Это было настолько неожиданно, что у Веры запершило в горле. Он это в шутку? Или всерьез? И почему? И что ответить? Сколько раз она слышала "девушка, давайте познакомимся!" или просто даже "Вы мне понравились, как вам позвонить?" и всегда находила, что сказать в ответ, как отшутиться, поставить на место слишком развязного типа или же действительно дать свой телефон, если парень был симпатичный. Но сейчас она растерялась. Пытаясь откашляться и засмеяться одновременно, она повторила пересохшим голосом – "езжайте, езжайте" и с напряженной спиной двинулась к автобусной стоянке.
Посадка уже началась. Толстая тетка из местных, собиравшая с пассажиров деньги за проезд, похоже, знала всех по именам. "Здорово, Степановна, что это ты такое тащишь? Привет, Марусь. Проходи, проходи, не задерживай. Лешк, ты что ли? Во, вымахал! Бате привет, скажи, от меня. Куда ты, Кузьмич, прешь со своим мешком!" Стоя в очереди, Вера смотрела, как "тройка" тоже заполняется пассажирами. "Почему я не обернулась? Шла, как истуканша. Он пошутил, а я не смогла даже нормально отреагировать. Интересно, где он? Уже в автобусе?"
– Никола-ай! – вдруг неожиданно для себя самой громко позвала Вера. Тетка-кондукторша с недовольным любопытством тут же отреагировала на ее возглас.
– Чего орешь! Потише, разоралась тут!
Николай, очевидно, услышал, как она позвала его. Протиснувшись сквозь толпу пассажиров, он оказался около открытого окна.
– Счастливой прополки! Спасибо за яблоко! – изо всех сил закричала Вера и замахала рукой. Он улыбнулся и помахал в ответ. В этот момент тройка развернулась и, тяжело нагруженная пассажирами, пыля, отправилась по маршруту.
– Все, уехал твой Николай! Не догонишь! Сама-то будешь садиться? Докуда тебе?
– До Соснянки.
– Доедешь. Залезай, давай. Отправляемся.
Вера тряслась в старом автобусе, прижавшись к окну, узнавая и не узнавая места, которым ее память придала романтическую легендарность. "Вот здесь должен быть поворот. Точно! А здесь недалеко был старый колодец. Странно, нет."
– Девушка, это ты про Соснянку спрашивала? Вот сейчас мост переедем, и выйдешь. А там пройдешь с пару километров по дороге. Спросишь в случае чего.
– Да-да, спасибо. Я помню. Там еще поля кукурузные были.
– Да какие теперь поля! Но вообще да, были когда-то. Ты к кому там?
– Да нет, ни к кому. Я просто…
– A-а, ну давай.
* * *
Два дня спустя Алла, Верина подруга, с вниманием следователя слушала ее рассказ.
– И что было потом? Ты нашла эту свою Соснянку?
– Да, ты знаешь, нашла довольно легко. А потом ничего особенного не было. Бродила по тем местам, вспоминала, думала о разных вещах.
– Что, дома нельзя думать? И все-таки ты мне объясни, зачем нужен был весь этот спектакль? Уехала неизвестно куда, никому ничего не сказала.
– Во-первых, не спектакль. Я уехала, потому что мне так было нужно.
– А зачем?!
– Ну, если ты не понимаешь, то я не смогу тебе объяснить. Просто поверь и все. А никому ничего не сказала – да. А зачем вам говорить? Вы бы стали меня отговаривать, я бы должна была спорить. В общем, все было бы испорчено.
– Что испорчено, я не пойму?
– Ну, чувство новизны, свободы…
– Тоже мне, новизна! Села на какую-то зашмыганную электричку, ехала полдня с грязными потными тетками, приехала в захолустье и два дня там околачивалась! Я понимаю, улетела бы на два дня в Париж… Между прочим, ты где там ночевала?
– В местной гостинице.
– Отель "Соснянка" – Рэдисон?
Вера рассмеялась.
– Нет, я вернулась в город Студены и там…
– А как же ты туда вернулась? На чем?
– На попутной машине.
– Ой, Верка, – с сомнением в голосе сказала Алла. – Чудная ты, ей – богу. Зачем эти все приключения? Сейчас столько маньяков. То и дело слышишь.
Вера не ответила, только пожала плечами.
– Или здесь что-то не то. Ты мне, наверное, не все рассказываешь. Да, подруга? Но меня не проведешь, я чую… Кстати, что это за мужик был в электричке?
– Нормальный, обычный.
– И что?
– Ничего.
– Ничего-ничего?
– Алл, не придумывай, пожалуйста. Мне действительно просто хотелось побыть одной, вдали от всех, подумать, поразмышлять…И не в Париже – это как раз банально, а в местах моей молодости.
– Ну ладно, притворюсь, что поверила. И как только Макс тебя отпустил!
– А он меня не отпускал. Он не знает ничего.
– То есть как? Он не знает, что ты уезжала?
– Я же сказала – никто не знает. И он тоже. И я тебя очень прошу: ничего ему не говори. Обещаешь?
– Не понимаю. Почему ты не хочешь…
– Потому что не хочу. Алл, извини, но это мое дело, и я очень тебя прошу ничего Максу не рассказывать.
– Но почему?
– Потому что я хочу сама с ним поговорить, а не чтоб он обо мне узнал что-то от тебя. Или от кого-то. Поэтому, пожалуйста, никому ни слова. Я сама.
– Ну, хорошо.
Вера видела поджатые губы и похолодевшие глаза подруги.
– Ладно, Вер, я пойду.
– Алл, ты что, обиделась?
– Да нет, с чего это? Дела! Пока.
– Пока.
* * *
Вера вышла из ванной, встряхнула расчесанными мокрыми волосами – пусть сохнут, уселась на диван и набрала номер подруги.
– Викуля?
– Ой, Веруньчик, привет! А я тебе звонила, но ты куда-то пропала.
– Все расскажу. Только не по телефону.
– Да-а? Ой, как интересно! Берусь, я надеюсь, все хорошо?
– Не волнуйся, ничего плохого! Ты сегодня можешь? После работы?
– Да, я даже могу уйти пораньше.
– Отлично, приезжай ко мне. Жду.
* * *
"Почему я не обернулась? Шла, как истуканша. Он пошутил, а я не смогла даже нормально отреагировать. Надо было сказать что-нибудь вроде "счастливой прополки!". Как-то нелепо все получилось, неправильно, некрасиво. По-глупому!" Вера чувствовала досаду, словно она запорола важную сцену спектакля, и переиграть уже не получится. Она представила себе, что видит его в окне переполненного автобуса, кричит ему – "Счастливой прополки! Спасибо за яблоко!" А он не слышит. Автобусы разъезжаются, пыля, и Вера отчетливо понимает, что уже больше никогда…
Все это так явно пронеслось в Вериной голове, словно она и в самом деле только что прожила эти мгновения. Вера обернулась – "тройка" еще стояла и принимала пассажиров – и поискала глазами Николая. Нет, не видно. Она вздохнула и в тот же момент увидела его около здания автобусной станции. Он курил и слегка нахмурившись наблюдал за посадкой соснянского автобуса. Его рюкзак стоял на ступеньке рядом.
Из всех решений, принятых Верой за всю ее жизнь, это было самое быстрое, самое необдуманное и самое необъяснимое. Рванувшись вспять очереди, не слыша всех этих "Ты куда, девка? Ты че тут растолкала всех, иттить тебя. Сами не знают, че им надо. Городские, мать их. Стояла, стояла, надумалась! Раньше думать надо", она в несколько шагов оказалась около него.
– Знаете, Николай… Мне вообще-то… не очень надо в Соснянку. Надо, но не обязательно. Если хотите… я могу действительно поехать с вами и помочь…
Он рассмеялся, как мальчишка.
– Ах ты, Вера-невера! Едем!
* * *
Ехать надо было всего полчаса, а потом километра три идти полями, пролесками, улицами. Вера не запоминала дороги. Она шла то с ним рядом, то за ним по узкой тропинке, то через какую-то канаву по мостику. Вера почти не слышала, о чем они говорили, то "на ты", то снова "на вы", смеясь и замолкая. В ее голове сквозь ликование безрассудности нет-нет да и прорывалось глубоко запрятанное осторожное опасеньице – куда я иду? Кто он? Что будет?
– Ну, вот мы и на месте.
Николай привычно просунул руку между досок невысокой калитки, отодвинул засов.
– Заходи.
Справа недалеко от забора стояла пустая собачья конура. Рядом с ней валялась опрокинутая вверх дном эмалированная миска и небольшой прокушенный синий мяч с вмятиной на боку.
– Не спрашивай деда о собаке, ладно?
– Хорошо, не буду.
Дом был старый, неприглядный, одноэтажный, ничем не отличающийся от других деревянных домов.
– Дед-Мить, ты где?
– Иду, иду, слышу.
Вере поручили прополоть огород. Несколько грядок почти полностью заросли высокими сорняками, которые цвели симпатичными лиловатыми цветочками, и Вере жаль было вырывать их из земли. Очень скоро выяснилось, что это вовсе не сорняки, а будущая картошка. И Вера мысленно ужаснулась – вот бы я ему всю картошку повыдергала! Она скоро распознала настоящие сорняки и старательно вытаскивала их вместе с корнями.
Нагнувшись над грядкой, Вера поймала себя на мысли, что никто из ее знакомых не знает, где она находится в данный момент и чем она занимается. Она себе представила разговор с подругами. "Ну, и дальше что? – Ничего, полола огород. И все? И все. А что еще? Ну, пообедали, помыла посуду, подмела дорожки, потом уже дело к вечеру – пора домой собираться, пока доберешься до станции… Ладно Верка, не морочь нам голову. Неужели мы поверим, что ты поехала с мужиком, чтобы полоть огород у его деда. Да правда же, больше ничего не было. Ну не хочешь – не говори." Вера словно наяву увидела Алкины поджатые губы и похолодевшие глаза. Но поскольку эта невероятность была абсолютной правдой, Вера рассмеялась вслух. "Может, он меня и вправду пригласил помочь? А что, увидел – девка здоровая, молодая, городская, к физическому труду годная, но непривычная.
Пусть поработает. Кстати, где они? Забыли про меня, что ли?"
Вера выпрямилась и огляделась. Николай со стариком около сарая измеряли рулеткой и распиливали какие-то деревянные рейки.
"Интересно, о чем они говорят? И что ему Николай сказал про меня?"
Николай словно почувствовав Верин взгляд, вдруг обернулся и помахал ей рукой.
– Устала? Сейчас, еще две досочки осталось.
Вера подошла к ним поближе.
– А что вы делаете?
– Да вот хочу деду Мите перила починить, а то, видишь, тут сломано, и они качаются. А надо, чтоб на них можно было опираться. Понимаешь?
– Понимаю. Может, я пока хоть чайник поставлю?
– Это хорошая мысль, правда, дед-Мить? Давай-ка, Веруня, похозяйничай. Выгрузи мой рюкзак, там еда всякая. А то есть сильно хочется!
– Хорошо, я пошла.
Вера быстро освоилась на небольшой закрытой террасе, оборудованной под кухню. Она почему-то чувствовала себя необъяснимо окрыленной, ей было легко и свободно. "Веруня, похозяйничай" звучало у нее в душе как песня. Ей вдруг представилось, что она в самом деле хозяйка, которой надо накормить голодных, усталых от работы мужчин, "своих мужчин", и где-то глубоко-глубоко мелькнула тень мысли, что женское счастье в том и состоит, чтобы кормить своего усталого мужчину. Доставая из рюкзака продукты, она нашла там швейцарский перочинный нож с множеством лезвий, пачку сигарет, газету "Спорт" и журнал "Шахматы" с разбором лучших мировых партий. Вере так явно показалось, что она знает его уже давно, что ей с трудом удалось отогнать мираж каждодневной семейной жизни.
* * *
– Ой, Веруся, как интересно ты рассказываешь. Но как же ты не побоялась! Поехала неизвестно куда неизвестно с кем, и никто на свете не знал, где ты. И даже дорогу не запоминала! Я бы так не смогла!
– Ты права! Я и сама не могу объяснить, как я вдруг решилась. Второй раз я бы так не поступила!
– Ну давай, рассказывай дальше!
– В общем, после обеда…
– А что вы ели?
– Ну, ничего особенного. Картошку сварили, сосиски молочные, какие-то консервы типа шпрот. Овощи всякие, хлеб. Настойка была клюквенная. Чай с печеньем.
– Понятно.
– Ну так вот, после обеда дед-Митя сказал, что будет отдыхать, а мы с Николаем пошли гулять по окрестностям. Мы наверно часа три или даже больше ходили по полям и лугам, разговаривали обо всем на свете. Я ему рассказала, почему я оказалась в поезде, что мне захотелось изменить что-то в жизни, что мне все надоело и так далее. Он тоже мне рассказывал о себе, о своих проблемах. И ты знаешь, мне он уже не казался заурядным и неинтересным. Наоборот, чем дальше, тем больше он мне нравился, и главное, у меня было ощущение, что я его всю жизнь знаю, что он понимает меня как никто. Представляешь? Самое интересное, он тоже мне говорит – неужели мы только сегодня встретились? Мне кажется, мы сто лет уже знакомы. В общем, гуляли мы, гуляли. А уже темнеет. Я думаю, как же я обратно буду добираться?
А Николай говорит – никуда сегодня не поедешь, куда же я тебя на ночь глядя отпущу! И автобусов нет, и на попутку неизвестно к кому не сядешь. Переночуешь у деда Мити. А завтра днем я тебя провожу. Ну я согласилась, конечно. Честно скажу, что мне так уезжать не хотелось, что если б он сказал – давай– ка собирайся, пора домой, я бы сама попросилась еще хоть денек у деда Мити пожить.
* * *
– Спать будешь на террасе. Не замерзнешь?
– Что вы, дед-Митя! Конечно, нет. Здесь так тепло!
– Ну, ночью-то попрохладней будет, вот одеялко лишнее, если что.
– Спасибо, дед-Митя, не беспокойтесь, все замечательно!
– Ну и хорошо. Отдыхай. А ты где будешь? – обратился он к Николаю.
– Я – там, – Николай махнул рукой в сторону сарая.
– Ну ладно, Коль. Утречком тогда еще мне поможешь. А сейчас, пойду, может, посплю пару часов.
Вера лежала на узкой железной кровати, и стук сердца мешал ей вслушиваться в темноту. Листья шелестят под ветром, касаясь друг друга. Звук такой, как будто они говорят все разом, но только шепотом. Вдруг какое-то щелканье, фырканье, урчание. Волны непонятных шорохов, похожих на замедленные взмахи крыльев. Легкий треск ветки под отяжелевшей во сне птицей. Тихие, почти неслышные шаги под окном. Дверь не заперта. Николай присел на край кровати.
– Не спишь?
– Не сплю.
– Почему?
– Не спится.
– Ты когда-нибудь ночевала на сеновале?
– Нет, никогда.
– Так в чем же дело? Почему ты еще здесь?
– Одеяло брать?
– Не надо, там есть.