– Может она забыла, куда их спрятала? Хотя вряд ли. Она всегда говорила: "не пойду в больницу, дайте мне умереть на своем матраце". То есть она не хотела оставить его ни на минуту.
– Но она же понимала, что после того, как она умрет "на своем матраце", он станет доступен для всех желающих. И то, что она скрывала всю жизнь, может раскрыться.
– Может, она была уверена, что никто не полезет в ее мерзкий матрас?
– Но все равно оставалась доля шанса, что кто-нибудь полезет. Особенно с учетом семейной легенды о ценностях. Легче же было все уничтожить.
– А может быть, ее все-таки совесть мучила, но она боялась признаться? А после смерти – пусть узнают.
– Но узнают только в том случае, если вскроют этот матрас. А если не вскроют – все останется шито-крыто. Нет, не похоже, что она хотела посмертной дурной славы. И раскаянием тут тоже не пахнет.
– Теть Зой! Знаешь, я не буду жить в этой квартире. Не хочу.
– Ась, ну квартира-то ни в чем не виновата. Сделаешь ремонт, можно все тут изменить, как тебе нравится. Будешь сама себе хозяйка в своей квартире. Чем плохо?
– Нет, я не смогу тут жить. Не смогу.
– Ну, обменяешь ее на другую. Эта проблема разрешимая. Согласна?
– Согласна.
– Меня другое волнует – как нам рассказывать об этом? Или не рассказывать?
– А дядя Женя как считает?
– Да вот мы с ним вчера спорили. Он сначала твердо был за то, чтобы всем рассказать. Такие вещи, говорит, нельзя замалчивать! А я его спрашиваю – кому "всем"? Всем родственникам? Чтобы тень Ксениной вины пала на Аглаю, Ольгу, девчонок? Но они-то ни в чем не виноваты, так же как и мы с тобой, говорю. Мы ведь тоже близко знали Ксению. Или, говорю, рассказать всем соседям по дому, знакомым, сослуживцам? Чтобы вся семья отвечала за Ксенины дела? Если б это выяснилось при ее жизни, то можно было бы с нее спрашивать, подвергнуть суду и позору. Но почему за нее должны расплачиваться те, кто ни в чем не виноват? Он говорит: "Никто не должен за нее расплачиваться, но надо, чтобы в памяти людей она выглядела без прикрас. В истинном свете". А я говорю: "Да в чьей памяти-то? Кто о ней помнит? Кто о ней знает? Что жила, что не жила. Ушла – как и не было. Из нас и так почти никого не осталось – во многом из-за нее, конечно, а мы и вспоминать о ней теперь не будем. А Аглая если узнает, то для нее это будет удар посильнее, чем смерть Ксении. Умереть от болезни, от старости – что ж, все умирают. А так она будет терзаться, переживать. Всю тяжесть Ксениной вины на себя примет. Ты же знаешь Аглаю. Зачем же ее подвергать такой муке на старости лет?
– И что дядя Женя?
– Подумал, подумал – и согласился. А ты что думаешь?
– Я бы сначала сказала так же, как дядя Женя. Но… может, и не надо рассказывать. Ради бабушки.
– Умница моя! Хорошо, что ты это поняла. Именно ради бабушки нам придется хранить эту правду в секрете.
Ася тяжело вздохнула и ничего не ответила. Зоя Артемьевна подошла к племяннице и обняла ее. Ася уткнулась в теткино плечо.
– Да, моя милая, в жизни не всегда зло бывает наказано. И не всегда добро побеждает. По крайней мере, не сразу.
– Все-таки это очень несправедливо, – сказала Ася. – Она умудрилась скрывать это всю жизнь. И притворялась, что тоже пострадала, как и все. И наверное, говорила, что ее жених попал в лагерь из-за неизвестного доносчика. И вот, наконец, когда правда вылезла наружу…
– Да уж! В прямом смысле слова! Вместе с конским волосом!
Ася невесело улыбнулась.
– Да. И мы должны покрывать ее… она там, наверно, смеется над нами и радуется.
– Там – это где? Вверху? Вряд ли. Скорее глубоко внизу. Но там уж ей не до смеху. А если серьезно, Асенька, то мы ее не покрываем. Мы бережем хорошего человека, твою бабушку, от боли. Ксения при жизни избежала разоблачения. И если мы сейчас ее разоблачим, то ей это уже безразлично, а больно будет другому человеку, который ни в чем не виноват. Помнишь выражение "Платон мне друг, но истина дороже"? А мне вот дороже друг, понимаешь? Эта истина так долго ждала, чтоб ее раскрыли, что… пусть подождет еще какое-то время. Когда-нибудь, лет через пять-шесть, – сколько там нам осталось – что ты машешь головой? Так и есть – ты своим детям расскажешь обо всем этом, покажешь письма…Они потом своим деткам расскажут… Так что, к семейной легенде прибавится семейная трагедия… ладно, дружочек, утри нос и давай-ка все же займемся книгами.
* * *
Ася, стоя на табуретке, освободила верхнюю полку от книг. Пустую полку Ася протерла влажной тряпкой, потом сухой фланелью. После этого Зоя передала ей шланг пылесоса со специальной насадкой, и Ася добросовестно прошлась ею по всем углам. Потом Ася спрыгнула на пол, и они в четыре руки проделали те же процедуры с каждой книгой. Некоторые тома были так тесно спрессованы, что слиплись между собой, и их приходилось аккуратно разъединять, чтобы не повредить обложки.
Они работали слаженно, сосредоточенно, молча, отчасти из-за гудящего пылесоса, отчасти из-за того, что механическая работа давала возможность обдумывать открывшуюся им нелегкую семейную тайну. Редкие реплики вроде "дай, пожалуйста, тряпочку", "ты какой том делаешь?", "давай, ты будешь протирать, а я пылесосить" не нарушали их размышлений.
Они работали не покладая рук, без единой минуты отдыха, но за три часа успели привести в порядок только одну верхнюю полку.
– Так, все, хватит на сегодня. Мы и так уж пыли тут наглотались. Остальное – в другой раз.
– Теть Зой, ты есть хочешь?
– Хочу. И есть и пить.
– Я тоже. У меня все в горле пересохло.
– Давай сейчас умоемся и пойдем с тобой где-нибудь пообедаем.
– Давай! – обрадовалась Ася. Я так давно не была в кафе!
– Теть Зой, ты торопишься?
– Да нет, не особенно. А что?
– Давай еще посидим тут.
– Хорошо. Ты что-нибудь еще будешь?
– Нет, я абсолютно сыта. Просто неохота уходить.
– Ладно. Давай посидим. Нас никто никуда не гонит.
– Теть Зой! Я вот все думаю…Почему она, с одной стороны, не уничтожила эти письма и записные книжки, а с другой стороны, вела себя так, словно в ее матрасе ничего нет, никаких писем?
– Да, я тоже этого не могу понять.
– А может быть, она не знала про них?
– Как она могла не знать? А каким образом туда попала эта коробка?
– Ну, смотри, теть Зой. Валя пишет матери письма из лагеря. Там содержатся всякие мысли на эзоповом языке, но все же довольно понятные. И кто-то из Валиных друзей, беспокоясь о Надежде Петровне, хранящей эти письма, решил ее спасти. Он зашел к тете Ксении, не признаваясь ей, что все про нее знает. И улучив момент, сунул коробку с письмами в ее матрас. И даже умудрился зашить его, пока она куда-то выходила. Никто ведь не стал бы искать письма от Вали в матрасе "агента Ксении". Согласись, что в этом что-то есть.
– В этом что-то есть, но чего-то нет. Кто-то пришел, когда ее не было дома, вскрыл матрас. Сунул туда коробку, зашил матрас, да так, что не видно никаких следов вскрытия, никаких разрывов, швов, заплаток. И она ничего не заметила за все годы. Ты считаешь, это возможно?
– Н-да… Немножко невозможно. Хотя… вдруг этот человек притворился, что он влюблен в тетю Ксению, стал за ней ухаживать и остался ночевать. А может и на несколько дней. Или вообще стал жить у нее. Тогда он вполне мог найти время спрятать коробку в матрасе, а она об этом и не подозревала.
– Это уже похоже на что-то, хотя смахивает на авантюрный роман. Я не припомню, чтобы кто-то хотел жить с Ксенией. Правда, я же не следила за ее личной жизнью. Может, кто-то и был. А потом, когда спрятал коробку, роман сошел на нет. И он расстался с ней. А что, вполне! Аська! Это, пожалуй, вполне реальная версия! И тогда понятно, почему эта коробка не уничтожена. Она о ней не знала! Конечно! Она не знала! Интересно, кто же из Валиных друзей мог это сделать? Надо будет как-нибудь аккуратно поспрашивать Аглаю, не помнит ли она Ксениных поклонников? Хотя, сейчас это не так уж важно.
– Нет, важно! Ведь именно благодаря ему сохранились эти письма.
– А может быть, не спрячь он их в Ксенин матрас, все раскрылось бы гораздо раньше. Но я думаю, что этого человека уже давно нет в живых. Иначе он бы непременно связался с нами.
* * *
Свое двадцатипятилетие Ася отмечала дома. Это был будний день, но "в честь такого события" Асю отпустили с работы немного пораньше, и к семи часам нарядный стол в большой комнате был полностью готов к приему гостей. Тетя Зоя и дядя Женя пришли как раз в семь, и почти вслед за ними явились Тата с мужем.
– Ась, что ж ты нас, стариков собрала? А молодежь где?
– Дядь Жень, а мы, что, не молодежь? – притворно возмутилась Тата.
– Дядь Жень, во-первых, я позвала тех, кого я больше всех люблю…
– Ну, спасибо тебе, племянница!
–…а во-вторых, вы с тетей Зоей и бабулей – самая настоящая молодежь.
– Ишь ты, как вывернулась!
Все рассмеялись.
– Насколько мне известно, молодежный сабантуй будет в пятницу, – сказала Ольга.
– А, это другое дело. Здесь, дома?
– Нет, в кафе. Но сабантуй, это, пожалуй, сильно сказано. Просто посидим, поболтаем, может, попоем в караоке.
– А там есть кто-нибудь…для души?
Ася улыбнулась.
– Все для души. А для сердца… пока нет никого.
– Татка, Дима, а вы там будете?
– Надеюсь, что получится. Если Димина мама согласится посидеть с Варькой.
– В крайнем случае, ты останешься с Варькой, а я пойду в кафе, – заявил Дима.
– Нормально!
Все снова засмеялись.
– Дим, а сейчас твоя мама с ней сидит?
– Да. Кстати, Ась! Родители просили тебя поздравить от них и пожелать всего самого.
– Передай им огромное спасибо!
– Надо было, чтобы Галина Андреевна и Алексей Дмитрии тоже сегодня пришли, и чтоб Варюху вы привезли, – сказала Аглая.
– Ба, тогда мы все тут на ушах бы стояли, с Варькиной энергией. А так пусть бабушка с ней поближе познакомится. Ничего. Все – таки внучка. А мы с Димкой посидим пару часов спокойно, да, Дим?
– Боюсь, что да.
– Ну, давайте тогда за стол.
За столом шел обычный оживленный разговор. Ася рассказывала о работе, которую она нашла уже год назад и где все у нее, вроде бы, складывалось удачно.
– А на работе знают, что у тебя юбилей?
– Да, конечно. Я там сегодня устроила чаепитие. Меня все поздравляли, и мой начальник сказал очень хороший тост. И разрешил мне пораньше уйти.
– Ну, замечательно, Аська! Я очень рада за тебя! Ты молодец!
– Спасибо, теть Зой!
Тата и Дима забавляли всех смешными историями о своей дочке.
–… пристала к ней: "Сьто это у тебя такое холесенькое?" И этот милый ребенок, лучезарно улыбаясь, абсолютно четко ей отвечает: "маленькая сучка"!
Ольга и Слава говорили о своих планах на лето "хотим в Карловы Вары недельки на две, Оле надо подлечиться. А потом, может, на недельку в Прагу". Зоя Артемьевна и Евгений Павлович рассказывали, как во время прошлогоднего круиза познакомились с синоптиком, и тот проиграл дяде Жене пари о погоде. Аглая слушала всех с сияющими глазами. Она любила свою семью и была счастлива видеть их всех вместе.
Слово за слово, речь зашла о Ксении, о ее квартире, которую Ася после ремонта сдала молодой семье врачей из Еревана. Ольга со смехом в очередной раз рассказала, как она порола подушки под влиянием рассказа дяди Жени. Ася и тетя Зоя вспомнили эпопею с уборкой "Ксениевых" конюшен.
Вдруг Аглая сказала:
– А ведь у Ксении был огромный матрас, который она очень любила. Но он был совершенно неподъемный. Куда же он делся?
– Мы его выкинули.
– Как вам это удалось? Ведь его невозможно было сдвинуть с места!
Ася с тетей Зоей стали рассказывать, как они боролись с матрасом, как пытались его скрутить, а он не поддавался, как из него лезла черная щетина. Все хохотали, особенно, когда Ася описывала, как она бегала вокруг матраса, обкручивая его скотчем.
– Этот матрас старше самой Ксении, – сказала Аглая. – Он раньше принадлежал матери Вали Поливанова, нашего общего друга. Я знаю об этом, потому что Надежда Петровна несколько раз мне говорила, что он очень полезен для ревматиков и для больных костей. Она еще смеялась – вот, говорит, это Валькино приданое. Надумает жениться – будет, куда молодую жену уложить. И кости не заболят. Мы еще Ксению дразнили этим матрасом.
– Это когда было? – поинтересовалась Зоя Артемьевна.
– Это еще до Валькиного ареста. И до того, как у Вали с Ксенией произошел разрыв.
– И как же он у Ксении оказался?
– Вскоре после того, как Валю арестовали, умер Николай Иванович. А мама Валина, Надежда Петровна, тоже очень сдала. Сильно переживала за сына и за мужа. И материально ей было тяжело.
– А Ксения пыталась помочь?
– Она один раз пришла – а Надежда не стала с ней разговаривать, даже не впустила ее. Ксения говорит, я хочу вам помочь. А Надежда ни в какую – мне от тебя ничего не надо. Больше она и не приходила. Я ей еще говорила – мол, не надо считаться, она одна, и Валька болеет в Сибири. А Ксения не захотела – меня, говорит, на порог не пустили, не буду навязываться.
– И как же Надежда Петровна одна справлялась? – спросила Ася.
– Ну, почему – одна. Мы ей помогали – Зоя, Женя, мы с твоим дедом будущим, еще кое-кто. А потом, узнав, что Валя погиб, Надежда Петровна слегла. Ее увезли в больницу. Короче… Похоронили мы ее. В ее квартире потом поселились чужие люди. А вещи – частично кто-то забрал, что-то выкинули. Да у нее и брать-то особенно нечего было. Но дело не в этом, прихожу как-то, смотрю, – а матраса-то нет. Куда ж делся матрас? А его забрали, говорят. Как забрали? Так, приехали на машине, погрузили и забрали. Ну, мы удивились, конечно. А потом еще больше я удивилась, когда узнала, кто его забрал – Ксения. Но с другой стороны, кому как не ей на этом матрасе было спать. Ведь если б она с Валькой не разошлась – он ей бы и достался. Что там у них произошло, непонятно. Говорили, что она ему с кем-то изменила, а он узнал. Но точно я не могу сказать. А спрашивать было неловко. Но потом у нее так жизнь и не сложилась. Вот такие дела! Значит, вы Валькино приданое выбросили!
– Ну, знаешь, это приданое за столько лет уже полностью истлело.
– А ценностей фамильных вы там не нашли, случайно? – полушутя спросила Ольга.
– Кое-что нашли, – ответила тетя Зоя, бросив быстрый взгляд на Асю. – Письма старые, фотографии. Записи разные.
– Нет, я имею в виду…
– Знаю я, что ты имеешь в виду. Мы с Аськой там нашли одну коробочку…ты все подушки распорола, а надо было тебе матрас пороть. Она как раз в матрасе была спрятана. Но там всего-то и было, что несколько ниток жемчуга морского, да изумрудное колье. И еще что-то по мелочи – колечки с бриллиантами и сапфирами. Сережки всякие.
– Вы… что…издеваетесь? Или правда? Ася, вы что там нашли?
– А ты зачем у Аси спрашиваешь? Мне, что ли, не веришь?
– И куда вы это дели?
– Как куда? Дворнику отдали, по семейной традиции.
– Теть Зоя! Как тебе не стыдно, так надо мной издеваться!
– Оля, милая! Забудь о фамильных ценностях. Не было их там. Конечно, я пошутила. Уж больно хотелось полюбоваться, как ты поверишь. Мы хотели на память оставить несколько конских щетинок…
– Теть Зоя!
– Ну, ладно, ладно, не буду.
– Знаете, я вам так скажу, без всяких шуток, – неожиданно серьезно произнесла Аглая. – Мы никогда богато не жили. В молодости – очень трудно было. Сейчас – тоже счетов в банке нет. Но грех жаловаться. Сейчас достаток, все одеты красиво. Стол вон какой. Детки наши в порядке. – Она помолчала. – И вот как бы это выразить… ценность фамильная, это не бусы. Я всю жизнь без этого прожила. Мама моя любила все эти украшения. А потом все потеряла… Ценность фамильная – это память, это доброе имя, это когда правнуки с гордостью могут сказать – мы из семьи такой-то. Вот так я понимаю эти слова. А бусы – это… – и она махнула рукой.
– Аглая! Лучше, чем ты сейчас сказала – не скажешь. Жаль, что так мало народу тебя слышит, жаль, что ты раньше молчала.
– Да, ладно тебе, Зой! Я ж ничего нового не придумала.
– А можно мне слово? – нерешительно спросил Дима.
– Конечно, Димочка. Что ты спрашиваешь!
– Мне кажется, что существуют два понятия, которые, хотя и близкие по значению, и могут заменять друг друга, но все же имеют существенное различие. Я имею в виду "фамильные драгоценности" и "фамильные ценности". Второе понятие более широкое, оно может включать в себя первое и заменять его в контексте, но обозначает скорее духовные ценности, то есть, то, что не может иметь материального эквивалента. Бабушка Аглая говорила как раз об этом, если я правильно понял. Первое же понятие "фамильные драгоценности" по сути обозначает именно то, что имеет материальную ценность, даже если оно является вещественным воплощением духовности, выражением идеи или чувства в конкретной материальной форме. Проще говоря, предметом искусства – ювелирного, живописного и так далее.
Пока Дима говорил, дядя Женя с улыбкой переглядывался с Аглаей и тетей Зоей.
– И где ж ты это вычитал? – с интересом спросил он.
– Нигде. Я просто сидел тут сейчас, слушал и вот, сформулировал…
– Ага! А вывод какой? Можешь сформулировать?
– Вывод…Я позволю себе немного не согласиться с бабушкой Аглаей в том смысле, что я бы не противопоставлял эти два понятия, которые на самом деле не противоречат друг другу…
– Да я и не противопоставляю, Димочка. Я просто сказала, что без фамильных драгоценностей можно прожить, если их нет, например, или они утрачены. А если утратить то, что я назвала ценностью… тут никакие драгоценности не помогут.