететь вместе с ветром, Алка поплелась за мной к мосту.
Кое-как взобравшись по лестнице, мы поймали машину, чтобы добраться до гостиницы.
Шофер не стал даже спрашивать, куда нас везти, а сразу же поехал к отелю у часовни Всех Святых, обычному месту стоянки иностранных гостей в Кутной Горе. Перед входом в маленький трехэтажный отель Алка притормозила, чтобы надеть туфли.
– Не стоит пугать аборигенов своим странным видом. Слушай, а у тебя документы есть?
Я задумалась.
– Паспорт у меня, конечно, есть, но лучше его не показывать. Иначе меня завтра полицейские разбудят.
Алка присвистнула.
– Ну, я примерно что-то такое и предполагала. У меня в паспорте вклеена Полька. Можем сойти за маму с дочкой?
Я покрутила пальцем у виска.
– Твоей Польке сколько? Пятнадцать? А мне?
Алка кивнула.
– Ну не хочешь за дочку, сойдешь за маму. Могу побыть дочкой.
– В таком прикиде?
– Мне опять носочки надеть?
– И шляпку снять, и волосы резиночкой перетянуть. Я не помню, чем еще девочки-подростки обычно портят себя. Тебе виднее, у тебя дочь, а у меня только два сына.
Алка осторожно заглянула внутрь сквозь стеклянную дверь.
– У них там в холле темно, экономят, наверное.
– Это хорошо. Так что преображайся.
Через пару минут на диванчике возле reception сидела странная парочка, которую только при больном воображении можно было принять за маму с дочкой. Но молодой прыщавый парень за стойкой, не вдаваясь в подробности нашей семейной жизни, быстро выписал карточки и пожелал нам доброй ночи.
49
18 октября 2008 г. Кутна Гора.
С удовольствием приняв душ и выпив по чашке кофе, мы растянулись каждая на своей постели, благо номер оказался не с общей кроватью. Уснуть не получилось, потому что Алке не терпелось услышать подробности моей криминальной жизни:
– Ты же собиралась в Прагу зимой?
– Думаешь, зимой со мной ничего бы не случилось?
– Вероятности меньше. На Рождество ты бы поехала с Данилом.
Я промолчала. Алка отсканировала меня, прищурилась и сказала, слегка растягивая слова:
– Понятно. Данил нам здесь ни к чему. И с кем же ты приехала?
– Приехала я одна. Встречал меня Андрей, у него я и живу.
Алка покачала головой:
– Звучит правдоподобно, но что-то в твоих заученных фразах меня настораживает.
Я не стала оправдываться, решив, что подруга – не муж и предвзято к моим романам относиться не станет. Включив кнопку на чайнике образца девятьсот пятого года, я на всякий случай потрогала его рукой. Чайник оказался дееспособным и начал понемногу нагреваться.
– Тебя надо вместо детектора лжи продавать. Ты в эксплуатации недорогая?
– Еще какая дорогая! Прибор им дешевле выйдет.
– Ладно, слушай. Мое чистосердечное признание уже ничего не изменит и никого не спасет. У меня случился виртуальный роман с одним художником.
– Виртуальный?
– Ну да. Мы всего-то пару раз пообедали и один раз позавтракали вместе.
Алка усмехнулась:
– Позавтракали? Завтракают обычно после того, как проснутся вместе.
Я начинала закипать вместе с чайником:
– Это было в общественном месте! На улице! В Праге!
– Не кричи. Ну позавтракали, и что?
– А потом его убили.
– После завтрака?
– Нет. Ночью.
– Где?
– У него дома. Он возле Карлова моста мастерскую снимает. Снимал…
– А что ты там делала ночью, если утверждаешь, что все так виртуально?
– Я там с Андреем была. Мы просто мимо шли.
Алка посмотрела на меня как-то подозрительно:
– Просто мимо шли? Ты это в полиции приготовилась рассказывать?
– Думаешь, придется?
– Думаю, что ты дурочкой меня считаешь и рассказываешь мне сказки на ночь.
– Хорошо, я расскажу тебе сказку. Только страшную. У одной довольной жизнью и мужем дамы случилось увлечение, которое привело ее в Прагу в неурочный сезон. Эта дама нашла вполне подходящее оправдание для своей поездки – решила навестить брата. В Праге она хотела показать брату, как необыкновенно талантлив ее новый мужчина, и они пошли в мастерскую, где жил художник со своим напарником.
– Так, еще и напарник!
– Не перебивай! Когда они подошли к мастерской, ставни были закрыты, но через неплотно закрытые ставни можно было разглядеть окровавленный труп, лежащий на полу. Дама со своим братом вошла в мастерскую, ведь у нее был ключ…
– Ты идиотка?!
Я угрожающе посмотрела на нее:
– Опять перебиваешь?!
Алка широко раскрыла глаза и тихо шипела что-то на немецком. Я продолжала:
– В то время, когда печально известная нам дама старалась понять, есть ли еще хоть какие признаки жизни в теле живописца, некто из шкафа смотрел на нее в замочную скважину…
Подруга моя на время перестала дышать. Я сделала страшное лицо и продолжила:
– Когда дама склонилась над трупом, этот недоброжелатель сделал несколько снимков, которые уже появились в интернете на полицейском сайте. И ей с братом пришлось убегать из пражской квартиры, потому что вопрос опознания займет всего часов десять-двенадцать.
– Понятно. И почему же вы решили выбрать столь эксцентричное место для убежища?
– Мы его не выбирали. Оно само нас выбрало.
Я рассказала Алке про письма, про реставраторов и про исчезновение Андрея.
Посидев еще какое-то время молча, Алка спросила:
– А ты ему звонила?
– Кому?
– Андрею, когда он пропал.
– Зачем? Его телефон у меня. Я у него взяла, чтобы позвонить, потому что на моем деньги кончились. Потом я по привычке сунула телефон Андрея в свою сумочку и забыла о нем.
– А Андрей что, вот так просто оставил тебе свой телефон? А если что по работе?
– Он взял пару дней отпуска. И к тому же для работы у него другой телефон. Этот для личной жизни.
– Плохая, видать, у него личная жизнь, если он забыл у тебя телефон забрать. Ты звонила ему на рабочий?
– Не отвечает.
Алка зевнула.
– Понятно. Ладно, давай спать. Завтра что-нибудь придумаем.
50
15 сентября 1870 г. Париж.
Бланка ждала. Еще в четверг на прошлой неделе она отправила письмо де Монбару и теперь мучилась от ожидания и от возможных последствий, к которым мог привести ее рискованный шаг. Де Монбар не из тех, кто будет церемониться с дамой, а тем более с ней. Наконец в среду приехал гонец с ответом: "Вы можете присоединиться ко мне завтра утром на прогулке. Я буду в парке с 10.00 до 11.30. Мою лошадь по прежнему зовут Прелат, и я предпочитаю синий цвет". Со стороны высокородного графа это было большим искусством, назначить встречу в публичном месте, но так, чтобы вокруг никого не было. Бланка была не слишком хорошая наездница и предпочитала кареты. Как-то на охоте она неудачно упала с лошади и за те несколько месяцев, которые ей пришлось провести в постели, решила, что больше не любит светские развлечения в охотничий сезон. Де Монбар же, напротив, был врожденным кентавром. Он составлял с конем единое целое, и выбить его из седла ни одному турку не удавалось. Своих лучших лошадей, а на памяти Бланки их было более двухсот, он называл Прелат. Равви рассказывал, что свою торговую компанию де Монбар назвал в честь лошади, и она постепенно набирала вес, становясь все более интересным конкурентом для корпорации Монсеньора.