- Нет, - честно признался Иванченко. - Лично я жертвовать своим благополучием ради кого-то не собираюсь. Но можно и иначе этот вопрос решить. Почти по-честному… Только на этот вариант и сил больше уйдет и времени, и денег. Тебе придется долго обхаживать его, убеждая, что есть возможность разменять квартиру с гигантской выгодой. Мол, и квартиру хорошую получить можно и дачу, и машину, и денег немерено. И делаешь вид, что все уже "на мази": и покупатель есть, и возможности. А роль покупателя сыграть "актеры" найдутся. Показываешь ему любую хату (разумеется, предварительно сняв ее на пару недель), показываешь любую дачу… Вон, хотя бы особняк Березкина… Это обыграть можно, когда шефа в городе не будет. А когда дедушка подпишет официальные документы - переселяешь его в какой-нибудь сарай, и баста! Старичок и жив останется, и крыша над головой будет. Хотя первый вариант предпочтительней. А уломать дедушку не так уж и сложно. Запудришь ему мозги, мол, на природе и живется лучше и работается, свежий воздух, хорошее питание и все такое… Короче, найдешь, что сказать. Главное - хата твоя будет. Захочешь - продашь, не захочешь - себе оставишь. Она тебе в копейки обойдется. Ты только подумай: у тебя сейчас нет ни кола, ни двора, а будет шикарная квартира, да еще за гроши. Что ты так за него переживаешь? Он тебе кто: сват? Брат, что ты своим благополучием ради его благополучия жертвовать будешь?
- Потому что это не мое "благополучие". Это его квартира. Он ее заработал. Мужик такую жизнь прожил… Грех на его старость посягать.
- Ну так скажи, что тебя самого обманули, и носи ему всю жизнь конфеты, - пренебрежительно скривился Иванченко. - Старик будет жив-здоров, крыша над головой будет, что тебе еще надо?
- Давай этот разговор пока отложим, - попросил Врублевский. - Не созрел я еще для него.
- Ну, как знаешь, - обиделся Иванченко. - Я тебе дело предлагаю, а ты в какие-то непонятные принципы вцепился. Это - жизнь, Володя. И жизнь суровая. Либо ты кого-то загрызешь, либо тебя слопают - третьего не дано. Либо ты пацанствуешь, либо жалеешь всех и вся, и тогда тебе на жизнь ничего не остается. Нельзя так! Сегодня этого жалко, завтра другого, а сам без квартиры так и будешь бегать… Ну ладно, ладно, умолкаю. Но ты все же подумай… Встречу с Березкиным я тебе завтра устрою. Завтра к десяти утра подъезжай к его офису, я буду ждать тебя там. А насчет старика ты все же подумай. Хорошенько подумай…
Врублевский отодвинул бумаги в сторону и чиркнул зажигалкой, прикуривая очередную сигарету. Закашлялся и с отвращением затушил ее в заполненной окурками пепельнице.
"Слишком много стал курить, - укорил он себя, - Так недолго и форму потерять. Нервы, нервы.." Неудивительно - такие планы, такие перспективы, такие проекты… Если выгорит хотя бы треть - я богат. По-настоящему богат. А уж потом я найду, куда вложить деньги и чем заняться. В мире столько всего интересного… На первый взгляд, все расчеты верны и вполне осуществимы. Таким вот поэтапным, "ступенчатым" методом можно заполучить этот город на блюдечке с голубой каемочкой уже года через два-три. А там можно будет заявить о своих интересах и в Петербурге… Наполеоновские планы, - усмехнулся он. - Впрочем, как сказал один умный человек: "Если нам дается желание, то даются и средства к его осуществлению". Тот, кто ничего не делает, конечно, не проигрывает, но зато и не выигрывает. Почему я должен довольствоваться малым, если я могу больше, а хочу еще больше? Идеализм - не так уж и плохо. Если он не беспочвенный и не эфемерный. Одно дело - просто бездумно мечтать, другое - прикладывать силы к осуществлению этой мечты, приближать ее… Если завтра не удастся уговорить Березкина менять тактику, можно будет уходить. Это будет означать, что босс не только недальновиден, но и глуп. А всю жизнь заниматься пробиванием голов и сниманием денег с бедолаг-коммерсантов я не хочу. Может быть, для кого-то это и предел мечтаний, но не для меня. Если уж имеешь дело с преступностью, то с преступностью сильной, организованной, всемогущей. Пока что я вижу лишь получивших кое-какие возможности гопников. Пьянка, насилие, обманчивое чувство вседозволенности, порождающее трагифарсный кураж… Нет, это не для меня. Конечно, эти ребята читают умные книги, занимаются спортом по новейшим методикам, пытаются изобразить какую-то систематичность, организацию, но им далеко даже до плохо образованных ребят из "суповой школы", живших и работавших в "Однажды в Америке". Нет крепкой идеологии, а стало быть, нет преданности, принципов, взаимовыручки. Все, что есть - слюнявый свод законов-"понятий", худо-бедно регламентирующий правила жизни кучки пацанов, решивших сделать легкие деньги. Нет, необходимо организовать систему уже сейчас, а не ждать, пока ее заставит организовать необходимость. Это будет чревато потерей денег, позиций, авторитета…"
В прихожей раздался звонок. Послышались пришаркивающие шаги, и в приоткрытую дверь заглянул Ключинский.
- Володя, ты ждешь кого-нибудь?
- Нет… Но, может быть, что-нибудь случилось?.. На работе…
- Сиди, сиди, я сам открою, - остановил его попытку подняться старик. - Работай…
Он скрылся за дверью. До Врублевского донеслись приглушенные голоса, и через минуту встревоженный Ключинский вновь появился на пороге комнаты.
- Володя, это к тебе… Из милиции, - растерянно сообщил он, - Что-нибудь случилось?
Врублевский недоуменно пожал плечами, стараясь сохранять видимость спокойствия:
- Не знаю. Это нужно у них спросить.
- Может быть, я могу чем-то помочь?
- Благодарю, Григорий Владимирович. Думаю, в этом нет необходимости.
- Так его впускать? Я пока еще не разрешил ему войти… Если он будет пытаться выселить тебя, потому что ты живешь без прописки, или что-нибудь в этом роде, то у меня еще есть некоторые связи… среди общественности… В случае чего, мы можем оформить тебе прописку. Хотя бы и у меня…
- Не торопитесь, Григорий Владимирович, - успокоил старика Врублевский. - Как раньше говорили: "Не надо боятся человека с ружьем". Впустите его, пусть пройдет… Он один?
- Один… Капитан - это когда четыре звездочки?
- Да, это капитан. Пусть заходит. Сейчас узнаем, что этому капитану нужно…
Ключинский вновь исчез и вернулся уже в сопровождении молодого человека в милицейской форме. На вид это был сверстник Врублевского. Чуть выше ростом, худощавый и русоволосый. Но слабосильным его нельзя было назвать. Наметанный взгляд Врублевского сразу подметил характерную роговатость кожи на костяшках его пальцев и некую особую манеру движений, присущую людям, не один год отрабатывающим технику единоборств. Однако было заметно и то, что работе неизвестный гость уделял несравненно больше времени, чем спорту. Об этом свидетельствовали и глубокие тени под глазами, и выражение многолетней, едва ли не хронической утомленности на лице, присущей людям, фанатически преданным своей работе, и даже никаким образом не совместимая с формой щетина, появившаяся на его щеках не менее трех дней назад. Правда, надо отметить, что щетина как раз шла капитану, скрашивая некоторую сухощавость лица и придавая вид модной нынче легкой небрежности. Вряд ли это было имиджем, вероятней было предположить, что и заботу о своей внешности капитан так же приносил в жертву работе. Умные, карие глаза смотрели цепко, "профессионально". Именно по такому взгляду подчас можно определить и профессию человека, и склад его характера. Глаза человека, у которого профессионализм стоит чуть выше норм гуманности, обязанностей семейной жизни и личных интересов. Такие глаза бывают у людей, которые редко становятся начальниками и у которых редко бывают семьи, но благодаря которым кто-то получает и большой пост, и благополучную, счастливую семью.
"Хищник, - определил Врублевский. - Опытный, битый и крайне опасный волчара. Хоть и используемый государством вместо сторожевого пса, но все же волчара. Молодой, но тем более опасный, потому что вынослив, настойчив и неутомим. И тем не менее уже опытен… Держу пари, что он никогда не успевает пообедать, спит с пистолетом под подушкой, уважает настоящих противников и очень сожалеет о том, что запретили дуэли, на которых можно было бы перерезать горло всем оказавшимся в его зоне досягаемости негодяям. Знакомый тип людей. "Хорошими" их назвать нельзя даже с очень большой натяжкой, зато очень хочется иметь их в друзьях. Хотя таких "друзей" мне сейчас и не надо".
- Вы участковый? - нарушил затянувшуюся паузу Врублевский.
- Нет, - капитан с некоторой неуверенностью оглянулся на все еще стоящего за его спиной Ключинского. - Я оперативный уполномоченный уголовного розыска. Если вы имеете в виду официальную форму одежды, то это в связи с некоторыми мероприятиями, которые у нас сегодня были… Но я с неофициальным визитом. Я хотел бы поговорить с вами. Это удобно сейчас?
- Раз уж пришли, - развел руками Врублевский.
- И извиняюсь за столь поздний визит, но работа не позволила мне выбрать более подходящее время, - капитан опять покосился на Ключинского, явно не решаясь начинать разговор в присутствии старика. - У меня к вам… м-м… честно говоря, я хотел бы переговорить с вами с глазу на глаз, - наконец признался он и повернулся к художнику: - С вашего позволения, конечно.
Ключинский вопросительно посмотрел на Володю, и тот кивнул:
- Раз визит "неофициальный", то почему бы и нет? Извините нас за эти секреты, Григорий Владимирович… хотя я и не знаю, какие у нас с вами могут быть секреты, - добавил он капитану, когда дверь за Ключинским закрылась, - Тем не менее, слушаю вас. Присаживайтесь.
- Благодарю, - капитан опустился на стул, ослабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и задумчиво посмотрел на Врублевского. - Даже не знаю, как начать… Нерешительным меня еще никто не называл, но разговор может оказаться несколько необычным, и это сбивает меня с обычных позиций…
- А вы начинайте прямо с сути, тонкости позже приложатся, - посоветовал Врублевский. - Я пойму.
- Хорошо, - кивнул капитан. - Начну с сути… Моя фамилия Сидоровский. Сергей Андреевич Сидоровский.
"О-па! - опешил Врублевский. - Вот этого-то я и не ожидал… Представляю, что это будет за "неофициальный" визит".
Маскируя минутную растерянность, вытащил из пачки сигарету, предложил закурить и капитану.
- Благодарю, - не стал отказываться тот. - Вот и я в некотором смятении от нашей встречи, - угадал он состояние Врублевского. - Думаю, вам нет смысла скрывать, что вы знакомы с моей женой, так же как и мне нет смысла скрывать свою осведомленность о событиях той ночи.
"Вот уж не думаю, что она рассказала тебе все, - усмехнулся Врублевский. - А вот что она рассказала, а что утаила?"
- Не будете ли вы любезны и мне напомнить эти события? - невинно попросил он. - Что-то я…
- Оставьте, - попросил капитан, - это несерьезно… Поверьте: я тоже чувствую себя "не в своей тарелке". Подобных "визитов" мне еще делать не доводилось… В общем, прежде всего я пришел вас поблагодарить, Владимир Викторович. Прежде всего поблагодарить…
- Подтекст в вашей интонации заставляет меня заподозрить, что "прежде всего поблагодарить" - это только введение в диалог куда менее приятный, - догадался Врублевский.
- Смотря как отнестись к этому, - уклончиво ответил капитан. - С моей стороны это лишь искреннее желание улучшить ситуацию, в которой вы оказались, но вот насколько правильно это будет воспринято вами…
- Послушайте, капитан… Кончайте ходить вокруг да около. "С вашей стороны, с моей стороны"… "При желании, при обстоятельствах"… Что вы хотите от меня?
- Хорошо, - вздохнул Сидоровский. - Скажу, как думаю. Я вам очень благодарен за то, что вы спасли мою жену от очень неприятных последствий ее легкомыслия. Она рассказала мне как все обстояло, и я, как человек знакомый с бытом и нравами криминальной среды, могу оценить и сам ваш поступок, и руководящие вами мотивы, и даже некоторый риск, на который вы шли, делая подобный выбор… Это с одной стороны. Но с другой стороны, я так же прекрасно понимаю и то, что вы находились в этой компании отнюдь не в качестве случайного гостя и не в качестве обслуживающего персонала. Ваша принадлежность к этой компании и ставит меня в двусмысленное положение. И все же я приношу вам свою благодарность… предупреждая о том, что вам лучше покинуть этот город.
- Хорошая "благодарность", - с сарказмом протянул Врублевский. - Лестная и весомая. Наверное, я недостоин такой замысловатости, хватило бы и простого "спасибо".
- Поверьте: это именно благодарность, - хмуро отозвался Сидоровский. - Вы человек новый в нашем городе и, наверное, еще не слышали обо мне. Обычно я не смешиваю личное со служебным. Для меня между Березкиным, Шерстневым и им подобными отморозками нет никакой разницы. Любой из них характеризуется одним словом - дерьмо, а в оттенки и различия "вкуса" я не вникаю… Но в данном случае я теперь волей-неволей буду ассоциировать любого из команды Березкина с неприятным происшествием той ночи. А значит, я буду размазывать каждого из них по стене слоем настолько тонким, что сквозь него будет отчетливо видна штукатурка. Жена не хочет, чтобы это дело получило огласку, и особенно сильно упирала на то, чтобы я даже словом не задел ее неожиданного "заступника"… Даже невзирая на… ну, вы понимаете…
Было заметно, что Сидоровский с трудом подбирает слова для выражения своих чувств. Ситуация и впрямь была более чем двусмысленная. В его глазах Врублевский безусловно был бандитом, но он был бандитом, который спас его жену, а эти две противоположности с трудом укладывались в его сознании в единое целое. Безусловно, "недалеким служакой" капитан не был, и к хитросплетениям судьбы, так же как и к парадоксам, столь часто встречающимся в его работе, ему было не привыкать. Но данный случай был слишком причудлив даже для видавшего виды оперативника. Вероятно, все дело было в принципах самого капитана, ориентируясь на которые он жил и работал. Именно так, по отдельности: "жил" и "работал", разделяя эти понятии на "семью" и "службу". Обычно эти два понятия существовали для него параллельно и до сей поры не соприкасались. Врублевский же нарушил этот порядок, смешав "личное" и "служебное", а это представляло некоторую сложность для капитана.
- Я понимаю вашу реакцию, - голосом "главного перестройщика" посочувствовал Врублевский. - Вы - кусок вашей работы, капитан, и в этом ваша беда. Такие, как вы, обычно умирают холостыми… или разведенными. У вас прекрасная жена, красивая, с достаточно своеобразным характером и неглупая, а вы медленно, но неуклонно превращаетесь в железный капкан для бандитов. Уделяйте ей больше времени, капитан. Право слово, она того стоит. Работа - это очень важно в жизни мужчины, но это не единственное, что у него есть, и не стоит об этом забывать. Вам повезло с женой, и не надо приносить ее в жертву работе. Всех преступников все равно не переловите, а вот жену можете потерять. Я это говорю к тому, что, даже не зная вас, вижу перемены, в вас происходящие. Человек, который сумел завоевать любовь такой девушки, и человек, который сидит сейчас передо мной - совершенно разные люди. Вы перестали быть Сергеем Сидоровским и стали капитаном угро. Для вас эта ситуация необычна именно потому, что сами вы никогда бы не нарушили служебного долга из личных побуждений. Я имею в виду то "нарушение", которое "совершил" я, превысив свои… м-м… "служебные полномочия"…
- Перестаньте паясничать, - попросил Сидоровский. - Да, я не слишком свободно сейчас себя чувствую. Но не надо подбирать слова таким образом, словно вы говорите с примитивным служакой, наделенным одной извилиной, которого жена отправила "выразить благодарность". Кстати, она вообще не знает, что я решился на встречу с вами. И я догадываюсь, что более всего вы желаете сейчас послать меня подальше… Но поверьте, что при всей необычности ситуации, я действительно благодарен вам. Искренне благодарен. А что касается служебных обязанностей, которые я "никогда бы не нарушил"… То, если вдуматься глубоко, именно этим я сейчас и занимаюсь, предупреждая вас, что в ближайшее время постараюсь разнести группировку Березкина так, как только это возможно. И предлагаю вам небольшую фору во времени, чтобы вы успели уехать. Отойти от дел они вам уже не позволят, такого не бывает…
- Мне некуда ехать, Сергей Андреевич, - пожал плечами Врублевский. - Некуда, да я и не хочу. Наездился, набегался и навоевался. Хватит. В свою очередь я благодарен вам за предостережение и прекрасно понимаю, что такому человеку, как вы, этот шаг дался очень нелегко. Но я также честно заявляю вам, что я никуда не поеду.
- Стало быть, это принципиальная позиция? - нахмурился Сидоровский. Легкая неуверенность исчезла из его голоса, и движения стали уверенней, решительнее.
Обязанности и формальности были выполнены, акценты расставлены. Теперь в комнате находились два солдата, разведенные судьбой во враждующие лагеря. Непривычное для солдат бремя дипломатии осталось позади, и, как ни странно, теперь они понимали друг друга куда лучше, говоря на языке, хорошо известном им обоим.
- И все же подумайте, Владимир Викторович, - продолжал Сидоровский. - Вы, видимо, не понимаете, во что ввязываетесь. Это не ваша среда обитания. Вы здесь не выживете. Вы - боевой офицер, и тонкости криминального мира для вас губительно неизвестны. Я уже несколько раз на протяжении нашей беседы обращался к вам по имени-отчеству, показывая, что несмотря на кратковременность вашего пребывания в городе успел навести о вас справки, а вы даже не отреагировали на это. Поверьте: милиция намного сильнее, чем кажется с первого взгляда. Пренебрежительно думать о ней может только самонадеянный недоумок, наслушавшийся глупых визгов жаждущих сенсаций журналистов…
- Я вам верю. Я вас понимаю, - вежливо отозвался Врублевский, терпеливо переждав эту тираду, - И я даже желаю вам осуществить вашу мечту о полном искоренении преступности и "пожать руку последнему преступнику", исполнив тем самым и мечту Никиты Сергеевича. Кстати, то, что вы называли меня по имени- отчеству несмотря на то, что представлены мы не были, а ваша жена знала меня только по имени, я заметил. Могу даже предположить, что эту информацию вы получили в баре "Фаворит" - там видели мои документы. Я оценил и вашу осведомленность и быстроту действий. Приятно было познакомиться.
- Послушайте, Врублевский, - капитан заметно рассердился, на скулах заходили желваки, - вы же бывший офицер! Где вас учили честь мундира поганить? Вы же воевали! Воевали против таких же оголтелых засранцев, которым намереваетесь сейчас служить верой и правдой. Знаете, как это называется?
- Вот только произнесите это слово, и я вам морду разобью, - ровным голосом пообещал Врублевский. - И не читайте мне морали, капитан. Я не маленький мальчик, чтобы меня учить. Я сам делаю свой выбор, без подсказок. Вы делаете свою работу, я - свою, и не надо выяснять, что правильнее или лучше.
- Я пытаюсь вам это объяснить, потому что…