Падди долго смотрел на дочь, а потом положил ладонь на ее руку.
- Ладно, упрямица… Чай еще остался?
- Ага. - Фиона снова наполнила отцовскую кружку и с облегчением вздохнула, решив, что спор окончен. - Ах да, мы же получили письмо от дяди Майкла! - весело воскликнула она. - Тетя Молли ждет ребенка. Он пишет, что дела в магазине идут хорошо. Хочешь почитать?
- Утром, Фи. Сейчас я малость окосел.
- Нью-Йорк - это здорово, - сказала Фиона, думая о своем американском дяде, его жене и их уютном маленьком магазине. Дядя Майкл прислал им свою фотографию на фоне магазина с вывеской "БАКАЛЕЯ МИСТЕРА ФИННЕГАНА". Мысль о том, что ее родственник является владельцем собственного магазина, грела ей душу. Может быть, это у них в крови? - Как ты думаешь, могу я ему написать и спросить, как руководить магазином? - спросила она.
- Конечно можешь. Он будет польщен. И пришлет тебе письмо на двадцати страницах. Нашего Майкла хлебом не корми, дай кого-нибудь поучить.
- Я сэкономлю несколько пенни на бумагу и марку… - Фиона прервалась и зевнула. Несколько минут назад ее подняла с постели боязнь, что отец перебудит всю улицу, но теперь, посидев у камина, она снова почувствовала усталость. Если она сейчас не ляжет, то не успеет выспаться; рано утром мать пойдет к мессе и разбудит тех, кому нужно идти на работу.
Мать ходила в церковь почти каждое утро и брала с собой Сими и Эйлин. Отец не делал этого никогда. Даже по воскресеньям, в отличие от Фионы и Чарли. Он не скрывал своей нелюбви к религии и не присутствовал на крещении собственных детей. Это сделал за него дядя Родди. Непонятно, как матери удалось заставить его прийти на венчание.
- Па… - сонно промолвила Фиона, накручивая локон на палец.
- Ммм? - с полным ртом промычал Падди.
- Почему ты никогда не ходишь с нами в церковь?
Падди сделал глоток и уставился в камин.
- Трудный вопрос, детка… Я хотел сказать, что не люблю, когда кучка стариков в длинных одеждах указывает мне, что и как делать. Но тут есть кое-что еще. То, о чем я никогда не говорил ни тебе, ни твоему брату.
Фиона смотрела на отца с удивлением, ожидая продолжения.
- Ты знаешь, что в юности мы с твоим дядей Майклом жили в Дублине. И что воспитывала нас сестра матери, моя тетя Эви, верно?
Девушка кивнула. Ей было известно, что отец лишился родителей еще в раннем детстве. Мать умерла при родах, а отец - вскоре после этого. "От чего?" - как-то спросила она. "От горя", - ответил Падди. Он никогда не говорил о своих родителях. По мнению Фионы, он был слишком мал, чтобы помнить их.
- Ну, - продолжил отец, - до переезда в Дублин мы жили с ма и па на маленькой ферме в Скайберрине. На побережье графства Корк.
Фиона слушала, широко раскрыв глаза. Она знала своих покойных бабушку и дедушку с материнской стороны, но об отцовской родне не слышала ничего.
- Мои родители поженились в восемьсот пятидесятом, - сказал он, сделав еще глоток, - через год после очередного неурожая картофеля. Отец хотел жениться раньше, но не мог из-за голода. Жилось тогда из рук вон плохо… ну, ты об этом слышала. Мужчина не мог прокормить сам себя, не то что семью… Им обоим пришлось несладко, оба потеряли родных. По словам отца, он выжил только потому, что надеялся жениться на моей матери.
Падди поставил кружку, наклонился вперед и уперся локтями в колени. На его губах появилась грустная улыбка, глаза прищурились.
- Понимаешь, он сходил по ней с ума. Обожал. Они знали друг друга с рождения. Он делал ей подарки. Всякую ерунду вроде диких фиалок, пустых яиц малиновки, гладких камешков с побережья и крошечных птичьих гнезд. У моего па не было денег. Эти вещи ничего не стоили, но моей ма они были дороже всего на свете. Она хранила все его подарки.
Они много работали. Оба знали, что такое голод, и не хотели, чтобы он повторился. Я был их первенцем. Майкл младше меня на четыре года. Когда мне исполнилось шесть, ма забеременела снова. Все это время она плохо себя чувствовала. Я помню это, хотя в ту пору был совсем маленьким.
Во время рассказа о детстве выражение лица Падди изменилось. Слабая улыбка погасла, глаза потемнели, а морщины на щеках и лбу внезапно углубились.
- Когда пришло время рожать, отец отправился за повивальной бабкой, а меня оставил присматривать за матерью и братом. Едва он ушел, как ма стало плохо. Она корчилась, хваталась за края кровати и изо всех сил старалась не кричать. Я пытался помочь ей. Бегал во двор, мочил под колонкой отцовские носовые платки и клал ей на лоб.
Когда повивальная бабка наконец пришла, она все поняла с первого взгляда и послала па за священником. Отец не хотел уходить. Не сдвинулся с места, пока женщина не крикнула: "Ради бога, поторопись! Ей нужно исповедаться!"
Идти было недалеко, и вскоре па вернулся с отцом Макмагоном, высоким и надутым как индюк. Мы с Майклом сидели на кухне, потому что повивальная бабка выставила нас из комнаты. Отец и священник вошли в спальню, но бабка выставила и отца тоже. Па пришел на кухню, сел у камина и уставился в огонь…
"В точности как ты сейчас", - подумала Фиона, глядя на отца с болью в сердце. Его широкие плечи ссутулились, сильные руки сжались.
- Я сидел ближе всех к спальне и слышал их голоса. Священника и повивальной бабки. Ее звали миссис Рейли. Она говорила, что моя ма потеряла много крови, очень ослабела и что нужно выбирать между ней и ребенком.
- Спасайте ребенка, - сказал священник.
- Святой отец, она говорила, что у нее двое детей и муж, о которых нужно заботиться. Конечно, вы не…
- Вы меня слышали, миссис Рейли, - ответил он. - Младенец не крещен. Если вы будете ждать, то подвергнете опасности его бессмертную душу. И свою тоже.
Ну, после этого миссис Рейли извлекла ребенка на свет. Один Бог знает, как ей это удалось. Бедняжка даже не пищал. Через несколько минут я ощутил запах зажженных свеч и услышал, как священник начал бормотать по-латыни. Мой па тоже услышал это и побежал в спальню. Я пошел следом и видел, как он оттолкнул священника, взял мать на руки, стал баюкать, как маленькую, и шептал ей на ухо что-то ласковое, пока ма не умерла… - Падди осекся и проглотил комок в горле. - Мальчика назвали Шоном Джозефом, в честь моего отца. Священник окрестил его, а через час ребенок умер тоже.
Па долго держал ее в объятиях и выпустил только тогда, когда начало смеркаться. К тому времени священник ушел к нашим соседям Макгуайрам, чтобы поужинать и попросить миссис Макгуайр позаботиться о нас. Миссис Рейли занималась мертвым ребенком. Отец надел куртку и велел мне присмотреть за братом. Па был ужасно тихий. Наверное, если бы он ругался, плакал и ломал мебель, это помогло бы ему как-то справиться с горем. Но он не мог.
Я видел его глаза. Они были мертвыми. В них больше не было ни света, ни надежды.
Падди немного помолчал, а потом продолжил:
- Па сказал миссис Рейли, что собирается присмотреть за скотом. Но так и не вернулся. Когда стемнело, она пошла за ним в коровник. Скот был накормлен и напоен, но отца там не оказалось. Женщина побежала к соседям, и мистер Макгуайр с отцом Макмагоном пошли на поиски. Его нашли только наутро. У подножия скалы, на которую мои родители любили подниматься еще до свадьбы. У него была сломана спина, а разбитую голову лизал прибой…
Падди с отсутствующим взглядом взял кружку и сделал глоток.
"Наверное, чай давно остыл. Нужно подлить ему свежего и зажарить еще один тост", - подумала Фиона, но не сделала ни того ни другого.
- Священник послал в Дублин за моей тетей. Она приехала через два дня, которые мы прожили у Макгуайров. Мою мать и младенца похоронили в день ее приезда. Я все хорошо помню. Открытый гроб, мессу, то, как мать опускали в могилу, а рядом с ней клали маленький деревянный ящик с телом моего крошечного брата. На погосте я не пролил ни слезинки. Я думал… - Внезапно Падди горько рассмеялся. - Я думал, что они видят меня, хотел быть храбрым и нарочно не плакал, чтобы они гордились мной.
На следующий день священник похоронил моего отца… если это можно назвать похоронами. Я видел, как моего па зарыли на заросшем чертополохом пустыре у подножия скалы, с которой он спрыгнул. И тут, детка, прости меня Господь, слезы пришли ко мне. Я стоял, плакал и думал, почему его не похоронили рядом с матерью. И Шоном Джозефом. Я ничего не понимал. Никто не сказал мне, что церковь не позволяет хоронить самоубийц в освященной земле. Я думал только об одном: он будет лежать здесь и не слышать ничего, кроме плеска волн. Ему будет так холодно… так одиноко… без мамы… - На полных боли глазах Падди проступили слезы и покатились по щекам. Он наклонил голову и заплакал.
- Ох, папа! - борясь с собственными слезами, воскликнула Фиона, опустилась на колени и положила голову ему на плечо. - Не плачь, па… - прошептала она. - Не плачь…
- Этот чертов священник не имел права так поступать. Никакого права, - хрипло сказал отец. - Мои родители были святыми людьми. Куда более святыми, чем этот несчастный ублюдок и его несчастная церковь.
Душа Фионы изнывала от жалости к маленькому мальчику, которым когда-то был ее па. До сих пор ей не доводилось видеть отца плачущим. Правда, во время долгих и тяжелых родов Эйлин и Сими его глаза подозрительно блестели. И во время двух выкидышей, случившихся до рождения Сими. Теперь она понимала почему. И почему, в отличие от всех остальных отцов, во время родов жены он никогда не ходил в пивную.
Падди поднял голову, вытер глаза тыльной стороной ладони и сказал:
- Извини, Фи. Похоже, пиво ударило мне в голову.
- Все в порядке, па, - с облегчением убедившись, что он перестал плакать, сказала Фиона и снова села на стул.
- Понимаешь, Фиона, я рассказал тебе это не просто так. Когда я стал старше и обдумал случившееся, то решил, что если бы не этот священник, мои родители были бы живы. Если бы этот индюк не велел повивальной бабке спасать ребенка, моя ма была бы жива, а па не сделал бы то, что он сделал. Я думаю так до сих пор. И именно поэтому не хожу в церковь.
Фиона кивнула, соглашаясь с отцом.
- Конечно, твоей матери это не по душе, - сказал Падди, разговаривая со своей старшей дочерью как с равной. - Поэтому тебе лучше помалкивать. Церковь значит для нее слишком много.
- Да, па.
Конечно, она будет помалкивать. Мать была очень набожной, никогда не пропускала мессу и читала молитвы утром и вечером. Верила, что священники безупречны, что они несут слово Божье и близки к Господу. До сих пор Фиона не задумывалась над подобными вопросами. С таким же успехом можно было просить небо или солнце подтвердить существование Всевышнего.
- Па… - нерешительно начала девушка. Ей в голову пришла пугающая мысль.
- Да, Фи?
- Священники и церковь тебе не нравятся, но в Бога ты веришь, правда?
Падди задумался, а потом ответил:
- Детка, знаешь, во что я верю? В то, что из трех фунтов мяса можно сварить очень хорошую похлебку. - Увидев, что дочь захлопала глазами, он хмыкнул. - А еще верю, что тебе пора спать, малышка. Иначе завтра ты уснешь на работе. Так что ступай в постель. Чайную посуду я уберу сам.
В постель Фионе не хотелось. Отец должен был объяснить, при чем тут три фунта мяса, но он уже взял заварной чайник и выглядел слишком усталым для продолжения разговора. Она поцеловала Падди, пожелала ему спокойной ночи и вернулась в постель.
Уснула девушка быстро, но спала плохо. Она все время ворочалась; Фионе раз за разом снилось, что она бежит на мессу, опаздывая в церковь Святого Патрика. Дверь неизменно оказывается запертой. Она обегает храм, кричит под окнами и просит впустить ее. Потом возвращается к двери, стучит в нее кулаками, пока те не начинают кровоточить. Внезапно дверь со скрипом открывается, и на пороге появляется отец Диген с большим металлическим сосудом. Она лезет в карман юбки, достает четки и отдает их священнику. Он протягивает ей сосуд, пятится и запирает за собой дверь. Сосуд тяжелый; приходится напрягать все силы, чтобы спуститься с ним по церковной лестнице. У подножия Фиона ставит его и снимает крышку. В лицо ударяют клубы пара, благоухающего вареной бараниной, морковью и картошкой. Сосуд полон похлебки.
Глава третья
Когда Дэви О’Нил шел за Томасом Карреном на пристань Оливера, плотный густой туман окутывал газовые фонари на Хай-стрит, отчего складывалось впечатление, что они горят вполнакала. Ходить на пристань в такую ночь было опасно; один неверный шаг, человек упадет в реку, и этого никто не услышит. Но Дэви был готов рискнуть. У мастера была для него работа. Небольшие сверхурочные. Перенести краденый товар, не иначе. Душа у О’Нила к этому не лежала, но выбора не было. Лиззи болела, и деньги требовались позарез.
Каррен закрыл за ними боковую дверь и зажег фонарь, осветивший дорожку от штабелей деревянных чайных ящиков к двери, открывавшейся на реку. Вновь выйдя из помещения, Дэви увидел, что туман полностью окутал Темзу и накрыл большую часть пристаней. Интересно, как кто-то сумеет найти "Оливер" в этой мгле, не говоря о том, чтобы подплыть к причалу и разгрузиться? Он молча стоял несколько секунд, ожидая указаний Каррена, но мастер молчал. Только оперся о дверь и зажег сигарету. Глядя на него, Дэви понял, что если бы он захотел уйти, то просто не смог бы этого сделать; Каррен перекрывал путь к отступлению. От этой мысли ему стало неуютно.
- Кто-то должен прийти, мистер Каррен? - спросил он.
Каррен покачал головой.
- Может быть, мне выйти и глянуть?
- Нет.
Дэви неловко улыбнулся;
- Тогда что мне делать?
- Отвечать на вопросы, мистер О’Нил, - прозвучало у него за спиной.
Дэви испуганно оглянулся, но никого не увидел. Казалось, голос доносился прямо из тумана. Он ждал, надеясь услышать шаги, но не слышал ничего, кроме ударов волн в сваи.
Встревоженный О’Нил снова повернулся к Каррену:
- Мистер Каррен… сэр… Что происходит? Я…
- Дэви, позволь представить тебя твоему работодателю. - Каррен кивком показал направо. Дэви посмотрел туда же и увидел вышедшего из тумана хорошо сложенного мужчину среднего роста. У него были темные волосы, зачесанные набок, низкий лоб и черные глаза хищника. Дэви решил, что ему немного за сорок. Мужчина был одет как джентльмен: черное кашемировое пальто, костюм из тонкого серого сукна, массивные золотые часы с цепочкой. Но в самом человеке не было ничего от джентльмена. Выражение его лица говорило о сдерживаемой жестокости и тщательно скрываемой страсти к насилию.
Дэви снял кепку и сжал ее обеими руками, пытаясь справиться с невольной дрожью.
- Как… как поживаете, мистер Бертон?
- Мистер О’Нил, вы слышали, что вам сказал мистер Каррен?
Дэви тревожно перевел взгляд с Бертона на Каррена и снова посмотрел на хозяина.
- Я не понимаю, сэр…
Бертон отошел к краю причала и сцепил руки за спиной.
- А то, что вам говорит Бен Тиллет, вы понимаете?
У Дэви похолодело в животе.
- Мистер Б-бертон, сэр, - заикаясь, прошептал он. - Пожалуйста, не выгоняйте меня. Я ходил только на одно собрание. И на следующее не пойду. Никогда. Пожалуйста, сэр, мне нужна работа…
Бертон снова повернулся к нему. Выражение его лица было непроницаемым. Абсолютно бесстрастным.
- Что вам говорил Тиллет, мистер О’Нил? Призывал к стачке? Чего хочет его союз? - Последнее слово прозвучало как плевок. - Прихлопнуть меня? Заставить мой чай гнить на баржах?
- Нет, сэр…
Бертон начал обходить его кругами.
- А я думаю, что да. Я думаю, что Тиллет хочет уничтожить меня. Разрушить мой бизнес. Я прав?
- Нет, сэр, - ответил Дэви.
- Тогда чего хочет союз?
Вспотевший Дэви посмотрел сначала на Бертона, потом на причал и что-то пробормотал.
- Не слышу. - Бертон наклонился так близко, что Дэви ощутил запах его гнева.
- Б-большие денег, сэр, и меньше работы.
Все последующие годы - горькие, полные унижения и разъедающие душу - Дэви пытался вспомнить, как действовал этот человек. Как он сумел так быстро достать из кармана нож и так умело воспользоваться им. Но сейчас он почувствовал только одно: жаркое пламя, опалившее висок, и что-то мокрое на шее.
А потом увидел его… собственное ухо… лежавшее на причале.
Боль и потрясение заставили его упасть на колени. Дэви прижал руку к ране. Кровь просочилась сквозь пальцы, потекла по костяшкам, и собственная рука подтвердила Дэви то, во что отказывался поверить мозг. На месте левого уха не было ничего. Совершенно ничего.
Бертон поднял кусок бледной плоти и швырнул его в воду. Раздался негромкий короткий всплеск. Уверенный, что он больше никогда не увидит жену и детей, Дэви заплакал. И остановился только тогда, когда к его уцелевшему уху прижался холодный и острый кончик ножа. Он посмотрел на Бертона с ужасом.
- Нет… - прохрипел О’Нил. - Пожалуйста…
- Эти мерзавцы из союза будут указывать мне, как вести бизнес?
Дэви пытался покачать головой, но ему мешал нож.
- Н-нет… пожалуйста, больше не режьте меня…
- Позвольте кое-что сказать вам, мой юный друг. Я боролся изо всех сил, чтобы сделать фирму "Чай Бертона" тем, что она есть, и уничтожу всё и всех, кто попытается помешать мне. Вы поняли?
- Да.
- Кто еще был на собрании? Я хочу знать каждое имя.
Дэви проглотил слюну и промолчал.
К ним подошел Каррен.
- Говори, парень! - велел он. - Не будь дураком. Какое тебе до них дело? Их здесь нет. Они тебе не помогут.
Дэви закрыл глаза. Только не это. Пожалуйста, только не это. Он хотел говорить, хотел спасти свою жизнь, но предать товарищей? Если он назовет их, Бертон сделает с ними то же, что сделал с ним. Он стиснул зубы, ожидая нового удара ножа и новой боли, но ничего не случилось. Он открыл глаза. Бертон сделал шаг в сторону и убрал нож. Увидев, что Дэви смотрит на него, кивнул Каррену. О’Нил шарахнулся в сторону, решив, что хозяин дал сигнал мастеру покончить с ним, но тут Каррен протянул ему конверт.
- Откройте, - сказал Бертон.
О’Нил подчинился. В конверте лежала банкнота в десять фунтов.
- Этого хватит, чтобы заплатить доктору за лечение вашей Элизабет, верно?
- О… откуда вы знаете?
- Этого требует мой бизнес. Я знаю, что вы женаты на прелестной женщине по имени Сара. Что у вас есть сын Томми, которому четыре года, и дочь Мэри, которой три. Элизабет чуть больше года. Прекрасная семья. Мужчина должен заботиться о такой семье. Следить за тем, чтобы с ними ничего не случилось.
Дэви оцепенел. Теперь он ощущал не боль, не гнев, не страх, а ненависть. Ненависть, горевшую в его душе и в его глазах. Он знал, что Бертон видит ее, но ему было все равно. Бертон поймал его. Если он не сделает того, что хочет этот человек, пострадает его семья. Он готов был пожертвовать собой, но не женой и детьми. И Бертон знал это.
- Шейн Паттерсон… - начал Дэви. - Мэтт Уильямс… Робби Лоуренс… Джон Пул…
Когда он закончил называть имена, Бертон спросил:
- Кто главный?
Дэви замешкался.
- Никто. Никого еще не назначили. Они не…
- Кто главный, мистер О’Нил?
- Патрик Финнеган.