Мешуга - Исаак Башевис Зингер 3 стр.

На четвертом этаже Макс постучал в дверь, и ее тотчас открыла Ирка Шмелкес, низенькая женщина с круглым лицом, кур­носым носом, черными глазами. Ее рот был слишком широк для маленького личика. Ей, вероятно, было намного больше пятидесяти, да еще она пережила лагеря, но выглядела Ирка моложе своих лет. Ее черные как смоль волосы, по-видимому, были недавно покра­шены. На ней было черное декольтирован­ное платье без рукавов. Похоже, она подго­товилась к нашему приходу. Ирка сделала вид, что удивилась мне, и сказала:

- О, ты привел гостя. Я не ожидала.

Улыбаясь, она обнажила ряд вставных зу­бов, а на ее левой щеке появилась едва заметная ямочка. Мы прошли длинным коридором. Из кухни пахло жареным мясом, чесно­ком, жареным луком, картофелем. Она заве­ла нас в комнату, в которой стоял топчан (как это называли в Варшаве) - днем он за­менял софу, а ночью использовался в качест­ве постели. Было очевидно, что квартира не ее, а комната, в которой мы стояли, служила и гостиной, и столовой, и спальней. В дверь постучала молодая женщина и сказала:

- Миссис Шмелкес, вас просят к телефону.

- Меня? Минуточку.

И Ирка Шмелкес исчезла.

- Все еще неплохо выглядит, - заметил Макс. - Ее муж, слабоумный, рвался быть троцкистом, поэтому его и угробили в Испании. Все они хотят создать лучший мир и уми­рают как мученики. Ради кого они жертвуют собой? Кто вознаградит их в могиле?

- Быть может, Всевышний тоже троцкист, - сказал я.

- Хм? Что произошло в Испании, мы никогда не узнаем. Сталин учредил там всеобъ­емлющую инквизицию. Они приезжали, что­бы воевать против фашизма, а их казнили собственные товарищи. Наши евреи всегда первые на линии огня. Они, видите ли, долж­ны освободить весь мир, не больше не мень­ше. В каждом еврее присутствует диббук Мессии.

Когда Ирка Шмелкес возвратилась в комнату, я заметил, что на ней туфли с необык­новенно высокими каблуками. Она сказала:

- Проходят дни и ночи, и никто даже не подумает позвонить. А когда появляются два таких важных гостя, как вы, меня зовут к телефону. И ради кого? Ради какой-то старой сплетницы, которая жаждет поболтать!

- Где твой сын Эдек? - спросил Макс.

- Где? В библиотеке. Этот мальчик загонит меня в могилу. Он тащит домой книги со всего света. Едет на Четвертую авеню, где можно достать книгу за никель или три за дайм, и возвращается с грудой старых книг. Он хочет знать все. Однажды я застала его читающим пожелтевшую книгу о поездах в Огайо или Айове, полную цифр и расстоя­ний. Зачем Эдеку знать о поездах в Огайо, ходивших много лет назад? Он больной, больной. Слава Богу, эта горбунья выехала, и я смогла отдать ее комнату Эдеку. Она уже полна книг.

- У меня чек для тебя, - сказал Макс.

- Он определенно будет использован. Но ты, дорогой, и гость, которого ты привел, для меня важнее, чем чек. Что с вами случи­лось, Аарон Грейдингер? С тех пор, как вы стали газетным автором, вы больше не жела­ете знать нас, маленьких людей. Та молодая женщина, которая позвала меня к телефону, ваша читательница. Если бы она узнала, что вы здесь, в моей комнате, она бы перевернула весь мир вверх ногами. Подождите, я при­несу закуски. Я приготовила больше, чем обычно, как будто сердце мне подсказывало, что вы оба придете. Я сейчас вернусь!

И Ирка вновь исчезла.

- Мы должны что-нибудь попробовать, нравится нам это или нет, - сказал Макс. - Люди, знавшие голод, относятся к еде, как к самому большому благу. Они доконают меня своими угощениями, и я даю обет посылать им чеки по почте. Что мне сейчас нужно, так это сигара. Где моя зажигалка? Ну вот, я ос­тавил ее у Раппопорта.

Мы пили чай и ели бабку. Молодой Эдек вернулся из библиотеки. Низенький и тол­стый, он уже имел животик. Я заметил, что верхняя пуговица на его брюках не застеги­валась. На круглой голове торчала копна же­стких черных волос, большие глаза косили, и меня поразило, что его щеки были гладкими, как у евнуха. Он молча сидел в кресле-качал­ке, качаясь, пока мы разговаривали, а потом сказал мне:

- Я читал ваши статьи и рассказы. Правда, не читал ваши романы, которые печатаются в газете с продолжением. У меня недостает терпения дожидаться до следующей недели. Почему вы не издаете книгу? Американские писатели в вашем возрасте уже всемирно из­вестны. У моего доктора есть сын, которому двадцать семь лет, и он продал свою книгу кинокомпании за восемьдесят тысяч долларов. Если бы у меня было восемьдесят тысяч дол­ларов, я бы объехал всю землю. Я прочитал массу книг по географии и уверен, что еще существует много мест, которых нет ни на одной карте.

- Я принадлежу к группе людей, которые отрицают, что земля круглая, - продолжал он. - Нас только сорок, но мы всесторонне обсудили вопрос. Нет никаких доказа­тельств того, что земля круглая. Это только теория. Мое мнение, что Атлантида не уто­нула в море, как писал Плутарх, мы просто все еще не знаем, где она находится. Сущест­вуют документы, оставленные путешествен­никами, которые попадали в местности, где в земле большие впадины, и они находили там древние цивилизации. Вы можете относить­ся к этому, как к фольклору, но к истине ча­сто относились как к фольклору. В Африке колдуны годами использовали лекарства, которые только недавно открыты здесь. А как насчет упоминаемых в Библии мест, таких, как Офир? Где расположен Ашкеназ? Ашкеназ это не Германия. В те времена Гер­мания была джунглями. Может быть, Ходу это Индия, может быть, нет, но Куш это оп­ределенно не Эфиопия. Анаким, который упоминается в Пятикнижии, не просто ле­генда. Великаны существовали в прошлом и существуют сейчас, но они живут, где-то скрываясь - может быть, в Гималаях или в девственных лесах Бразилии, или, может быть, где-то в глубине Африки. Находят их следы, необычайно широкие и длинные. Вы можете спросить, почему они прячутся, и я отвечу вам. С тех пор, как существует чело­вечество, многие расы были уничтожены. Бе­лая раса не способна терпеть соперников. Гитлеризм так же стар, как человечество. За последние несколько сот лет были почти "выкошены" индейцы. Если бы Гитлер выиг­рал войну, он уничтожил бы всех негров. Он рассматривал нас, евреев, как расу и поэто­му пытался уничтожить все наши следы. Ги­ганты знают все это и поэтому избегают встречи с другими расами. Шпионы, упоминаемые в Библии, докладывают другим гигантам о тех, кого они воспринимают как саранчу. Наши белые расисты и шовинисты не хотят признавать себя саранчой. Почему гиганты не размножатся и не прикончат нас - это другой вопрос. Быть может, природе требуется много времени, чтобы создать каждого гиганта. Возможно, их женщины носят плод годы вместо девяти месяцев - или даже сотни лет. Недавно от­крыты районы России, обитатели которых живут по сто, двести лет, может быть, и больше. У них нет никаких документов или записей, и у их детей нет даже свидетельств о рождении.

- Эдек, пей свой чай. Он остывает, - сказала Ирка.

- Он не остывает. Мы боремся с предрассудками, а сами по горло погружены в пред­рассудки, - заявил Эдек. - Во времена Лю­довика Четырнадцатого два профессора открыли метеоры, но король заявил: "Проще поверить в то, что профессора лгут, чем в то, что камни могут падать с неба". Почему я говорю об этом? Из-за реки Самбатион. В "Еврейской энциклопедии" говорится, что река Самбатион и десять потерянных колен Израилевых - это легенда. Но я совсем не уверен, что это так. Оттуда приезжали люди, кото­рые видели реку, швыряющую в небо скалы, и они привезли письмо от короля Ахитов бен Азария. Об этом ясно сказано в Библии, я точно не помню где: "Потомки Ефраима сме­шаются с другими народами".

- Одно с другим не имеет ничего общего. Некоторые утверждают, что англичане это в действительности одно из потерянных колен. Вот почему они так любят Библию. Как-то я купил на Четвертой авеню книгу за никель, и это оказалась самая лучшая книга, какую я когда-либо читал. Она называлась "Свадьбы с духами". Я забыл, кто ее автор. Кто-то ук­рал у меня эту книгу.

- Кто станет красть такие старые кни­ги? - спросил Макс Абердам.

- Люди крадут все. Фрейд украл всю свою теорию из Гемары, глава Ха-Рокх, Беракхот. Спиноза украл из текста Шир Ха-Икхуд, который читают в ночь на Йом Кипур. У меня есть теория, что существуют духи, чья задача - красть. Вечером я кладу книгу на стол, а утром ее нет. Я дошел до то­го, что когда я нахожу по-настоящему хорошую книгу, то запираю ее в шкафчик. Но она исчезает даже оттуда. У меня также есть теория, что Гитлер был не человеком, а дьявольским духом. Куда исчезло его тело? Никто не знает. После войны он улетел ту­да, где пребывают демоны. Я даже написал об этом статью в вашу газету, но ее не напе­чатали.

- Хватит, мой мальчик! - сказала Ирка.

- Мама, когда-нибудь ты узнаешь правду, но будет слишком поздно. Как могло случиться, что шесть миллионов евреев шли, будто овцы, на бойню? Как могло случиться, что те же самые нации, которые во время Холокоста ни единым словом не выразили протест, потом голосовали за создание государ­ства Израиль? Я спрашивал об этом у моего учителя, но у него не нашлось ответа. Мама, можно я расскажу мистеру Грейдингеру про мои наручные часы?

- Нет, Эдек.

- Мистер Грейдингер пишет о демонах. Его может заинтересовать такая история.

- Эдек, это неважно.

- Что за наручные часы? - спросил я.

- У Эдека были часы, которые ему дал его друг, - ответила Ирка. - В тот день, когда этот друг умер - у него был туберкулез, - часы упали с запястья Эдека и разбились. Я за свою жизнь потеряла не одни часы, но не считаю виновными в этом духов.

- Мама, часы были на металлическом браслете, и он плотно обжимал мое запяс­тье. Они отскочили и упали, когда браслет был еще цел. И ты забыла сказать, что это случилось в тот самый момент, когда Илиш испустил свой последний вздох. В тот самый момент. Это факт.

- И то, что мне надо пойти на кухню и приготовить покушать для наших дорогих гостей, тоже факт.

- Миссис Шмелкес, простите, мне надо идти, - сказал я.

- Мне тоже, - сказал Макс.

- Как - вы оба хотите уйти? - спросила Ирка. - Ладно, я не могу упрекнуть гостя, приведя которого ты оказал мне честь. Я зна­ла его еще по Клубу Писателей в Варшаве, по его произведениям здесь, хотя он меня не знает. И так...

- Но я вас знаю. Нас однажды знакоми­ли в Варшаве, - сказал я.

- У меня даже мысли не возникло, что вы меня так хорошо запомнили. Да, нас действительно знакомили. Вы были тогда очень молодым человеком, начинающим. Я как-то написала вам письмо здесь, в Америке, хотя и не ожидала ответа. Наши еврейские писа­тели не отвечают на письма. Некоторые из них, возможно, не могут позволить себе за­ниматься перепиской. Но ты, Макс, ты не можешь оскорбить меня уходом!

- Мама, я пойду к себе в комнату, - сказал Эдек.

- Да, мой мальчик. Я позову тебя позже, когда будет готова еда.

- Мама, не отпускай их! - сказал Эдек уже около двери.

- Что я могу сделать? В моем распоряжении нет казаков, как имел привычку гово­рить мой отец - пусть он покоится в мире. Все, что я могу сделать, это умолять их.

- Не уходите, Макс. Мама так часто говорит о вас. Она стоит у окна и высматривает, как они привыкли в Польше, в маленьких местечках. Потом она говорит: "Удивляюсь, где этот Макс? Куда он запропастился?" В Яблоне, если ты стоял у окна полчаса, все местечко проходило мимо. Но здесь в Нью- Йорке пытаться увидеть кого-нибудь в ок­но - как бы это сказать? - анахронизм. Шансы, что кто-нибудь, кого ты знаешь, пройдет мимо, даже человек, живущий по соседству, один на миллион, а то и на милли­ард. Я не математик, но я интересовался ста­тистикой и вопросами вероятностей. Каковы были шансы, что будет существовать этот мир? До свидания.

Эдек закрыл дверь. Ирка Шмелкес покачала головой.

- Мальчик болен, болен. Через что он прошел, через что я с ним прошла, никто никогда не узнает. Даже Бог, если Он существует.

- Ирка, мне пора! - воскликнул Макс.

- Не ори. Я не глухая. Когда я тебя снова увижу? Если ты будешь ждать до следующе­го чека, может оказаться слишком поздно.

- В чем дело? Ты не заболела, Боже сохрани?

- Я всегда больная и усталая.

- Я буду здесь завтра. Приду обедать.

- Ты в самом деле собираешься прийти или просто разыгрываешь меня?

- Я никого не разыгрываю. Ты знаешь, что я люблю тебя.

- В котором часу ты придешь?

- В два часа.

- Хорошо, надеюсь, что ты не строишь из меня дурочку. Мистер Грейдингер, это был сюрприз и большая честь. Когда моя соседка услышит, что вы были здесь, и что я не задержала вас и не представила ее вам, она никог­да мне не простит.

- С Божьей помощью мы еще увидим­ся, - сказал я.

- Недавно каждый из нас взывал к Господу. Я начинаю верить, что пришла Мессианская эра.

Ирка улыбнулась нам. На минутку она снова показалась молодой. Такой, какой я запомнил ее в Клубе Писателей в Варшаве.

Примечания к главе 2

[27] - Люфтменшен (идиш, букв. "люди воз­духа") - люди, живущие неизвестно на что, витаю­щие в облаках.

[28] - Дадаисты (от фр. "dada " - деревянная лошадка; детский лепет) - авангардистское течение начала XX века в поэзии и живописи.

[29] - Бэбиситтер (babysitter, амер.) - приходящая няня.

[30] - ... "иа, иа"... - разговор идет на идише; на этом языке "да" звучит как "йа".

[31] - Диббук - злой дух (или душа умерше­го), который вселяется в человека, овладевает его душой, говорит его устами, но при этом сохраняет самостоятельность.

[32] - Никель (амер.) - монета в пять центов.

[33] - Дайм (амер.) - монета в десять центов.

[34] - Пятикнижие (или Тора) - первые пять книг Библии в еврейском изложении.

[35] - Ахитов бен Азария - советник биб­лейского царя Давида, поднявший против него вос­стание.

[36] - Йом Kunyp - День Искупления, или Судный День, в который Бог решает судьбу челове­ка и отпускает грехи, десятый день Рош Хашана, ев­рейского Нового Года.

[37] - Холокост (др. греч., букв. "всесожжение") - Катастрофа европейского еврейства, когда в 1939-1945 годах нацистами было уничтожено шесть миллионов евреев.

Глава 3

На этот раз Макс не подзывал такси. Ми­риам жила на Сотой-стрит у Централ-Парк-Вест. Макс зашел в аптеку позвонить по те­лефону, а я подождал снаружи. По соседст­ву расселились беженцы - из Польши, из Германии, из половины мира. На Вест-Энд- авеню был отель "Париж", который бежен­цы из Германии окрестили "Четвертым Рей­хом". Макс надолго задержался в аптеке, и я стоял на тротуаре и глазел на проезжающие мимо грузовики. На полосе бульвара посре­дине Бродвея старушка разбрасывала крош­ки хлеба, которые она принесла в коричне­вой бумажной сумке. Голуби слетались с крыш, клевали крошки, толпясь вокруг нее. Зловоние бензина и собачьего дерьма сме­шивалось с ароматом начинающегося лета. Перед цветочной лавкой на той стороне ули­цы были выставлены на тротуар горшки со свежими лилиями. На скамейках, протянув­шихся над решетками сабвея, сидели люди, которым, в центре нью-йоркской суеты и гро­хота, очевидно, нечего было делать. Пожилой человек всматривался в газету на идише. Седая женщина в черной шляпе сидела, неуклюже держа немецкую газету "Ауфбау", пытаясь читать через увеличительное стекло. Негр спал, запрокинув назад голову. Бремя от вре­мени под землей грохотал поезд сабвея. Отку­да-то появилась машина, поливавшая пыль­ный тротуар.

Я жил в Нью-Йорке многие годы, но так и не смог привыкнуть к этому городу, в кото­ром человек мог прожить всю жизнь и все же остаться таким же чужаком, как в день, когда он впервые ступил на эти берега. Совершенно без всякой причины я начал читать надписи на проезжающих грузовиках - цемент, масло, трубы, стекло, молоко, мясо, линолеум, поролон, пылесосы, кровельные материалы. А по­том появился катафалк. Он медленно двигался мимо, его окна были занавешены, венок под колпаком - похороны без единого сопровож­дающего. Макс вышел из аптеки и помахал мне, чтобы я обождал. Он зашел в цветочную лавку и вышел оттуда с букетом. Мы двину­лись по направлению к Централ-Парк-Вест. Макс улыбнулся.

- Да, это Нью-Йорк - вселенский бед­лам. Что мы можем сделать? Америка это на­ше последнее прибежище.

Мы молча продолжали идти вдоль трех кварталов, которые отделяют Бродвей от Централ-Парк-Вест, пока не подошли к большому многоквартирному дому в шестнадцать или семнадцать этажей. Над парадной был тент, и у входа стоял швейцар в форме. Швейцар, очевидно, был знаком с Максом. Он поприветствовал нас и открыл дверь, приглашая войти. Макс проворно сунул ему в руку чаевые. Швейцар поблагодарил его и, заметив, какая хорошая стоит погода, быстро добавил, что на завтра по радио обещали дождь. Той же самой информацией снабдил нас и лифтер. Макс огрызнулся:

- Кого заботит, что будет завтра! Время существует сегодня. Когда вы доживете до моего возраста, то будете благодарны за каждый прожитый день.

- Правильно, сэр. Жизнь коротка.

Мы вышли из лифта на четырнадцатом этаже, и тут я увидел кое-что оказавшееся для меня неожиданным. Б длинном холле между дверьми, которые вели в квартиры, стояли кресла и стол с вазой; на стене висели зерка­ло и картины в позолоченных рамах. Макс сказал:

- Америка, а? В Варшаве все это украли бы в самый первый день. Американские воры не кидаются на такой хлам, им нужна касса. Благословен Колумб!

Макс позвонил в дверь; прошла минута, прежде чем дверь открылась. Свободной ле­вой рукой Макс собрал и разгладил бороду. Я тоже быстро поправил узел на галстуке. Когда дверь открылась, перед нами стояла Мириам. Она была небольшого роста, не­сколько полноватая, с высокой грудью и ли­цом девушки, которой, казалось, было не бо­лее семнадцати. Весь ее облик искрился яркостью и привлекательностью молодости, на лице не было заметно никаких следов ко­сметики, а каштановые с медным оттенком волосы слегка растрепались. Темно-голубые глаза светились радостью ребенка, развлека­ющегося визитом взрослых. Она бросила на меня взгляд, казалось, спрашивающий: "А вы кто? " и в то же время уверяющий, что, кем бы я ни оказался, я буду желанным гостем. Пальцы Мириам были испачканы чернилами, как это бывало у школьников на прежней ро­дине, а ногти обстрижены (а возможно, об­кусаны) очень коротко. Ее платье тоже наво­дило на мысль о варшавской школьнице: свободное, лишенное малейшего намека на элегантность, с каймой, украшенной фестонами. Увидев нас, она воскликнула на варшавском идише:

- Опять цветы? О, я убью тебя!

Только позже я заметил обручальное кольцо на ее указательном пальце.

- Давай, убивай! - заорал Макс. - В Нью-Йорке так много убивают, будет од­ним трупом больше. Пожалуйста, возьми бу­кет. Я тебе не слуга, чтобы таскать твои бу­кеты. И открой шире дверь, дурочка!

- О, вы меня так испугали, что я...