- Баттерфляй! Я еще могу называть тебя Баттерфляй?
- Можешь называть меня даже Нехби бен Вафси.
- Что это за имя?
- Оно из Пятикнижия. Кроме того, был писатель, который использовал это имя как псевдоним - не помню, писал он на идише или на иврите.
- Баттерфляй, я не могу больше жить без тебя. Это горькая правда.
- Уже не можешь? Так скоро? - спросил я.
Я вовсе не собирался говорить этого. Это сорвалось с моих губ само собой.
- Со мной все происходит быстро. Или быстро, или совсем ничего не происходит, - ответила Мириам.
- А как насчет Макса?
- Я скучаю и по нему тоже.
- И по Стенли?
Мириам передернулась.
- Не упоминай его имени, будь он проклят!
- Где бы ты хотела поесть?
Мириам не ответила. Она взяла мою руку, сжала ее до боли и сказала:
- Баттерфляй, у меня есть идея. Но обещай мне не смеяться над ней.
- Я не буду смеяться.
- Раз ты уже знаешь обо мне правду, пусть все останется как есть.
- Что останется как есть?
- Я буду проституткой, а ты - моим клиентом. Моя квартира будет нашим борделем. Ты будешь платить мне, но дешево. Доллар в неделю или десять центов за ночь. Такие дешевые проститутки были в Варшаве, прямо на твоей улице, на Крохмальной. Разве я менее желанна, чем они? Ты получишь реальную выгоду. Я буду даже готовить для тебя. Люди хватаются за выгоду во всем. Я буду твоим барышом. Ты можешь называть меня шлюхой; с этого дня это станет моим именем.
- А как насчет Макса?
- Он тоже будет называть меня так. Я больше не хочу никого обманывать. Я хочу быть честной проституткой.
Я готов был расхохотаться, но в то же время чувствовал, как жжет мои глаза.
- А как насчет других?
- Каких других? Никаких других не будет.
- Проститутка с двумя клиентами?
- Да, ты и Макс. Если Макс не захочет меня, я буду только твоя. Мне вспоминается история из Библии о пророке, который женился на блуднице. Но я не хочу замуж, я просто хочу быть шлюхой.
- Что мы сейчас будем делать? - спросил я.
- Дай мне десять центов.
- Авансом?
- В Варшаве всегда платили вперед.
- Подожди.
Я рылся в кармане брюк, пока не нашел дайм. Мириам протянула руку.
- На! - Я положил дайм на ее ладонь.
Мириам некоторое время смотрела на монету. Потом взяла ее другой рукой и прижала к своим губам.
- Это самая счастливая ночь в моей жизни, - сказала она.
Примечания к главе 6
[86] - Синг-Синг - нью-йоркская тюрьма.
[87] - ....читали сликхес - сликхес (или слиход) - покаянные молитвы, которые читаются в синагоге на праздновании еврейского Нового Года Рош Хашана.
[88] - Ле хаим (ивр., букв. "За жизнь") - традиционный еврейский тост.
[89] - Король Собесский (Ян III) - известный польский полководец (1624-1696).
[90] - ...ты сам постелил свою постель - начало еврейской поговорки: "Ты сам постелил свою постель, тебе в ней и спать".
[91] - "...твою печать, твой браслет и твой посох..." - см. Библию, Бытие, гл. 38, 15-25; трость (посох) - один из символов власти рабби, главы еврейской общины.
[92] - Меламед - учитель еврейской религиозной школы.
[93] - Крохмальная - улица в Варшаве, где жила в основном еврейская беднота.
[94] - Тамара - в русском издании Библии Фамарь, невестка Иуды.
[95] - Спиноза Барух (1632-1677) - голландский философ, считавший, что природа есть причина самой себя, причина существования и сущности всех вещей. За последовательный рационализм и материализм в 1656 году был изгнан из еврейской общины и проклят.
[96] - ...выслать с одним из транспортов... - в конце 1942 - начале 1943 года немцы часто устраивали облавы на улицах гетто и других частей города; пойманных евреев отправляли поездами ("транспортами") в Освенцим и другие лагеря уничтожения. Это послужило одной из причин восстания в гетто.
[97] - Машконе (ивр.) - залог, ссуда.
[98] - ...названы все евреи... - Иуда (сын праотца Иакова) впоследствии получил во владение землю, названную по его имени Иудеей. Евреев часто называют иудеями (в России это слово обычно употребляется для обозначения последователя иудаизма как религии).
[99] - Тейгелах, мигеле, козинаки - сладости еврейской кулинарии.
[100] - Мантель - здесь: плащ (слэнг 1950-х годов).
[101] - Ребецин (идиш) - жена раввина.
[102] - Меа Шеарим - еврейское религиозное общество времен конца войны.
[103] - Хадасса - крупнейшая еврейская благотворительная организация в США, созданная известной феминисткой Генриеттой Сольд (1860-1945) и специализирующаяся (в основном) на медицинской помощи населению Израиля без различия национальности.
[104] - Рабби Нахман из Вроцлава (1772- 1810) - известный хасидский ученый и писатель.
ЧАСТЬ II
Глава 7
Прошло две недели, а от Макса ничего не было слышно. Может быть, его арестовали в коммунистической Польше? Я звонил Хаиму Джоелу Трейбитчеру, но там никого не было дома. Я проводил ночи с Мириам, но не в ее квартире, а на Парк авеню в квартире лесбиянки, за ребенком которой присматривала Мириам. Мириам представила меня своей хозяйке - Линн Сталлнер - высокой женщине с зелеными глазами и огненно-рыжими волосами, подстриженными под мальчика, и лицом и руками, усыпанными веснушками. Она была курносая, с полными губами. Ее подруга, Сильвия, оказалась маленькой брюнеткой. Обе они были разведены. Парочка отправилась на летние каникулы в Виноградник Марты, а Мириам осталась заботиться о ребенке. В роскошной квартире на Парк авеню Мириам готовила еду для нас обоих. Мы пили вино из "винного погреба" Линн Сталлнер, декорированного под книжную полку. Днем, пока Мириам с маленьким Диди уходила в парк или на детскую площадку, я сидел в библиотеке Линн Сталлнер и читал ее книги, а еще делал заметки по новым темам и задумкам. Иногда я просматривал газету на идише, которую по утрам приносила Мириам.
В каждой комнате квартиры был телефон, и я часто звонил Стефе. Наши разговоры были почти всегда одинаковыми. Где я прячусь в эти жаркие летние дни? Она хотела бы знать, почему я не захожу к ним. Они с Леоном собираются провести месяц в отеле в Атлантик-Сити. Они были бы рады взять меня с собой. Стефа была недовольна мной:
- Я разочарована в тебе, Ареле. Вместо того чтобы сосредоточиться на своей работе, ты валяешь дурака с разными никчемными людьми.Я верю в тебя и в твой талант, но ты делаешь все, чтобы погубить себя. Леон восхищен твоими произведениями на идише, но кто в Америке читает на идише? Ты завяз в трясине и никогда оттуда не выберешься. Писатели на двадцать лет моложе тебя становятся богатыми и знаменитыми, а ты прилип к чему-то больному, гниющему, скорее мертвому, чем живому. Леон предложил заплатить кому-нибудь, чтобы перевести твои произведения на английский. Другие бы кинулись использовать шанс, который он тебе дал, а ты ничего не делаешь, чтобы выбраться из затруднительного положения, в котором оказался.
- Стефеле, литература не так важна для меня, чтобы ради нее становиться попрошайкой.
- А что для тебя важно? Я еще могла бы понять, если бы ты был набожным человеком, как твой отец, или сионистом, который хочет заново отстроить еврейское государство. То, что ты делаешь, все твое поведение, это чистое самоубийство. Откуда ты говоришь?
- Из своего кабинета.
- Врешь, ты не в своем кабинете.
- Откуда ты знаешь?
- Я звонила в редакцию, и они сказали, что тебя там нет.
- Зачем ты звонила?
- Потому что Леон закончил свои дела раньше, чем ожидал, и мы завтра уезжаем в Атлантик-Сити. Я звонила, чтобы попрощаться.
- До свидания, Стефеле. Хорошей тебе погоды.
- Где ты?
Я помолчал, потом сказал:
- Я стал бэбиситтером у матери-лесбиянки.
- Ты надо мной подшучиваешь, что ли?
- Я не подшучиваю.
- Подожди секундочку, кто-то звонит в дверь. Я сейчас вернусь.
Стефа пошла к двери, а я остался сидеть, держа телефонную трубку у уха. На коленях у меня лежала утренняя газета, и теперь я смог просмотреть ее. Неожиданно я увидел заголовок, протянувшийся на несколько колонок: "ХЭРРИ ТРЕЙБИТЧЕР ПОКОНЧИЛ ЖИЗНЬ САМОУБИЙСТВОМ". Что-то содрогнулось во мне. Хэрри Трейбитчер, или Хершеле, тот биржевой агент, которому Макс доверил деньги своих клиентов-беженцев. В газете сообщалось, что Трейбитчер повесился, когда был заключен под стражу за незаконное присвоение средств и акций. Утверждалось, что он племянник Хаима Джоела Трейбитчера, известного филантропа, давно принимающего активное участие в делах общины. Я услышал голос Стефы:
- Ареле.
- Да, Стефеле.
- Это был почтальон с заказным письмом для Леона. Что ты там лепетал о бэбиситтере и лесбиянке? Ты что, пьян?
- Я не пьян, но я только что прочел в сегодняшней газете, что человек, который спекулировал на бирже на деньги польских беженцев, людей, которых я знаю, покончил с собой. Это просто катастрофа.
- Ты доверил ему деньги?
- Я нет, но мой близкий друг доверил. Может быть, ты слышала о Максе Абердаме?
- Нет, кто это? Откуда ты говоришь? Кто эта лесбиянка?
- Макс Абердам - мой друг из Варшавы. У него здесь, в Нью-Йорке, любовница, студентка. Она и есть бзбиситтер у лесбиянки.
- Какое это имеет отношение к тебе?
- Студентка пишет диссертацию о моей работе. Она пригласила меня посмотреть то, что уже написала. Она наделала множество ошибок, и я пытаюсь привести это в порядок.
- В самом деле, я начинаю верить, что ты лишился рассудка, - сказала Стефа. - Ни один университет не примет диссертацию о произведениях неизвестного автора, пишущего на идише. Ты всегда связываешься с людьми, которые ничего не делают, только отнимают у тебя время. Я не переношу нью-йоркское лето, и мы завтра уезжаем в Атлантик-Сити. Однако, как ты понимаешь, проводить с Леоном изо дня в день целый месяц совершенно невыносимо. Здесь, в Нью-Йорке, у него деловые встречи, и он оставляет меня одну. Но, когда мы за городом, у него есть только я, и от него трудно избавиться. Если бы ты поехал с нами, мы бы все могли получить удовольствие. Я хочу, чтобы у тебя был наш адрес и, если тебе начнут надоедать твои лунатики и прихлебатели, которые истощают твои силы, ты можешь позвонить и присоединиться к нам. Возьми карандаш и запиши...
Стефа продиктовала название отеля, адрес, номер телефона, а затем спросила:
- Как зовут твоего друга, которого ты упоминал?
- Макс Абердам.
- Это он покончил самоубийством?
- Нет, его брокер, биржевой агент.
- Я о нем никогда не слышала, но Леон узнает, кто это. Какое это все имеет отношение к тебе и лесбиянке?
- Все завязано одно на другое.
- Ладно, пусть будет так, до свидания. Тебе может помочь только Господь!
Как только я повесил трубку, телефон зазвонил снова. Это была Мириам. Она спросила возбужденным голосом:
- С кем это ты так долго разговаривал?
- С сотрудником моей редакции.
- Ареле, Макс болен! - закричала она.
- Заболел в Польше? Как ты узнала?
- Я завезла Диди во время прогулки в мою квартиру, и управляющий отдал мне телеграмму из Варшавы. Сердце подсказывало мне, что что-то неладно. Макс в больнице. Он перенес операцию!
- Господи, что случилось?
- Там только сказано, что была операция. Я знала, что у него проблемы с почками. Я боялась этого путешествия. Как только я услышала, что он едет в Польшу, я поняла, что он направляется навстречу беде. Здесь, в Нью-Йорке, у него есть доктор, который знает все его болезни, который следит за его состоянием. Но врачи в Варшаве, особенно после войны, вероятно, молодые, студенты, стажеры.
- Что точно сказано в телеграмме?
- Что у него была операция и что он будет телеграфировать мне из Швейцарии. И горячий привет тебе.
- Откуда из Швейцарии?
- Он не дал адреса. Вероятно, он едет туда на отдых. Я слышала, что у Матильды Трейбитчер есть вилла где-то в Швейцарии. Ты, конечно, знаешь, что она с ним.
Какое-то время мы оба молчали. Потом я сказал:
- Мириам, похоже, что у нас одна беда наступает другой на пятки. Хэрри Трейбитчер, или Хершеле, как ты его назвала, покончил с собой.
- Что? Я не могу в это поверить!
Я прочел ей заметку.
Мириам запричитала нараспев, как варшавская плакальщица:
- Это убьет Макса! Это конец Максу - и моей жизни тоже. Без него я не хочу жить. Ареле, наконец наступило возмездие. Макс доверил Хэрри все деньги - не только собственные, но и всех его клиентов тоже. В отношении денег Макс исключительно честен. Когда он услышит об этом, у него будет разрыв сердца. Ах, я не знаю, как дальше жить. Баттерфляй, ты всадил нож мне в сердце.
- Мириам, дорогая, я не мог скрывать от тебя эту новость.
- Нет, нет, как бы ты мог? Это бедствие, катастрофа. У Привы не останется ничего, ничего. Я предупреждала Макса, я ему говорила. Когда я встретила тебя в самый первый раз, я рассказывала тебе, что Хэрри мошенник и игрок. Он играл на скачках и разъезжал на "роллс-ройсе". Он бегал за проститутками, не дешевками вроде меня, а такими, которые требуют за свои услуги высокую цену, - актрисами, моделями, оперными певичками, черт знает кем. Макс знал о проделках Хэрри, но он считал его финансовым гением, таким, как его дядя Хаим Джоел. При всех недостатках дяди это еврей старого воспитания, а Хэрри был шарлатаном, распутником, вором. Мне кто-то рассказывал, что у него был частный самолет. Кому это нужен самолет? Что за жулик! Это были не просто деньги, - Мириам повысила голос, - это были деньги отважных людей, кровавые деньги, репарации, которые матери получали за своих детей. Ах, подожди минуту...
В трубке был слышен кашель, тяжелое дыхание. Я услышал рыдания Диди.
- Мириам, что случилось?
- Ничего, ничего. Подожди. Ша, Дидиле! Ша, золотце, успокойся, сладенький, счастье мое! На, попей. Ареле, как только я успокою ребенка, я привезу его. Мне хочется сказать тебе еще одну вещь.
- Что?
- Баттерфляй, улетай, убегай! Если ты не окончательно ослеп, ты должен видеть, в какую мерзость я тебя затащила: воровство, грабеж, проституция, море разврата. Ты был на волосок от пули Стенли. Зачем тебе это? Ты творческий человек, тебе нужен отдых, покой. Зачем тебе гореть в моем аду?
- Все это ты мне скажешь потом, Мириам, не по телефону.
- Я скоро приеду.
И Мириам повесила трубку.
Я был слишком обеспокоен, чтобы оставаться в своем кресле. Я встал и двинулся через комнату к софе. В самом деле, какое мне дело до здоровья Макса Абердама? Почему я должен мучиться из-за этого обманщика - племянника Хаима Джоела Трейбитчера? Или Привы, или Цловы, или Ирки Шмелкес и ее помешанного сына Эдека? Мне надо порвать с этим спутанным клубком судеб и вернуться к своей работе. Но как освободиться, что сделать? В моей комнате на Семидесятой-стрит невозможно работать. Солнце шпарит весь день так, что совершенно невыносимо переносить жару. Может, поехать к Крейтлам в Атлантик-Сити? Конечно, я не мог позволить себе потратиться на первоклассный отель, несколько недель в таком заведении поглотили бы мои сбережения. Я даже не был уверен, что смогу там спокойно работать. Дело в том, что мне нравятся горы, а не море. Моя бледная кожа плохо переносит солнце. Я никогда не учился плавать. Кроме того, застенчивость, сохранившаяся с детства, не позволяла мне валяться полуголым на песке или плескаться в океане рядом с женщинами и девушками.
Я задремал, а когда открыл глаза, увидел Мириам. Она возвратилась и уже хлопотала, укладывая спать Диди. С ней произошла поразительная перемена. Теперь она казалась зрелой женщиной, ее волосы были растрепаны, глаза покраснели. Во взгляде и сжатых губах была безнадежность человека, страдающего от постоянной грусти.
Мириам пыталась дозвониться к Хаиму Джоелу Трейбитчеру, надеясь услышать последние подробности о состоянии Макса, но узнала, что старик тоже уехал в Европу. Мне Мириам сказала:
- Я бы поехала в Польшу, но у меня нет ни адреса Макса, ни денег.
- Я дам тебе то, что у меня есть, - сказал я.
- Почему ты должен это делать? Я могла бы как-нибудь наскрести денег - мой отец дал бы мне. Но я не хочу вновь видеть страну, которая избавилась от евреев. Я предчувствовала, что поездка Макса закончится неудачей. Как я могу поехать к нему? Он, может быть, уже на пути в Швейцарию, к вилле Матильды. Я уверена, что Хаим Джоел Трейбитчер тоже отправился в Швейцарию. Я была бы пятым колесом. Они могут просто не пустить меня к Максу. Все, о чем я молюсь, чтобы он остался жив, но эта история с Хершеле убьет его. Баттерфляй, что я должна сделать?
- Ничего не делай.
- Звонила Ирка Шмелкес. Они все знают о моей связи с Максом. Когда Ирка разговаривала со мной, ее тон подразумевал, что это я забрала ее деньги. Она была просто в истерике и говорила так, как будто Макс промотал ее деньги на меня. Кто знает, на что способны эти старые ведьмы? Когда речь идет о деньгах, люди теряют разум.
- Это можно понять, ведь только деньги защищают их от бедствий.
- Они все придут стучаться в мою дверь. Ирка сказала, что Макс оставил свою жену, Приву, без копейки. Это неправда. У нее есть собственные деньги. Но она ненавидит меня и подстрекает других. Цлова тоже подлая баба. Все они одна шайка и вместе изливают на меня злость. Баттерфляй, у меня единственный выход - смерть. Я хочу попросить тебя об одолжении, но не смейся, я совершенно серьезно.
- Каком?
- Несколько раз в темные периоды моей жизни я хотела покончить со всем. Но я трусиха, у меня не хватает мужества. Однажды я попыталась принять несколько таблеток, но выплюнула их. Ты должен помочь мне умереть.
- Мириам, хватит!
- Не кричи на меня. Мне незачем жить. Я потерпела поражение во всем, что пыталась делать. Я опозорила своих родителей и даже ухитрилась унизить тебя. Ты выглядишь бледным и больным. Все эти неприятности пагубны для твоего здоровья и, в особенности, для твоего творчества.
- Что именно должен я сделать? Отрезать тебе голову? - спросил я.
Глаза Мириам оживились. Мгновенно она снова стала молодой.
- Да, милый, сделай это. Я не могу решиться на это сама. Но если ты это сделаешь для меня, я стану целовать тебе руки. Я как голубка вытяну шею.
- Как голубка?
- Моя бабушка обычно говорила, что когда кто-нибудь готовится зарезать голубку, та вытягивает шею к ножу.
- Ты сама понимаешь, что ломаешь комедию.
- Нет, дорогой, это очень серьезно. У меня дома есть секач для рубки мяса, я дам тебе его. И оставлю записку, что сделала это сама.
- Мириам, даже Аль Капоне не смог бы отрубить собственную голову.