- Я тебя сейчас ударю! - она даже побледнела от гнева. - Ты действительно очень изменился, Врублевский. Ты превратился в такую мразь, что с тобой и раз- говаривать-то противно… Не смей говорить о нем плохо! И никогда больше не подходи ко мне! Никогда!
- Я только хотел попросить прощения за тот разговор. Хотел объяснить, что сейчас я просто не могу… не могу рисковать теми, кто мне дорог. Я сейчас опасен.
- Это я вижу, - гневно сказала она, - Ты опасен, как любой негодяй, Врублевский. И если в прошлый раз ты меня унизил и оттолкнул, то сейчас ты меня оскорбил и разозлил… Как можно было опуститься до такого уровня, Врублевский? Ты хоть сам-то понимаешь, кем стал?
- Понимаю, - согласился он. - Стал. Поэтому и хотел попросить у тебя прощения… Я… Я работаю с бандитами, Лена. Когда я уехал из Петербурга, я прибыл сюда и пошел к бандитам. Меня приняли. Я смог подняться до определенного уровня… Со всеми вытекающими отсюда последствиями…
- Так вот оно что, - тихо сказала она, и ее гнев отступил. - Понятно… Вот откуда и эта жестокость, и эта бесчувственность. И вообще все эти изменения в тебе… Зачем ты это сделал?
- Хотел быть богатым, - пожал он плечами, - И стану богатым… А ты прости меня… Хорошо?
- Хорошо, - сказала она, - Ты… Ты береги себя. Все же я давно знаю тебя, и мне бы не хотелось… Не делай ошибок…
- Уже сделал, - кисло улыбнулся он и встал. - Поздно пить "Боржоми", когда печень отвалилась… Это все, - он обвел рукой вокруг себя, - в какой-то мере моя заслуга и принадлежит мне. И скоро все это будет принадлежать мне окончательно… Менять что-либо уже поздно… Удачи тебе. Прощай.
- Почему же так трагично? Давай будем друзьями?
Он как-то странно посмотрел на нее, повернулся и направился к выходу.
- Неприятности? - участливо спросил гардеробщик, подавая ему пальто.
- Вся моя жизнь - сплошное преодоление неприятностей, - вздохнул Врублевский. - Чтобы вылезти из одних - влезаю в другие. Умею я делать выбор, ничего не скажешь… Еще ни разу не ошибся…
- Владимир Викторович, - предупредил его гардеробщик, - там, у выхода, отирается один верзила. Знаете, такой горилообразный амбал. Кажется, он из людей Шерстнева и следит за вами. Вышли бы вы через черный ход, а то людей ваших в баре нет… Как бы чего не случилось…
Врублевский задумчиво посмотрел на выход, машинально провел рукой по костюму, но вспомнил, что пистолеты лежат дома, в тайнике. Последнее время он перестал носить с собой оружие. Особой необходимости не было, а рисковать по мелочам он не любил.
- Хорошо, - сказал он, - спасибо, Борис. Держи.
Он сунул гардеробщику десять долларов и прошел через зал к служебному выходу.
- Щедрый малый, - пробормотал гардеробщик, - Но недолго тебе деньгами сорить осталось. Скоро для тебя и десять долларов будут большими деньгами… Если вообще понадобятся.
Он спрятал деньги в карман и выглянул через окно на улицу. Отыскал взглядом громоздкую фигуру топтавшегося у выхода Миронова, посмотрел на Филимошина, оживленно беседовавшего с каким-то человеком в джинсовой куртке, и покачал головой:
- Не город, а террариум… А вот и еще одна пиранья, - усмехнулся он, посмотрев на свое отражение в оконном стекле. - Но это та пиранья, которая еще ваши косточки обглодает. Грызитесь, ребята, кусайте друг друга, рвите на части, а наше время уже не за горами. Мы терпеливые, мы подождем…
- Я тебя о чем предупреждал, поганец?! - ярился Филимошин, мертвой хваткой вцепившись в рукав куртки пытающегося вырваться Евдокимова. - Я предупреждай тебя, чтобы даже духу твоего близко не было! Тебе что, других тем мало?! Вчера вечером на центральной площади собака человека покусала. Вот и пиши об этом, а возле певицы не крутись!
- Да сколько же можно о собаках писать? - слабо сопротивлялся Евдокимов. - Все собаки, собаки… Как сказал один английский издатель: "Если собака покусала человека - это не новость. Новость, если человек покусал собаку"… Дай хоть за певицей поохотиться. Тебе что, жалко, если я пару снимков сделаю?
- Ты мне мешаешь, можешь ты это понять, или нет?! Я расследование веду, а ты со своим фотоаппаратом мне все дело загубишь. Я ведь тебя именно по фотовспышке засек. А если бы заметила она?! Иди к полковнику Бородину и бери у него репортаж - он как раз очередную чистку милиции затеял.
- И чистки милиции надоели, - не сдавался Евдокимов. - Как мог бы сказать все тот же издатель: "Если начальство начинает чистку среди подчиненных - это не новость. Новость, если подчиненные начинают чистку начальства". Я же догадался, что ты отрабатываешь ее связи с Врублевским. А Врублевский - это приближенный Березкина, едва ли не один из "авторитетов"… Дай и мне за ними поохотиться!
- Уйди отсюда! - заорал взбешенный Филимошин. - Убирайся! Иди пиши о коррумпированных политиках, о чеченской войне, о нищих миллионерах! Найди себе что-нибудь, только от меня отвяжись!
- Коррумпированные политики - это не новость. Новость - это некоррумпированные политики, - бубнил Евдокимов, прижимая фотоаппарат к груди. - Возьми в долю, Женя. Дай поохотиться…
- Убью! - пообещал Филимошин, отпуская наконец рукав коллеги. - Приблизишься - убью! Чтобы тебя не было в зоне видимости, понял?! Иди пиши о масонах в Думе!
- Масоны в Думе - это не новость… - начал было бубнить Евдокимов, но Филимошин уже скрылся в дверях бара.
Несколько минут Филимошин стоял в вестибюле перед зеркалом, пытаясь взять себя в руки и вернуть на лицо беззаботное выражение. Наконец это ему удалось, и он прошел в зал.
- Что-нибудь случилось? - обеспокоенно спросила Лена. - Я видела через окно, как ты ругался с каким-то человеком… Кто он?
- Мелкий пакостник, - беспечно отмахнулся Филимошин. - Правда, многообещающий… Но все равно не стоит твоего внимания. Это молодой коллега. Молодежь нынче настырна и некорректна. Не хотят заниматься будничной и тяжелой работой, им сразу сенсацию подавай. Сразу глобальные масштабы, мировые проблемы и супер-разоблачения. А кто повседневной работой заниматься будет? Я по молодости поперек стариков не лез, тренировался на собаках, бомжах и милиции, а эти шустрые пошли, им сразу сенсацию подавай… А этот парень - твой знакомый? Насколько я понял, вы даже хорошо знакомы? А ты говорила, что у тебя нет никого в этом городе…
- Неужели ревнуешь? - улыбнулась она. - Он - к тебе, ты - к нему… Даже приятно: наконец меня кто-то ревнует… Да, когда-то мы были знакомы с Володей. Но это осталось далеко в прошлом. Когда-то он даже был… был моим парнем. Мы собирались расписаться, но… Впрочем, тебе это будет неинтересно. Мы простились с ним.
- Почему же "неинтересно"? - Филимошин напряженно придумывал причину, объясняющую его интерес к данной теме. - Я не хочу лезть в твое прошлое, причинять боль воспоминаниями… Ты приехала из-за него?
- Нет, что ты, - покачала она головой. - Я даже не подозревала, что встречу его здесь. Когда-то он был отличным парнем. Честным, принципиальным, даже немного идеалистичным… Он был офицером спецназа, а я в то время была молодой, глупой и жестокой. И я очень виновата перед ним… Я бросила его, поменяв на карьеру певицы… А карьера-то того не стоила… Но тогда я этого еще не знала… Ты никогда не жил в нищете? Это страшно и унизительно. Когда ты молодая, красивая и даже не совсем бездарная, а возможностей в жизни, так много - трудно устоять перед искушением… Нищета… Ты ничего не можешь себе позволить, постоянно экономишь, не позволяешь купить себе новую одежду, сходить в приличную парикмахерскую, носишь одни и те же сапоги по пять-семь лет и боишься, как бы они не развалились в этом сезоне, потому что денег на покупку новых у тебя нет. Ты считаешь каждый рубль, штопаешь старые чулки и молишься на холодильник, который каким-то чудом работает уже двадцатый год. Зимой ты ходишь в демисезонном пальто, а из всех украшений у тебя только подаренные мамой серьги и бабушкин перстенек. И унизительно низкая зарплата на нелюбимой работе. Жизнь проходит мимо, и у тебя нет никаких перспектив на будущее… Я очень долго пилила Володю за то, что он такой неповоротливый, все никак не хочет оставить свою службу и заняться тем, чем занимаются все умные люди - коммерцией. А он поначалу все смеялся и песенку Трофимова напевал: "Россия нас не балует ни славой, ни рублем, но мы ее последние солдаты, а значит надо выстоять, покуда не помрем… Аты-баты, аты-баты…" Но про себя он очень мучился. Я это видела и удваивала усилия, надеясь заставить его бросить службу и заняться чем-нибудь, что приносит деньги… Вот и допилилась… Начались ссоры, он все больше времени проводил на работе, а я… Я занялась устройством своей жизни сама. И однажды мы разошлись. Я ему все объяснила, и он уехал. Я даже не знала - куда. Просто взял, и уехал… Только скрипку свою взял, и больше ничего… Он ведь очень недурственный скрипач. Меня это всегда трогало: воин, и вместе с тем - скрипач… Я виновата перед ним. Иногда мы совершаем очень жестокие поступки, даже не понимая, какую боль причиняем другому человеку… Хорошо еще, что он очень сильный человек. Смог справиться с собой, нашел в себе силы жить, бороться… Но все же я очень виновата перед ним…
- И это - все?! - разочарованно протянул Филимошин. Она удивленно посмотрела на него:
- Я тебя не понимаю. Почему ты так говоришь?
- Потому что… Потому что думал, что это он пригласил тебя сюда, - честно ответил Филимошин. - Ты знаешь, кто он? Он один из лидеров крупнейшей в нашем городе группировки. Преступной группировки, разумеется. Ты знала об этом?
- Да, он только что сказал мне.
- Фактически все самые крупные и доходные предприятия так или иначе подвержены его влиянию. Насколько мне известно, группировке, которую он возглавляет, принадлежат и гостиница "Палас-отель", и этот бар, и куча других доходных заведений. В том числе и та студия, что организовала твой концерт в нашем городе. Вот я и подумал, что эта встреча была спланирована им заранее.
- Это невозможно! - решительно отвергла она. - Во-первых, я сама выбирала из предложенных городов те, что пришлись мне по вкусу, планируя свое турне, а во-вторых, его удивление при встрече со мной было неподдельным. Уж кого-кого, а Врублевского я знаю хорошо. К тому же… мое появление скорее озадачило его, чем обрадовало. Он не готов был увидеть меня так скоро и поначалу даже оскорбил меня, сознательно отталкивая. Он боится, что общение с ним бросит тень на меня. Или станет причиной каких-нибудь неприятностей…. Сейчас он подходил извиняться за прошлую встречу.
Филимошин разочарованно молчал. Вся история оказалась по-житейски банальной. Расследование зашло в тупик. Сенсация не состоялась. Правда, теоретически еще существовала возможность того, что она умело лжет, но что-то подсказывало Филимошину несостоятельность его первоначальной версии. Можно было еще попытаться перевернуть все эти факты по своей трактовке, "натянуть" их на заранее заготовленную версию, и они как нельзя лучше легли бы в планируемую серию статей о разоблачении "березкинской" группировки, но…
- Пойдем домой, - сказал он. - Здесь так людно, шумно… А я хочу побыть с тобой наедине…
- Ты расстроился, когда я тебе все это рассказала? - тревожно спросила она, - Но ведь между нами с ним больше ничего нет. Это - прошлое…
- Нет, я не расстроился, - ободряюще улыбнулся он, - Скорее, наоборот… Это хорошо, что ты не образ, не кумир, не часть шоу-бизнеса, а обычная женщина. Трогательная, слабая, со своими ошибками, проблемами, невзгодами, со своим прошлым… Пойдем в гостиницу. Там в одном из номеров есть чудесный балкон с замечательным видом. Я давно его приметил, и насколько мне известно, сейчас этот номер свободен. Я договорюсь с портье, мы возьмем пару бутылок вина, вытащим на балкон пару кресел-качалок, укутаемся в пледы и будем смотреть на звезды…. А я буду тебе рассказывать забавные истории из моей жизни. У меня ведь тоже всего было много - и хорошего, и плохого. Были и страшные вещи, и забавные… Я, наверное, слишком увлекся своей работой и не заметил, как стал приложением к печатной машинке. Этакий компьютер, преобразующий огромную, разноцветную и многогранную жизнь в короткие и однобокие заметки… Но в моей жизни действительно случались очень интересные истории. И я умею рассказывать. Я хороший рассказчик… И мне очень хочется побыть с тобой наедине, убежав от этого суетливого мира с его проблемами и хитросплетениями. Чтобы были только ты, я и звезды…
Он заботливо укутал ее пледом, прихватил с вынесенного на балкон журнального столика высокий бокал с вином и уселся в кресло.
- А места там действительно необычайные, - продолжил он свой рассказ. - Глухие, дивные… Иной раз целый день пробродишь, а живого человека не встретишь. Все деревни - в шесть дворов, и остались там только старики да старухи. Молодые-то на заработки в города подались… Но места сказочно красивые. Леса без гнили, без сырости, мох под ногами словно ковер, а небо выгибается над полями голубым куполом. И все пространство, от лесов до озер, от трав до небесной глубины медовым запахом заполненно. Давно я на родине не был, только по ночам она мне все чаще снится. Старая, былинная Русь… Как в сказку попадаешь, где и лешие - не чудо, и клады - не редкость, и ночью на берегу озера русалку встретить - самое житейское дело…
- А ты сам что-нибудь такое там видел? - спросила она. - Я имею в виду - привидения, домовые, лешие там водятся? На самом деле?
- Конечно, "водятся", - улыбнулся он. - И видел я их не раз. На самом деле их не так сложно увидеть. Мне друзья не верят до тех пор, пока сами ко мне в гости не приезжают и собственными глазами эти чудеса не наблюдают. Еще ни разу не было случая, чтобы что- нибудь не произошло такого… аномального. Но это не страшно. Это забавно и жутко интересно. Сама убедишься. Вот только лето наступит, и мы с тобой поедем туда. Покажу тебе эти края, покатаю на лодке, в бор за грибами сходим, в полях побродим… Бывало, идешь по полю среди густых, некошенных трав, кругом холмы, леса, валуны огромные, в землю вросшие да мхом укрывшиеся, и чудится, что сейчас выедет из- за деревьев богатырь в кольчуге и с копьем, поперек седла положенным, и, пытливо поглядев на тебя из- под седых мохнатых бровей, спросит: "Что, молодец, дело пытаешь, али от дела лытаешь?.." А где-то на берегу озера стоит светлая сосновая изба, и живет в ней русоволосая и зеленоглазая Олеся…
- Вот Олесь нам не надо, - запротестовала она, вставая с кресла и перебираясь к нему на колени. - Пусть уж лучше Баба-Яга. На Лесовика согласна, даже на Кощея Бессмертного. Но Олесь не надо…
- Хорошо, - согласился он. - Не надо…
Филимошин наклонился к девушке, собираясь поцеловать, и в этот миг яркая вспышка откуда-то снизу осветила их лица, заставив вздрогнуть от неожиданности.
- Убью! - взревел Филимошин, бросаясь к перилам балкона. - Евдокимов, сволочь флетчеобразная, я тебя предупреждал?! Ноги вырву!.. Я сейчас, - бросил он растерявшейся девушке и ринулся в номер, а оттуда по лестнице вниз. Но когда Филимошин выбежал на улицу, Евдокимова уже и след простыл. Филимошин заглянул в одну подворотню, в другую и безнадежно махнул рукой.
"Ушел, подлец… Но каков мерзавец?! Сказано же было: не мешай, так нет, лезет в чужую жизнь, папа- рацци доморощенный! Завтра в редакции отловлю - морду набью! Ему, видите ли, интересно, как люди целуются… Откуда он снимал?.. Ага, скорее всего отсюда… Вот черт, балкон как на ладони виден, да и разговор слышен… Нет, ну какая сволочь, а?! Хоть ночью под кровать теперь заглядывай - не спрятался ли там Евдокимов!.. Уши оторву и заставлю фотопленку сожрать!"
Филимошин был в неподдельной ярости. Впервые на собственной шкуре он почувствовал, что это такое - вмешательство в частную жизнь. Быть в роли преследуемого ему почему-то не нравилось. Это было непривычно, и это было неприятно. Одно дело, когда в чужую спальню подглядываешь ты, и совсем другое дело, когда какая-то сволочь подглядывает в твою собственную спальню. Это, как говорят в Одессе, две большие разницы.
- Что это было? - спросила Лена, когда он вернулся на балкон. - Опять твой знакомый?
- Это потенциальный покойник, - сквозь зубы проворчал Филимошин, - Только он об этом еще не знает. Ему сейчас не статью, а завещание писать нужно… Что он тут такого сенсационного нашел? Откуда это слепое подражание итальянским и американским охотникам за "уликовым моментом"? Знает же меня, каждый день на работе встречаемся, так нет, надо не спросить, а подслушать и подглядеть… Паршивец!
- А я привыкла, - вздохнула она. - Это еще полбеды, когда на тебя постоянно смотрят и фотографируют. Хуже, когда гадости разные придумывают и пишут. Иногда такую чушь ради красного словца придумают, что только диву даешься - как им такое вообще могло в голову придти? Конечно, привыкаешь ко всему, но все равно очень неприятно. Словно в клетке живешь, а на тебя пялятся постоянно, да еще другим показывают. А потом разные мерзости пишут, а ты и оправдаться не можешь. У нас ведь так легко облить человека грязью, и все в это поверят. Журналистам все время верят, словно среди них нет людей продажных, лживых и корыстных. Раз написано - значит правда, раз по телевизору сказали - значит так и есть, раз кого-то осудили - значит виновен… Хоть на необитаемый остров уезжай.
- Да, неприятно, - в раздумье почесал подбородок Филимошин, - Лично я так над людьми никогда не глумлюсь. У меня другие статьи, во благо, а не во вред. Я с мафией борюсь, с коррупцией, с… много с кем борюсь. Но я-то совсем другое дело, что за мной следить?
- Это он не за тобой, а за мной шпионит, - вздохнула она. - Приехала в город певица, какое-никакое, а событие… Есть такие люди, которые самые обыденные события искажают до неузнаваемости, вносят туда злобу и действуют на потребу толпе… Если он эти снимки опубликует, они тебе не смогут повредить? - с беспокойством спросила она.
- Я ему опубликую! - гневно погрозил в темноту Филимошин. - Он у меня тогда весь тираж сожрет! Вот ведь молодежь пошла! Уже за коллегами охотиться начали… Что он здесь такого сенсационного нашел?
- Он считает, что он прав, - пожала она плечами. - Я уже встречалась с такими людьми, разговаривала с ними и знаю их психологию. Он искренне считает, что его призвание - действовать на потребу толпе, давать ей то, что она хочет. Что толпа хочет сплетен и скандалов, ужасов и разоблачений, что они будут счастливы увидеть фотографию расчлененного трупа, мертвого ребенка, отрезанной головы… У меня был случай, когда один такой же репортер выкупил у портье запасные ключи от номера и попытался сфотографировать меня в ванной, голую… Это было в таком же маленьком городке, где отели не имеют хорошей службы безопасности для защиты своих клиентов… Да и бес с ними, Женя, не обращай внимания. Подумаешь: один негодяй щелкнул фотоаппаратом…
- Нет, не бес с ним! - ярился Филимошин. - Он следил за нами! За мной шпионил! Ох, и устрою я ему взбучку!
- Успокойся, - погладила его по плечу девушка, - он уже ушел. Теперь мы снова одни…
Филимошин недоверчиво покосился в темноту, словно пытаясь отыскать взглядом притаившегося там Евдокимова, и зябко передернул плечами.
- Пойдем лучше в номер, - предложил он, - Что-то у меня настроение испортилось. Такое ощущение, что на меня пялятся из-за каждого угла. Как будто я нагишом стою на освещенной сцене…