- Но все окончилось хорошо, - поспешил заверить Толстяк, - Маленький Принц вернулся к себе домой, а летчик починил свой самолет и вернулся к себе на родину… А потом он снова улетел. Он вылетел с базы, и… больше его никто не видел. Он исчез. Он не вернулся на базу и не прибыл на место назначения. Его искали, и никто не мог понять, куда же он делся. Они думали, что он не может вечно лететь между морем и звездами, наслаждаясь полетом и думая о своем маленьком друге. Они думали, что у него кончился бензин и он упал в океан… Но мы-то с тобой знаем, куда он делся, верно?
- Он улетел к Маленькому Принцу?
- Да, - уверенно ответил Толстяк. - Он полетел проведать своего маленького друга. Они и сейчас сидят на той далекой маленькой звезде, смотрят на закат и разговаривают. И они счастливы, потому что звезды смеются им с небес и нежно звенят, словно бубенчики. А с одной из этих звезд тебе улыбается мама. Потому что она знает, что я рассказываю тебе сказку, а ты мне веришь. Потому что она знает, что ты не будешь плакать и печалиться… Разве плачут о тех, кому хорошо и кто всегда с тобой? О тех, кто смотрит на нас с небес и хранит нас своей любовью?
- Мне все же будет ее очень не хватать, - признались она, - но если ей там хорошо и если она погостит и вернется… или я сама приду к ней… То мне не так грустно. Ты, правда, меня не обманываешь?
- Я самый честный человек на этой крыше, - гордо заверил Толстяк. - Подумай сама: куда бы мог тогда деться Маленький Принц? Куда улетел Экзюпери? Куда ушла твоя мама? Ведь ничего в этом мире просто так не проходит и не исчезает бесследно. Они видят тебя и любят тебя. Иначе и быть не может.
- Это хорошо, - серьезно сказала она. - Раз ей там хорошо, то и мне хорошо… А когда я вырасту, я наберусь сил и поеду к ней…
- Только не торопись, - попросил Толстяк. - Самая прекрасная пора - это детство. Не торопись вырастать, малыш. Лучше улыбайся звездам.
Свеча догорела и погасла. В темноте Толстяк почувствовал, как она прижалась к нему, обхватив ручонками, и благодарно положила голову на плечо.
- Ты запачкаешься, - сказал он. - Я грязный.
- Ты добрый, - сказала она. - У тебя есть книжка про Маленького Принца, и ты знаешь, где моя мама. И мне не страшно с тобой… Только ты не уходи больше никуда, хорошо? Даже на звезды не уходи. Пожалуйста. Даже если тебе там лучше, и у тебя там друзья - все равно не уходи…
- Не уйду, - пообещал Толстяк, - Еще не время. Ведь мы с тобой еще не обо всем поговорили. Я еще не рассказал тебе о богатырях и принцессах, о драконах и волшебниках, о добрых феях и злых колдуньях. Я, пожалуй, останусь…
- Это хорошо, - сонно сказала она и зевнула, - Это… очень…
Толстяк осторожно уложил уснувшую девочку и укрыл собственным свитером. Огромный растянутый свитер укрывал ребенка, словно одеяло. Толстяк посидел немного, прислушиваясь к ровному дыханию девочки, поскреб щетинистый подбородок, вздохнул и прилег рядом, стараясь не разбудить ее. Стоило ему закрыть глаза, как он увидел крохотную планету, на которой сидели мальчик с золотыми волосами и худощавый мужчина в старомодной куртке летчика. У мужчины было доброе ироничное лицо, он держал на коленях планшет и что-то быстро рисовал остро отточенным карандашом на обратной стороне пожелтевшей карты. Мальчик очень серьезно и внимательно следил за движениями карандаша, и в его глазах читалось одобрение. А рядом с ними стояла накрытая стеклянным колпаком роза и бродил барашек в новом наморднике…
Толстяк проснулся от каких-то странных всхлипываний. С минуту он еще лежал, сонно хлопая глазами и пытаясь сообразить, что происходит, потом вспомнил и вскочил, испуганно глядя на разметавшуюся во сне девочку. Она тихо и жалобно постанывала, бессознательно шаря вокруг себя руками, словно искала что-то. Свитер, которым она была укрыта, сполз в сторону, но несмотря на утреннюю прохладу, на висках у нее выступила испарина.
- Эй! - позвал Толстяк. - Ты это чего, а? Эй, малыш… Я же забыл спросить, как ее зовут!.. Малыш, ты чего?
Он потряс ее за плечо. Она всхлипнула, но глаз не открыла.
- Ты что это задумала, а? - обеспокоенно спросил Толстяк. - И не думай даже… Ну-ка просыпайся… Просыпайся! Ну, пожалуйста, просыпайся…
Но она была без сознания. Толстяк провел ладонью по ее лицу, вытирая пот, и беспомощно оглянулся.
- Что делать, а? - запричитал он. - Что делать? Я же не знаю, что надо делать в таких случаях… Ты подожди, ты не умирай, хорошо? Я сейчас… Я сейчас сбегаю за Профессором. Он умный, он скажет, что надо делать. Я очень быстро. Ты потерпи. Я быстро…
Он выбежал на улицу, позабыв даже набросить куртку, и со всех ног помчался к дому Профессора. Сонный Профессор долго не мог сообразить, что хочет от него запыхавшийся и перепуганный Толстяк. Глотая слова, тот умолял бежать и спасать, потому что ей плохо и надо что-то делать, а что делать, он не знает, поэтому Профессору нужно срочно бежать и спасать, потому что ей плохо и надо что-то делать…
- Так ты ее все-таки подобрал и притащил к себе?! - наконец разобрался в этой словесной карусели Профессор. - Ой, дурень ты, Толстяк, ой, и дурень!
- Нужно бежать, Профессор, - бормотал Толстяк, - потому что ей очень плохо и надо что-то делать… Быстро, Профессор, быстрее!
- Не подталкивай меня, - ворчал Профессор, семеня рядом с Толстяком по улице. - Кому говорю - не подталкивай! Сам недотепа и еще ребенка себе на шею посадил. Мучайся теперь с вами двумя… Не подталкивай, говорю, не помрет она, не волнуйся ты так. Сейчас посмотрим и решим, что делать… Не хватай меня за руку, я сам иду!
На чердаке он опустился перед девочкой на колени, взял ее руку, сосчитал пульс, оттянув веки, заглянул ей в глаза, пощупал лоб, прислушался к дыханию и удрученно покачал головой:
- Плохо дело, Толстяк. Я не врач и точный диагноз поставить не могу, но, кажется, у нее воспаление легких. В ее возрасте это очень опасно. Необходимо срочно отвезти ее в больницу. Я ничем не могу ей помочь, здесь нужны специалисты. Хорошие врачи, хорошая палата, хорошее питание, дорогие лекарства и все такое… Здесь ее оставлять нельзя.
- Ага, - испуганно кивнул Толстяк и уже было наклонился, чтобы поднять ребенка на руки и бежать в больницу, как замер, что-то вспомнив. - Нельзя ей в больницу, - сказал он, - никак нельзя. Ее ищут. И ее там найдут. А если найдут - убьют.
- Нельзя ее здесь оставлять, - ответил Профессор. - Она может умереть. Говорил я тебе - не связывайся…
- Профессор, - взмолился Толстяк, - ты же умный, придумай что-нибудь! Нельзя ей в больницу! Убьют ее там. Придумай что-нибудь другое. Ты же такой умный, ну придумай что-нибудь…
- Что тут придумаешь? Ей лекарства нужны, тепло, уход… В другой обстановке, в домашних, благоприятных условиях, может быть, и можно было бы попытаться… теоретически… Но это какие условия нужны! Какие деньги! Может быть, даже… миллион! А то и больше… Есть у тебя миллион?
- Нет, - признался Толстяк.
- И у меня нет. На что ей лекарства и витамины покупать будем? В тепло ее необходимо перенести, от сквозняков оградить. Есть у тебя квартира?
- Нет…
- И у меня нет. Так что же прикажешь делать? Здесь ее оставлять умирать?
- Нельзя ей умирать, - испуганно сказал Толстяк. - Никак нельзя. Она еще маленькая… Профессор, придумай что-нибудь! Ну, пожалуйста!
- Да отстань ты от меня! Что я могу придумать?! У меня, как и у тебя, ни угла, ни денег. Даже если сами будем подыхать, и то не сможем себе помочь… Мы - нищие, Толстяк, не забывай об этом. Из всех нас только дядя Леша может позволить себе болеть и умирать в комфорте. А наше дело - гнилое…
- Дядя Леша, - встрепенулся Толстяк. - У него есть деньги. Он же почти не нищий… Он… Я пойду к нему и попрошу…
Профессор посмотрел на него с сожалением.
- Ты - больной, Толстяк. Только, в отличие от нее, ты - душевнобольной. Нашел, у кого просить. У дяди Леши зимой снега не выпросишь. Нас он, как липку, обдирает, хоть с нас и брать-то особо нечего, а ты хочешь у него сочувствия поискать… Как же, найдешь… Он в последнее время совсем желчный стал, ядовитый, как змея, благо что не шипит. Старость свое берет, болеет постоянно, видать, чувствует приближение смерти, потому и бесится… К нему сейчас даже приближаться опасно, не только говорить о чем-то…
- Я все же пойду, - решился Толстяк. - Нельзя ей в больницу… Ведь не каменное сердце у него… Одно дело мы - это понятно, но ребенку-то он должен помочь…
- Ага… Должен, - скривился Профессор. - Держи карман шире… Знаешь, сколько денег надо? Нас с тобой продай, и то не наберется… Дурью ты маешься. Не будет толку от этого. Гляди, еще бока намнут…
- Профессор, ты посиди с ней, хорошо? Я быстро. Если она вдруг попить попросит, или проснется и испугается… Ты ей тогда сказку расскажи. Она любит сказки. И скажи, что я скоро приду. Пусть не боится. Я быстро… Ты пока посиди с ней…
Толстяк выбежал, а Профессор сел рядом с девочкой и заботливо укутал ее старым свитером. Зачем-то оглянулся, словно стесняясь самого себя, и тихо запел колыбельную.
Прошел час. За ним медленно прополз второй. Профессор знал, что дядя Леша жил на другом конце города, в комнатах полуразрушенного дома, снести который у властей не было ни денег, ни желания. В этом полуразрушенном здании дядя Леша и устроил себе настоящие апартаменты, собрав в две комнаты остатки мебели со всего дома и натащив туда всевозможных скатерок, коробочек, горшочков и плакатов, собранных на городских свалках. В одной из "жилых" комнат даже был действующий камин, возле которого и любил греться долгими зимними вечерами "король нищих и бомжей". В том же доме жил и наводящий на всех бродяг ужас "адъютант" дяди Леши - Черепок. Бывший зек, "опущенный" в первую же ходку за какую-то провинность перед ворами (кто-то утверждал, что это было наказание за то, что он допустил оплошность, накалывая татуировку кому-то из "законников", кто-то утверждал, что это было наказание за "крысятничество"), потерявший квартиру и давно уже обосновавшийся в трущобах города. Он был прост и понятен в своей трусливой озлобленности - привыкший подчиняться более сильным и получавший наслаждение от мучений слабых.
А вот личность дяди Леши оставалась для всех загадкой. Никто не знал, откуда взялся этот неприметный, какой-то серенький человечек лет семидесяти с большой, лобастой головой на хилом, тщедушном теле. Никто не мог понять и то, как в короткие сроки дядя Леша смог скрутить разномастный мирок бродяг и бомжей и перекроить его по своему желанию и на свою пользу. Казалось, вроде, и нет в этом невзрачном человеке ничего особенного - ни силы, ни нагловатости, ни влиятельных покровителей, но почему-то все сразу признали его право на лидерство и безропотно подчинялись самым тиранским распоряжениям. Были в нем какая-то почти мистическая властность и воля, действующие на размякших под ударами судьбы бродяг как заклинание. Догадок по поводу его "прошлой жизни" ходило немало. Говорили, что он был офицером КГБ, навлекшим на себя немилость власть придержащих, шептались, что он "развенчанный вор в законе", трепались, что он бывший "положенец", и даже судачили, что он является членом влиятельной секты масонов. Но сказать наверняка кто он такой, не мог никто. У него не было ни отчества, ни фамилии, ни прошлого. Профессор не верил даже в то, что у дяди Леши была душа, а уж говорить о жалости и сострадании… На сей раз в своей наивности Толстяк превзошел самого себя.
Время шло, и Профессор уже начал было беспокоиться, когда скрипнула чердачная дверца, пропуская Толстяка и… дядю Лешу в сопровождении угрюмого Черепка.
- Вот она, - сказал Толстяк, указывая на девочку. - Все еще без сознания? - спросил он Профессора.
Растерявшийся Профессор лишь кивнул, не сводя глаз с тщедушной фигуры "короля нищих". За последние дни дядя Леша сильно сдал. Редкие волосы беспорядочно торчали во все стороны неопрятными сальными клочьями, глаза запали и казались еще более устрашающими - словно догорающие угольки тлели в глубине печи. Черты лица заострились, кожа напоминала желтоватый пергамент, и даже уши словно засохли, оттопыриваясь и костенея. Профессор невольно поежился - ему показалось, что перед ним стоит живая мумия. К его ужасу, дядя Леша заметил это. Глазки- угольки впились в его лицо, словно прожигая насквозь.
- Что с ней? - каркающе спросил дядя Леша.
- Точно сказать не берусь, но, кажется, воспаление легких, - ответил Профессор. - Она провела сутки на улице, в легкой одежде, с мокрыми ногами… К тому же стресс… И - вот…
- Дядя Леша, пожалуйста, - сказал Толстяк. - Я сделаю все… Только спасите ее. Нельзя ей в больницу. Убьют ее. А если ей не помочь, то здесь умрет. Она же такая маленькая, беззащитная… Нельзя ей умирать…
- Нельзя, - прокаркал дядя Леша. - А кому можно? Тысячи умирают каждый день… Что она забыла в этом дерьмовом мире? Что ждет ее? И зачем вообще тянуть? У нее нет будущего… Нельзя… Надо же, как сказал.
- Правильно, - услужливо поддакнул Черепок. - Зачем нам проблемы с бандитами? Ее "шерстневцы" ищут, весь город на уши поставили, а они шутить не любят. Кто мы для них?.. Как насчет "ножичком по сахарному кадычку" заработать, а, Толстяк? Сдать ее "шерстневцам" надо, как пить дать, надо. И услугу окажем, и весьма вероятно, что деньжат на этом срубим… Да, дядя Леша?
Дядя Леша молчал, пристально глядя на ребенка. На его бесстрастном лице не было ни одной эмоции.
- Ясно, для чего он ее к себе притащил, - продолжал разглагольствовать Черепок. - С девчонкой-то милостыню куда легче собирать. Вот он и хочет, чтобы мы за ее лечение заплатили, а он барыши себе в карман положит. Сдать ее нужно… за вознаграждение…
- Заткнись! - сказал дядя Леша. - Я думаю… А ты, Толстяк, подойди ближе ко мне… Я плохо вижу твое лицо… Здесь темно… Скажи мне, Толстяк, что ты будешь делать, если мы эту девчонку "шерстневцам" сдадим? Ты ведь не думал о такой возможности, когда бежал ко мне? Так что ты будешь делать?
- Не… не знаю, - пролепетал Толстяк, глядя на старика широко распахнутыми глазами. - Я не знаю…
- Вот то-то и оно, - неизвестно к чему сказал дядя Леша. - Не знаешь… Профессор, сколько денег потребуется на лечение?
Услышав это, Черепок подпрыгнул на месте от возмущения и открыл было рот, собираясь что-то сказать, но угольки в глубине глаз дяди Леши вспыхнули, словно раздуваемые ветром, и его "адъютант" моментально захлопнул рот, даже зубами клацнул от старательности.
- Точно сказать не могу, - ответил Профессор, - я не врач… Я был инженером… Но много. Очень много.
- Сможешь устроить здесь "полевой госпиталь"? - спросил дядя Леша. - Я дам тебе простыни, отгородишь угол, соорудишь из ящиков кровать… Буржуйку дам. Она маленькая, удобная… В больницу ей действительно нельзя. Ты, Профессор, постарайся выходить ее… Знаю, знаю, что ты не врач, но ты постарайся. Постарайся, милый… Я не хочу, чтобы мои деньги зазря пропали… Договорились? Вот и ладно… А если кто-нибудь решит "случайно проболтаться", - он выразительно посмотрел на Черепка, - то больше он уже никогда не сможет говорить. Лично я ни разу не слышал, чтобы покойники разговаривали… Держи, Толстяк, - он сунул в руки обомлевшего от радости бродяги полиэтиленовый пакет, сквозь который просвечивали купюры. - Если этого окажется мало, придешь ко мне - дам еще… Но через три дня я жду тебя у себя в любом случае. Надо будет поговорить. Все понял?
- Да, - сказал Толстяк. - Через три дня.
Не прощаясь, дядя Леша вышел. Вслед за ним последовал не скрывающий досаду и разочарование Черепок.
- Я же забыл его поблагодарить, - спохватился Толстяк. - Догнать?
- Не стоит… А то еще передумает, - сказал Профессор, - Мистика какая-то… Ни за что бы не поверил, если бы воочию не убедился… Как ты сумел его уговорить?
- Не знаю, - пожал плечами Толстяк. - Я прибежал, рассказал… просил… Точно не помню… Долго просил. Он слушал и ничего не говорил. А потом дядя Леша встал с постели - он опять болеет - и сказал, что хочет посмотреть на нее сам. Вот мы и пришли…
- Болеет, значит, - хмыкнул Профессор. - Да, на такое он только во время приступа и способен… Даже не верится… Но не будем терять времени. Беги в аптеку и купи следующие лекарства… - он перечислил названия. - Купи ей одежду, теплую, но подешевле… Шерстяные носки, продукты… фрукты возьми… Надо же, как все обернулось! - в который раз изумился он. - Мистика какая-то… Теперь у тебя появился шанс, малышка. Только ты уж помоги нам, борись вместе с нами, и мы победим… Теперь мы обязательно победим…
Она открыла глаза к вечеру второго дня.
- Толстяк, - тихо сказала она, увидев склонившегося над ней бродягу.
- Да, - радостно подтвердил он. - Это я, Толстяк. А это - мой друг Профессор. Он очень умный. Он обязательно вылечит тебя.
- Мне плохо, Толстяк… Я вся такая… липкая, и у меня чешется в груди… Хрипит и чешется…
- Сейчас мы напоим тебя чаем с медом, - сказал Толстяк. - У нас теперь есть самый настоящий чай! И печка у нас теперь есть. Ты чувствуешь, как тепло?
- Голова кружится, - пожаловалась она, - и хочется спать…
- Сейчас мы выпьем бульона, - сказал Профессор, - примем лекарства, разотремся спиртом… Господи, какое богатство на растирание уходит!.. А потом заснем…
- Толстяк, - позвала она, - возьми меня за руку. Мама всегда держала меня за руку, когда я болела… И говорила, что все будет хорошо…
- Все будет хорошо, - сказал Толстяк, опускаясь на колени перед ее самодельной кроватью из ящиков и охватывая ее ладошку своими руками, - все будет хорошо. Ты скоро поправишься. Профессор тебя обязательно вылечит…
- Расскажи про Маленького Принца, - попросила
она.
- Я же рассказывал…
- Еще расскажи.
- Ну, хорошо… Однажды летчик был вынужден совершить посадку в безлюдной пустыне, где не было ни еды, ни воды, а были лишь песок и камни…
- Нет, ты забыл про удавов и слонов…
- Ах, да… Когда Экзюпери был маленький, он очень любил рисовать. Он рисовал удавов и слонов, но никто об этом не догадывался…
- На самом деле все было совсем не так, - не выдержал Профессор. - Сначала он увидел в книжке рисунок, где была изображена змея, заглатывающая хищного зверя…