Кризис миновал на третий день. Все это время Толстяк и Профессор поочередно дежурили у кровати девочки, заботясь и развлекая веселыми историями. Денег, данных дядей Лешей, хватило на все. На себя они не потратили ни копейки, добывая себе пропитание привычным способом - собирая объедки и попрошайничая, зато у девочки регулярно были не только лекарства, но и свежие фрукты. В эти дни Толстяку на удивление везло. Несколько раз ему доверяли мыть машины, а какой-то подвыпивший бандит приказал присмотреть за его "тачкой" и, к удивлению Толстяка, заплатил за "платную стоянку" десятитысячной купюрой. Пару раз он наталкивался на большие скопления пустых пивных бутылок в сквере. И Толстяк уверовал, что "черная полоса" в его жизни осталась позади.
"Она - твой ангел-хранитель, - шутил Профессор. - Может, и повернется, наконец, к тебе Фортуна? Глядишь, и квартиру получишь, да бомжевать перестанешь".
Толстяк от души посмеялся, но, как ни странно, шутка Профессора оказалась пророческой. Через три дня, как только в болезни девочки наступило некоторое улучшение, Толстяк отправился к дяде Леше.
В полутемном подъезде заброшенного дома его встретил угрюмый Черепок и провел к постели своего хозяина. Дядя Леша умирал. Это понял даже Толстяк. Когда дядя Леша повернул к нему посеревшее лицо, он увидел, что угли, наводившие страх на обитателей трущоб, погасли и его глаза были теперь пусты и безжизненны.
- Долго… себя ждать заставляешь, - прохрипел старик. - Я же сказал… через три дня…
- Но я и пришел через три дня, - сказал Толстяк. - Ровно три дня прошло.
- Три дня? - вяло удивился старик. - Странно… Долго. Очень долго… Подойди ближе. Подбери слюни и не смотри на меня, как на покойника… Я еще жив, не надо меня жалеть. Не люблю, когда меня жалеют… Глупый ты, Толстяк. И наивный, Всех жалеть готов… Нельзя всех жалеть… Люди злые. Люди - сволочи…
- Не все, - робко возразил Толстяк. - Вы же помогли нам. Денег дали. Теперь она выздоравливает…
- А я говорю - сволочи, - поморщился дядя Леша. - И еще дурни, за счет которых эти сволочи живут. Такие дурни, как ты. Так что в мире живут только дурни и сволочи… - он зашелся в сухом, жестоком кашле, отдышавшись, поманил Толстяка пальцем: - Дурень ты… Толстый, глупый увалень. Но дуракам везет. Им везет куда больше, чем сволочам, потому что они не понимают того, что творится вокруг… Хочешь, чтобы тебе повезло, Толстяк?
- Хочу, - сказал Толстяк. - А в чем?
- На мне уже крест ставить можно… Кончился я. Все. Не хочу ничего Черепку оставлять. Он сволочь и лизоблюд. Ненавижу "шестерок". Я отдам все тебе. Пусть их всех кондратий хватит от жадности. Пусть локти грызут от злости.
Толстяк молчал, опустив глаза в пол. Он пока не очень понимал, о чем идет речь, но волны непонятной злости, исходившие от умирающего, были ему неприятны. Сам Толстяк редко злился, а если и злился, то только на себя, и ему очень не нравилось, когда злился кто-то другой.
Но Толстяк был благодарен дяде Леше и даже жалел этого обиженного на весь мир человека, уходящего в небытие с накопленной в душе злостью. И неожиданно для себя он решил ободрить его.
- Это ведь вы спасли ее, дядя Леша, - сказал он. - Мы с Профессором не смогли бы сделать этого без вас. Это ваша заслуга.
- Если волк съел твоего врага, это не значит, что он стал твоим другом, - напомнил дядя Леша, но голос его заметно изменился, стал усталым, мягким. - Такие, как Шерстнев и Березкин, когда-то очень сильно насолили мне. А теперь мне выпал шанс хоть как-то вернуть им должок… Засунь руку под матрас… Не бойся, засунь… Нащупал пакет? Вытаскивай. Теперь это все - твое.
Толстяк ошарашенно смотрел на увесистый пакет, набитый долларовыми купюрами.
- Здесь все, что у меня есть, - сказал дядя Леша. - Все, что я успел скопить за последние годы… Раньше у меня было больше, несравненно больше. А сейчас только это… Здесь не так уж и много. Хватит на комнату в Петербурге или на однокомнатную квартиру здесь. Но ты сделай лучше. Уезжай отсюда. Уезжай в глубинку и купи там себе хороший, крепкий домик с участком и садом. Увози девочку с собой. Воспитывай ее, учи и… иногда вспоминай меня… Впрочем, нет, не надо, обойдусь.
- Но… Э-э…
- Бэ-э, - передразнил его старик и вновь зашелся в жесточайшем приступе кашля. - Доведешь ты меня своим тугодумием - раньше времени преставлюсь… Что смотришь, как баран на новые ворота? Не бомж ты больше! Не нищий! Купишь дом, устроишься на работу… Семья у тебя будет. Для меня эти деньги - ворованные и награбленные, а для тебя - подаренные. Может, хоть тебе пользу принесут…
- Дядя Леша, - захлебнулся от волнения Толстяк, - я… вы…
- Заткнись! - приказал тот. - Не люблю я всего этого… всех этих слов. Ничего они не значат… Мне они больше не понадобятся. Никому не хотел отдавать. Хотел, чтобы сгнили, но никому не достались… А потом прибежал ты с глазами, выпученными как у бешеной трески… Сначала смешно было, казалось, что тебя вот-вот кондратий хватит. А потом интересно стало… Что таких дураков, как ты, на подвиг толкает?
- На какой подвиг? - удивился Толстяк.
- Дурак ты, Толстяк, - с чувством сказал дядя Леша. - Законченный дурак
Голос его стал тише, глаза закрылись, и он устало откинулся на подушки.
- Дядя Леша, - испуганно позвал Толстяк.
- Жив я, жив… Вот что… Иди отсюда. Только быстро иди. И позови ко мне Черепка. Я задержу его на какое-то время… Бойся его. Срочно забирай девчонку и убирайся из этого прогнившего города с его вечной борьбой, бандитами, милицией, журналистами и бомжами… Теперь ты свободен… У тебя впереди жизнь… Уходи…
Толстяк попятился к двери, распахнул ее, и едва не сшиб с ног подслушивающего у замочной скважины Черепка. Тот пристально посмотрел на Толстяка, словно ощупывая взглядом, но в этот момент его позвал дядя Леша, и Черепок послушно засеменил к постели умирающего. А Толстяк со всех ног бросился домой.
Когда он ворвался на чердак, у него было такое перепуганное лицо, что Профессор не на шутку встревожился.
- Что он тебе сказал? Что-нибудь несусветное потребовал за эти деньги? Я так и знал! Говорил я тебе…
- Вот, - только и смог выдохнуть Толстяк, бросая Профессору на колени пакет с деньгами, - вот…
- Что это? - испугался Профессор, шарахаясь от пакета, словно это была дохлая кошка.
- Мне отдал… Все, что было, отдал…
Дрожащими руками Профессор пересчитал деньги в тугих пачках. Испуганно посмотрел на Толстяка и, словно не веря своим глазам, пересчитал деньги еще раз. Судорожно сглотнул и поспешно протянул деньги обратно.
- Здесь что-то не так, - сказал он. - Это что-то не то… Какой-то подвох… Не может этого быть. Не верь…. Слушай, а может, он спятил? Может, у него под завязку "крыша" поехала? Тогда нужно бежать…. Не бежать опасно. Найдет - убьет… Что делать?
- Да он сам мне их отдал, - заверил Толстяк. - Не будет он отбирать. И сказал, чтобы мы домик где-нибудь купили. И срочно уезжали отсюда. Он не такой плохой, каким кажется. Просто он очень разозлился на весь мир. И он не хочет, чтобы кто-нибудь думал, что и он может испытывать сострадание. Он до самой смерти хочет остаться в памяти людей жестким и сильным… Наверное, когда-то он был добрым, и из-за этого у него были неприятности…
- Чушь какая-то, - сказал Профессор, - но… Он точно сказал, что это наши деньги? Он их сам отдал тебе? Тебе и мне?
- Разумеется, - радостно подтвердил Толстяк, ни на секунду не усомнившись, в том, что когда дядя Леша отдавал ему деньги, он имел в виду и Профессора. - Так и сказал: "Купите себе домик и живите в нем, вспоминая меня добрым словом".
- Тогда… Нужно срочно бежать, - от возбуждения Профессор вскочил на ноги и, больно стукнувшись макушкой о низенький потолок, сел обратно. - Бежать, пока не отняли! Бежим, Толстяк! Сегодня же уедем из этого города. Мы будем свободны, у нас будет дом, - на его глазах появились слезы. - Господи, свой собственный дом… С нормальными кроватями, с окнами на лес… нет, на озеро… нет, на речку… Да какая разница! Главное - у нас будет свой дом, и я не буду бомжом… Я умру в своей постели…
- Что ты плачешь? - спросила проснувшаяся от этого переполоха девочка, - Что-нибудь случилось? Тебя кто-нибудь обидел? У тебя что-то болит?
- Никто его не обижал, - сказал Толстяк. - Он плачет от радости… Мы больше не бродяги, малышка. Нам улыбнулась удача. Теперь мы сможем уехать отсюда и купить себе настоящий дом, с садом и огородом…
- Такой дом, как был у меня? - спросила она.
- Нет, не такой… Немного поменьше… но зато свой, - сказал Толстяк. - Как ты себя сегодня чувствуешь? Ничего не болит?
- Ничего, - сказала она. - Только слабость… Толстяк, ты позвонил? По той бумажке, которую тетя Наташа дала?
- Забыл, - испугался Толстяк, - совсем забыл… Сперва ты заболела, потом то одно, то другое… Забыл… А где же эта бумажка? Куда я ее дел?
Он принялся шарить по карманам в поисках записки.
- Уходить нужно, - поторопил его Профессор. - Толстяк, такой случай раз в жизни дается, а ты возишься, как ленивец. Какие телефоны? Какие бумажки?! Хватай вещи, бери девочку и бежим! Позже позвонишь!
- Нет-нет, я должен найти бумажку, - бормотал Толстяк, - Я обещал позвонить, и я должен позвонить… Куда же я ее дел? Неужели потерял! Нет, не может быть…
Наконец записка нашлась. Толстяк использовал ее вместо закладки в книге Экзюпери.
- Ну вот, - с облегчением вздохнул он. - Я же говорил, что не мог ее потерять…
- Не сходи с ума, - уговаривал его Профессор. - Уезжать нужно срочно! Неужели ты не понимаешь, что уже завтра мы можем иметь свой дом?! Уезжать! Срочно!
- Профессор! Хороший ты мой человек! Дружище! - Толстяк обнял пытающегося вырваться друга и гулко похлопал его по спине. - Все будет хорошо! Мы с тобой самые богатые люди на свете! Ничего не бойся. Просто нужно решить вопрос с родственниками малышки… И как только я дозвонюсь, мы уедем… Ты посиди с ней еще немножко, хорошо? А деньги я лучше здесь оставлю. Под твоим присмотром… А то еще потеряю… Я только позвоню и скажу, что она здесь, у меня… Подожди, подожди, - спохватился он. - Мы же так и не спросили, как ее зовут! Вот те раз!
Они в изумлении посмотрели друг на друга и расхохотались. Привыкшие к отсутствию имен, которые им заменяли клички, они и девочку звали просто "Малышка", или "Янтарик" - по цвету золотисто-светлых волос.
- Как тебя зовут, малышка? - спросил Профессор.
- Света, - ответила она. - Света Бородинская.
- Слушай, а ведь и у нас теперь есть имена, - с какой-то задумчивостью сказал Толстяку Профессор, - Меня ведь когда-то звали Петром Ивановичем… Петр Иванович, - повторил он, словно пробуя имя на вкус, - Как чудно все это… Быстро же мы отвыкаем от самых простых вещей. А вот привыкать куда дольше придется… Петр Иванович…
- Я побежал, - сказал Толстяк. - Я позвоню и вернусь… Я скоро.
Он весело подмигнул девочке и направился к выходу.
- Не задерживайся! - крикнул ему вслед Профессор. - Слышишь, возвращайся скорее!..
Сначала Толстяк набрал внутригородской номер. В трубке что-то щелкнуло, и сухой, бесстрастный голос сообщил: "Добрый день. К сожалению, меня нет дома. Оставьте ваше сообщение после звукового сигнала. Вам перезвонят. До свидания". Толстяк откашлялся и робко сообщил:
- Это Толстяк. Тетя Наташа просила, чтобы я вам перезвонил. У меня находится девочка… Света Бородинская. У меня - это на чердаке. Я там живу. Я бомж…. Был бомжом. Сегодня я уезжаю. Если успеете, приезжайте по адресу…
Толстяк продиктовал адрес, утешил автоответчик тем, что перезвонит через несколько дней, простился с ним и начал набирать код Петербурга. После нескольких неудачных попыток его соединили, и такой же бесстрастный голос сказал:
- Слушаю вас.
- Это опять автоответчик? - полюбопытствовал Толстяк.
- Нет. Что вы хотели?
- Я - Толстяк. Тетя Наташа просила меня позвонить по этому номеру.
- Что за бред? - удивились на другом конце провода. - Какой Толстяк? Какая тетя Наташа? Вы куда звоните? Кто вам нужен?
Толстяк отыскал на бумажке фамилию и по складам прочитал:
- Ли-хо-лит Н.Н. Мне нужен Лихолит Н.Н.
- Так бы и говорили… Николая Николаевича нет. Что ему передать?
- Что звонил Толстяк. Тетя Наташа просила…
- Вы издеваетесь?!
- Да нет же! Я действительно Толстяк, и тетя Наташа просила меня позвонить. Я звоню.
- А вы хоть знаете, куда вы звоните? - с какой-то странной интонацией полюбопытствовал голос. - Вас ставили в известность, кому принадлежит этот номер телефона? Сообщили, чей это "почтовый ящик"?
- Какой ящик? - испугался Толстяк. - Я по телефону звоню…
Его собеседник долго молчал, потом скомандовал:
- Диктуйте свой бред. Но если это чья-то шутка…
- Какая же это шутка?! Я звоню Лихолиту. Н.Н., как и просила меня тетя Наташа. Вернее, меня просила Света, но ее просила тетя Наташа, чтобы она просила меня, чтобы я позвонил Лихолиту Н.Н. и еще одному человеку… - Толстяк продиктовал второй номер телефона. - Я только хочу сказать, что Света Бородинская у меня. У нее сгорел дом и погибли родители. А я ее нашел и вылечил. За ней охотятся бандиты, поэтому мы ее прячем. Она живет у меня на чердаке. Вернее, это я живу на чердаке. Я бомж. А она прячется у меня. Но сегодня я уезжаю. Куда - не знаю. Узнаю - перезвоню.
- Все? - спросил голос.
- Все, - подтвердил Толстяк. - Что мне делать теперь?
- Что хотите. Я записал ваше сообщение. Сегодня Лихолит его получит. Всего доброго.
- Но…
В трубке послышались короткие гудки. Толстяк пожал плечами и повесил трубку на рычаг.
- Автоответчик и почтовый ящик, - пробормотал он. - И что теперь делать? Надо уезжать… Да, надо уезжать…
И с чувством выполненного долга Толстяк отправился в обратный путь. Погруженный в мечты, он не заметил следящего за ним из подворотни человека. Когда Толстяк скрылся за углом, Черепок вышел из тени, некоторое время постоял в раздумье и, решившись на что- то, направился к телефону.
- Это офис? - спросил он, набрав номер, - Мне нужен Шерстнев… Тогда кто-нибудь из его людей… Привет, вы меня не знаете. Мое "погоняло" Черепок. Я хочу оказать вам услугу… Нет, я не псих, и я знаю, куда я звоню… Вы ищите маленькую девочку? Я понимаю, что это не телефонный разговор, но мне тоже от вас кое-что нужно, и я хочу иметь гарантии, что я это получу… Да, я знаю где она. Я покажу вам, где она скрывается, и человека, который ее приютил, а вы за это отдадите мне то, что находится у этого человека… Это "бабки". Мои "бабки". Они должны были достаться мне, но попали к нему, и я хочу их вернуть. От вас мне ничего не надо, только помогите мне вернуть мои "бабки". Такой расклад вас устроит?.. Тогда поторопитесь, потому что сегодня они собираются рвать когти из города. Приезжайте, я буду ждать вас по адресу…
Врублевский встретился с Иванченко в баре "Сириус". Иванченко заранее побеспокоился о досрочном закрытии бара и никого кроме них в зале не было. Выглядел обычно бравый бригадир более чем плачевно - осунувшийся, с глубокими тенями под красными от недосыпания глазами, издерганный событиями последних дней. Впрочем, Врублевский понимал, что и его облик оставляет желать лучшего.
- Значит нет никаких шансов на результативный контрудар? - спросил Врублевский. - Мы проиграли?
- Да, - кивнул Иванченко, - похоже, что так… Попытаться пакостить им можно, но как ты правильно заметил, это будет далеко не результативно, а потому бессмысленно… Кондратьева "завалили" вместе с водителем и телохранителем. "Грохнули" Бородинского и его жену… Акции получил Абрамов. Он теперь Шерстневу задницу вылизывает, перевертыш проклятый… Еще пару наших пацанов "положили", тех, кто под Шерстневым ходить не захотел. А тут и милиция подоспела, под видом проведения очередной операции нас в пух и прах разнося… Полковник Бородин ходит сияющий, как начищенный самовар. Еще бы: и от начальства благодарность, и от "шерстневцев" - денежная "премия"… А тебя разыскивают и "шерстневцы", и менты.
- Ничего, это не первая неприятность и не последняя, - отмахнулся Врублевский. - В Питере такая же ерунда творится, однако пацанов от этого меньше не стало. "Старшего" там над городом нет, а как только кто-нибудь к этому месту подобраться попытается, его тут же "братья по бизнесу" на части рвать начинают, и тоже - с помощью милиции. Там порт есть и рыбзавод. Так вот кто это место заполучит, тот полноправным хозяином города и станет. Там милиция тоже хвастается "разгромами преступных сообществ", а на самом деле лишь смена власти в городе. Так что в Питере пацаны на порту "подрываются", а у нас на универмаге… Ничего, ничего, там братки процветают, и мы не загнием. Только на время затаиться нужно, переждать, дать им успокоиться, решить, что победили, а уж потом… Не дам я им заработанное мной отнять, созданное годами - разрушить… Не переиграют они меня!..
- Можно, конечно, но… маловероятно это, Володя, - заметил Иванченко. - Группировка разгромлена, а пацанам жить на что-то надо. Березкин же и носа из Питера не высовывает, банкиром заделался, иуда… И общем, пошли наши пацаны под Шерстнева… Моя бригада тоже пошла…
Врублевский пристально посмотрел на Иванченко, но промолчал. Иванченко отвел глаза и робко предложил:
- Шел бы и ты в нему, Володя… Он ведь не полный идиот, понимает, что у тебя голова светлая и пользы от тебя живого куда больше, чем от мертвого… Может, и примет…
- К этому ублюдку? Ну уж нет…
- Зря… Подстроиться под любого можно, лишь бы работать давал… А идти против него сейчас опасно. Разделался он с нами, Володя. Вчистую разделался. Мы проиграли, и это все пацаны понимают… Березкин в Питер уехал, ты в запой ушел, даже Сидоровского в Чечню отправили… Вот он нам удар и нанес… Кстати, ты знаешь, что жену Сидоровского вместе с Таней Бородинской порешили?
- Да, - тихо сказал Врублевский, - уже слышал… Какое дерьмо кругом… И самое поганое, что я участвовал в его "замесе". Круто замесил! Теперь расхлебывать придется…
- Лучше иди к Шерстневу на покаяние.
- Не дождется. Уеду я на время… А потом вернусь. Будет и на нашей улице праздник. У меня к Шерстневу личный счет остался, и пока он по нему не заплатит, я не успокоюсь… Как Наташку-то жалко… Вот когда мне судьба за все былое оплеуху отвесила… И любимых потерял, и друзей, и даже подельников… И все в одно время… Ладно, цыплят по осени считают. Я не из тех, кого можно коленом под зад безбоязненно пнуть. Сочтемся…
Иванченко молчал. Врублевский тяжело поднялся из-за стола и похлопал его по плечу:
- Не знаю, свидимся ли вновь. Не поминай лихом. Поработали мы славно, да не впрок… Не ожидал я, что Березкин так легко сможет нас предать, а полу раздавленный Шерстнев умудриться ужалить… Ничего, когда-нибудь я его за глотку возьму и все припомню… Прощай, Макс.
- Прощай. Удачи тебе.
- Узнал, что хотел? - спросила Лариса, когда Врублевский вернулся в ее квартиру. - Какие-нибудь шансы есть?
- Боюсь, что нет, - покачал он головой. - Да и какие вообще могут быть шансы? В клещи меня взяли: с одной стороны - "шерстневцы", с другой - милиция… Пацаны все к Шерстневу подались, проститутки дешевые…
- Я бы попросила!