Мешуга - Исаак Башевис Зингер 18 стр.

Мы стояли молча, и наконец Фрейдл сказала:

- Иногда мне кажется, что весь мир это один громадный сумасшедший дом.

Примечания к главе 10

[128] - Отвоцк - курорт неподалеку от Вар­шавы.

[129] - Мальтус Томас Роберт (1766-1834) - английский экономист, согласно теории которого в будущем человечество погибнет от обнищания и го­лода из-за перенаселенности планеты и недостатка природных ресурсов.

[130] - Тиккун (ивр., букв. "исправление") - термин Каббалы.

[131] - День Труда - государственный празд­ник в США, отмечается в первый понедельник сен­тября.

[132] - Стена Плача - часть оставшейся сте­ны разрушенного древнего Иерусалимского Храма, место поклонения евреев в память о всех погибших и умерших в изгнании.

[133] - Мезуза - кусочек пергамента со словами молит­вы "Шма Исраэль", прикрепленный к косяку двери, к которому прикасаются, входя в дом; символизи­рует охрану дома Богом.

[134] - Дрейдл - четырехгранный волчок, традицион­ная детская игра на Хануку. Ханука - праздник в память победы еврейских повстанцев над греко-си­рийскими захватчиками (164 год до н. э.).

[135] - Тойкхекхе (ивр., букв. "упреки").

[136] - Каддиш - молитва, читаемая в память об умерших родственниках при наличии миньяна, то есть минимального кворума для коллективной молитвы (десять мужчин).

[137] - Эль Мале Рахамим - первые слова поминальной молитвы йизкор.

[138] - Осенние Праздники - Рош Хашана - еврейский Новый Год (от сотворения мира); Йом Кипур - Судный День, Суккот или Кущи - празд­ник сбора урожая, когда евреи семь дней живут в шалашах; Шмини Ацерет / Симхат Тора - в честь дарования Торы пророку Моисею на горе Синай. Осенние Праздники проходят в течение трех-четырех недель в сентябре - октябре.

[139] - Шофар (бараний рог) - во время ново­годней службы в Рош Хашана в синагоге трубят в бараний рог для пробуждения богобоязненности в народе и в память о том, как звуками шофара соби­рали народ у горы Синай при обнародовании деся­ти заповедей.

[140] - Элул - шестой месяц по еврейскому календарю, соответствует августу - сентябрю.

[141] - ..."Ле шана тов тикетейве"...- "Пусть вас запишут на хороший год" - традиционное ново­годнее поздравление; в Торе есть упоминание "Книги жизни", куда Бог записывает имена праведников, но в народе считают, что туда попадают все, кому суждено пережить этот год.

[142] - Хоменташи - треугольные пирожки с маком.

[143] - Хошана Раба - название одного из дней празд­ника Суккот.

[144] - Плетцель (идиш) - плоский пирожок.

[145] - Талес - молитвенное покрывало, на­крывающее голову и плечи поверх одежды.

[146] - ...не было сдачи с десяти долла­ров... - В Нью-Йорке много станций метро, где для перехода на противоположную платформу прихо­дится выйти на улицу и вновь войти в другой вход, снова заплатив за билет.

[147] - Бакунин Михаил Александрович (1814- 1876), Штирнер Макс - (псевдоним, наст. имя - Ка­спар Шмидт) (1806-1856), Кропоткин Петр Алексее­вич (1842-1921) - видные теоретики анархизма.

[148] - Сефарды - потомки евреев Пиреней­ского полуострова, говоривших на языке ладино, а не на идише; в современном Израиле - все евреи, не относящиеся к ашкеназам, т. е. евреям Восточной Европы.

[149] - Ортодоксальные, консервативные и реформиро­ванные евреи - три основных направления в иуда­изме; два последних возникли в XIX веке в Герма­нии и США и отличаются некоторыми подходами к религиозным обрядам и к традициям. Так, консерваторы впервые разрешают участие женщин в мо­литве вместе с мужчинами и даже занятие ими должностей раввина и кантора, а реформисты во­обще считают главным не религиозное, а этическое учение и достижение социальной справедливости. Эти два направления наиболее распространены в США, Европе и странах бывшего СССР.

[150] - Шулхан Арух (ивр., букв. "накрытый стол") - книга еврейских религиозных законов и правил, составленная в XVI веке рабби Иосифом Каро.

Глава 11

Ввиду того, что весь мир безумен, я придумал безумный план - съездить в Израиль со своими самыми близкими друзьями, Стефой и Леоном, Фрейдл и Мишей, и еще Цловой. Я рассказал им, что собираюсь сделать, и все они благосклонно отнеслись к моему плану. Мне было известно, что туристические агент­ства и даже раввины отправляют группы лю­дей в новое еврейское государство. В Америке многие евреи стремились посетить Израиль, но им не хотелось делать этого в одиночку, поскольку мало кто из них говорил на современном иврите с сефардским произношени­ем (или без него). Для начала я представил свой план Фрейдл в канун Рош Хашана, и она сказала:

- Я понимаю, кого ты там хочешь пови­дать, но все равно поеду с тобой. Макс Абердам растратил пять тысяч долларов из наших сбережений, но мы еще в состоянии позво­лить себе путешествие.

Мы вместе с Фрейдл убедили Мишу, что анархисты есть даже в Израиле. Кроме того, я объяснил им, что Хаим Джоел Трейбитчер готовится возместить долги своего племянника. Ирка Шмелкес уже получила от него деньги: Хаим Джоел не намеревался сидеть, сложа руки, и смотреть, как позорят имя Трейбитчеров.

Когда я рассказал об этом Мише, он заговорил, как настоящий анархист:

- Где он раздобыл столько денег? Это, должно быть, мошенничество и воровство.

- Если даже и так, - сказал я, - ты все равно будешь счастлив получить их. Хаим Джоел справедливый человек, и ни один вор добровольно никогда не возвращает украденных денег. Почему бы тебе не убедить его пожертвовать миллион долларов на "Голос свободного рабочего"?

Фрейдл посмеивалась и подмигивала мне.

Я ушел от Будников после завтрака и стал искать аптеку, не принадлежавшую евреям. Найдя такую с несколькими телефонными кабинами, я позвонил Цлове. Было ясно, что не смогу провести этот день в одиночестве.

- Цлова, я тебя не разбудил? Прости меня.

- Это ты? Я не спала всю ночь, думала о тебе. Я боюсь, что прежде чем Прива вернет­ся - если она решит вернуться, - меня упе­кут в сумасшедший дом!

- Цлова, мы едем в Израиль! - закри­чал я.

- Когда? Что ты говоришь?

Я повторил Цлове свой план и рассказал ей о четверых друзьях, которых собирался взять с собой.

- Ареле - можно мне называть тебя Ареле? Я поеду с тобой, куда угодно, с кем бы ты ни поехал. С этого дня я твоя рабыня. Правда!

- Не болтай ерунды, Цлова.

- Ты спас мне жизнь. Я уже искала на потолке балку, чтобы вбить крюк, на кото­ром могла бы повеситься. Бог мне свидетель. Где ты?

- На Тремонт-авеню, неподалеку от мое­го землячества.

- Приезжай сейчас же!

Я провел с Цловой весь день. Мы прогуля­лись вдоль Риверсайд-Драйв и пообедали в китайском ресторане. Когда мы проходили мимо синагоги, было слышно, как поет кантор. Цло­ва пыталась продемонстрировать свое искус­ство телекинеза, но маленький столик отка­зался подняться. Она сказала:

- Это потому, что ты не веришь в такие вещи.

- Я верю, верю.

- Что нам делать с нашими квартирами, тебе с квартирой Мириам, а мне с Привиной?

- Мы их запрем на то время, пока будем за границей.

Цлова показала мне свою сберегательную книжку. Кроме тех денег, которые ей дал Макс, чтобы она положила их в банк на свое имя, на ее счету имелось еще около трех ты­сяч долларов. У нее было также несколько военных облигаций и множество ювелирных украшений. Цлова собиралась вступить в кибуц и начать новую жизнь. Она притащила все свои игрушки и безделушки, показывая их мне, как когда-то в детстве делала моя по­дружка Шоша.

Мы обнимались и целовались. С моей стороны не было ни любви, ни даже вожделения, но что еще делать с такой милой женщи­ной? Мы улеглись в постель Привы, и Цлова сказала:

- Она об этом узнает, она узнает обо всем. Между нами нет секретов. Она меня не ревнует.

- Прива знает о твоих отношениях с Максом?

- Она все знает.

- Макс рассказывал тебе о Мириам?

- Во всех подробностях.

- До каких глубин могут падать люди? - поинтересовался я, и Цлова ответила:

- До любых.

Вскоре Цлова поднялась, и я услышал, как она чем-то звякает в огромной квартире - возможно, в кухне. Цлова возвратилась в богато украшенной ночной рубашке и домашних туфлях, неся поднос с пирожными, дву­мя бокалами и графином красного вина. Она сказала:

Я заснул, и мне приснилась Мириам. Во сне тоже был Рош Хашана. Мои родители были живы, и мы все вместе шли к Ташликх. Было ли это в Билгорае? Для Билгорая слишком широкая река. Нет, это была Вистула. Впере­ди шли мужчины, одетые в сатиновые капотыи штраймлы. Сам я не шел, а выглядывал из окна Триск штибл, которая стояла на холме. Отец наклонился к моему брату Моше, что-то говоря ему. Через некоторое время появились девушки и женщины, все в праздничных одеждах. На старой Гененделе была древняя одежда, которая называлась "ротанда". "Гененделе жива? - удивился я. - Ей должно быть теперь больше ста". А потом я увидел мою мать. Она была в золотистом платье, которое впервые надела на своей свадьбе и всегда носила в новогодние праздники. Поверх пари­ка на ней был белый шелковый платок. В руке она несла молитвенник с бронзовой застеж­кой. "Мамочка, ты жива?" - воскликнул я во сне. Ее бледное узкое лицо излучало нежное благородство. Пришел Мессия? Началось вос­крешение мертвых? Мать умерла в Казахстане, в Джамбуле. Неожиданно я увидел стоящую рядом с ней Мириам. Она держала мою мать за руку. "Это сон, сон!" - закричал я.Я открыл глаза, в спальне было темно. Наступили сумер­ки. Цлова наклонилась надо мной.

- Ареле, без четверти шесть. Ты куда-то должен был идти.

Я спрыгнул с кровати. В половине седь­мого меня ждали у Крейтлов. С помощью Цловы я быстро оделся. Она подобрала мои ботинки, рубашку, галстук, которые я по привычке разбросал по всей комнате.

Я нашел винную лавку и вновь купил для хозяев бутылку шампанского. На этот раз мне не надо было брать такси. И магазин, и Крейтлы были близко. Крейтлы жили на углу Централ-Парк-Вест и Семьдесят второй-стрит в небоскребе с двумя остроконечными башенками. Я был готов представить свой план путешествия в Израиль Стефе и Леону. Пока я ждал лифта, стоя в просторном вестибюле, мне стало ясно, что я вновь навлекаю на себя очередные затруднения, впутываясь в целую сеть всевозможных недоразумений. Но поче­му я так поступаю? Что это - некая форма мазохизма?

Я позвонил, и Стефа открыла дверь. На ней было изысканное шелковое платье, волосы были подкрашены и уложены. Но выглядела она неважно, прибавила в весе и в количестве морщин. Она осмотрела меня с ног до голо­вы, и по выражению ее лица я понял, что моя наружность ее тоже не устраивает. Однако вскоре ее лицо осветила улыбка, она обняла меня, и мы поцеловались. Стефа восклик­нула:

- Надо же, шампанское!

Появился Леон, и мы обнялись. Чтобы преодолеть замешательство и неопределенность, которые я чувствовал в отношении своих пла­нов, я воскликнул:

- Мазелтов! Мы едем в Израиль!

- Кто это "мы"? - спросила Стефа.

- Ты, Леон, я и еще несколько человек из моей старой гвардии.

- Что за старая гвардия?

- Мои земляки, простые, но хорошие люди.

Стефа пожала плечами.

- У моей мамы была привычка говорить: "Он строит планы, не посоветовавшись с хозяином".

- Зачем сидеть здесь, в Нью-Йорке, когда там строится новое еврейское государство?

- Когда ты собираешься ехать?

- Как можно скорее.

По лицу Стефы было видно, что идея ей нравится, и я сказал:

- На Суккот мы будем там.

- Леон, ты слышишь?

- Да, слышу. Надо было это давным-давно сделать.

- А как с вашим бизнесом? - спросил я.

- Мой бизнес сам о себе позаботится, - ответил Леон. - В газетах пишут о скрытой инфляции, и это правда, вещи дорожают, а не дешевеют. Но в моем бизнесе, чем меньше вмешиваешься, тем лучше.

- Леон, сегодня праздник! - прервала его Стефа.

- Ангелу Смерти нет дела до праздников. В городке, где жил мой отец, была женщина, у которой были собственные саваны. Она ссужала ими любого, кто умирал в праздник. На второй день праздника разрешается хоронить, но никто не имеет права сшить для этого саван.

- А что, если умерший был мужчиной? - спросил я.

- Разрешается хоронить мужчину в женском саване. Все мертвые одного пола, - сказал Леон.

- К чему эти разговоры о смерти? - спросила Стефа. - Пока что мы живы. Хорошо, мы поедем с тобой в Израиль. Зачем тебе нужны эти твои земляки?

- Вшестером нам будет веселее.

- Ладно, дай мне немного времени. Сколь­ко еще до Суккота?

- Ровно две недели.

Мы ужинали, пили шампанское, и глаза Стефы сияли юношеским огнем. Итак, невозможное возможно - хотелось бы, чтобы это стало моим девизом на будущее. Мы сидели и болтали до поздней ночи, потом Леон и Стефа настояли, чтобы я остался у них до утра. Комната Франки все еще ожидала меня, и на этот раз я позволил уговорить себя. Леон в деталях знал все, касающееся Макса Абердама, Хэрри Трейбитчера и его дяди Хаима Джоела. Леон рассказал, что много лет на­зад Хаим Джоел Трейбитчер купил участки в Майами-Бич, которые теперь стоят миллио­ны. Этот бывший хасид так богат, что не мо­жет определить и не знает точных размеров своего состояния. Он, Леон, также владеет недвижимостью в Майами Бич, но, как он вы­разился:

- По сравнению с ним я как муха по срав­нению со львом.

После того как Леон пошел спать, Стефа сказала:

- С чего это вдруг у тебя возник план путешествия в Израиль? У тебя там любовница?

- Возможно.

- Новенькая? Или старая? Ты можешь рассказать мне правду. Я не ревную. Кто эти земляки, которых ты собираешься взять с собой?

- Пожилая пара и подруга Привы.

- С прежней родины, да? И кто оплачивает их расходы?

- Они сами.

- Ладно, меня это не касается. Пойдем, я постелю тебе, - сказала она.

Мы прошли в комнату Франки. Комната была окутана тьмой. Я обнял Стефу, и мы стояли, слившись в долгом поцелуе. Стефа сказала:

- Не беспокойся, Леон уснул. Он засыпает мгновенно, потом через два часа просы­пается, не в силах заснуть снова. Он будит меня, и мы лежим вместе, погруженные в на­ши заботы. Когда всю ночь лежишь без сна, - добавила Стефа, - мозг становится вместилищем безумия. Спокойной ночи!

В эти дни - десять Дней Покаяния между Рош Хашана и Днем Искупления - я чувствовал себя до крайности напряженно, каза­лось, вот-вот взорвусь от нетерпения. Тем не менее, я занимался приготовлениями в соот­ветствии с намеченным планом.Я заказал би­леты, с которыми на следующий день после Йом Кипура мы должны будем взойти на ко­рабль, направляющийся в Шербур. Мы долж­ны были провести несколько дней в Париже, потом оттуда лететь в Израиль. Мы будем в Израиле на следующий день после праздника Симхат Тора.

На судне Крейтлы поплывут первым классом, тогда как у меня, Будников и Цловы бы­ли билеты в туристский класс. Стефа проси­ла меня присоединиться за их счет к ней и Леону, но я не мог принять ее предложение.

Я никогда ни от кого ничего не брал, кроме пищи, несмотря на то, что всегда помнил о подарке для хозяев дома. Я оставил редакто­ру деньги на перепечатку глав моего романа, которые должны были появиться в газете в ближайшие две недели. Эти главы я обязался прислать из Израиля авиапочтой. На радио были записаны несколько еженедельных передач. Я давал один и тот же совет всем - человеку, собиравшемуся покончить с собой, разочаровавшемуся сталинисту, женщине, больной раком, непризнанному автору, изобретателю, у которого украли патент: "Этот мир - не наш мир, не мы его создали, мы не в силах изменить его. Высшие Силы дали нам единственный дар: выбор, свободу выбора между одним несчастьем или другим, между одной иллюзией или другой". Мой совет был: "Не делай ничего". Я даже придумал собственный девиз: "Ничто не бывает так хорошо, как ничего". В конце концов, боль­шая часть из десяти заповедей начинается со слов: "Ты не должен будешь...". Я советовал моим слушателям до поры до времени ме­нять одну страсть на другую, один вид уси­лий на другой. Если вам не везет в любви, говорил я, попытайтесь направить вашу энергию на занятие бизнесом или на какое-нибудь хобби, пусть даже на развлечения. Зачем решаться на самоубийство, если все равно любой из нас умрет? Смерть не может остановить человеческий дух. Душа, матери­альное тело и энергия созданы из одного и того же вещества. Смерть это только пере­ход из одного состояния в другое. Если Все­ленная несет жизнь, то в ее пространстве не может быть никакой смерти. Как может су­ществовать конец у того, что неопределенно? Самое главное, что наполняет живущих ужа­сом - смерть, - вполне может оказаться погружением в безграничное блаженство.

Столь бойко рассуждая по радио, я тем не менее сознавал, что зачастую противоречу самому себе. Но кому это могло причинить вред? Несомненно, где-то существует сила, которая, перемешивая все противоположно­сти, извлекает из них истину. Я цитировал Спинозу, говорившего, что в созданном Бо­гом нет ничего, что можно было бы назвать ложью. Наши заблуждения являются части­цами истины, остатками разбившихся вдре­безги скрижалей закона, где "Ты не должен будешь..." осталось выбитым только на од­ном из фрагментов каменной плиты. Все, что нам следует делать, это не причинять по возможности боль себе и другим. Я советовал моим слушателям отправиться в путешест­вие, прочесть хорошую книгу, заиметь хоб­би - и не пытаться изменить ту или иную си­стему, то или иное правительство. Мировые проблемы превыше наших сил. Мы можем проявлять свой свободный выбор только по пустякам, только в делах, которые касаются лично нас. Я украшал свои "проповеди" ци­татами из Гете, Эмерсона, из Библии со ссыл­ками на Гемару и Мидраш. Я почувствовал большое удовлетворение, когда закончил за­пись ответов.