- Внимательнее вникайте в тему, - посоветовал профессор. - Слезы не характерны для депрессии, вызванной эндогенными причинами. Именно для де-прес-си-и! Если вы оскорбите больного шизофренией или же не будете идти ему на какие-то кардинально важные для него уступки, то он вправе заплакать. Даже нет – разрыдаться, ведь большинство наших больных являются самобытными актерами, для которых мир – театр, а жизнь – спектакль.
- А психиатрическая больница – сцена! - громко сказали в самом заднем ряду.
- Вы только что продемонстрировали прекрасную способность делать правильные выводы, - похвалил профессор. - С удовольствием пообщаюсь с вами на экзамене. Не как преподаватель с учеником, а как коллега с коллегой. Вы это заслужили.
Профессор Батенский был изысканно вежлив, но крайне злопамятен. В переводе с иносказательного на обычный его слова звучали так: "Посмотрим, как ты, умник, станешь у меня на экзамене тройку вымаливать. Раньше чем с третьей пересдачи не получится…"
Меж студентов не первый год ходила история о том, как некий острослов, сказавший на лекции Батенского, что "психиатр" и "психопат" не только однокоренные слова, но и синонимы, спасся от неминуемого отчисления лишь при помощи публичного покаяния с многочисленными, неоднократно повторенными извинениями…
"Значит, я не шизофреник, - слегка успокоившись, подумал Данилов. - Налицо депрессия и слезы – я всего лишь психопат".
Грань между этими двумя понятиями была зыбкой и расплывчатой, так же, впрочем, как и грань между нормой и патологией в психиатрии. Даже сами преподаватели признавались в том, что далеко не всегда могли отличить здорового от больного. Колебались, совещались, подстраховывались, но ответить самому себе на вопрос, болен пациент или здоров, так и не могли.
- Самый памятный случай в моей практике, - разоткровенничался однажды перед студентами заведующий кафедрой психиатрии, академик и автор множества учебников, - случился с одним пациентом, которого суд направил на психиатрическую экспертизу. Это был очень способный мошенник, занимавшийся организацией каких-то крупных дел. Такой представительный, высокий мужчина, еще довольно молодой (ему и тридцати не было), крепкий на вид, но имевший некоторые симптомы, которые и насторожили судью. Мы нашли с ним контакт практически с первых же минут его пребывания в отделении. Он активно, с охотой, шел на контакт, рассказывал о своей жизни, о том, что мать его была женщиной со странностями, хотя на учете у психиатра не состояла. Ну, анамнез – это в принципе самое легкое для заучивания и изложения. Выдать правильную симптоматику, да еще убедить врачей в ее достоверности – гораздо сложнее. В разы, если не в десятки. Так вот, этот пациент выдал нам такую классическую галлюцинаторно-бредовую симптоматику, что прямо хоть диссертацию на нем защищай. Месяц наблюдения в отделении не дал ни одного повода заподозрить симуляцию…
Если симулянта не разоблачили во время допросов, деликатно называющихся "беседами со врачом", то скорее всего разоблачат во время наблюдения за ним. Персонал в отделениях, где проводится экспертиза, приучен постоянно обращать внимание на то, что и как делают больные. Надзор можно назвать круглосуточным, кое-где он проводится и с применением современных технических средств – подслушивающих и подсматривающих.
Очень трудно притворяться постоянно, играть свою роль сутки напролет. Порой так и тянет расслабиться, например насвистеть в душе веселенький мотивчик. Услышит медсестра, как веселится за закрытой дверью "депрессивный" пациент, скажет врачу – и вот еще один симулянт вместо больничной койки отправляется на солдатскую, а то и на нары.
Проколоться можно по-разному, ну а те, кто ни разу не прокололся, получают диагноз. Окончательный диагноз, бесповоротный, на всю оставшуюся жизнь. Ярлык "психа" снять гораздо труднее, чем получить.
- …и в итоге был выставлен диагноз "Шизофрения, параноидная форма, непрерывное течение, галлюцинаторно-бредовой синдром". Но как при таком заболевании он мог придумывать и проводить свои грандиозные аферы, для всех нас осталось загадкой. Да, конечно, вы мне сейчас напомните, что многие гении были шизофрениками, но тут ситуация особая, ведь мы имели дело с талантливым преступником. А преступник должен правильно оценивать обстановку, делать правильные выводы, правильно планировать, правильно подбирать людей. А поймали его случайно – столкнулся на Тверской с одной из своих жертв. Та его узнала, вцепилась мертвой хваткой и так далее. Вот вам пример из жизни…
Предусмотрительная Елена привезла гамбургеры в термосумке, не совсем верно называемой в обиходе "сумкой-холодильником".
- Зачем восемь штук? - изумился Данилов, заглянув в коричневый бумажный пакет с логотипом. - Я же столько не съем, а холодильника в отделении нет!
Он не лгал – холодильника, предназначенного для хранения продуктов, принадлежащих пациентам, в отделении действительно не было, так как все скоропортящееся находилось под строгим запретом и в передачах не принималось. Печенье, пряники, сухарики, леденцы – другое дело.
- Я тебе помогу. - Елена достала из пакета один чизбургер, развернула и откусила небольшой кусочек. - Ой, как вкусно!
- Чем вреднее еда – тем вкуснее. - Данилов последовал ее примеру. - У нас тут кормят так, что никакого атеросклероза с ожирением не дождешься, но невкусно.
Говорить с набитым ртом было неудобно, поэтому на некоторое время беседу пришлось прервать.
Разумеется, через пять с небольшим минут пакет опустел.
- Запивать будешь? - Елена достала из пластикового пакета литровую бутыль с квасом.
- Похвальная предусмотрительность! - оценил Данилов и, не отрываясь, прямо из горла выдул половину.
Квас был хорош, из настоящих, не "химических", приготовленных смешиванием ряда вредных ингредиентов. К месту вспомнилась одна из любимых поговорок матери: "Квасок для инока дороже причастия".
- Оголодал, отощал, - покачала головой Елена. - Бедный Вова…
- Зато ты все хорошеешь. - Данилов сказал правду: Елена выглядела прекрасно. - И этот новый свитер тебе так идет…
- Розовый цвет к лицу всем женщинам, - улыбнулась Елена.
- Не скажи, далеко не всем.
- И еще я поправилась на три килограмма. Но что мы обо мне заговорили – давай рассказывай, как ты?
- Нормально. - Данилов коснулся рукой щеки. - Вот, бороду отращиваю.
Как же приятно было сидеть вот так на старом, потертом, прикрученном к полу диване рядом с Еленой, смотреть на нее, разговаривать с ней, вдыхать запах ее духов… Опять же повезло – в комнате, кроме них, никого больше не было. Свидание проходило, можно сказать, в интимной обстановке.
- Борода тебе идет, - сказала Елена.
- Она скрывает мой безвольный подбородок и придает лицу некоторую округлость.
- Какая там округлость, Вова, - вздохнула Елена. - Ты когда в зеркало последний раз смотрелся?
- Дай бог памяти, в каком это году… Дома еще смотрелся. Здесь нет зеркал.
- Тогда держи! - Елена достала из сумочки маленькое квадратное зеркальце и протянула его Данилову.
Из зеркала на Данилова смотрел дедок с всклокоченными волосами и неопрятной жидкой бороденкой. Глаза и нос у дедка были знакомые, даниловские.
- Закусай меня корова, забодай меня комар… - Данилов вернул зеркальце Елене.
- Ты расстроился? - участливо спросила она, пряча зеркальце в сумочку. - Зря я, наверное…
- В этой жизни ничего не бывает зря. - Данилов ободряюще подмигнул Елене, но его показная веселость не обманула ее.
- Все хорохоришься, Вова…
- Ага! - весело подтвердил Данилов. - Не хорохорился, так уже, наверное, помер бы.
- Все так плохо? - Красивые глаза Елены моментально увлажнились, а голос задрожал. - Может быть, тебя перевести?
- Куда? - скривился Данилов. - Вспомни любимую поговорку доктора Жгутикова – "Хрен на хрен менять – только время терять". Везде одно и то же. Вот если домой…
Закинутую удочку сразу же сломали.
- Не сейчас, Вова. Я боюсь… - Елена судорожно всхлипнула, и Данилов поспешил сменить тему:
- У меня все хорошо и будет еще лучше. Вот, отлежу свое и начну жить в полную силу…
- Палата большая? - перебила Елена.
- Четырехкоечная.
Про отсутствие занавесок на окнах Данилов упоминать не стал.
- Соседи не буйные?
- Милейшие люди. Спят целыми днями. Буйных здесь не бывает – не успеешь разбуяниться, как тебя "погасят". Прямо богадельня какая-то.
- Тамара Александровна говорит, что прогноз у тебя в целом благоприятный, но вообще-то все не так просто, как тебе кажется.
- А какой у меня диагноз?
- Она не говорит. Сказала, что диагноз – это личное дело врача и больного, и больше ничье, с чем я вообще-то согласна, и что диагноз еще будет уточняться и, возможно, пересматриваться, что кажется мне странным. Пора бы уже ей представлять, от чего тебя лечить!
- А зачем? - искренне удивился Данилов. - Лечение ведь у всех одно и то же. За исключением каких-то нюансов типа индивидуальной непереносимости того или иного препарата. Ты что – забыла, что учила на пятом курсе?
- Нет, не забыла, но…
- Короче – все путем. Вот гулять разрешили, свидания, значит, дело идет на поправку. Лежу, высыпаюсь, думаю о жизни. Самое примечательное то, что нет желания выпить чего-нибудь покрепче местного чая. А вот квасу – с удовольствием, спасибо тебе.
Данилов отвинтил крышечку, сделал два глотка, завинтил крышечку и сказал:
- Ах, какое блаженство!
- У тебя движения какие-то резкие, дерганые. - Елена заметила неладное. - И сам ты выглядишь немного возбужденным, хотя должно быть… Скажи-ка, Вова, а ты пьешь то, что тебе назначают?
- Пью, конечно, - соврал Данилов. - А малость дерганый я от возбуждения. Первое свидание как-никак. Ладошки потеют, коленки дрожат, язык заплетается…
- А как обстоит дело с этим… - Елена замолчала, подбирая нужное слово.
- С этим – все нормально! - улыбнулся Данилов. - Можешь не волноваться. Все, как и было. Вот сижу сейчас рядом с тобой и чувствую где надо положенное напряжение вместе с томлением.
- Да я не об этом! - возмутилась Елена. - Я о мыслях. Мысли ненужные не посещают больше?
- Нет, посещают только нужные. От всех остальных мне сделали прививку.
- А общее самочувствие…
- Лен! - Данилов укоризненно посмотрел на Елену. - Я так обрадовался твоему приходу, мне так интересно узнать новости, а ты ведешь себя так, словно пришла на консультацию! Хватит обо мне. Видишь – я сижу здесь трезвый, живой и почти здоровый. Все нормально, Лен! Все хорошо. И вешаться меня не тянет, и водку пить не хочу. Хочу просто жить, и все.
- Ты так изменился, Вова…
- Здесь все меняются, как будто старая кожа слезает и вырастает новая. Давай рассказывай, начни с того, что тебе сказали на кафедре и в клубе по поводу моей болезни.
- Интересовались подробностями, но я сказала, что ты сам все расскажешь. Твой мобильный я отключила. Твоя сменщица из клуба, - слово "сменщица" Елена произнесла с заметной неприязнью, видимо Снежана, "дневной" врач фитнес-клуба чем-то ее разозлила, - сказала, что на две-три недели она может, как она выразилась, "поселиться на работе", но на большее ее не хватит.
- Конечно, не хватит, - согласился Данилов. - Там график – с утра до ночи. А-а, ладно, пусть кого другого берут, все равно я здесь надолго застрял. Выйду – осмотрюсь и определюсь заново.
- Я тоже так думаю, - согласилась Елена. - А какие правила на кафедре? Тебе придется брать академический отпуск?
- Над этим я пока не задумывался, какой смысл? А как Никита?
- Передавал тебе привет. Очень хотел приехать вместе со мной, но мне все же удалось его переубедить.
- Думаю, что ему не столько хотелось проведать меня, сколько побывать в психиатрической больнице, - улыбнулся Данилов.
- Я тоже так думаю, - согласилась Елена. - Ему кажется, что здесь филиал цирка…
- Так, в сущности, и есть, только укротители не во фраках, а в белых халатах, вместо хлыста – шприц и все звери сонные. В школе все нормально?
- В школе просто праздник какой-то! - оживилась Елена. - Представь себе, нашелся какой-то герой, респект ему и уважуха, как говорит Никита, который польстился на нашу классную дуру!
- Слепоглухонемой, наверное, - предположил Данилов.
Валентину Антоновну, классную руководительницу Никиты, не мог выносить никто – ни дети, ни их родители, ни коллеги-учителя. По общему мнению, Валентина Антоновна могла довести до истерики не только любого из людей, но и памятник.
- Не знаю подробностей и не желаю в них вникать, но Валентина ходит уже на пятом месяце, а это означает…
- Что скоро о ней все забудут. По меньшей мере на три года.
- Пусть они плодятся безостановочно, - пожелал Данилов.
- Хотя бы до тех пор, пока Никита не окончит школу… Я спросила у Никиты, кого им дадут в классные руководители, а он ответил: "Какая разница, мам, все равно хуже Кочерги никого нет!"
Фамилия у Валентины Антоновны была звучная – Кочеринская. Оттуда и прозвище – Кочерга. Однажды Валентина Антоновна до слез насмешила весь класс, заявив, что Кочеринские – знатная боярская фамилия, внесенная аж в Бархатную книгу, куда был записан весь цвет столбового дворянства. Ушлые дети сразу же раскопали в Интернете список родов, внесенных в Бархатную книгу, и не нашли там Кочеринских. Были Козловские, были Колтовские и Конинские, а Кочеринских не было. К Валентине Антоновне сразу же приклеилось второе прозвище – "Бархатная дура".
Немного помолчали, без неловкости, как молчат наедине люди, хорошо знающие друг друга.
- Ты не волнуйся – Данилов накрыл руку Елены своей рукой. - Я больше не буду делать глупостей, как бы по-детски это ни звучало.
- Это здорово, - сказала Елена, но в голосе ее не было ни энтузиазма, ни веры – только вежливость. - Я рада за тебя.
- Иногда я думаю – а может, это действительно посттравматическая энцефалопатия? - признался Данилов.
- Ты не похож на энцефалопата, - покачала головой Елена. - Энцефалопаты обычно злые, а ты – добрый. Только беспокойный очень.
- Да я – воплощенное спокойствие! - оскорбился Данилов. - Просто тормоз, а не человек. Санаторное лечение, - он мотнул головой в сторону отделения, - оно очень способствует спокойствию.
- Это хорошо, - одобрила Елена. - Хочется и дома видеть тебя таким. Кстати, я раз в неделю бываю в Карачарове, там все в порядке.
- Стыдно вспомнить, какой бардак там после меня остался, - поморщился Данилов.
- Я давно навела порядок. На следующий день после того, как…
- Спасибо.
- А почему тут так никого и нет? - удивилась Елена. - Что, посещения разрешили только тебе?
- Нет, навряд ли. Просто у нас многим посещения не требуются. Если тебя хорошо "заглушили", то никаких эмоций ты обычно не испытываешь. Только физиологические позывы. Чего таких навещать?
- Ну, все равно… Убедиться, что все в порядке…
- Будет что не в порядке – лечащий врач скажет.
- У тебя симпатичная доктор, - улыбнулась Елена. - Можно даже поревновать немножко…
- Что?! Ревновать меня к этой суке?! - вырвалось у Данилова. - Извини…
- Все ясно, - вздохнула Елена, высвобождая свою руку. - Может, Игорь прав насчет перевода?
- Совершенно неправ. И вообще… все нормально. То, что мне было нужно, я уже получил.
- А что тебе было нужно? Вот я, например, так и не могу понять, что тебе нужно. Ты как Остин Пауэрс – человек-загадка.
- Вообще-то загадочность больше присуща женщинам, - улыбнулся Данилов. - А что касается меня, то на самом деле все просто. Никаких загадок, так… мелочи жизни…
- Ничего себе мелочи, Вова. - Глаза Елены снова заблестели. - Представляешь, что я пережила, когда вошла и увидела твою…
- Экспозицию, - подсказал Данилов, - или декорацию. Да, да – декорацию.
- Это можно назвать как угодно, дело ведь не в названии…
- Лен, не спеши расстраиваться, - попросил Данилов. - Я много думал… На что-что, а уж на это времени хватает. Да, я понимаю, что меня занесло… И капитально занесло. Но я осознал. Я знаю, что ты сейчас думаешь, но тогда мне только казалось, что я все понимаю, а теперь уже не кажется. Теперь я уверен, уверен в себе.
- Хотелось бы верить, очень хотелось бы.
- Мои проблемы начались давно, еще, наверное, на "скорой"… Как бы объяснить?.. - Мысли требовали выражения, а нужные слова все никак не находились, что очень злило, а от злости начинали путаться мысли. - Давай я лучше пример приведу…
Елена слушала внимательно, но своего отношения к сказанному никак не выражала – просто смотрела на Данилова, и все.
- Нет, к черту примеры! Так мы до ночи не управимся. - Данилов недолго помолчал, связывая мысли в цепочку. - Значит так, началось все еще на "скорой". Появилась такая непогрешимость, чувство заслуженной гордости от того, что ты все делаешь правильно и вообще – ты самый крутой. Гордость переросла в гордыню, то есть усилилась, пустила корни. И в роддоме я работал с тем же сознанием, что я крут, непогрешим и всегда все делаю правильно. Но рано или поздно что-нибудь да случается…
- Случается, - согласилась Елена.
- Теперь-то я понимаю, что проблемы как таковой не было. Вывести из одной-единственной фразы связный диагноз невозможно. Да и какая разница? Все равно – показания к операции серьезные, я так и так нахожусь рядом, собственно – ожидай я там аритмии или не ожидай, действия мои от этого не менялись бы.
- Я тебе не раз пыталась это внушить.
- Тогда я не готов был это понять, - признался Данилов. - И решил попросту сбежать, уйти туда, где все ясно и нет никакой лечебной работы. Дурацкое, по сути своей, решение, все равно, что гильотиной от перхоти лечиться, но оно казалось мне очень правильным. К тому же ординатура в какой-то мере повышает статус врача. А потом пошло-поехало и чуть было не… Ну, ладно. Главное, я сам, без всякой психотерапевтической помощи, понял и осознал мотивы, которые мной руководили…
- А что, здесь нет психотерапии? - не поверила Елена. - Я думала…
- Зачем она, если есть психофармакология? Мы тут дискутировали на эту тему, но бесполезно… Дискуссии в дурдоме неуместны. Но так даже лучше, не с каждым врачом будешь так предельно откровенен, как с самим собой. Психоаналитик не так уж и нужен, если есть время, чтобы подумать и желание изменить свою жизнь…
- К лучшему? - улыбнулась Елена.
- К лучшему! - подтвердил Данилов. - К худшему я уже наизменялся, хватит. Ты не представляешь, какой привлекательной кажется отсюда наша обычная жизнь! Я говорю пошлые банальности, да?
- Если ты веришь в то, что говоришь, то это уже не банальности.
- Я не просто верю – я знаю все это! Поэтому просто дождаться не могу, когда я выйду отсюда!
- Вова! - Елена погладила Данилова по плечу. - Все, что ты говоришь, очень здорово, и я тебе верю в первую очередь потому, что хочу тебе верить! Но если ты намерен вернуться к вопросу о выписке…
- Не намерен, - заверил Данилов. - Я понимаю ход твоих мыслей и не могу утверждать, что на твоем месте я бы думал иначе. Слишком рьяно и слишком часто я убеждал тебя в том, что со мной все нормально, чтобы ты поверила мне так вот сразу.
- Я тебе верю, Вова…