- Ого! Ты и имя ей выбрала? - усмехнулась бабушка. - Платье я сошью ей завтра, а теперь будем устраиваться спать. Видишь, у дедушки глаза слипаются. Ты будешь спать со мной, верно? Теперь сходим в сортир и вымоем тебя, тогда придёт хороший сон.
Но сон-то как раз никак не хотел приходить.
Ночь и краковяк
Многие вещи, которые при дневном свете очень красивые, ночью делаются совсем устрашающими. Например, серебряные шарики на спинке бабушкиной кровати. Я не была уверена, что две точки, время от времени сверкающие в темноте, - это и есть шарики на спинке кровати. Может, это посверкивает своими глазищами большой злой волк, может, он тихонько подкрался и только ждёт удобного момента, чтобы наброситься и проглотить нас с бабушкой живьём. Так ведь случилось с одной известной бабушкой и внучкой… Имя Красной Шапочки я даже не хотела произносить, ибо с этим именем неразрывно был связан тот мерзкий злой волк, который проглатывал людей живьём и целиком.
Ну да ладно, конечно, это не самое ужасное, если тебя заглотнут целиком и живьём, гораздо страшнее, если мертвой и по кусочкам, потому что тогда охотник не сможет спасти нас с бабушкой, разрезав волку брюхо.
У таты в кухонном ящике был очень острый финский нож, такой острый, что им можно было бы даже разрезать надвое волос с головы. Так он не раз говорил. Тата наверняка смог бы справиться с волком!
Когда я подумала о папе, настроение у меня совсем испортилось. Эта грусть подступала ко мне уже тогда, когда бабушка учила меня молитве на ночь: она была совсем ошеломлена тем, что мама с папой ("а сами образованные люди!") перед сном только целовали меня и гладили по головке, а о вечерней молитве даже ни малейшего представления не дали.
- Устала я, хочу вздохнуть и заснуть, - повторяла я вслед за бабушкой. - Отец небесный, одари меня своей милостью.
Я-то считала, что дышу всё время и без того, чтобы заснуть, да уж ладно, именно из-за странного упоминания про "вздохнуть" молитва и запомнилась. Но там были и другие слова, которые сделали меня очень грустной: "Одари своей заботой всех моих родственников. Всё прими во внимание - и большое, и малое".
Я словно увидела потолок нашей спальни - то место, где длинные человечки стояли по пояс в тумане. Самый высокий их них вполне мог быть Отцом небесным - и как раз сейчас он взял под свою заботу маму и тату, но меня-то он не видел, ведь Йыгисоо так далеко от нашего дома!
Я подумала о нашей лилово-пёстрой кухонной двери - она больше не казалась такой жутко замызганной… Всё-таки мама поступила некрасиво, уехав с этими русскими дядьками и оставив нас с папой вдвоём. Да и тата не слишком хорошо поступил, уехав обратно в Руйла один, без меня. И что тогда будет, если они оба - и мама и тата - забудут меня здесь, в Йыгисоо?
- Мама-тата, согрейте! - позвала я тихонечко. Это был зов, который обычно действовал, но здесь, в Йыгисоо, от него не было проку.
Дедушка храпел, бабушка посапывала, а между оконными гардинами осталась щель, через которую проникал подозрительный бледно-желтоватый свет. Мама и тата никогда не оставляют просвет между гардинами, благодаря мне они давно знают, что просветы между гардинами ужасно опасные: именно через них могут заглядывать чёрные дядьки, злые волки и чёрт знает кто ещё… Например, сами черти. Или старый сатана - тот, который ночью приходит за теми, кто днём поминали чёрта. Бабушка вообще-то человек очень аккуратный, но в задергивании гардин была очень небрежной. Лучше бы оставляла окно вовсе не задёрнутым - сразу было бы видно, что чёрные дядьки подкарауливают нас! А просвет - ой, просвет! - страшное дело, через него можно подглядывать одним злым глазом, так что находящиеся в комнате и не узнают, кто подсматривает!
Через такой просвет злые существа могут и в комнату проникнуть, даже если на зиму поставлены вторые рамы, да и мало ли что! Проникнут в комнату, заставят ребёнка-горемыку молчать и увезут дедушку и бабушку в Сибирь…
И вдруг я увидела, что одно злое существо уже проникло в комнату, присело в темноте на корточки и широко оскалилось, обнажив зубы! Маленькие, но сверкающие и острые зубы!.. Я почувствовала, как мои ноги, обе, покрылись от страха потом.
- Помогите! Помогите!
Бабушка проснулась и села, и дедушка перестал храпеть.
- Помогите!
Я крепко обхватила бабушку за шею.
- Пожалуйста, ну, пожалуйста, не уходи с чёрными дядьками!
- Да успокойся, никуда я не уйду, - пообещала бабушка.
- Что вы там расшумелись среди ночи, - проворчал дедушка.
- Замолчите!
- Чёрные дядьки были тут, в комнате!
- Что такое? Минна, этот ребёнок совсем рехнулся, что ли? Бабушка, спавшая на кровати с краю, чтобы я не упала, села, спустив ноги на пол, и потянулась. Затем она встала.
- Будь спокойна, я пойду, сделаю тебе сладкой воды.
- Не уходи! - Я обхватила её. - Чёрные дядьки уведут тебя!
Я больше не могла спать и начала икать.
- Минна, сделай что-нибудь с этим ребёнком. Я хочу спать! - рассердился дедушка.
Бабушка мягко отвела мои руки и пошла… прямо в сторону этих сверкавших клыков. Затем она щёлкнула выключателем, и комната наполнилась оранжевым светом.
- Ну, детка, где твои чёрные дядьки? - спросила бабушка.
- Там, за окном! - радостно крикнула я, потому что тайна сверкающих клыков прояснилась в единый миг: это были мамины хрустальные бусы, которые я, ложась спать, положила на стол. Брр, в темноте я не осмелилась бы больше надеть их на шею!
Бабушка подошла к окну и выглянула между гардинами.
- Нет там никого! Луна, видишь, большая и круглая, наверное, это и нагнало на тебя страху.
- Задёрни теперь гардины поплотнее, чтобы просвета не было! - потребовала я. - Что я буду делать, если и тебя с дедушкой тоже увезут?
- Сумасшедший ребёнок! - недовольно ворчал дедушка. - Совсем ненормальная!
Но бабушка попыталась его успокоить:
- Да ты сам подумай. Девочка видела, как бабушку Мари увозили, а теперь и Хельмес тоже! Ты и сам не спал ночами, сидел в сапогах и в пиджаке, когда самое большое выселение было…
- Она взяла со спинки стула свою большую шаль, накинула на плечи и пошла в кухню.
- Не уходи! Не…
Дедушка встал с постели и стоял передо мной.
- Была бы ты моим ребёнком, я тебя сейчас как следует выпорол бы! Берёзовая каша - самое лучшее лекарство для плохих детей! Тут где-то должен быть мой ремень…
- Меня нельзя бить ремнём!
- Ну, в старину говорили, что с поркой через попку в голову приходит разум, - продолжал ворчать дедушка.
- Роберт! - крикнула бабушка из кухни.
- Попробуй только меня пороть! Рубцы останутся, и тогда тебе попадёт от таты!
Дедушка с открытым ртом уставился на меня.
- Ах, рубцы останутся! Рубцы! Слыхала, Минна? Хо-хо-хо! Рубцы! Да где ты это слово слышала? Хо-хо-хо! - смеялся он так, что на глазах выступили слезы.
Странное дело, но слово "рубцы" увело мысли дедушки куда-то в сторону и неожиданно вызвало у него такое весёлое настроение, что когда я выпила приготовленную бабушкой сладкую воду и сходила по-маленькому на помойное ведро (на дворе ведь было темно и холодно), он спросил у меня уже без всякой сердитости:
- Скажи, как твои папа с мамой поступают, когда на тебя находят такие приступы паники? Что у вас дома в таких случаях делается?
Что такое приступы паники, я и понятия не имела, но подумала: надо бы предложить дедушке что-то весёленькое, чтобы он опять не начал говорить о берёзовой каше. - у нас… у нас поют и танцуют!
Это не было неправдой. С мамой мы танцевали часто такие танцы, как "Присядь" и "Ох, прыгай, медвежонок!", а папа учил меня танцевать "Каэра-Яан". Мы с ним и танго танцевали, но бывало и так, что танцевал папа, а меня держал на руках. "Когда тихо в ночи звучит танго-нотюрно, я в мечтаньях своих обнимаю тебя…" Маму наши танцы смешили, потому что тата делал разные странные движения и неожиданные резкие повороты, которым и я научилась подражать.
Дедушка таких танцев, как "Присядь" и "Ох, прыгай, медвежонок!", не знал, танцевать танго он когда-то немного умел, но теперь всё позабыл, но "Каэра-Яан" помнил. Он схватил бабушку за руки, заставил её подпрыгивать и пел: "Ой, Каэра-Яан, Каэра-Яан…"
Бабушка отмахивалась и пыталась вырваться из дедушкиных объятий.
- Чего ты отбиваешься - "Каэра-Яан" хотели в эстонское время сделать бальным танцем. Во! - смеялся дедушка. - Ну ладно - станцуем тогда маленький краковяк!
И дедушка, хлопнув в ладоши, взял бабушку за руку и начал новый танец, напевая:
Вот этот танец - краковяк
я не переношу никак!
Выглядело очень забавно, как они вдвоём танцевали среди ночи - бабушка в просторной ночной рубашке и с большой шалью на плечах, дедушка в длинных белых подштанниках. Наконец запела и бабушка, кажется, по-русски:
Русский, немец и поляк
танцевали краковяк.
А эстонец-то - дурак,
не умеет краковяк!
В животе у меня немножко свербило от страха, но на всякий случай я не стала спрашивать, не на русском ли языке они пели. А вдруг на русском? Но от бабушкиной сладкой воды я позабыла свои страхи, и глаза у меня начали, наконец, слипаться… Пусть эти забавные старые люди скачут хоть всю ночь напролёт, если им больше нечем заняться!
Немножко времени?
Когда я была у бабушки с дедушкой, время тянулось жутко долго. Ночь за ночью приходилось спать рядом с бабушкой, пока однажды не пришли из Народного дома и не сказали, что тата позвонит через час, и нам надо быть в канцелярии, ждать звонка. Народный дом был большим и важным тёмно-красным зданием, он стоял очень близко от нас - через дорогу. Его построили жители Йыгисоо и всей округи в эстонское время, когда тата был ещё мальчишкой. В Народном доме он выучился играть на тромбоне, участвовал в представлении разных пьес и ходил на всякие курсы. Там учили всему, начиная с гримирования (так называют раскрашивание лица) и кончая художественным вышиванием - от этого занятия тётя Лийли была в восторге. Раньше, когда мы приезжали к дедушке с бабушкой, я часто ходила с татой в Народный дом. Поначалу я прямо-таки стремилась туда, потому что мне очень хотелось увидеть "Миккумярди" и "Сватовство" и разные другие захватывающие представления - "спектакли", о которых мне рассказывал тата. И я была сильно разочарована, когда ни на сцене, ни за сценой не оказалось ни одной деревенской девушки с волосами из пакли и с красными щеками, поющей "В пастолах мульк за мызою отплясывает с Лийзою". За сценой стояли лишь огромные пожелтевшие рулоны бумаги. Мы с папой немного развернули один - там были нарисованы красивые берёзы с белыми стволами. Да, лучшие дни этого дома прошли ещё до того, как я родилась!
Но дом не стоял пустой! В одном его краю была библиотека, а в двух-трех помещениях шла школьная работа. Но мы с дедушкой поспешили в канцелярию. Там на стене висела такая интересная машинка на блестящей лакированной деревянной дощечке - телефонный аппарат. Точно такой же был и в Руйлаской школе. И чтобы позвонить, надо было снять трубку и покрутить ручку, пока не зазвякает звоночек - два раза долго и два раза коротко - и сразу ответит тётя-телефонистка с центральной станции в Рийзипере. Тогда надо сказать ясно и громко номер, и даже полчаса не пройдёт, как уже можно разговаривать по телефону. Звонить по телефону было важным делом, и это делали не так часто. В домах, где жили, телефонов не было, только на работе, а там долго болтать нельзя!
Голос таты я, конечно, узнала сразу, хотя в телефонной трубке что-то трещало и щёлкало - может, телефонные провода раскачивал ветер, и они задевали за ветки деревьев, а может, какая-нибудь ворона или сорока садилась на миг на провода - отдохнуть. Несмотря ни на что, голос таты был родным и милым и звучал более молодо, чем при обычном разговоре без телефона. На меня нашла ужасная тоска по дому, а к горлу подступал плач, когда тата бодро кричал:
- Не горюй, дочурка, скоро приеду за тобой! Дело в том, что я ещё не увиделся с нашей мамой, вышло так, что она сначала поехала в Кейла. А теперь уже в Таллинне…
- У Лийли или у Анне?…
- М-м… Нет, совсем у чужих людей. Так что пройдёт ещё немного времени, пока ты сможешь вернуться домой.
- Ага.
У взрослых много слов, чтобы определять время: минута, час, день, неделя, месяц… Кроме того, придуманы такие слова, как "миг", "момент" и "мгновение"… И означают не всегда одно и то же. Один "миг" может длиться так долго, что ты успеешь намочить штаны или безнадежно запутать шнурки ботинок. "Немножко времени" может иногда длиться лишь мгновение. Когда, например, скажут: "Поиграй еще немножко в песочнице", можешь быть уверена, что это "немножко" закончится сразу и поиграть толком не успеешь. Но только договоришься с папой покататься на финских санках, то мгновение спустя заходит на "немножко времени" кто-то из его друзей, и можешь быть уверена, что это "немножко" продлится до позднего вечера, и надо ждать, как в песне про "ридирай", до последнего мгновения, а то и дольше!
- Совсем немножко? - допытывалась я у папы. - Сколько раз мне ещё тут ночевать?
Тата рассмеялся.
- Ну, может, один, а может, два… Если не смогу приехать за тобой завтра, приеду послезавтра. Видишь ли, завтра я должен поехать с тётей Людмилой в город, привезти учителям зарплату. Она одна боится.
- Я тоже боюсь…
- Тебе бояться нечего, бабушка с дедушкой о тебе заботятся.
- Дедушка обещал меня выпороть, а у бабушки, сам знаешь, на ногах жуткие кровяные жилы.
- Тогда ты должна заботиться о ней! - поучал папа. - Будь хорошим ребёнком и отдай трубку дедушке, ладно! Обнимаю тебя!
- А я тебя. Целую. Приезжай, пожалуйста, быстро-быстро, ладно?
Передавая трубку дедушке, я не осмеливалась посмотреть на него. Да, это было некрасиво, что я пожаловалась на него папе. Ведь после той ночи с краковяком разговора о порке больше не было.
Но дедушка, похоже, не обратил внимания на мои слова; взяв трубку, он распрямился и крикнул важным гулким голосом: "Роберт Тунгал слушает!"
Маму и папу всегда веселили дедушкины открытки с поздравлениями к Новому году или ко дню рождения, потому что его пожелания всегда были забавными, но подпись всегда была аккуратной и серьёзной. На последней из таких открыток к моему дню рождению были две смешные пятнистые собаки - одна зевала, а другая вроде бы чихала, и на оборотной стороне открытки он написал: "У собаки всегда собачье счастье. Надеюсь, что и у тебя. Любимую внучку поздравляют бабушка и дедушка Р. Тунгал".
И к разговору по телефону дедушка отнёсся весьма серьёзно. Но, похоже, тата сказал ему что-то такое, от чего он опять ссутулился, поглядел по сторонам и опустился на стул.
Похоже, у дедушки не было охоты тратить на телефонный разговор много слов. Он отвечал папе серьёзно и коротко: "Понял. Ясно. Будем надеяться. До свидания! Всего хорошего! Конец разговора".
На обратном пути дедушка почти не обращал на меня внимания, сказал только: "Будь разумной!", когда я предложила ему посоревноваться в перепрыгивании через лужи. "Шпациршток", который он обычно брал с собой просто для важности, теперь не выглядел и вполовину таким примечательным, как раньше, похоже было, что теперь он и впрямь не мог бы идти без него, хотя дорога вовсе не была скользкой, льда на ней совсем не было.
- Потом тебе расскажу, - ответил он бабушке, когда она спросила у него, какие у таты новости. - Я теперь прилягу, что-то мне нездоровится.
Пока дедушка лежал, мы с бабушкой и Кай ели булочки с корицей, которые бабушка успели испечь, пока нас не было.
- Странно, - сказала бабушка. - Пять часов, а папа не просит чая.
Кай нельзя было давать те кусочки, на которых была корица, и мне пришлось повозиться, очищая их. За это старая гончая очень мило приседала. Кай не была такой бесчувственной, как казалось с виду: утром я увидела, что она забрала лежавшую рядом со мной в постели куклу и отнесла её на свое кресло! Но я не обиделась на неё за это. Я бы с удовольствием играла с куклой вместе с Кай, но, к сожалению, Кай ничего не умела делать с куклой, кроме как держать её в зубах.
Я взяла Кати подмышку и пошла в комнату посмотреть, не легла ли и бабушка отдохнуть. Но нет, она сидела возле дедушки на кровати и слушала. И тогда я тоже осталась послушать.
- Мне и впрямь стало нехорошо, - говорил дедушка тихим голосом.
- Феликс сказал, что, когда он приехал в Кейла, узнал там, что Хельмес уже увезли в Таллинн на предварительное следствие. А на Пагари его и в здание не пустили, велели ждать письменного извещения. В конце концов кто-то сказал, что она уже в тюрьме Патарей.
- Главное, что жива, - сказала бабушка.
- Жива, да… Но знаешь, я подумал, а вдруг она от Феликса что-то утаила. Может, она и в самом деле совершила какое-то страшное преступление? - рассуждал дедушка. - Тихая, уравновешенная… Но разве человеку в душу заглянешь? В тихом омуте черти водятся…
- Ах, не говори глупостей! - рассердилась бабушка. - Хельмес - женщина образованная.
- Образованная или нет, а почему её всё-таки забрали? Я всегда говорил, что в нашем роду нет ни грабителей, ни убийц, ни коммунистов, а видишь, сноха сидит сейчас в тюрьме!..
- Время такое… Сам знаешь, Эйно далеко, в лагере для заключённых, а ведь он не был ни вором, ни убийцей. Ты был очень доволен, когда сын стал волостным писарем.
- Это совсем другое дело! - резко возразил дедушка. - Эйно выписывал паспорта "лесным братьям", для красных это большое преступление.
- Они все были его школьными товарищами, с детства вместе росли, разве он мог им отказать? - сказала бабушка чуть не плача. - И у Эйно нога больная, как он там, в лагере, выдержит десять лет!
- Не начинай опять! - рассердился дедушка. - Скоро Эстония снова будет свободной, тогда Эйно дадут медаль за то, что он сделал. Тогда он поступит учиться на врача в Тартуский университет, как раньше планировал. А теперь дело такое, что медали Феликса надо уничтожить. Он сказал, что следователь начал проявлять интерес и к его делам, и тогда он вспомнил, что часть его дипломов и медалей остались тут, у нас. Он беспокоится, что из-за этого могут и нас в Сибирь отправить, поэтому и позвонил…
- И вовсе не так! Тата потому позвонил, что скоро приедет за мной! - не смогла я промолчать.
Дедушка и бабушка переглянулись.
- И моя мама не грабитель, не убийца и не коммунистка!
- Ну ты, всезнайка! Подслушиваешь, как энкаведэ! - рассердилась бабушка и встала с постели.