Путь мой определился бсповоротно. Вчера я поставила крест на повести, которую так тщательно вынашивала. Я посылала её писателю, которому верю. Он вежливо доказал, что я бездарность. Я согласна с ним только в том, что относится к повести. Получился действительно детский лепет. Трудно у меня голос прорезается. Но не затем я отрубила канаты, чтобы вернуться со спущенным флагом. Я продолжу путь, на который ступила…
Признаюсь, не одна. Человек этот не чета Серёжке. Он мужчина. А Сергею нужна нянька. Такая, как ты. Заботливая и снисходительная. Жаль, что ты связала судьбу с алкоголиком. Но ведь всё в руках провидения! Может быть, и твоя судьба ещё переменится. Сознаюсь, лучшей мачехи я бы Андрею не хотела. Если жизнь будет ко мне снисходительной и такое когда-нибудь произойдёт, я от своих прав откажусь. Кому нужна беглая мать? Конечно, материально, пока жива, буду делать всё возможное.
Вот и всё.
Целую. Недостойная жена и мать, но любящая тебя подруга - Вера.
P. S. Подумай над моим письмом, а, Лидка!"
Это я много позже прочитал, а письмо к Сергею в тот же вечер. Не выдержал он и после полуночи собрал близких друзей в кабинете. Собрал, притворил дверь и врубил без предисловий:
- Можете меня поздравить. В новом году новую жизнь начинаю - холостяцкую.
Мы сразу поняли, что это серьёзно и не нашлись, что сказать. Но он молчание за недоверие принял, достал конверт из ящика и помахал перед собой.
- Вот и вольная. Разрешите огласить?
- Валяй, - кивнул Олег.
"Сергей! Нам пора поставить точку в отношениях, которые изжили себя. Думаю, ты догадываешься, что я не вернусь. Ты добрый, и я уверена, поймёшь меня…"
Сергей обвёл нас глазами:
- Я-то пойму. А Андрей?
Сказать было нечего, и он продолжал:
"Не нужно мучить друг друга. Давай сохраним в памяти лучшее из того, что было. Суди меня строго, но не беспощадно. Я не чудовище, я просто не могу жить так, как нужно тебе. Мы оба ошиблись. Я выбираю не лучшую жизнь, а другую. И человек, с которым я здесь встретилась, - другой. Больше о нём ничего не скажу, зачем тебе это?
Конечно, главный вопрос - Андрей. Наверно, вину перед ним мне придётся искупать всю жизнь. Ничего не поделаешь! Виновата. Я оказалась плохой матерью и, кажется, плохим писателем. Но переквалифицироваться в управдомы, то бишь в верную супругу и добродетельную мать, поздно. Не могу и не хочу. Оцени хоть мою честность! Было бы гораздо хуже воспользоваться твоей добротой, вымолить прощение и вернуться… Избавить тебя от себя - моё единственное оправдание…"
Сергей опустил руку с письмом.
- Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло, - изрёк Олег, глядя в потолок.
Остальные молчали.
Потом Игорь спросил:
- Ты её любишь?
- Разве в этом дело! А мальчишка?
- Думаю, ребёнку лучше без матери, чем с плохой матерью.
- Ребята! Что вы!.. Я не могу считать её плохой. Мы ведь все её любили.
Он так и сказал - мы все… Я это запомнил и теперь думаю: а любил ли Сергей Веру по-настоящему? Может быть, он совсем другого человека любил, всеми нами придуманного? Да и не влюбляемся ли мы чаще в созданный воображением образ, чем в живого человека со всеми его невидимыми в ослеплении радостном недостатками и противоречиями? А когда натыкаемся на них больно в розовом тумане и выходит наш предмет из образа, то страдаем не от высоких чувств, а от уязвлённого самолюбия, оттого, что желаемое за действительное приняли и обманулись, и с бесплодным упорством стараемся заставить живого человека нашему воображению соответствовать.
Наверно, нечто подобное и с Сергеем происходило, и, наверно, стыдился он этих бесплодных усилий и положения брошенного мужа стыдился, ведь оно всё ещё унизительным считается, - вот и решился нам это очень личное письмо прочитать, которое ему своего рода отпущением грехов было.
Потому, может быть, и без умысла, а вырвалось: "Мы все её любили". Словами этими Сергей как бы часть вины на нас переложил. Мы не возражали. Мы, как и он, чувствовали себя немного обманутыми, однако признаться в этом никому не хотелось, и после первых резких слов много и других было сказано, мы старались быть справедливыми и не подвергать Веру остракизму, хотя сочувствовали, конечно, Сергею.
- Думаю, она здорового дурака сваляла, - сказал будущий членкор Коля.
Обсуждение стихийно перекинулось в гостиную. Хоть письмо осталось достоянием самых близких, шила, мы решили, в мешке не утаишь, и открыли истину всем.
- И теперь просто стыдится, - поддержала Люка. - Разве ты не можешь понять женщину, которая ошиблась, пусть даже оступилась?
- У неё теперь другой человек.
- А ты уверен, что он существует, этот человек? Может быть, она его выдумала из гордости?
- Позволь, Люка, - вмешалась "вдова". - Конечно, не нам призывать к жестокости в отношении женщины, но Сергей оскорблён. Есть, знаешь, пределы…
- При чём тут пределы! Запуталась девка, занесло её с этой литературой, вот и сидит, как собачонка побитая, и делает вид, что злая.
"Вдова", однако, имела твёрдый взгляд на людей, увлечённых искусством.
- Она не делает вид. Она действительно злая. И аморальная. Возомнила себя выше других. Творческая личность! А вам не кажется, что мы к этим личностям слишком снисходительно относимся? Обыкновенный человек семью бросит, на него управа находится, ответ держит, а поэт, видите ли, выше критики. Поэту детей бросать можно. Потому что он поэт. Он какую-нибудь, извините за выражение, "треугольную грушу" написать может. Любое хулиганство.
- При чём здесь Вера? - прервал Сергей.
- По-моему, связь прямая, - строго произнесла "вдова". - Безнравственность.
- Загибаешь, - вступилась Лида. - Верка моя подруга, я её лучше знаю, и мне её жалко.
"Вдова" показала на Сергея:
- А его? А Андрюшку?
- Может быть, я всё-таки напишу ей? А, ребята? - спросил Сергей нерешительно.
- Не стоит, - сказал Игорь, который не поддержал ни "вдову", ни Люку.
- Разбитый горшок не склеишь, - согласилась с ним Лида.
- Серёжка! Не слушай их, слушай своё сердце! - убеждала Люка.
- Дай сердцу волю, заведёт в неволю, - бросил Олег.
- Это точно, - присоединился Вова Рыбак. - Ты прежде всего мужчина.
- Слышу голос офицера, - усмехнулся Олег.
- При чём тут офицер? Есть такой порядок - матери детей не бросают.
- Только вам можно! - возмутилась Люка.
- Мужчина есть мужчина, а женщина - женщина.
- А также восток есть восток, а запад есть запад, и вместе им не сойтись. А мы сходимся. Зачем? - посмеивался Олег.
- Уймите его! - призвала "вдова". - Вы, Володя, совершенно правы: аморальности нужно давать отпор, - повернулась она к Рыбаку.
Спор этот, нужно заметить, Вову и "вдову", до сих пор мало знавших друг друга, заметно сблизил, и они продолжили осуждение своих совпадающих взглядов на мораль и искусство сначала за столом, а потом - усевшись рядом на диване. И хотя "вдова" сидела в очень скромной позе, натянув юбку на сжатые колени, возникающей симпатии это не помешало…
Кстати, название "вдова" к этому времени положительно устарело. "Вдова" давно и, как казалось, благополучно вышла замуж за человека, который был замечен, отмечен и направлен в Москву на учёбу. Как раз в то время. Так что правильнее было бы называть "вдову" хотя бы "соломенной", и Олег это уточнение пытался внедрить, но безуспешно. "Вдова" разобиделась, работала она в это время в райкоме комсомола и держалась строгой, не располагающей к легкомысленным шуткам линии. Одобрение её вызывали только люди серьёзные, такого она и увидела в Вове, в результате чего Вова, который собирался уехать сразу после Нового года, задержался, объясняя задержку тем, что мать приболела и не управилась со сборами. Но это и всё, что я знал о "вдове" и Вове в то время. В подробности они меня не посвящали…
Тем временем говорил Игорь:
- Ребята! Ужасно обидно, что у Серёжки так омрачён этот вечер. Но чем мы ему можем помочь? Дело-то личное, деликатное, не для голосования. Советы наши он выслушал, а решать сам будет. Жизнь-то продолжается, как ты говорил, - обернулся он к Сергею, - и, поверь, очень сложные раны заживляет. Время, брат, тоже хирург.
- Простите! Простите! - вскочил Сергей. - Сегодня праздник, а я вас в свои передряги втянул. Ты прав, Игорёк, образуется. А Вера… Вера тоже наша. Есть у нас другой человек или нет, я хочу пожелать ей счастья. Если ей там лучше, пусть он там будет счастлива. А Андрюшка?.. Ну что ж, ребята… Растят же женщины детей без нас, и мы с Андреем не пропадём.
- Найдётся добрая душа, поможет, - бросил Олег.
Лиде эта реплика не понравилась:
- Уже напился?
- Я? Да я…
- Знаю. Можешь выпить ещё много и выпьешь, к сожалению.
Олег подхватил бокал:
- Пользуясь правом на защиту, отвечаю законной супруге. Последнее слово обвиняемого. Говорят, что я пью. Увы, это доказано обвинением. Действительно.
…пью я и в радости и в скуке,
забыв весь свет, забыв весь свет!
Стакан беру я смело в руки,
с ним горя нет, с ним горя нет!
Всё-таки праздник оставался праздником, и грустные личные дела были не ко времени, и все обрадовались песне и подхватили с удовольствием:
Фуражка тёплая на вате,
чтоб не прозябла голова!
Так Сергеевы невзгоды отступили, а тост - "жизнь продолжается" - остался, и мы протягивали друг другу рюмки и стопки, довольные жизнью и будущим, которое она сулила.
О будущем говорилось много и всё со знаком плюс, причём о собственных перспективах и успехах меньше всего, - это считалось карьерным и нескромным, - в основном о будущем глобальном, о всеобщем его улучшении, которое надвигается неизбежно и повсеместно, особенно на фоне потрясающих достижений науки, распространившихся от клетки до компаса. Эти вчера ещё невероятные, да и сегодня полуфантастические достижения возбуждали интерес не только практический, но и философский, и понятно, что мы, люди образованные и передовые, пройти мимо не могли и высказывались в меру познаний и воображения.
Впрочем, как это часто бывает, толчок игре ума дала не глубокая мысль, а шутливый куплет, записанный на магнитофонной плёнке:
Собачки Стрелка с Белкою
летают по орбите,
собачки дело делают,
а вы их хлеб едите…
Куплет этот не всем понравился. "Вдова" была категорически против. Она сказала:
- Нельзя глумиться над научным подвигом. Дело делают не собаки, а люди.
На это Олег отвечал:
- Тонко подмечено. В самую точку.
К "вдове" он относился иронически и безнаказанно упражнялся в остроумии, но теперь у неё появился защитник.
- У некоторых людей есть скверная привычка всё подвергать осмеянию, - произнёс строго Вова Рыбак, не уточняя, впрочем, кого он имеет в виду - автора куплета или Олега.
Ситуация могла бы обостриться, если бы не Сергей, который тем временем успокоился немного и смог принять участие в общем разговоре.
- Конечно! Мы ещё не осознали, как грандиозно всё это происходит. Подумать только, при нашей жизни человек выйдет в космос, побывает на Луне и на Марсе!
- Ну и что? - спросил Олег.
- Как что? Человек на Марсе. Представляешь?
- Представляю. Канал. Сидит Вова с удочкой и рыбу ловит. А зачем?
Даже добряк Сергей вознегодовал:
- Это цинизм, Олег. А я серьёзно. Сейчас всё возможно, абсолютно всё!
- Например?
- Ну, хотя бы космические контакты. С неизвестной нам жизнью.
- Разумной?
- А почему бы и нет?
- Очень разумной? - не унимался Олег.
- Не с амёбами, разумеется.
- С разумной лучше не связываться. А вдруг они нас за неразумных сочтут?
- Не понимаю.
- Что тут понимать! Сочтут неразумными и начнут к себе на плантации вывозить, как мы негров из Африки. Колонизаторы-то себя тоже разумными считали, даже очень. А негров - нет.
- Сравнил!
- Запросто. Мы тут празднуем, выпиваем и закусываем, а над домом уже звездолёт завис. И оттуда ребята шестирукие прыг-прыг с арканами. Повязали всех, врубили третью космическую - и домой, на плутоновский невольничий рынок. А там нас поштучно, за межпланетные тугрики. Хорошо Люке, за неё, конечно, приличную цену дадут, а за других?
- Олег! Ты невозможный, - сказала польщённая Люка.
- Дай бог, чтобы контакты невозможными оказались!
- Решительно не согласен, - спорил Сергей. - Мы идём к эре космического разума.
- Всё не так просто, - солидно вмешался будущий членкор. - Формы жизни, даже разумной, могут быть крайне неожиданными. Фламмарион писал, что человечество, ступив на другие планеты, может не заметить существующей там жизни.
- А ещё лучше, если бы они нас не заметили, - стоял на своём Олег.
- Олег! Человеку свойственно ошибаться, но глупо упорствовать в своих заблуждениях, - процитировал Сергей.
- Это я, по-вашему, заблуждаюсь? Милые, дорогие ослы! Это у вас телячий восторг. Хотите, я вам один любопытный рассказец американский расскажу? "Путешествие будет долгим" - называется. Сюжет простой. Летит корабль искать инопланетную жизнь. Летали, летали - не нашли. То есть думали, что не нашли, а она тут как тут. Внедрилась без лишнего шума на корабль. Потому что микроскопическая и очень железо любит. Ну, как я - портвейн, чтобы вам понятнее было. И жрёт под корень, не остановить. Короче, перед ребятами дилемма: тащить эту замечательную жизнь на землю или не тащить? Поступили мужественно, направили корабль в открытый космос, навечно…
- Чистая фантастика, помноженная на исторический пессимизм, - сказал Коля.
- Мужественные ребята, - повторил Олег.
- А что им оставалось делать? - развёл руками Сергей.
- Ну, не скажи. Трусливые бы придумали. Стали бы крутиться на орбите, SOS визжать…
Мне запомнилось, как Олег этот рассказ пересказывал. Речь вроде о межпланетных контактах шла, а он поступок экипажа выделял, дело земное. Теперь-то я понимаю, почему. И понимаю, почему, когда уходил он от меня в последний раз и сказал, что уезжает, а я спросил, куда и надолго ли, он ответил: "Путешествие будет долгим"…
Да! Вспомнил наконец девушку, которую не мог вспомнить вначале. Хотя и забыть было бы не удивительно, такая она тихая и неприметная весь вечер просидела. Случайно среди нас оказалась. Была она родственница приятелей Сергеевых родителей, не здешняя, студентка пединститута, чуть ли не первого курса, встречавшая праздник почему-то не в своей компании, и с нами ей было, конечно, неинтересно. Держалась она больше Зины, но Зина и сама себя не особенно уютно чувствовала и от Игоря не отходила. Вот и получилось, что девушка эта, по виду почти подросток, ничем, в общем-то, себя не проявила, и я теперь даже внешне её плохо представляю. Не встречал и не видел больше никогда, однако упомянуть её необходимо, ибо она, как чеховское ружьё, не зря во втором акте появилась. Придёт черёд и ей выстрелить, а точнее, в письменной форме высказаться. Но это много позже будет.
А вспомнил я эту девушку именно сейчас потому, что она неожиданно в разговор вклинилась с наивной и смешной репликой:
- Они ведь писать могли, - сказала она об улетевших на тот свет космонавтах.
Вот так, молчала-молчала и вдруг высказалась.
Все засмеялись, представив такую невероятную переписку. Ну как, к примеру, отправлять им письма? Однако трудности технические в принципе всегда преодолимы, а вот…
- Зачем писать? - спросил Олег.
Если он своим вопросом девушку озадачить собирался, то у него ничего не вышло.
Она ответила убеждённо:
- Люди всегда письмам радуются. Я, например, жду не дождусь.
И снова все засмеялись, но не обидно, понимающе.
А Игорь сказал:
- Вы, наверно, правы.
Она посмотрела на него с благодарностью, однако в разговор больше не вступала, а под самый конец встречи такой случай произошёл. Когда к утру все уже выпили порядочно, Сергей на кухню вышел, а она там помогала, но в этот момент одна была. Сергей подошёл и, глядя ей в глаза, сказал:
- От меня жена ушла.
Она смутилась ужасно.
- Я знаю.
- Все знают. Это стыдно. Мне стыдно, понимаете?
- И напрасно. Напрасно. Это ей должно быть стыдно.
- Ей?
- Конечно, её, - подтвердила она горячо и убеждённо. - Ведь вы очень хороший человек.
- Правда? Вы так думаете?
- Я вижу.
И вдруг он потянулся к ней, - я уверен, непроизвольно, движимый чувством признательности, не более, - схватил её руки и начал целовать. Она не знала, что делать, руки отнять не решалась, а поощрить боялась. А Серёжка, не выпуская рук, прижал их к своему галстуку.
Тут и вошла Лида. Ведь всё это не втайне происходило, не в укромном уголке, а на кухне. Лида по хозяйственным делам зашла и наткнулась на эту трогательно-пьяную сцену. Увидела и решительно освободила девушку, вынув её руки из рук Сергея.
Разумеется, он повиновался безоговорочно, а девушка, разволновавшаяся, убежала.
- Ты что, Серёжа, неважно себя чувствуешь? - спросила Лида спокойно и заботливо.
- Да, да. Наверно. Мне так тяжело, Лидочка.
- Может быть, приляжешь, полежишь?
- Да, конечно, да. Лягу.
Но он не трогался с места, он, покачиваясь, стоял напротив Лиды.
- Иди, Серёжа.
Он шагнул, но не к двери, а к Лиде, и, уронив голову на её плечо, заплакал.
- Что ты! Что ты, Серёжка!
Лида положила руку на его растрёпанные волосы и погладила, как ребёнка.
Конечно, ей не хотелось, чтобы кто-то видел их в этот момент, но кухня в праздничные вечера проходной двор, и вошёл именно тот, кому входить не следовало. Вошёл Олег. Вошёл и остановился в дверях. Лида стояла к нему спиной, а Сергей рыдал и соображал плохо, поэтому оба его не видели. Олег посмотрел, однако, в отличие от жены, вмешиваться не стал, усмехнулся только и вышел.
Выйдя из кухни, Олег захватил со стола початую бутылку и направился на один из балконов, ещё существовавших в то время. Балкон уже обветшал, и металлическое витое ограждение шелушилось застарелой ржавчиной. Погода стояла слякотная, туманная, нездорово-гриппозная, и я окликнул Олега:
- Куда ты? В одной рубашке… Простудишься.
- Я-то? Во мне микробы, как в душегубке, дохнут. Спиртного они не выносят, малютки нежные. Хочешь своих доконать?
Он протянул мне бутылку, предлагая выпить без закуски и даже без рюмки.
- Из горлышка? - спросил я.
- По-американски. Неужели шокирует?
- Не хочется. Норму я уже принял.
- Живут же люди, - вздохнул Олег, - норму знают. А по виду ты не очень весёлый.
- Серёжку жалко.
Олег хмыкнул.
- Представляю, каково ему, - сказал я, - хоть и старается держаться молодцом.
- Ни черта он не старается. Проливает слёзы на кухне на пышной груди моей благоверной супруги.
Обычно он сдабривал подобные тирады юмористическими интонациями, но эта прозвучала серьёзно и зло.
- В каком смысле? - спросил я не очень удачно.
- В самом прямом. И грудь, и слёзы отнюдь не аллегория. Так что в некотором смысле ты видишь обманутого мужа.