- Вы пригласили меня, конечно, не в качестве сотрудника, пусть и ведущего, а как главного редактора газеты… какой пока нет еще, которую с нуля делать надо. Спасибо, я ценю доверие ваше. И известный риск Владимира Георгиевича тоже, я ведь понимаю. - Он улыбнулся им, поочередно. - И ваше доверие я здесь понимаю и принимаю как полномочную ответственность, не иначе. Которая напрямую связана с самостоятельностью моей как редактора - иначе кому за всё дело отвечать? Некому. - И решил добавить, на определённость вызвать: - Или неправильно я понял?
- Нет, почему же…
- Тогда я готов, - не стал дожидаться другого он. - Если поверят нашей газете, то лишь как независимой от всяких там… лобби, как газете народного мнения. А партийный иль биржевой листок выпускать очередной, - он пожал плечами, - для кого? Биржи обещанной нету ещё, шамовку на оптовом и тряпьё на толкучем и без того продают-покупают. А вот народную заявить оппозицию, зрячей и говорящей сделать ее, пути-дороги в будущее поискать, в акционировании разобраться, в приватизации той же, да и в политике самой… Ведь беспредел моделируется, в реале раскручивается, а в нём никто не выиграет по-настоящему, зря надеются ворье с номенклатурой…
- Пожалуй, - раздумчиво согласился хозяин, встал опять, прошелся. - Здоровый противовес этому должен быть… Наглеют на глазах.
- Да в разнос всё идет, как… телега с горы. И здесь, я полагаю, нужно достаточно жёстким быть. С тем, что называют позицией.
- Правильно полагаете, Иван Егорович. - Он переглянулся с молчавшим до сих пор нахмуренным Мизгирем - теперь что-то собравшимся было сказать, упреждающе ладонь поднял. - И мы вам эти полномочия, с ответственностью вместе, дадим. Дело здесь с излишком сложное, тонкое, оно ведь еще и душу затрагивает, мировоззренческое… нет, без разночтений тут не обойтись. Но в главном-то мы совпадаем: народная самодеятельность во всех областях, да, инициатива, законность со справедливостью в ладах, сотрудничество межсословное. И, наконец, чувство хозяина в народе - как решимость его строить жизнь на собственных началах, на естественном праве всякого суверена!..
Говорил он довольно свободно, вышколенность чувствовалась не только в манерах, но и в этом ученом умении размышлять вслух, словами; и - опять - вертикаль некая угадалась в нем, струнка натянутая, к чему-то его самого и всех рядом с ним обязывающая. В том числе и Мизгиря, который хоть и усмехался вроде уголком чувственно-тяжелых губ, недовольный, что ему сказать не дали, но слушал - будто в первый раз, упорно глядя, будто запоминая… хотя что тут запоминать, что особенного хозяин сказал? Слова.
- А что позиции касается, - тонко улыбнулся вдруг Воротынцев, - так её никто и не запрещал… Имейте. Отстаивайте - перед всеми, перед нами тоже, дело лишь за аргументами. И не знаю, что вы создадите для собственно журналистской работы, редсовет ли, редколлегию - вам, редактору главному, видней. Ну, а для обеспечения жизнедеятельности, для решения некоторых вопросов… не стратегии газетной, нет, но возникающих иногда ситуаций важных, а таковые бывают, мы сформируем правление, скажем, из наших же вкладчиков в это дело… правомерно? - Возразить было нечем, и Базанов кивнул. - И вы тоже будете его членом, с голосом отнюдь не совещательным. Итак, три члена правления уже здесь…
- С председателем! - Доля яда была в этом восклицаньи поручителя явной, он почему-то переживал весь этот разговор довольно болезненно - без особых на то причин, казалось бы, удачный же разговор. - Во главе!
- Благодарю, - ухмыльнулся Воротынцев, - я и не отказываюсь. А посему на правах его предлагаю закрыть первое заседание и перейти к части неофициальной… Так она именуется у заклятых друзей наших, из номенклатуры? - Он лукаво глянул Ивану в глаза, наливая ему, себе затем; поднял бокал: - Что ж, за газету?
- Будет газета, - твердо и не отводя глаз, сказал Базанов, чокнулся с ним. - И подписчиков найдем, раскрутим. Знаю, где искать.
- Знает, - подтвердил и Мизгирь, оживляясь понемногу; но чем он недоволен, уж не второй ли здесь ролью? Совсем не исключено, самолюбия там хватает - помимо даже подведенной под это и растолкованной некогда ему, Базанову, самоделковой теоретической базы. Но при чем бы тут самолюбие, если сам в роли просителя пришел? Или сложней всё у них? - Есть, найдутся у нас задумки…
- Может, лучше даже Ивану Егоровичу и не мешать - с его-то опытом… - добродушно на это заметил Воротынцев; и тут же упрекнул: - Друзья, вы что ж это не едите… закусывать надо, закусывать! Таков завет матери моей, крестьянки достославного Торжокского уезда: пить-то, может, и пей - но закусывай! Тарталетки, Владимир Георгич, ты ж их уважаешь… - Переставил блюдо с ними под руку ему - без особой, впрочем, нужды - и пожаловался: - Людей надежных, работников мало. Профессионалов в лучшем смысле слова, чтобы поручить дело - и не оглядываться, знать: сделает всё что надо и как надо… Вот с газетой, почему-то уверен, так и будет. Читал, много лет уже читаю ваше, - с серьезностью сказал он, глядя опять в глаза Ивану, - и рад, что личное впечатление и, так сказать, прочитанное не разошлись, совпались. А это, вы сами знаете, не всегда бывает. Нет, рад. Но чаще-то всего таких мало…
- А я, кстати, так не думаю… не в отношении Ивана Егоровича, конечно, а вообще, - небрежно, но и как-то раздраженно проговорил, дожевывая, Мизгирь. И на погребальном наряде его, и в клочках волос на подбородке застряли крошки, запухшие глаза смотрели поверху. Но лицо стало вдруг напряжено, будто к драке. - Спецов до черта, только рассованы они в этой дурацкой ржавой махине по всяким углам, чаще даже не на месте своем. Да и обстановочка новая еще та… еще в ней обжиться им надо, от махины оторваться, ходы-выходы найти - вот за чем дело стало. Найдутся, с переизбытком даже… И потом, что вы такое говорите… что сейчас профессионалы нужны?! - Он обращался почему-то к ним обоим; и не стал ждать ответа, бросил жестко: - Нет и нет! Верные нужны и напористые, с животной в этой неразберихе реакцией моментальной… с этикой переходного периода, если угодно! Они и сделают дело. А спецы появятся, востребуются - потом. В новой, в малость установившейся среде, когда муть поосядет…
- Наш друг, - мягко сказал Воротынцев, косясь на Мизгиря то ли с иронией, однако, то ль с осуждением, - все как-то перехватывает… Профессионализм - это ведь и есть своего рода степень приспособленности к среде. Не сразу, да; а не наломают дров эти, которые с животной?
- Наломали уже! И еще наломают, щепок не соберешь!.. Но это ж - закон, объективный. Как при всякой революции, всех нравственных уродов, люмпенов от морали наверх вынесло, всё дерьмо людское всплыло и командует всем? Да! Что, извиняться мне за него, за объективный? И мы тут с благопожеланьями своими интеллигентскими ну ни на йоту ничего не изменим, только проиграем, если чухаться будем, простите, сопли размазывать… А потому - энергетикой брать, напором! Стимулом, палочкой острой для ослов, для исполнителей - и контроль, контроль!.. За горячность не взыщите - дела ради… - сказал он примирительно вдруг, сказал именно Базанову… и с чего это взялись они как бы через него, посредством его препираться, если не конфликтовать? - И к жестким ситуациям, Иван Егорович, готовится нам надо: будут, не могут не быть. Но неужель не справимся - товариществом если?
- Справимся, - заверил, посмеиваясь уже, Воротынцев. - Товариществом… а что, идея неплоха! Неформально чтоб, главное, надоела же формальщина. Кругом небольшим, да, без околичностей… по делу ли, без дела. Встречаться почаще, советоваться. - И перевел понимающие и оттого, может, добрее обычного глаза на Ивана. - Как вы смотрите?
- "Я согласен, - возразил Лаврецкий…"
- А… Ах-х!.. - расхохотался придыхающим баском хозяин, откинувшись, в изнеможеньи глаза прикрыв, и не вот остановиться мог, вытереть проступившую слёзку; улыбались, на него глядя, и они. - Н-ну не черти!.. Один - "мистер Нет и Нет", другой, видите ль, согласен… а ничего, в сумме почти гармония! За такую компанию грешно не выпить…
И выпили, и уж сидели вольно, говорили о том о сём; и он опять видел этот нескрываемый и, право же, теплый интерес Воротынцева к себе, тот выспрашивать особо не стеснялся, слушать умел - как и умел приятным без фальши быть при своих-то совершенно невыразительных, в общем, чертах. А в свою очередь, в интересе этом была для Базанова, сквозила некая даже тайна, поскольку переоценивать себя не привык… нет, неожиданно занятно и дельно складывалась встреча, много чего обещала, и опять думалось и не верилось еще: неужели - свобода, неужто хозяином быть себе?.. Еще суметь бы - хозяином.
- …нет, систему бывшую нашу понимаю вроде бы… махину эту, как Владимир Георгич нарёк её, - говорил Воротынцев, закуривая длинную и тонкую - дамскую? - сигарету, пахнувшую ментоловым дымком. - Но не чистился же механизм, десятки лет в одном режиме работал. Смазка грязью стала, засохла, в паутине и пыли всё… как в часах настенных, у нерадивых, ходят - и ладно. А они взяли однажды и встали. Это - о смазке, о чистке элементарной, не говоря уж о том, чтобы модернизировать. О таком всерьез и не думал никто…
- Ты это интересно, о чистке… - Мизгирь уже, кажется, доканчивал бутылку, похохатывал глухо, задиристые подбрасывал реплики; а тут словно переключили его, глянул сторожко: - Что ты хочешь тем сказать?
- Это и хочу. Дядюшка Джо не совсем был неправ - хотя причин-то у него и помимо этой цели хватало… Да-да, - жестковато продолжал он, - разумная чистка обходится гораздо дешевле, чем остановка часов, тем паче - исторического времени… Несравненно дешевле, да. И на будущее хорошенько бы учесть это, усвоить.
- Кат-тегорически против! - набычил тот кучерявую с пегими подпалинами тяжелую голову. - И ради такой перспективки - работать? Кто согласится, ты спросил?..
Это угрожающе сказано было, считай, Мизгирь не из тех, кто шутит, - и какой-то необъяснимый ток опасности прошел, грозя и беседу опрокинуть, и нарушить что-то непоправимо… или показалось?
- А это суровая государственная нужда, - ничуть не сбавил тон Воротынцев, холодно смерил его глазами, - как её ни назови, как ни отвергай… И никто никого спрашивать не будет. Другое дело, с какой меркой цивилизованности к этому подходить. Но и это лишь от ситуации зависит, тем более у нас. Россия - страна без гарантий кому бы то ни было. И в конце концов, не объяснять же тебе, что такое ротация.
- Да нет уж, благодарствуй, - буркнул с сердитостью, уже нарочитой, Мизгирь; и посудину свою повертел, взболтнул, глянул на свет через темное стекло. - А бутылка-то… тово.
- А вот не дам! - засмеялся Леонид Владленович, но встал и пошел к столу, клавишу нажать. - Чтоб не поперечничал!..
- Репрессалии, да? Так не корысти же ради! А с другой стороны, из кабинета вычистишь, с тебя станется…
- Ну, не такой уж я записной злодей…
- Подзабилась машина, - подтвердил и Базанов, - и давно. Шлаками кадровыми, в первую очередь, сверху донизу. Сама идея зашлаковалась, неповоротливой стала без обратной связи. Понять-то скоро понял, а вот прочувствовать… Но довелось - лет, может, восемь, а то и все девять назад. Так, что и шефа своего малость даже напугал…
- О, это ти-ип!.. - широко ухмыльнулся Мизгирь; и пояснил: - Не знаком, но вот по разговорам, сведеньям всяким… Типус вульгарис!
- Напугали? - переспросил Воротынцев. - Это чем же такого зубра провинциального можно напугать?
- А угольником - столярным. Деревянным, обычным.
- Как это можно: угольником - и напугать?.. - удивился тот, даже бокал, в котором грел аккуратными ладошками коньяк, отставил. - Что может быть в нем такого… э-э… страшного?
- Да я и сам думал - ну, что? Идеологическим крахом их тогда еще не испугать было - хотя признаки, символы его уже налицо были везде, в глаза лезли… да тот же угольник - чем не символ?!.
- Это оч-ченно, скажу я вам, интересно… - начал было пьяновато поручитель-куратор его, но под взглядом Воротынцева смолк, ветчинкой зажевал недосказанное. Вошедший секретарь меж тем быстро сменил тарелки, обновил стол - только однажды взглянув на Базанова и чуть улыбнувшись, знающе; и он тем же ответил ему, кивнул: поработаем? Поработаем.
Он тогда и сам-то не придал сразу этому какого-то иного значения, разве лишь зло взяло: угольник, впопыхах им купленный в хозмаге вместе с ножевкой и топорищем, в деревню к матери, оказался не прямой… Не единственно возможных девяносто градусов, а больше, градуса так на три-четыре, может, уже дома это разглядел. Или совсем, что ли, охренели они там?..
Совсем. Все и со всем, что ни есть, и не какие-то "они", а мы - все. До ручки, что ли доходим? Если б знать тогда, как близко до нее, до ручки, но как далеко еще до упора, когда опамятоваться придет пора - средь разора и собственной мерзости… да и придет ли? И что дало б оно, знанье это?
И не в магазин понес его, заменить, а к шефу. В еще наивные годы это было, когда народ только-только на вшивость пробовали (он был теперь почти уверен в этом), на всякий дефицит, от водки до стиральных порошков, табака, соли, спичек, - как на дурь управленческую простейшую отзовется? Управляем ли, покорен - или склады пойдет громить, торгашей шерстить, рычать на власть? На наивную тоже в опасеньях своих власть ощеряться, ибо оказалось: всё с ним, народцем нашим удивительным, делать можно, всё что ни вздумается, лишь кряхтит себе. Потом уж оборзели донельзя, обобрали до нитки - ничего, пошумел маленько в октябре и сел, опять кряхтит, сиднем сидя…
Пришел, поставил на безупречную полировку стола широкой плашкой угольник перед ним; и когда тот, кажется, дрогнул даже - верно, от неожиданности и несуразицы такого-то приношенья, - и впервые, может, какого-то смятенья в глазах, животной тревоги скрыть не мог, - сказал ему, сам от возбужденья голос невольно понизив: "Вы посмотрите, посмотрите… внимательней, прошу вас!.." Шеф запоздало спрятал, упёр тяжелые глаза в стол; снова посмотрел на угольник: "Ну, и что?.." - " А вы повнимательней все ж, Борис Евсеич, пожалуйста." - Наугольник… Я что-то вас не пойму." - "Разве не видно?" - "А что… видеть? Что я должен видеть?" - "Да ничего… но кривой угольник, Борис Евсеич! Не прямой! Это называется - дожили, уже и угольники у нас не прямые. Больше градусов, меньше - но не девяносто… купил вот и сам глазам не верю! Санкционируйте статью, Борис Евсеич. Не фельетон, а именно статью. На нашей мебельной мастрячат, но дело-то, сами понимаете, не в том…"
Шеф как-то замедленно - шеей сначала и ушами, брыластыми щеками потом, крутым под раздвоенными сединами лбом - багровел. И сказал, не поднимая глаз и не меняя позы, оцепенелой какой-то, да, заторможенной, не прикасаясь даже к "наугольнику" меж ними:
- И о чем?
- Что?
- Статью о чем?
- Ну, как… О критериях! Критерии ползут. Заваливаются. А чем мерить будем, если уж на то пошло? Не об эталонах даже речь, те в музеях давно, в запасниках… нет, об инструментарии практическом, приложимом к делу, к реальному - об идейном тоже, между прочим. А то кричим, толкуем о рабочих, производственных именно кооперативах - а они в спекулянтские вырождаются на глазах, в зауряд-мошенничество, и не заикнись об этом…И так со многим, уже и ватерпасы наши врут, нивелиры - что построим? - Сам привирал, может, в щенячьем запале, совсем молоденький был еще писака - но, как ни странно, всё так и оказалось потом. - Кривой барак всем на смех? (Стеклянные бараки коммунизма, да; и не с нашим бы братом его строить, немного позже стал думать он, а хоть с немцами - с теми что-то бы да получилось). Все будут видеть, что криво, а мы на угольник будем кивать - мол, прямо… На пережитки прошлого, на трудные годы, на Фому с Ерёмой… ну, а что кивать, если сами косоруки?
- Не понимаю вас.
- Но ведь факты, Борис Евсеич…
- И вряд ли пойму. - Он уже выпрямился, откинулся на спинку: седовлас, статная голова с крупными и, право, благородными чертами сына батрака-комбедовца, с немалой значимостью в них; вообще, стать прохиндея высокого полета - отчего-то все-таки не состоявшегося. Так ведь и застрял, надолго и потому безнадежно, в провинциальной табели о рангах до члена бюро обкома дотянув, где самый, казалось бы, разбег должен быть - дальше, дальше… вот отчего бы, если не глуп, да и политесен вполне, изворотлив? Значит, с изъяном, скорее всего, с покором, как мать говорит в таких случаях, - компра, может, какая висит на нем, в органах или где там еще… трудно было б даже представить - какая: бдит, блюдёт себя, редко выкажет когда. Вот и теперь сдержался: брыла отвисли, глаза отсутствующими сделались - а это была уже, по всем приметам, злость, если не злоба. И повторил: - Не пойму. Хотя бы потому, что они моими были, а не вашими, эти трудные годы. Вас, я вижу, петух еще не клевал, как говорится, - резвитесь… А это не повод для резвости, да. Обобщать легко; а вот конкретного найти виновника, помочь исправить, сдвинуть дело с мертвой точки… Сказано же: найти такое звено, взявшись за которое можно вытянуть всю цепь…
Он заметно отходил от странного своего замешательства, багровость и все прочие цвета побежалости сменились на лице его колером привычным, барски выбеленным, ухоженным; но злость-то оставалась, и тяжелая. И в нём, Базанове, ответная родилась - вместе с наступившим вдруг, почти утешившим спокойствием: а ты что, другого ожидал? Или вовсе, может, не за тем шел сюда? Похоже; напряженье меж ними за два эти года его работы здесь застарело уже, во всё въелось, стало обыденностью и едва ль не скукой - какую нет-нет да разрядить требовалось и взъерошить одновременно, как вот сейчас. А потому сказал, зло усмехнулся:
- Никак всё не пойму тоже: зачем надо искать какое-то особое звено? Если это - цепь, то хватай за любое и тяни… за какое сподручней. Почему не статью, не обобщение? Что, обобщать нечего? Да с избытком набралось…
Ждал грубости какой-нибудь идейной, отвечать-то шефу осталось только этим; но тот удивленно вскинул на него глаза, на секунду замешкался со словесами - пораженный, что ли, откровением о цепи? - и неожиданно, излишне кротко и потому, наверное, не без труда согласился:
- Да, мы должны думать… Это, если хотите, обязанность наша. Но думать, учитывая, так сказать, всю сложность, всю широту проблематики… вы уверены, что к этому готовы? Да, есть такая формула. Но кроме внешнего, формального, за которое вы… э-э-м… уцепились, в ней присутствует еще и внутренний, если можно так выразиться, смысл, который не всякому виден… опровергните его! - На это приглашение провокационное - опровергать невидимое - его визави никак не отозвался, блуждая взглядом в заоконной хмари и пыли засухи нынешной, бедствия, какое никто уже ни здесь, ни в народе не считал давно за беду, отвыкли считать при централизованном-то снабжении…- Давайте поспорим, наконец, я готов… - И, не дождавшись и оттого недовольный будто, котом от мышиной норки отходя, сказал: - Вот видите… Нет, я не спорю, фельетон нужен, в этом вы правы. Правы, соглашусь. И острый, да, по делу. С интервью под диктофон, прямо с директором фабрики - пусть покрутится, а то зазнался там, с переходящим-то знаменем… А вы мне это… э-э-м… прокрутите, договорились?
- Статья нужней. И фактов у меня хватит.