Вот уже двадцать лет "Кофейник" сторожила женщина, миссис Фриз, костистая старая карга, которая выглядела как мужчина, одевалась как мужчина, разговаривала как мужчина и бранилась как мужчина, но носила при этом бюстгальтер, страшно раздражавший ее: миссис Фриз все казалось, будто ее хотят скрутить им по рукам и ногам. Старый Скроуп нанял эту женщину незадолго до смерти - сперва поговаривали, что он тронулся умом.
А каким был нынешний хозяин "Кофейника"? Массивная, плотно посаженная голова; платиново-белые усы, спина, пострадавшая от крученой-верченой (что твое пневматическое сверло) езды на костлявой, всклокоченной, с мохнатыми ушами лошадке, которую Джон Вренч две недели назад проиграл ему на пари; ступни, чуть не с рождения обутые в узкие ковбойские ботинки; и обезьяньи руки, которых никогда не касались своими нежными устами ни одни манжеты. Черты лица Кара Скроупа - маленький, словно точеный рот, водянистые глазки - не очень-то производили впечатление, но зато мускулистые плечи и мощная грудь таили в себе мужскую силу, которая за прошедшие годы привлекла не одну женщину. Его брак, стремительный и бездетный, распался через полгода. С тех пор Кар каждый вечер, как говорится, любовался на луну сквозь горлышко бутылки, а затем смотрел порнофильм, ужинал, заедая изрядные порции говядины и свинины вермишелью из пластиковых стаканчиков, от которой по всему телу шла зудящая сыпь, а какашки выходили длинными оранжевыми струйками - будто он съел и переварил лису.
"Барабанный короб"
Прямо к югу от "Кофейника" лежало ранчо "Барабанный короб" - обиталище Саттона и Инес Маддимэнов. Саттон Маддимэн, мужчина с крепкими мускулами и масляными черными кудрями, говаривал, что содержать ранчо для развлечения пижонов (а они принимали там туристов) - труд тяжелый, а еще тяжелее, что при этом надо всегда оставаться веселым - без малейшей передышки; и хоть они с Инес не годились для того, чтобы составить городским гостям постоянную компанию, игра стоила свеч: Маддимэны получали на Рождество больше открыток, чем могли прочитать. Их дочь Кэрри держала кондитерскую в Орегоне и жила с одним перевоспитавшимся игроком, о котором они предпочли бы вообще не получать никаких вестей. На ранчо у Маддимэнов было около тридцати лошадей, небольшое стадо овец, вьючные ламы и свора одичавших собак, постоянно озабоченных то скунсами, то дикобразами, а то и рысями, которые все время напоминали им, что в балке творится непорядок.
В детстве Инесс была маленькой дикаркой, рыжей и костлявой. Она сама рассказывала, что буквально выросла в седле. Инесс нравилось заводить городских пижонов в горы, где склоненные головки диких ирисов приносили им эмоциональную разрядку - и небольшую аллергию. В девичестве она была неплохой наездницей и метательницей аркана, и в выходные, бывало, даже подрабатывала этим на булавки, но забросила это дело, выйдя замуж за Маддимэна. Когда Инесс слезала с лошади, то казалась неуклюжей и колченогой: она всегда одевалась в джинсы и простую хлопчатобумажную блузку с узким воротом, побуревшую от железистой воды. У нее были загрубевшие локти, и над ее аморфным лицом курчавились яркие волосы. Солнечных очков Инес не носила - просто щурилась сквозь длинные ресницы. В ванной, рядом с таблетками от почек, которые принимал Саттон, стояла единственная ее губная помада, из-за вечной жары превратившаяся в мел.
Три пути связывали "Кофейник" и "Барабанный короб". Во-первых, мостик через ручей Скверной Девчонки - главная связующая линия, - но чтобы пройти этим путем, надо было открыть и закрыть четырнадцать ворот. Во-вторых, ручей можно было перейти вброд, но только ранней весной и в конце лета. Ну, и еще можно было пройти пять миль по шоссе - но Скроуп избегал этого пути, поскольку с ним были связаны дурные воспоминания: именно там, на шоссе, на мосту его жена чуть не погибла, а сам он сломал столько костей, что сейчас был просто нафарширован десятками стальных штифтов, металлических пластин и шурупов.
Выстрел
Но Кар Скроуп не сдавался. Еще в гипсе, с телом, сплошь покрытым розовыми шрамами, он посреди ночи позвонил Джери, рикошетом переходя от болезненного гнева к страсти. Разговаривая с ней, он смотрел на голую женщину на телеэкране, которая задрала одну ноту и размахивала предметом, который походил на картофелечистку.
- Джери, где твоя смелость? Ты только свистни, слышишь? Я знаю, ты, мол, думаешь, что все, разделалась с этим засранцем, но ты только свистни! Ты же меня не бросишь…
- Вот, свищу. Доволен?
- У нас могли бы быть дети. Я хочу, чтобы у нас родились дети. Тогда все будет путем, слышишь? - Кар заметил, что всхлипывает, и отвернулся к даме с картофелечисткой.
- С этим покончено, - ответила Джерри. - От тебя и за миллион долларов рожать не стану.
- Если не вернешься ко мне и не отзовешь назад этот чертов иск о разводе, я пристрелю тебя, слышишь? - Телефон, как дренажная труба, всосал его последние слова.
- Кар, - ответила она, - оставь меня в покое.
- Слушай, женщина. Ты такого еще не видела, слышишь? Или я, или никто. Или твоя задница вернется сюда, или ты узнаешь, что такое настоящие неприятности! - кричал он, понимая в глубине души, что неприятности-то у него одного.
Джери начала плакать - сердито всхлипывать, немного напоказ.
- Ты, сукин сын! Оставь меня В ПОКОЕ!
- Послушай! - кричал Скроуп в трубку. - Все, что у тебя было с Джоном Вренчем, - забыто! Я прощаю тебя! - Он почти ощущал на вкус ее соленые слезы. Потом - он был в этом уверен - жена вдруг перестала плакать и расхохоталась.
Она повесила трубку. Он позвонил снова, но телефон был занят. "Лучший ушел".
Скроуп выпил еще немного, взял из кабинета отцовский дробовик, поехал в Сигнал, к единственному в этом городишке многоквартирному дому, у которого была припаркована ее машина, и прострелил окошко и капот автомобиля, деньги за который он выплачивал два года.
- Теперь посмейся, - сказал Скроуп.
Этот акт возмездия вызвал из подсознания былые мстительные мысли, и по пути домой он заглянул на ранчо Вренча. Пикап Джона Вренча, еще теплый, стоял на подъездной дорожке, его искривленный металл блестел под луной. Скроуп разбил стекло, проколол шины, пальнул в боковое окошко - "Вот тебе поп-корн, Джон!" - и швырнул свою рубашку на переднее сиденье как визитную карточку. Впервые ему захотелось убить их, их обоих, убить кого угодно, но только собственной рукой. На лестнице зажегся свет, и Скроуп отъехал, голый до пояса, с бутылкой, прижатой ко рту, с каплями виски, стекающими по волосам, которые покрывали его грудь, надеясь, что ему хоть зайчик попадется под колеса.
Когда Джери вернулась в Южную Дакоту, он узнал, что тут замешана Инес, эта колченогая старая сука, но… они были соседи, и ради Маддимэна он не стал поднимать скандала.
Вренч, волчара кудрявый, после того случая на глаза ему не попадался, а Скроупу уже не хватало гнева, чтобы как следует пересчитать тому зубы. В молодости оба поимели десятки девок - и целочек, и таких, которые еще купались в сперме другого парня, и старых телок, которых хоть сейчас в мусорную корзину кидай, и молоденьких, и Кэйли, сестренку Вренча - туда-сюда, и никаких обид. Но Вренч, который сам-то никогда не был женат, позабыл разницу между девками и женой.
У них был зуб друг на друга еще с детства, когда мамаша Скроупа присматривала за мальцом Вренчем. Они вместе играли в своем загончике, а Трэйн корчил им рожи через загородку или ложился под стол, так, чтобы они видели, и дурачился со своими пластмассовыми лошадками. Джери была его, Скроуповой, маленькой птичкой из Южной Дакоты, которая немножко здесь почирикала - и улетела обратно; а вот Джон Вренч возвращался снова и снова, и это будет продолжаться до тех пор, пока один из них не понесет гроб другого.
Мастер по изготовлению шпор
В Сигнал переселились несколько калифорнийцев - в том числе чудаковатый Харольд Баттс, с залысинами на лбу, которые восполнялись длинными, собранными сзади в хвост волосами, и его жена Соня, которая торговала машинами, пока мужчины-торговцы не разорили ее напором и интригами. Живя на побережье, Баттс работал инженером-металлургом в "Пасифик Винге", пока в один прекрасный день его не выставили на улицу вместе с пятью сотнями других. Он стал интересоваться пророчествами, признаками приближающегося конца света и тому подобными бреднями и смог внушить Соне, что в преддверии Страшного Суда они должны вести простую жизнь среди простых людей. Баттс подумывал о кузнечном ремесле, повторяя, что хочет быть полезным обществу, пока все не кончится; жизнь кузнеца, неизменная тысячелетиями, хорошо бы для этого подошла. Но в последнюю минуту он вдруг передумал и целый год учился у мастера по изготовлению шпор в Орегоне, по воскресеньям посещая эсхатологическую секту, известную как "Последнее диво".
В Сигнале - городе, который Баттс выбрал, ткнув вилкой в карту, - он открыл свою мастерскую. В мастерской он стоял за сверкающим шлифовальным колесом или в дальнем углу, в кузнице, где закалялась сталь, с потным лицом, отражавшим свет, как хромированная маска, и покрывал металл изображениями свернувшихся кольцами змей и целующихся птиц. Баттс собирал всевозможный мусор на брошенных ранчо: старые ворота, ржавые, кишащие клопами диванные пружины, зубья от борон и всякую всячину. Большинство его изделий было из мягкой или карбонатсодержащей стали, но он экспериментировал и с нестандартными сплавами никеля, хрома, меди и вольфрама, играл с молибденом, ванадием и кобальтом, соединял латунь, бронзу, никель и серебро с неблагородными металлами. Те, кто любил инкрустированные серебром листья и другие растительные орнаменты, находили его работы "слишком модерновыми". Лучше всего у Баттса получались шпоры, дизайн которых никогда не повторялся: его стиль можно было сразу распознать, и стоили его изделия недешево.
Той весной он как раз закончил изготовлять пару шпор с двумя полуопавшими черенками на стволе, синевшими на стали оттенком спелых слив. Узор получился четким и элегантным. Серебристые бутоны, перенасыщенные серебром, резко срезанные шпорные колесики и наконечники - все блестело одинаковым серым блеском, как вода в полдень. Крепления, цеплявшиеся на бедра, украшали изображения серебристых комет, хвосты которых уходили к наконечникам шпор. Мастер внес в свое произведение игривую ноту, прибавив парочку висюлек-колокольчиков, цеплявшихся к колесу шпоры, - их звон был приятен и наезднику, и лошади.
- В этом есть какая-то скрытая сила, - сказал он Сониному коту, спавшему на радиоприемнике в мастерской. - Чувствует мое сердце, что все это не просто так.
После этого Баттс отправился домой, считая, сколько ему попадется вдоль дороги мертвых оленей, а на дороге - мертвых койотов и мертвых кроликов, и еще койотов, и еще кроликов, и мертвых гремучих змей, и живых гремучих змей, которые пока нежатся на солнышке, но скоро будут мертвыми… Как пахнет кровью! Ого, да это же половина мертвой антилопы!
Ничего особенного
Скроуп шел сквозь них - сквозь ветреный день и сквозь хлещущие ивовые ветви в балке.
В тот день они с миссис Фриз и двумя подручными - Бенни Хорном и Коди Джо Бибби - перегоняли двести животных на север, на ферму, которую Скроуп арендовал. Равнина, поросшая волнистой травой, колыхалась, как шкура зверя, отгоняющего назойливых мух. По пути Бенни Хорн потерял свой жакет и сломал зуб.
- Хорошо еще, что яйца у тебя в мошонке, - сказала ему миссис Фриз, - не то бы ты и их потерял.
Что-то с самого начала пошло не так: шляпы слетали, пыль разъедала глаза. Джери не встретила их с пивом и сэндвичами в Текучей балке. Скроуп решил, что она, должно быть, не смогла завести автофургон. В час дня Киль Джонсон и его младший сын Плизант, уютно отрыгивая вареной говядиной и редькой, присоединились к ним в путешествии по угодьям Скроупа, но коровы пугались, когда дорогу переезжал туристический фургончик, боялись моста и звуков, которые издавали на мосту их собственные копыта, и разбегались во все стороны, пересекая свежеасфальтированное шоссе и оставляя на черном желтые подтеки; эта жидкость пачкала асфальт и неприятно стекала с копыт. Когда они наконец собрали стадо и двинулись дальше, у Коди Джо начались его обычные судороги, и парень упал с лошади.
- Ключицу сломал, - сказала, ощупывая его, миссис Фриз.
Джонсон, у которого были дела в городе, сказал, что заодно отвезет и Коди Джо.
- Если хочешь, - прибавил он, - можешь оставить скотину до утра. Вызовешь пока подмогу.
Скроупу страсть как не хотелось принимать это предложение: лишние траты.
А что оставалось? Возвращаться в "Кофейник" и звонить по телефону?
- Бенни, хватит хныкать, - сказал тогда Скроуп, - дай-ка мне подумать.
Ветер дул в уши, теребил конские хвосты. Холодало. За полмили до дома они увидели что-то маленькое и голубое, висящее на проволочной изгороди, развевающееся на ветру. Этот попугайский яркий синий цвет был знаком Скроупу. Он потянулся и снял их с забора - нарядные трусики Джери, у них была из-за этих трусиков целая война: семьдесят пять долларов за клочок шелка. Бенни и миссис Фриз отвернулись, видя его замешательство и щадя его чувства. Скроуп знал, что эту тряпочку не ветром сюда принесло - он еще не внес плату за вентилятор. По пути домой он перебирал в уме возможные варианты объяснений.
Скроуп не очень удивился, увидев у себя во дворе фургон Джона Вренча с открытой кабиной, и, с учетом этого факта, не очень удивился, увидев и хозяина фургона в койке, работающего по-ударному, по-ковбойски. Он услышал, как его жена говорит: "Еще, еще, давай, не останавливайся!" - а потом она увидела его. Скроуп ничего не сказал, вышел, отправился на кухню и хлебнул виски. При этом он слышал, как за стенкой всхлипывает Джери, а Джон Вренч одевается и спускается по лестнице. И еще он слышал, как Вренч говорит ему через дверь: "Кар, это не то, что ты подумал".
Скроуп сперва ничего особенного не почувствовал. Это уже потом он, ощущая жгучие приступы обиды, сглатывал жгучую кислоту ревности. Однако Джери, охваченная огненным чувством вины, объявила, что все кончено, и завопила о разводе. Скроуп сказал, что это бред. Через полчаса после того, как он вошел в спальню, он и не думал, что все кончено: так, ухаб на дороге - миновать его и идти дальше! Его голубые глаза наполнились слезами. Скроуп хотел сказать жене, что во всем виноват только Джон Вренч. Ничего особенного, хотел сказать он и не мог, я ведь тоже пару раз ходил на сторону. Но что бы это дало? Скроуп подумал, что ничего не надо менять, еще не зная, что так или иначе боли все равно не избежать; так ракета-разведчик сама обнаружит радиоактивное ядро.
- Давай все обсудим, - говорил он. - Давай отъедем куда-нибудь и все обсудим. - При этом Скроуп быстро и жадно хлебал виски, так что весь ворот его рубашки промок, и в конце концов он все-таки затащил жену в фургон, однако все, что он мог ей сказать, было: "Давай поговорим", а все, что она могла на это ответить, было: "Давай разведемся". Дальше этого супруги не продвинулись. А потом они вдруг каким-то образом съехали с автомобильного моста, колеса закрутились в воздухе, и Скроуп с хрустом свалился в какое-то полное боли пространство величиной с гулькин нос, а Джери тщетно звала мужа на помощь.
К тому времени, как он вышел из госпиталя и стал способен снова держать ложку, она уже переехала в Сигнал и подготовка к разводу шла полным ходом. Дома не осталось ничего от нее, кроме полупустой коробки с тампонами в ванной и пары зимних ботинок в прихожей.
Шпоры с кометами
Саттон Маддимэн сам варил пиво в подвале, и в тот день отправился в город за солодом. Он тащился по обочине, и складка его истинно скотоводческих штанов полоскалась на ветру. Он шел мимо компьютерных магазинов, где красовались коробки с устаревшим программным обеспечением, мимо юридических контор с голубыми занавесками. Он остановился напротив окна Баттса и поглядел на шпоры, искусно выложенные на витрине: пара седельных шпор без орнамента с широкими проемами для бедер и остриями, закрепленными под углом в пятнадцать градусов от центра, чистые и функциональные линии; пара девичьих шпор с орнаментом, напоминающим чулок блудницы викторианских времен, и высоким башмаком; шпоры с прямыми бронзовыми остриями, отделанными под турецкий шеврон, с колесиками в форме острых маленьких башмачков. "Славная работа", - подумал Маддимэн. И вошел в лавку, прикинул, что можно было бы подарить Инес на день рождения цепочку для ключей, хотя вообще-то он уже дарил ей это два года назад.
Соур Харольд Баттс стоял за стойкой, читая письмо из Каспера, с пакетиком травяного чая в руке. Маддимэн прошелся вдоль витрины, пропитанной запахами масла, металла, кожи, хибискуса и ванили, и остановился возле шпор с изображением кометы.
- Что желаете? - спросил Баттс.
- Можно поглядеть вот эти? - Баттс оттопырил губу, положил шпоры с кометами на стойку и начал теребить загрубевшим пальцем кончик своего "конского хвоста".
- Довольно мило, - заметил Маддимэн. Он был не прочь поболтать с хозяином. А что это на них изображено?.
- Это комета Хэйл-Боппс. Ох, и много же времени я потратил на эти шпоры - просто спал на столе. Холодно было, но зато я просыпался и работал дальше, - и вот эта штука перед вами. Прекрасная. Ужасная. Как известно, положение Земли в космосе начинает меняться. В нашем мире появляются силы, которые могут устроить железный водоворот, вызвать цунами высотой в полтораста метров. Мы живем в последние времена - да вы и сам небось это чувствуете, - миллениум, масса знамений, войны, ужасные поветрия, штормы и наводнения. Комета была знаком. Я использовал новейшее вращающееся сверло, - специально привез из Каспера, чтобы вырезать это.
Маддимэн посмотрел на цену. Триста - его глаза не ошибаются? Он не предполагал тратить больше двадцати долларов на подарок жене ко дню рождения. Так он и сказал хозяину мастерской. И еще добавил, что читал в газете, будто бы кометы битком набиты разнообразными химическими молекулами и что они - никакие не знаки разрушения, а семена жизни, распространяющейся в космосе.
- Это они хотят, чтобы вы в это верили, - сказал в ответ Баттс с затаенной ненавистью в голосе, тыча пальцем в газету, где красовалось лицо дамы-политика, известной как своими напыщенными речами, так и своей невообразимой глупостью. - Ну так и не покупайте их. Другие купят.
Свет с улицы сочился сквозь широкое окно и падал на отливающую металлом седину мастера. Он уже начал убирать шпоры со стойки.
Невозмутимость Баттса раззадорила Маддимэна. Он выписал чек, потратив все деньги, которые они получили после возвращения налогов.
И игра почти стоила свеч. Инес сказала мужу:
- А теперь представь, что я их надену сегодня ночью в постель!
Она, кстати, так и сделала, но он, наткнувшись на холодную сталь, стянул с жены шпоры и, смеясь, отнес их в дальний угол комнаты.
- Хи-хи, - сказал Маддимэн - Ща комета прилетит.
Но потом он долго лежал без сна, размышляя, как лучше спрятать счета, чтобы Инес не заметила.