Одним из секретов популярности Лычкина и одной из основ его финансового благополучия была щедрость при расчетах с "поставщиками", то есть с теми, кто направлял к нему выгодных клиентов. Ведь процент платится только за первый, так сказать, контакт, дальше клиент обращается к тебе напрямую. Да и потом – деятельность-то такая, подпольно-негласная, рекламу в газетах не пропечатаешь и на радио ролики не пустишь. Хорош бы был ролик: "Психиатр Геннадий Анатольевич Лычкин, врач высшей категории, заведующий отделением, предлагает вам свою помощь в решении ваших проблем. Готов помочь практически в любом вопросе, касающемся психиатрии. Цены умеренные, постоянным клиентам скидка! Болит душа за себя или за родных? Геннадий Анатольевич Лычкин готов прийти на помощь! Та-та та-рам та-та тарам та-ра ра-ра па-ра-рам!"
Увы, приходится обходиться тем, что есть – тщательно, по крупицам, по человечку собранной и всячески лелеемой сетью поставщиков. Пусть их не так уж и много, но они умеют работать… Да, и сдавать они тоже умеют, с потрохами. Может, и сегодняшний случай инспирирован кем-то из них? Ладно, хватит гадать…
Геннадий Анатольевич снова потянулся к трубке больничного телефона. Набрал номер ординаторской, находившейся за стенкой, прождал, машинально считая про себя гудки, до шестого, дал отбой и позвонил на пост.
- Тамара Александровна в отделении?
- Да, в восьмой палате, Геннадий Анатольевич. Позвать ее к телефону?
- Не надо. Просто скажите, чтобы никуда из отделения не уходила – через пять минут я приду смотреть нового больного в шестой палате.
"Тоже очередная помесь придурка с дегенератом. О господи, как же все они мне надоели, кто бы знал!"
Геннадий Анатольевич подошел к двери, поворотом ручки запер ее, вернулся к столу, достал из верхнего ящика пачку сигарет и зажигалку и подошел к окну. Приоткрыл окно наполовину, встал, поеживаясь от хлынувшего внутрь прохладного воздуха (он был мерзляк), так, чтобы его не было видно с улицы, и не торопясь, с огромным наслаждением выкурил сигарету. Плевать он хотел на запрет курения в больнице. Недаром ведь сказано: "Если нельзя, но очень хочется, то можно". И вообще, в своем собственном кабинете всяк волен делать все, что ему вздумается, если это, конечно, не идет во вред работе.
Глава восьмая
Профессорский обход
За неделю накопилось множество впечатлений. Отрицательных, положительным здесь взяться было неоткуда. Раздражало все – начиная с донельзя грязного туалета и заканчивая отсутствием занавесей или штор на окнах. Раздражало несмотря на принимаемые таблетки, вызывающие апатию и сонливость.
"Спокойно, Вольдемар!" – то и дело одергивал себя Данилов, чувствуя, что начинает заводиться. Он прекрасно понимал, что здесь, "по ту сторону баррикад", не стоит на каждом шагу качать права. Только хуже сделаешь. Лучше потерпеть, ведь это скоро пройдет.
Терпения хватило ненадолго – до очередного профессорского обхода…
- Как у нас здесь дела? - Профессор присел на край даниловской кровати и посмотрел на Безменцеву.
Свита, все те же персоны, частоколом окружила кровать.
- Проводим лечение, Валентин Савельевич, - бодро начала Тамара Александровна. - Переносимость хорошая, состояние постепенно стабилизируется. Проведены консультации невропатолога и терапевта, терапевт назначил УЗИ органов брюшной полости…
- Нашли что-нибудь? - Профессор ободряюще улыбнулся Данилову.
- Нет, никакой патологии не выявлено…
- Странно, если бы она была выявлена, - вырвалось у Данилова…
Ультразвуковое исследование оказалось чистой воды фарсом, не более того.
Как и положено – накануне Данилова предупредили о том, что от завтрака следует воздержаться. Он воздержался, заодно пришлось воздержаться и от обеда, потому что его повели на "ультразвук" лишь в третьем часу.
- Там очередь, - отвечали, а точнее огрызались в ответ медсестры, когда Данилов спрашивал, будут его сегодня смотреть или нет.
- Врач у нас сейчас один, а больных – тысяча шестьсот! - чуть подробнее ответила пришедшая на обход Безменцева. - Ждите, про вас не забудут!
И правда – не забыли. Явился санитар и отконвоировал Данилова в соседний корпус. О том, чтобы выдать ему куртку и "уличную" обувь, никто не позаботился. Пришлось идти так, как есть: в казенной пижаме и казенных тапочках.
От свежего воздуха закружилась голова. Данилов дышал во всю мощь своих легких, щурился на выглянувшее из-за облаков солнце и совершенно не смотрел под ноги. В результате дважды наступил в лужу.
- Смотри, куда ступаешь! - сделал замечание санитар, погрозив Данилову свернутой в трубочку историей болезни. - Нечего по больнице грязь разносить.
Данилов промолчал, хоть ему и было что ответить. Санитар, высокий, широкий в кости, с угрюмо-презрительным выражением лица, явно относился к той категории людей, которые плохо понимают слова. Вот кулаком в зубы – совсем другое дело!
Но сегодня "кулаком в зубы" было не совсем актуально.
У дверей кабинета ультразвуковой диагностики змеилась очередь человек на двадцать. Нет – на десять, ведь очередь была двойной, каждого пациента сопровождал санитар или кто-то еще в белом халате.
"Все равно часа на полтора", - подумал Данилов, но ошибся – едва успев войти, обследуемые уже выходили из кабинета. Не прошло и получаса, как Данилов вошел в кабинет. Санитар вошел следом.
- Ложитесь на спину! - потребовала толстуха в белом халате, сидевшая у аппарата. - Не раздевайтесь, просто задерите одежду!
Данилов лег на кушетку, покрытую скользкой клеенкой, и задрал пижамную куртку вместе с надетой под нее своей футболкой.
Толстуха крутанулась на стуле и ткнула Данилову в живот датчиком. Провела слева направо (смазанный гелем датчик скользил беспрепятственно), повернула, подвигала вверх-вниз и сказала в пространство:
- Историю!
Санитар подал ей даниловскую историю болезни.
- Это все? - изумился Данилов.
По его представлениям самое короткое исследование подобного рода должно было бы длиться минут пять. Ну – пусть три, но никак не десять – пятнадцать секунд.
- Все, можете одеваться! - рявкнула врач и добавила уже для санитара: – Сто раз говорила – не скручивайте истории! Что за народ!
- А чем можно вытереться? - Данилов встал, придерживая одежду рукой, чтобы она не испачкалась в геле.
- Полотенце с собой надо носить! - услышал он в ответ. Пришлось вытираться футболкой.
- А вы хоть что-то успели увидеть? - с сарказмом спросил Данилов.
- Я увидела все, что мне было надо! - последовал ответ. - Я – профессионал, а профессионалы работают быстро! Держи!
Санитар взял историю болезни со вклеенным в нее бланком исследования.
- Пошли, чего встал?!
Данилов молча вышел в коридор.
- Татьяна Николаевна – классный специалист, - сказал ему санитар. - К нам из госпиталя ветеранов пришла, не из районной поликлиники!
Данилов мысленно порадовался за ветеранов, потерявших такого "специалиста-профессионала"…
- Почему странно? - Профессорские брови от удивления сложились "домиком". - Поясните, пожалуйста.
- Провести мельком датчиком по животу – это не УЗИ, а профанация, - сказал Данилов.
- А вы, простите, врач-"узист"? - дружелюбно, без капли иронии, поинтересовался профессор.
- Нет, у меня другие специальности, - чувствуя, что разговор сейчас зайдет не туда, куда надо бы, ответил Данилов.
- Какие же?
- Врач "скорой", анестезиолог, сейчас учусь в ординатуре на кафедре патологоанатомии.
- Обожаю "скоропомощников"! - всплеснул руками профессор, обращаясь к свите. - Они такие категоричные! Все знают, всех учат!
- А что им еще делать? - хмыкнул Геннадий Анатольевич. - Менталитет…
- Без обид, пожалуйста, - попросил профессор, заметив, как изменилось лицо Данилова. - Мы тут все врачи, хоть и разных специальностей, так сказать – свойский разговор. Тем более что вы сейчас готовитесь в патанатомы. Хорошая специальность, правда, нервы расшатывает как никакая другая. Постоянный контакт со смертью без последствий не проходит.
Свита дружно закивала, хотя Снежков смотрел не на нее, а на Данилова.
- Если можно – я бы сказал пару слов насчет менталитета… - вежливо и сдержанно начал Данилов, но Безменцева тут же перебила его:
- Владимир Александрович, давайте вы скажете мне это потом, с глазу на глаз, хорошо? Не стоит задерживать Валентина Савельевича и всех нас.
- Вам, Тамара Александровна, говорить нет смысла. - Данилов старался не сорваться на крик. - Ваши обходы по стремительности не уступают ультразвуковому исследованию в вашей больнице. Да и потом не вы сказали про менталитет. Или вы тоже не любите врачей "скорой помощи"?
- Хорошо, скажите мне! - вмешался заведующий отделением. - Только коротко и без пафоса.
- Коротко не выйдет – слишком много всего, - ответил Данилов.
Ему хотелось сесть на кровати, но тогда бы пришлось спихнуть с нее профессора.
- Во-первых, меня не устраивает отношение лечащего врача. Такое впечатление, что Тамаре Александровне нет до всех нас дела…
Безменцева тут же покраснела и нахмурилась.
- Не обобщайте! - потребовал Геннадий Анатольевич.
- Хорошо, не буду. Создается впечатление, что Тамаре Александровне нет до меня никакого дела…
- Давайте мы сделаем вот что, - предложил профессор. - Отпустим сотрудников, пусть идут работать, и попросим ваших соседей немного погулять в коридоре. А сами тем временем вместе с Геннадием Анатольевичем и Тамарой Александровной все обсудим.
Свита мгновенно растаяла. Только старшая сестра задержалась в палате. Ей пришлось чуть ли не силой вывести в коридор Юру, желавшего услышать продолжение разговора. Наконец ушли и они.
- Прошу вас, продолжайте, - разрешил профессор.
- Можно, я сяду? - Данилов приподнялся, опираясь на локоть.
- Да-да, конечно. - Пофессор пересел на Юрину кровать.
Лычкин и Безменцева сели по бокам от него.
"Чисто в суде", - усмехнулся про себя Данилов.
- Продолжайте, мы вас слушаем. Внимательно слушаем. Насколько я понимаю, вы недовольны тем, что Тамара Александровна уделяет вам мало времени? - Профессор не терял своего дружелюбия.
- Да, именно так. И я считаю, что меня совершенно зря здесь держат и неправильно лечат.
- Позвольте историю, Тамара Александровна, - протянул руку Валентин Савельевич. - Благодарю…
Несколько минут прошло в молчании – профессор читал историю болезни Данилова.
- Я должен сказать, что одобряю действия Тамары Александровны. Сам бы, будучи на ее месте, назначил бы вам такую же терапию.
- Спасибо, Валентин Савельевич… - едва слышно прошелестела Безменцева.
- Хоть я и не психиатр, но вашу тактику прекрасно понимаю, - начал Данилов. - Вы не привыкли думать. Это главная беда психиатрии как таковой. Диагноз у всех один – шизофрения, лечение тоже одно – угнетающие все, что только можно, нейролептики. Прекрасное средство – эти нейролептики! Постоянно их принимая, пациенты превращаются в зомби. Снижается концентрация, притупляются эмоции, деревенеет разум! И это уже на всю жизнь! Что-то не так? Увеличим дозу или заменим один нейролептик на другой!
- У вас неверное представление о психиатрии, - сокрушенно покачал головой профессор.
- Вы знаете, Валентин Савельевич, во время занятий на кафедре психиатрии мне не раз приходилось слышать от ваших коллег сакраментальную фразу: "Мы не психотерапевты, мы – психофармакологи". Наше дело – не лечить, а нейролептик подобрать да транквилизатором его "усилить". Тогда я был свой, и при мне, не стесняясь, говорили все.
- Так обычно говорят недалекие люди, - заметил профессор.
- Но не может же кафедра на девяносто процентов состоять из недалеких людей? - прищурился Данилов. - Или может?
- Мне кажется, что суть проблемы в вашем заведомо негативном отношении к психиатрии, - улыбнулся профессор. - Предвзятость – она, знаете ли, мешает объективной оценке ситуации, а отсутствие специальных знаний, при наличии медицинского образования, толкает к поспешным суждениям и не менее поспешным выводам.
- Знаете, я прекрасно представляю, как выставляется психиатрический диагноз. Не надо никаких тестов, не надо долгого наблюдения, вообще ничего не надо. Задайте человеку положенные вопросы и по характеру ответов на них выставляйте диагноз, подбирая наиболее подходящий! А из чего выбирать-то? Шизофрения или маниакально-депрессивный психоз! Со мной даже, что называется, по душам никто не поговорил!
- А что мы сейчас делаем? - Профессор изобразил удивление. - Сидим, разговоры разговариваем…
- Сейчас вы слушаете мои претензии, - поправил Данилов. - Их много. Я начал с самого главного – с отношения врачей к больным, ну – ко мне лично. Но кроме того, не могу не сказать о условиях. Почему на окнах нет штор? Чувствуешь себя как в аквариуме. Почему в туалете такая грязь? Почему половина еды никуда не годится, а другую половину можно есть только изрядно оголодав? Почему меня повели на УЗИ по двору без обуви и верхней одежды? Почему мне, в конце концов, не разрешают гулять? И почему в душевую можно только под конвоем?
Данилов счел, что сказал достаточно, и умолк в ожидании ответа.
- Разрешите мне, - попросил заведующий отделением.
- Пожалуйста, Геннадий Анатольевич.
- Я отвечу по пунктам. - Взгляд серо-стальных глаз заведующего был снисходительным. - Первое, насчет отношения. Учтите, пожалуйста, что все мы очень заняты и ежедневно уделять каждому больному часа по два, увы, не можем. Я понимаю, что как наш коллега вы рассчитываете на особое отношение, но таковы реалии. Второе – шторы скоро будут. В следующем месяце. У нас городская больница, а не частная клиника. Сразу на все денег не хватает. К сожалению, наша заработная плата не позволяет нам оснастить отделение шторами за свой счет. Третье – туалеты моются дважды в день и еще домываются по ходу дела, но ряд наших больных не совсем отдает себе отчет в своих поступках. В том числе они не до конца понимают, куда именно справляют нужду. От этого и грязно. Четвертое – ваши жалобы на качество больничной еды я сегодня же передам администрации. Пятое…
"Мягко стелешь!.." – восхитился Данилов.
- …все виновные в том, что отправили вас в другой корпус без обуви и верхней одежды, получат выговоры. Шестое – прогулки мы вам вскоре разрешим, я думаю, что уже на следующей неделе. Седьмое – да, специфика нашего отделения вынуждает нас провожать больных в душевую и контролировать их нахождение там. Хотя бы для того, чтобы не затопить нижний этаж. Да – это неудобно, да – невозможно принять душ, когда хочется, - приходится ждать санитара, но иначе невозможно. Это психиатрическое отделение для лечения острых форм психических расстройств, а не кардиология. Я, кажется, ничего не упустил?
- Ничего, - подтвердил Данилов.
Стоило вообще городить весь этот огород? Навряд ли… Дело не в Безменцевой и заведующем, дело в системе. Местное лечение преследует одну-единственную цель – пациенты должны спокойно лежать в палате и не мешать персоналу "работать". Нейролептики прекрасно справляются с этой задачей. Психиатрия стоит на трех китах: умении обосновать диагноз, умении "погасить" пациента и умении своевременно его изолировать.
Только сейчас, провалявшись (иначе этот процесс и не назвать) больше недели в дурдоме, Данилов понял, почему "психи", к которым он приезжал во время работы на "скорой помощи", всячески пытались ввести его в заблуждение, чтобы госпитализироваться не в "дурку", а в обычный стационар. Не "косили" под психически здоровых людей, а попросту хотели попасть туда, где, по их представлению, их будут лечить, а не "глушить".
- Добавлю еще, что в нашем отделении, как и по всей нашей больнице, установлен довольно либеральный режим, - продолжил Лычкин. - У нас не принято по любому поводу злоупотреблять изоляцией в надзорной палате, мы разрешаем больным лежать на койке в любое время, а не только в тихий час и во время ночного сна…
"Вы так качественно всех глушите, что в надзорной палате нет необходимости, - подумал Данилов. - А лежать разрешаете, чтобы пациенты торчали по палатам и не путались под ногами".
- У меня есть предложение, - сказал профессор. - Давайте начнем больше доверять друг другу, ведь от этого мы только выиграем. Что же касается лечения, то вы… - взгляд на титульный лист истории болезни, лежавшей на коленях у Безменцевой, - …Владимир Александрович, должны понимать вот что. Во-первых, вас привезли к нам после неудавшейся попытки суицида…
- Да не было попытки как таковой! - Данилов даже привстал на секунду, но тут же сел обратно – еще буйным сочтут, с них станется.
- А что же было – инсценировка? - спросил Лычкин.
- Нет, не инсценировка… - Головная боль (наконец-то!) дала о себе знать – заломило в висках. - Я хотел, но передумал…
- И прекрасно, что передумали! - одобрил профессор. - Иначе бы мы с вами тут сейчас не сидели бы!
"Вы бы только рады были…" – подумал Данилов, которого стал тяготить весь этот лицемерно-лживый и заведомо бесполезный "разговор по душам". Какой смысл говорить, если тебя не слышат? Не хотят слышать. Психиатры, мать их за ногу да об стол…
- Вы нуждаетесь в покое, переосмысливании жизненных установок…
Что такое "переосмысливание жизненных установок"? Слова, пустые, ничего не значащие слова, напрасные слова…
- …и нейролептики, которые только что вы столь гневно клеймили, приносят вам пользу, - профессор, старый психиатрический волчара, уговаривал Данилова, словно добрый дедушка, - лежите, отдыхайте, думайте о жизни, отсыпайтесь, а скоро мы действительно разрешим вам прогулки…
- А если я захочу выписаться прямо сейчас? - спросил Данилов. - Под расписку?
- Боюсь, что это невозможно, - ответил профессор.
- Почему? Ведь я не на принудительном лечении?
- Совершенно верно, - подтвердил профессор. - Только с учетом вашего анамнеза и состояния одного вашего заявления для выписки мало. Необходимо еще и письменное согласие кого-то из ваших родственников, готового взять на себя ответственность за вас… А то, согласитесь, нехорошо выйдет – мы вас отпустим, а вы выйдете за ворота – да под автобус броситесь. Или под поезд в метро. Или – с моста прыгнете, да мало ли вариантов… Так что простите нас, но без кого-то, кто согласится взять вас, образно говоря, на поруки, мы вас не выпишем. Не имеем права и не хотим, чтобы с вами что-то случилось.
- И неприятностей не хотите, - подпустил шпильку Данилов.
- Не хотим, - подтвердил профессор. - А кто их хочет? Разве вы сами любите неприятности?
- Нет, конечно.
- Вот видите. Ну, пожалуй все, нам пора.
Профессор поднялся и следом за ним встали Лычкин и Безменцева.
- Я еще вернусь, - пообещала Тамара Александровна, не без усилия растягивая губы в фальшивой улыбке.
- Буду ждать, - точно так же улыбнулся в ответ Данилов.
Процессия молча проследовала через отделение до кабинета заведующего.
- Я на секунду, - отмахнулся Снежков от приглашающего жеста Геннадия Анатольевича. - Садитесь на свое место сами, а я постою.
В итоге стоять остались все трое.
- Ну что – по-моему, сомнений быть не может? - даже не спросил, а подтвердил профессор.