Ужин был удачным, как обычно. Ленка готовила не просто вкусно, а поэтично вкусно, с душой отдаваясь процессу. Вечером мы обнялись в кровати и уснули. Секс в семье был делом прошлым, и если случались подобные эксцессы, то неизменно после принятого алкоголя и только по пятницам, что было крайне редко. Не в смысле пятниц, а в смысле сочетания того и другого.
Вместо будильника включился диск с Limewax, жёсткий такой D&B. Я просыпался под трек Satanina – хорошее начало дня. Наши с женой музыкальные вкусы разнились, но супруга не противилась – ей было всё равно, под какую музыку я встаю.
На улице движения были рассчитаны рефлекторно и выполнялись по минутам. Каждый раз, входя в метро, я бросал взгляд на часы, висевшие над окошком кассы, которые неизменно показывали 6:30. Мне так въелось в голову это грёбаное сочетание цифр на циферблате, оно было до такой степени неразделимо с моим "Я", что не удивлюсь, если в это время родился, и сдохну во столько же.
Сидячих мест уже не было. Надеяться на них было глупо. Спасибо, что хватало стоячих и все не переплелись, как клубок змей во время брачного сезона. Так, стоя и держась за никелированный металлический поручень вагона, я проводил час утром и час вечером. Закрывая глаза и вновь погружаясь в водоём имени себя самого. Иногда вода была мутной и грязной, иногда прозрачной. Мне больше нравилась грязная, в ней было больше настоящего.
Сегодня утром мне приснился сон: куча щенят, маленькие, скулящие и брошенные. Чей-то голос мне сказал, что если таких собак бросают, оставляют одних, то они обязательно погибают, выгрызая себе вены. И эти тоже должны были умереть.
Проснувшись, я долго переваривал увиденное, и сейчас, под стук колёс, я вновь возвратился к нелепости сновидения. Собак терпеть не могу. Нет продажнее животных. Но, от этого, сновидение не казалось мне менее абсурдным и жестоким. Я не был суеверен и не считал его плохим предзнаменованием, но с другой стороны, не могла же такая чушь привидеться просто так. Просто так, можно видеть привычные картины жизни, невероятность просто так в сновидение не вторгается.
Время от времени я приоткрывал глаза и бросал взгляд на лица попутчиков, наверное, рефлекторно стараясь, всё держать под контролем. И тут мне кольнуло в темечко. Где-то это лицо я видел да не просто видел, с этим лицом мы были знакомы очень близко и очень давно! Образ надрывно вырывался из памяти, обретая конкретные черты.
Наташа. Я вернулся в свои восемнадцать лет и alma mater. Мы же тогда жить друг без друга не могли! И в университетской общаге, правдами и неправдами добились одной на двоих комнаты, хотя и не были официально бракосочетаны. Прожили недолго, но бурно. И сейчас, через четырнадцать лет, увидеть её снова…
Блядский Каин! Или я нахрен сошёл с ума окончательно!…
Пока я матерился стечению обстоятельств, он вышла на ближайшей станции. Барахтающийся внутри меня щенок, заскулил и с силой забил лапами по воде.
- Ну чего тебе, отродье, - обратился я к нему, - ты действительно хотел, чтобы я остановил её?
- Конечно, разве ты не понимаешь?!
- Понимаю, - ответил я ему.
- Ничего ты не понимаешь! Для того чтобы ехать нужно хотя бы повернуть ключ зажигания. А ты считаешь, что достаточно подумать, и всё само собой сдвинется с места.
- Боже мой, какая метафора, какой полёт мысли? – язвил я в ответ.
- Заметь - твой, - огрызнулся он и замолчал надолго.
Я злился, понимая, что злюсь на себя. "Может, ещё встретимся", пронеслось утешением в моей голове. Хотя зачем?
Весь день я думал о Наташе. Вспоминал студенческое время.
Общага, в которую нас тогда поселили, вмещала реки вина, пропахла насквозь каннабисом, и пропиталась густым сексом. Она стонала, подражая мужским и женским голосам. Разрывалась в тысячах оргазмах за ночь. Изливалась потоками Love & Pease.
Студенческие вечеринки, как везде и всегда, сопровождались бурным весельем. Хорошо выпив, мы с товарищем поднялись на этаж выше. В холле была тьма народу, гам голосов. Под потолком густой пеленой сизый табачный и не совсем табачный дым. Мы, подгоняемые тестостероном и предвкушая весёленькую оргию, подсели к трём грациям и затребовали знакомства. Причём приблизительно так, как это делал известный поручик в известных анекдотах. Порочная тактика не вызывала у целомудренных девушек энтузиазма. Они продолжали курить коноплю, похихикивать и щебетать о своём, словно нас рядом и не было.
Тогда я обратился к ней: голубоглазой, светло-русой с красивым, отрешённым лицом, не присутствующей в разговоре с подругами, а просто молча покуривающей свой косячок. Что сказал – не помню, но точно знаю - что-то очень теплое, совершенно отличное прежней моей болтовне.
- Тэни Мугиро, - услышал я в ответ. Подумал - был ужасно нетрезв - что она произнесла имя какого–то японского писателя. Потом, я узнал, что это была, всего лишь, неправильно услышанная мной фраза: "Ты не мой герой".
- М-м, - со знанием дела промычал я тогда, вам нравится японская проза? Тэни Мугиро?
Она посмотрела на меня как на идиота, встала и, не прощаясь с подругами, пошла к себе в комнату. На месте не сиделось. Её феромоны, витающие в воздухе и густо откладывающиеся на подкорковых структурах моего головного мозга, не давали покоя. Краем уха я слушал, как мой товарищ убалтывал оставшихся девиц на весёлый вечер. Они отказались, сославшись на то, что идут в театр. Ведь соврали, они пошли в ближайший клуб, наглотались экстази и протрясли молочными железами всю ночь. Светло-русая, любившая японскую прозу, с ними не пошла, это я выяснил, ещё не докурив третьей сигареты.
Никому ничего, не сказав, я спустился вниз, в свою комнату. Товарища Лёшку оставил искать приключений самостоятельно. Достал из чемодана припрятанные деньги и пулей рванул в ближайший магазин за шампанским. За пошлым, потерявшим в последние десятилетия своё благородство, шипучим вином. Я купил бутылку и тайком, чтобы никто не разрушил моих планов, подошёл к комнате на женском этаже, куда, как мне показалось, ушла накуренная незнакомка со строгим лицом.
Сердце бешено колотилось, хмель кружил голову, не пьянил, а скорее напрягал каждую клеточку. Я постучал в дверь. Открыла она. Открыла и тут же попыталась захлопнуть дверь. Придержав дверь рукой, я, с взглядом полным покорности, предъявил бутылку шампанского.
- Я пью "Мартини", - услышал я в ответ и почувствовал, что сдерживать дверь становится труднее.
- Девушка, девушка, - взмолился я, - ну хотите, я принесу "Мартини" (сам в уме подсчитал, что денег на пару тройку бутылок должно было хватить). – Впустите. Где же ваше человеколюбие? - подмигивал я.
- Я не хочу с вами, - потом, подумав, - с тобой разговаривать! Отпусти двери! Ты пьян!
- Хорошо, - ответил я, - Хорошо, если ты считаешь, что лучше быть обдолбанным то, отпущу, но только вот нос…
- Что нос?
Я сунул нос между косяком и дверью со стороны петель.
- Если ты закроешь, я останусь без носа.
- Хорошо, - ответила она.
Мне пришлось сдержать обещание, я убрал руки от двери, а нос оставил на раздробление. Молясь богу Джа, я в какой-то момент понял, что он мне не поможет. Глубоко вдохнув животом, я попрощался с частью лица.
Дверь резко открылась, уже было достигнув точки невозврещения. Она хохотала, держась за живот. За обнажённый живот, который так хотелось расцеловать. Залезть языком в аккуратный пупок, спуститься ниже, отодвинув подбородком трусики и забраться в святая святых, пахнущую желанием.
- Ну, с такими ненормальными мне не приходилось иметь дел. Проходи.
Мы сели за стол. Выстрелило шампанское и, пенясь, заполнило стеклянные стаканы.
- Ты хотела сказать - придурком?
- Ну, типа того.
- За нашу любовь, - поднял я стакан, - за наш бурный секс, за совместную долгую жизнь и за наших детей, которых ты мне нарожаешь целых… - я подумал, - одного!
В ту же ночь мы спали в комнате этажом ниже, в которой жили я и мой товарищ. Его в это время не было, он где-то бродил в поисках любви. Конечно, вернулся, когда мы вспотевшие трахали друг друга с такой остервенелостью, будто копили в себе желание всю прошедшую жизнь. И, разумеется, мой товарищ Алексей, как последний поц, разорвал, истоптал, изувечил такой важный момент грохотом кулаков в дверь. Естественно в три часа ночи, да ещё в таком интересном положении, ему никто не открыл. Он матерно выругался на то, что я унёс ключ и потопал этажом выше. Поднявшись через два лестничных пролёта, как мне потом рассказывали, он разразился криком: "Эдик, сучий потрох, отдай ключи, гад! Я спать хочу", последнюю фразу он произносил так жалобно, что некоторые уже решили приютить, было, у себя измученного товарища, но потом по известным только им причинам, одумались.
Когда он вернулся, страсти стихли. Не погасли, а стихли. Мы открыли дверь, продолжали курить, допивать третью бутылку шампанского, сидя за столом укутавшись в простыни.
Он вошёл обиженный:
- А, вот вы где, в смысле, что…
Боясь развивать в нём обиду и дальше, я перебил его:
- Знакомьтесь, - я протянул к ним обоим открытые ладони, - это Алексей, это Наташа.
Девушка сидела, укутавшись в простыню, и улыбалась. Алексей всем видом старался показать, что ему приятно конечно, но в глубине души, где-то чуть пониже пупка, саднит.
Утро завершилось ещё одной бутылкой шампанского, и мы с Наташей улеглись на кровать, отделившись от Лёшки платяным шкафом.
Так начался наш с ней роман.
Через пару недель, после удачного обмена, не ставя администрацию общежития в известность, мы обзавелись своей комнатой. Уютной, с белыми потолками и жёлтыми стенами, а главное, с широкой кроватью, сделанной путём слияния двух односпалок. Учились мы на разных факультетах: я на психологическом, она на медицинском. Я убеждал её, что без знания души человеческой медицина – тьфу, она соглашалась со мной, но лишь с тем условием, что душа состоит из атомов и молекул и подчинена общим биохимическим процессам. И что можно, конечно, много говорить о воспитании, влиянии среды на индивидуума и индивидуума на окружающую среду, но если биохимия в его голове пойдёт наперекосяк, словоблудие о том, почему это произошло, и как можно было этого избежать, здесь не помогут. Тут помогут вязки, санитары и фармакология. Я периодически яростно сопротивлялся, а потом мы приходили к выводу, что каждый должен заниматься своим делом. Если мы вместе, нужно просто любить друг друга. Любить до головокружения, любить так, чтобы забыть, как себя зовут.
***
Воспоминания о Наташе, сменялись страхом ожидания встречи с Каином, потом обратно. И так – целый день. К вечеру меня никто бы не назвал нормальным. Я был издёрган и измотан. Сам, трахая свой мозг, я ожидал увидеть Каина за каждым углом. Тосковал о Наташе. Ничего не понимал и бился головой о кирпичное небо.
Конечно же, Каин появился. Ещё бы. Он не мог быть просто сумасшедшим. Я не мог быть просто сумасшедшим. Каин ждал меня у выхода из метро.
- Привет, приятель – окликнула меня это сволочь.
Я думал, что был готов к встрече, но действительность показала обратное. Я вздрогнул. Ноги сковало слабостью. Они словно подломились сначала, но потом вдруг загудели и понесли рысью к автобусной остановке. Почему к остановке, не понятно. Дом был в другой стороне.
Он стоял уже там, куда я добрался через пять минут бега вспотевший, взлохмаченный, испуганный и злой.
- Привет приятель, - Каин сидел на скамейке ожидания, тяжело дышал и противно улыбался открытым ртом.
Я понимал, что убегать бессмысленно. Всё равно догонит. Не сегодня, так завтра. Не сейчас, так потом. Нужно покончить с этим раз и навсегда или, если не удастся сделать первое, хотя бы знать, чего бояться.
- Ну, привет. Чего тебе от меня надо? А? Ты кто такой? Чёкнутый? Вроде не похож. Бандит? Ещё больше непохож. Тебе от меня что нужно? Может ты мой дальний родственник? Может троюродный брат? И приехал рассказать мне о наследстве. О каком ни будь грёбаном наследстве, а? Или убрать конкурента наследника? Кто ты?
Каин продолжал улыбаться. Теперь более спокойно. Он жестом указал мне присесть с ним рядом.
- Ты хочешь сказать, нам долго разговаривать? Мне обязательно садиться с тобой рядом, что бы ты объяснил мне, в конце концов, что тебе нужно из-под моей задницы?
Наконец он открыл рот:
- Если хочешь, можешь постоять. Но, зачем тебе стоять, когда можно присесть. Я ведь тебе ещё за наше знакомство ни разу плохого не предложил, так ведь?
- Слишком короткое у нас знакомство.
Я подошёл и присел с ним рядом.
- Хочу тебе сказать одну важную вещь, - начал он.
- Я так полагаю суперважную вещь. Для этого ты бегаешь за мной два дня, и собрал на меня целое досье. По крайней мере, знаешь имя моей жены и сына.
- Какой же ты мудак, - засмеялся Каин. – А ты не можешь просто предположить, что я знаю твою жену. И твоего сына. Что тут удивительного-то, а?
Он спрашивает, что тут удивительного?
- Ах, ты б… Так ты трахаешь мою жену?! – чуть не задохнулся я.
- Ты, какой то пришибленный, Эдик, хотя некоторые считают тебя интеллигентным человеком, неужели так долго нужно думать, чтобы найти варианты видения проблемы?
- Так ты всё-таки трахаешь мою жену?!
Я задыхался от происходящего. Я ревновал? Мне казалось, я, если не никогда, то уже очень давно не ревновал свою Ленку. Мне приходили иногда в голову мысли, что у неё кто-то есть, но я был совершенно спокоен, и даже рад отчасти, за то, что и сам могу себе без угрызений совести позволить приятно провести время…Нет, ревность тут ни причём.
- Успокойся! – он не уступал. – Даже если я сплю с твоей женой, это не повод пищать сейчас задушенной крысой! Тем более что я не делаю этого. Давай подумаем над другим вариантом ответа. Неужели ты не можешь предположить второй вариант?!
- Сейчас ты трахаешь меня! Ты долбишь мой мозг!– Я схватил его за воротник пиджака. Он был в пиджаке. Драповом, сером, протёртом местами, видавшем виды, пиджаке. Урод, как же он одевался!!!
- Какой вариант предложишь ты?! Только быстро! У меня … Нет у тебя пять секунд подумать над вопросом! Раз!..
- Остынь! – он ударил меня наотмашь по лицу.
Мне было мало. Сейчас я горел. Я разрывался от крика, который заглушил бы Иерихонскую трубу. Мне хотелось, что бы меня запинали ногами, как тогда пинали его, у моей Mazdы. Он жрал меня изнутри – этот крик. Изнутри разрывал. И не по обманутости. Не по жалости к себе. Он рвал меня, как ... Я сейчас сам понимал глупость своих предположений. Я знал, что он скажет мне сейчас. Я предчувствовал, что мне скажет этот человек. Я предчувствовал, что он притворяется человеком.
- Я знаю, кто ты.
Выплюнув слова из себя, я почувствовал облегчение. Сейчас, хотелось упасть… Закрыть глаза… И ни о чём не думать. Но этого нельзя было делать. Или ненужно было делать. Один чёрт… Один хер… Пропади всё пропадом…
- Ну, что ты? Не переживай, - услышал я. – Не переживай, всё будет хорошо.
Я открыл глаза и увидел, что лежу головой на груди Каина. Колючий драповый пиджак греет мне щёку. Я окончательно сошёл с ума.
- Я же говорю тебе, - продолжал Каин, я твой бонус. Я пришёл к тебе, потому, что ты совсем пал духом, совсем перестал слышать и видеть, что происходит с тобой и вокруг тебя. Ты запутался, дружище. Тебе нужна помощь.
- Блядь! Больше всего на свете, мне не нужна ничья помощь. Ты, небритое чудовище, ты мне нужен. Я задыхался без тебя. Но прошу, не надо помощи… Я бы просто купил твои услуги. Хочу платить сразу.
Я чувствовал себя пьяным. Охренительно пьяным. Казалось, жизнь вращается вокруг меня колесом. А, я, всего лишь, падаю. Падаю и блюю. Интересно, космонавты в спускаемом аппарате, тоже заблёвывают все иллюминаторы?
- Я всего лишь Каин. Мне не нужно платить. Я твой Каин. Чем себе можно заплатить, дружище? – он гладил меня по голове.
- Зачем ты пришёл, Каин? Ответь мне на один вопрос, - я говорил сквозь слёзы. - Ответь мне на один единственный вопрос. Пожалуйста. – Я лежал у него на груди и чувствовал свои ватные ноги, свои ватные руки и свои мозги, превратившиеся в кисель.
- Правду?
- Конечно правду, мерзкое ты создание! Конечно правду! – я оторвал своё лицо от его отвратительного драпового пиджака. Заставил себя подняться и посмотреть в его бесцветные глаза. Бесцветные, как у варёной рыбы глаза.
- Мы встретились совершенно случайно. Меня совершенно случайно просто били у твоей машины. А ты не захотел, что бы её забрызгали моей кровью.
- Ты лжёшь!
- Лгу, но так будет понятнее. Представь - простое стечение обстоятельств. Моё имя Каин. Я убил своего брата. Своего брата в себе. Теперь я живу вечно, смотрю на поступки окружающих меня людей, осуждающих меня и творящих такое, что ни уму ни сердцу не понятно. Вот сейчас, тобой заинтересовался. Мы поступаем жестоко не потому, что других не любим, а потому, что себя ненавидим, дорогой мой Эдуард.
БА-БА-Х-х-х!!!!