– Да где она запропастилась в конце-то концов…
– Да балабонит с кем-нибудь старая, а про нас и забыла, – живо отозвался другой. Усатый кивнул шоферу:
– Ну-ка, посигналь.
Тот длинно, несколько раз посигналил. Через некоторое время в подъездах домов гулко и часто захлопали выходные двери: доверчивые жильцы в спешке выскакивали на улицу с мусорными ведрами и, чертыхаясь, также резво возвращались обратно. Оперативники весело рассмеялись. Шофер пояснил:
– Половина машин сегодня из-за мороза не вышла из парка, вот и нет мусоровозок, заждались люди.
Истомленный долгим ожиданием бабы Ули, старший озабоченно сказал, оглянувшись на сослуживцев и как бы ища у них поддержки:
– Время попусту теряем, хлопцы. Сегодня почти во всех организациях города наконец-то выдают зарплату, так что наверняка вызовов будет много и вкалывать придется всю ночь…
– Это как всегда, – лениво и вразнобой отозвались сослуживцы.
Неожиданно легкий стук в дверное окошко. Это баба Уля неслышно подошла к оперативной машине, видя занятых разговором оперативников, выжидательно потопталась немного и стеснительно постучалась в дверку. Форточка открылась. Баба Уля, упреждая неприятные расспросы, с душевным облегчением от чувства исполненного долга выдохнула:
– Опять никовошеньки, штоись ума не приложу, куда этот зловонкий хряк заныкался, ведь на глазах, кажись, нырныл в эти двери…
Усы тяжело вздохнули, замерли, потом дрогнули:
– Ты вот что, Никифоровна, зайди-ка сейчас к своей живописной соседке и скажи ей, если есть надобность, пусть сама позвонит нам или придет. Мы все обговорим с ней и решим, как дальше быть насчет этого дела. Хорошо, Никифоровна?
Баба Уля не успела уразуметь очередное полученное оперативное задание и что-либо на него ответить, как машина сердито фыркнула и круто взяла с места. А баба Уля, упластавшаяся от долгого лазания по этажам в поисках насильника, в недоумении смотрела вслед сгинувшей за углом машине и гадала: ладно она сделала или неладно, что попусту вызвала милицию, холера их знает. Угнали молчком и ни спасибо, ни до свиданьица, и не ругнули даже, – гадай теперича, мучайся. Усатый мужик, видать, грозовой, на язык занозистый, голосище-то командирский. Так ее укомандовал, что она и мороза не чует, ноженьки подкашиваются. Ну никак не могла она взять в толк, как это можно словить преступника, не вылезамши из машины. Так ведь и старого кота в амбаре не изловишь. Поди-ка неладно делали свое дело служивые люди. Сроду, сколько себя помнит баба Уля, не приходилось ей вот так, почти нос в нос, сталкиваться с насильником и оперативниками, как сегодня. Всякое в ее долгой колхозной жизни бывало, но чтобы в доме, на глазах у людей насильничали да срывали шапки, не видала такого. Конечно, в колхозе всегда поворовывали. Тащили для себя кто как мог. Так ведь опять же без этого не прожить. Колхоз давно бы развалился, все бы поразбежались. Да и тащат-то не чужое и не с людей, а свое, колхозное…
Домой баба Уля шла не по прямой через площадку, как бежала сюда, а окружной дорожкой, чтобы успокоиться и собраться с мыслями. Ладно ли будет рассказывать-то своим об этой истории, ведь не изловили, а она ввязалась в нее, хоть и не по своей воле. Да и соседка, пострадавшая, не кажется на глаза, стыдится, видать, огласки. Не шибко, поди, охота быть на языке у чужих людей. Всяк посвоему истолкует, себе дороже станет. Володька, как обычно, сидит, наверное, уткнувшись в телевизор или в газету, не оторвется выслушать мать, что с ней приключилось повечеру. Буркнет, как всегда: "Не чуди, мать". А ей каково носить такую хворобу! Когда учила, да растила, да подзатыльники давала – не чудила. А сейчас только и чудит, выходит. К невестке сунуться не моги. Та опять надуется крашеными губками, изогнется, как кошка перед собакой, вся выморщится: "Мне это, мамаша, не интересно…" Ирочка, внучка, мала еще, не для ее ума эта история, а с соседями никогдашеньки никто из них не знает, чудно прямо, язви их, жить годами рядышком и не обмолвиться словом. Где это видано! И выходило, что бабе Уле и душу-то ослобонить от пережитого не перед кем. Хорошо было, когда жива была Нюра, ее одногодка, царствие ей небесное, померла летось. Зайдет, бывалоча, и шепнет на ухо:
– Давай, Уля, поговорим о политике. Как все уйдут на работу, соберемся у кого-нибудь.
– Давай, – радехонько скажет она и выладят они часок-другой, обставят чайком и наговорятся вволю. И о политике, и о преступности, и о лютующих без меры депутатах, и о своем житье-бытье, и облегчат они душу на вольном выпасе от накопившейся житейской надсады.
Только задичала теперь жизнь бабы Ули, после Нюриной смерти. С болью и остротой почувствовала она теперь свою одинокость и сиротство в большом городе, хотя жила в тепле и уюте. И приладилась хаживать в молочный магазин, что был рядышком, ближе к его закрытию, и там к комунибудь присоседивалась к разговору обо всех нонешних делах, не шибко сладких, хотя жить-то можно, по правде говоря, кабы не зубатились все разом, позабывши о деле. Да и говорить с чужим человеком о своем все равно что греметь пустыми ведрами. Проку нет – чужой он и есть чужой. Вот и сегодня возвращалась она домой с магазинного разговора, да и наскочила на это приключение. И смех и грех. Тут и вспомнишь родимую деревеньку, как затуманенное далью предрассветное утро, где прожила всю свою жизнь, схоронила мужа, ближних и дальних родственников, знакомых, кого Бог прибрал в своей домовине. А сейчас – что у нее за жизнь настала? Иной раз за день и два слова не скажет: "А да Б сидели на трубе". Дома больше все молчкуют. Наболтаются, видать, на работе, не до разговоров с ней.
Ладно ли жила она в этой жизни, в прошлой, худой ли, зряшной, Господь знает, кому как нынче кажется. А жили будто играючи, детишками обзаводились впрок. Хоть одно тогда дело делалось бабами исправно, и не надо было от зевотной скукоты бежать куда-то из дому. Это была ее, Ульянина жизнь, единственная и неповторимая, ее слезная память до конца дней своих. Соберутся, бывало, дорогие соседушки безо всякого уговора у кого-нибудь в красный календарный праздник али престольный, охристосываются выбродившей бражонкой, обмякнут душой и в расслабленной откровенности наговорятся вволю. Попоют свои задушевные песни на полный голос, без оглядки, а кто и слезой утрется. Кому приспело, да тут же свои подруженьки и помогут, разжалятся, успокоят, и засветлеет душа, облегчается от житейского перегруза. Да не стало нынче родимой деревеньки. В два дня слизали ее бульдозеры, даже столбика на помин души не оставили, хоть избенку какую в память о тех, кто жил там, копошился на земле, растил хлеб, детей; нет, все выдрали до щепки, как сорную траву какую, а на ее веселом месте, на взгорке у реки, ударно вымахали в одно лето газокомпрессорную станцию по перекачке сибирского газа в чужедальние страны. А их всех, деревенских, "разогнали" по разным местам, кому как выпало, вместе с замороченной компенсацией. Ей вот к младшему сыну вышло доживать свой век.
Уже и к своему дому подошла баба Уля, и запарка прошла, отдышалась, а непонятная тревога не проходила. Что-то тяжелило душу, зудило внутри. Кажись, все по-хозяйски перебрала она в памяти, расположила по своему порядку и ладу всю жизнь и сегодняшний случай, а улаженная спокойность не приходила. Что-то еще просилось наружу. И только когда поднялась на свой этаж, запоздало хватилась баба Уля, что зря не выматерила милицейских бездельников, да потом одумалась: ведь могли и забрать вместо насильника, а там попробуй докажи, что ты не виноват. Умучаешься, после этой беды расхлебывать в ее-то годы. Лучше уж надо было по-бабски да по-хозяйски выругать их за плохо сделанное дело, наверняка бы на душе у нее полегчало, да и им бы, может, на пользу пошло. Да и зачем бы ей теперь попусту лишнюю надсаду в себе носить, высказать надо было всю свою боль, полегчало бы, и лютости на душе убавится, а люди поймут, отзовутся, должны…
Жизнь-то нынче настала какая-то непонятная, обидная, шибко душу тяжелит… Люди будто спросонку, душой хворые, друг с дружкой злыдничают – спасу нет. Дальше-то что с нами будет, кабы знать? Конец света, што ли, наступает, помилуй нас Господи…
Тюмень, 1993 г.
Откровения старого Фикуса
"Прошлое всегда с нами".
Я – старый Фикус, вечнозелёное растение из семейства тутовых, сродни каучуку с древних веков, почитаемый буддистами и долгожитель на нашей земле в старинных дворянских сословиях, также уходящих корнями в непроглядную даль отошедших веков. Давно известно, если девушка или женщина хочет выйти замуж, то ей следует собственными руками вырастить фикус из маленьких черенков, и ухаживать за ним должна сама. Исторически давно установлено, что мои славные предки всегда состояли при дворе царствующих особ его Императорского Величества и заслуженно пользовались их признанием и уважением. Да и в других дворцах и особняках в спальнях и кабинетах уважаемых персон нашего прекрасного отечества мы, Фикусы, были желанными гостями и постоянными жильцами в этих дворцах, всегда украшая жизнь властных и важных обитателей своим благородным присутствием. Да и в сирых домах мы, Фикусы, были частыми постояльцами. Нас в то золотое времечко все любили. Нами, Фикусами, всегда любовались, восхищались, гордились, и мы окружающих за это тоже любили искренне и глубоко. При нас и возле нас молодые очаровательные особы признавались друг другу в чувствах. При нас шептали бескровными губами о несчастной любви и падали в обморок при известии о гибели любимого на дуэли. При нас всегда просили дрожащим шёпотом доброго совета и благословения на удачный брак или оказать помощь при разных болезнях душевного свойства. И мы, Фикусы, всегда были преданными помощниками в жизненных неудачах и радостях, да и при всяких других случаях в жизни человека, коих не перечесть.
А какие тогда исполняли романсы чудные молодые голоса, и слова, и музыка тех далёких лет звучат и тревожат сердца даже нынешнего поколения! Что это были за романсы? Что за музыка? Словами не расскажешь. Это бесподобное великолепие выражения своих чувств, в музыке и в старинном романсе надобно самому всё слышать и наблюдать воочию.
Я счастлив, что наблюдал наивысшее, божественное воспарение человеческой души при исполнении романса в те незабвенные годы. К моему глубокому сожалению, фикусы сегодня – это уходящее из нашей с вами жизни явление, лишь напоминание о том далёком золотом веке, который на столетия вперёд прославил наше благословенное Отечество яркими именами, незабываемыми музыкальными произведениями и научными открытиями. Какие были имена в сфере изящной словесности! А какие чудные произведения они оставили нашим потомкам на века, весь мир восхищается, и мы с вами, по велению сердца, просто обязаны свято уважать и почитать своё прошлое. Слушайте, читайте старого Фикуса, прожившего на белом свете много столетий, познавшего и повидавшего жизнь разных эпох во всех её проявлениях. Верьте мне, старому Фикусу. Вот нахожусь я сегодня в вашем тесном кабинете, в не самом лучшем для моего самочувствия месте и давно примечаю, как прилежно копошатся над своими бумагами милейшие дамы с очень высокими, на мой добрый и опытный взгляд, душевными качествами. Какие же у них сосредоточенные личики и настороженные глазки! С таким душевным напряжением весь рабочий день проводить не рекомендую. Это вас внутренне угнетает, и вы, к моему, Фикуса, сожалению, рано состаритесь. Эта непоправимая беда для любой мадемуазель примечена была ещё в наше старое время, и вам, милашки мои, в будущем доставит премного бесполезных хлопот и лишних страданий. Организуйте свой благородный труд так, чтобы он доставлял вам душевное удовольствие и лишь чуть утомлял физически, и тогда вы воспрянете духом и телом.
Нижайше прошу, милые дамы, простить меня, старого Фикуса, за последнее слово. Очень оскорбительным оно было в наше старое время, за которое пылкий в любви молодой человек мог вызвать и на дуэль, если это касалось его возлюбленной или родственницы. Присмотритесь внимательно ко мне вашими очаровательными глазками и с удивлением увидите, как траурно обвисли мои когда-то красивые листья, налитые мужской зрелостью, божественной положительной энергией, которую я раньше щедро раздавал людям с добрым сердцем и намерениями. Только не пробуйте на вкус мои листья. Они горькие и наслаждения вам не доставят, однако наполнят ваш организьм положительной энергетикой, которая вам так необходима. По возможности попытайтесь испытать на себе горькие истины современной жизни, имея у себя в комнате фикус, компенсирующий растраченную энергетику. Он закалит ваш характер и поможет избежать стрессов и других ненужных неприятностей в жизни.
Обидно, но как же я сейчас неухожен! Мои листья, в которых хранится вся положительная энергия, покрыты многодневной пылью, а их краешки приметно пожелтели, как и корни, питающие весь мой сильный организм нужными веществами для вашей же пользы. Неужели не подозреваете, матушки мои, что за мной нужен постоянный уход и нежное прикосновение ласковых женских рук! Благодаря вашим нежным сердцам и светлому уму я на ваших глазах воспряну, преображусь и буду верой и правдой вам служить. Если бы вы знали и понимали, как мне, старому Фикусу, не хочется погибать от людского забвения, да ещё в неухоженности и гибельной заброшенности. Будьте милосердны к старому Фикусу и его заслугам перед женским полом, которому я был рабски предан во все века, и никто из них никогда не затаил на меня злой и скрытой обиды. Даже наша запутанная и до неприличия завиральная история до этого никогда не фигурировала в летописях – что при царях, что при иных режимах. Верьте мне, мудрому и любящему вас Фикусу, старожилу многих веков, исполненному благородства и любви к людям разных сословий и повидавшему жизнь во всех её эпохах и невероятных превратностях.
Признаюсь, я буквально всё знаю о дамах этого кабинета, где мы дружелюбно теснимся уже много лет в любви и согласии. Но я никогда не говорил и не буду говорить о сокровенных женских тайнах, которых помню очень много, поскольку природа не наградила меня даром речи, и в этом весь секрет моей порядочности и честности. Всех милых дам нашего кабинета я вижу насквозь, благодаря природным качествам, данным мне Всевышним. Каждое утро, по приходу на работу, я моментально узнаю по их милым личикам о настроении каждой, о том, как они провели эту ночь и, какая усталость лежит на их истомлённом сердце. И по мере своих сил я снимаю все негативные эмоции, накопленные за ночь, и заряжаю их беспокойные души божественной энергией, способной выдержать любое испытание этого дня или часа, посланное судьбой.
Но эта посланная мною благодать воздействует только на тех дам, кто одет в женскую одежду и не носит злополучных и греховных брюк. Тут даже я бессилен. Ведь женщина на нашей планете – божественное создание. Она сохраняет мир и покой, даёт нам любовь, веру и надежду на всё лучшее в нашей греховной жизни и обязана носить на себе одежду, предписанную Всевышним с момента создания жизни на земле. В её божественном одеянии и скрыта та необъяснимая тайна её красоты и покоряющего обаяния, что пленит и покоряет мужчину, порой с первого взгляда. В этом отношении женщина должна быть более консервативной, чтобы сохранить свою пленительную женственность и скрытую тайну, которую нам, мужчинам, непременно хотелось бы разгадать и познать. Без пленительной женственности и скрытой тайны женщин на свете не бывает. Бывает подобие женщины, но это уже совсем другое. И не приведи Господи мне всё это видеть! Как наши прекрасные женщины совсем омужичились в своих мужских одеяниях, а посему и по своим душевным качествам грубеют сегодня до полной неузнаваемости. Горе неизбывное будет для нас, любящих мужчин. Ведь женщине в штанах, разодетой как цирковая мартышка, не дозволено даже в церковь входить, в Храм Божий, оскверняя этим нашу православную веру. Это говорю я, мудрый Фикус, проживший много веков и повидавший всякого. Верьте мне и не пожалеете. С момента взросления человечества было грешно и преступно публично раздевать женщину догола. Природа нам за это злодейство жестоко отомстит, и мы потеряем все высоконравственные чувства и понимание современной жизни, что нажили за много веков. Навсегда потеряем стыд, уважение между собой и право называться людьми.
В любой женщине всегда должна быть тайна. Пусть даже самая маленькая. Без тайны женщины не бывает. И не каждому, даже достойному мужчине эта волнующая нас тайна должна открыться. Эту божественную милость нужно заслужить у женщины своей преданностью и возвышенным чувством любви к ней. Это вам говорит мудрый Фикус, мои голубушки. Верьте мне и не пожалеете, сердешные. Постарайтесь сохранить в себе хоть немножко того пленительного обаяния и "очей очарования" женщин золотого века, прославившего их на века, и вы будете достойны самой высокой и чистой любви и завидного уважения родных и знакомых на всю свою жизнь.
Непостижимо для меня, сударыни мои, куда и почему вмиг исчезло то блистательное очарование и многообразие женских нарядов, так радовавших в былые времена любителей прекрасного женского пола, который умел и любил изумительно прекрасно одеваться в разные наряды и поразить своё окружение. Ведь нынешнее общество буквально осиротело и до нищеты обеднело без этой чарующей красоты, милые вы мои страдалицы. А скверно стали жить из-за неумения и нежелания красиво одеваться, чтобы понравиться мужскому полу, среди которых ещё сохранились, милые вы мои, большие любители и поклонники красоты. Прислушайтесь, приглядитесь своим прекрасным и внимательным взором к повседневному окружению, и вы всё поймёте.