- Про Маленького Принца, - поправил Ключинский. - На нижней полке, у нее синяя обложка с надписью "Сент-Экзюпери" на корешке… Задело за живое?
- Меня сложно задеть. Тем более "за живое". Просто интересно стало - чем это ее так эта сказка привлекла. И почему какой-то Толстяк ее знает, а я - нет? Ой, да она толстенная…
- Там и другие сказки. Та, что тебя заинтересовала, совсем маленькая.
- Это хорошо, - облегченно вздохнул Лихолит. - Не люблю толстые книжки, не хватает у меня на эти глупости терпения. Тянут, тянут, словно кота за хвост… Я люблю, когда четко, кратко и конкретно. Как в команде.
- Книги не могут ни приказывать, ни принуждать. Они лишь рассказывают, подводят к мысли на примерах, делают сравнения. Это - опыт, мысли и мечты многих людей, опыт, который один человек никогда бы не смог приобрести за свою жизнь, даже очень длинную и насыщенную. Это - опыт веков.
- Мне бы со своей жизнью разобраться, а на "опыт веков" у меня попросту времени не хватит. Этим нужно заниматься всерьез, но профессионалом в этой области все равно не станешь. Здесь одни говорят одно, другие - другое.
- Сны говорят одно и то же, просто по-разному.
- Угу, "одно и то же". Порол я вчера одного такого "сказочника". Ему бы в гестапо работать, или у нас, в НКВД - цены бы ему не было. Поймал шпиона, посадил в камеру и читай ему "страшилки Филимошина". Через два дня на коленях будет умолять прекратить этот садизм и готов будет президента родного продать…
- Николай, - попросил Ключинский. - Не втягивай в это ребят. Пожалуйста. Ведь они еще совсем дети. Им ярость глаза закрыла, они сейчас много бед натворить могут. А потом эта пелена спадет с глаз… Но жизнь будет уже исковеркана, и они никогда не смогут вернуться в мир людей. Ты сам живешь в мире призраков и хочешь увести в этот мир ребят? Но ты-то бродишь по темной стороне жизни уже сорок лет и, как никто лучше, знаешь, что это за мир. А их умы и души еще не созрели для понимания самых простых истин этой жизни. Месть кажется им справедливостью, смерть - жертвой. Помнишь, сказано: "Не жертвы хочу, а милости"?
- Помню, - кивнул Лихолит. - Я все помню. А вот ты стал забывчив. Ты добр, Григорий, но мягок. Доброта должна быть активна, деятельна, мудра и ничего не должна забывать. Память - это огромная сила, Григорий. Она имеет свойство под воздействием анализа превращаться в опыт. Я ведь осенью родился, Григорий, осенью. Мы всегда отмечали мой день рождения посреди буйства огненных красок осени - неужели ты забыл, старик? Я хотел напомнить им, что жизнь продолжается, несмотря ни на что. Что есть вещи куда более постоянные, чем ненависть, ярость, борьба. Осень есть, и весна есть, и есть хронометр, который отсчитывает эти секунды: тик-так, тик-так… И все уносится этой рекой, все стирается, смывается и преображается под воздействием реки времени. Ты прав: я сорок лет брожу по долине, где живут лишь тени, но я не забираю в этот мир живые души, Григорий, и прихватываю с собой лишь те души, которым самое место в этой долине. Я ведь не только мщу и оберегаю оставшихся в живых, но я еще и беру на себя грехи тех, кто готов согрешить. Они ведь не смогут возродиться к жизни, пока живы их враги, и ты не сможешь убедить их отказаться от мести, потому что они глухи сейчас. Но глаза у них есть, и я покажу им, как выглядит на самом деле-то, что они исковеркали в своем воображении.
- Это опасная дорога, Николай.
- Я обещаю тебе, что они сделают правильный выбор. Не они первые, и не они последние. Ошибиться будет невозможно. Они еще возненавидят меня… но сделают правильный выбор.
- Что ты задумал?
- Неважно. Что бы ни случилось - не бойся. Все будут живы. Все, кому нужно остаться в живых… Но хватит об этом. Скажи, что ты думаешь делать с девочкой? Родителей у нее нет, близких родственников тоже. Оставишь у себя?
- А почему бы тебе не взять ее к себе? - спросил Ключинский, взглянув на книгу в руках Лихолита. - Почему бы и нет? Ты же видишь - она тянется к тебе, ты ей нравишься… А если ты откажешься от своего образа жизни… Мне кажется, ты бы смог воспитать ее, вырастить, научить многому… но не всему…
- Хорошо же ты ко мне относишься… "Не всему"… Я не дальтоник - хорошо различаю, где "черное", а где "белое", и объяснить это смогу… Только…
- Неужели ты не устал от такой жизни?
- От такой жизни кто хочешь устанет. Только поздновато мне думать о доме. Не гож я для него. Про мирную жизнь я знаю лишь понаслышке… И не знаю, смогу ли я воспитать ее в одиночку…
- Но я видел, какими глазами смотрит на тебя Лариса.
- Оставь, - отмахнулся Лихолит. - У девочки просто голова закружилась от одного танца. Это пройдет. Я-то еще помню, что мне - шестьдесят. И если я и раньше сломя голову бежал от тех, кто питал ко мне "серьезные чувства" и имел на мой счет "серьезные намерения", то теперь я даже не бегаю - настолько все это несерьезно… Ладно, Григорий, оставим эти беспочвенные надежды. Пойду я на крылечко - почитаю. А ты спи. Через два часа я вас разбужу. Дел на сегодня много…
Лихолит вышел, зажав книгу под мышкой, и Ключинскому оставалось только грустно посмотреть ему вслед.
"Что же тебя остановит, что вернет в обычную жизнь? - подумал Ключинский. - И есть ли такая сила на этом свете? Тепло души любящей женщины? Глаза ребенка? Смогут ли они растопить эту многолетнюю наледь на его душе? И чего боится он - вылечиться, или заразить? И ребята сейчас объяты лихорадкой ненависти… Как их вылечить?
Он вздохнул и, почувствовав, что заснуть больше не сможет, принялся одеваться. Утро уже заглядывало в окно туманным светом. Начинался новый день.
- Подъем! - гаркнул Лихолит, и Врублевский вскочил с кровати, спросонья протягивая руки за сапогами и гимнастеркой, но опомнился и укоризненно посмотрел на довольного "суперстара". Краем глаза он заметил, как Сидоровский привычно сунул руку под подушку, нащупывая рукоять пистолета, и тоже недовольно воззрился на старого хулигана.
- Зачем так орать-то? - возмущенно поинтересовался он. - А если бы я спросонья выстрелил?!
- Я бы тебе уши надрал, - усмехнулся Лихолит. - А попасть в меня у тебя кишка тонка… Ну, просыпайтесь, делайте жизнерадостное лицо и зарядку. Сегодня вы нужны мне бодренькими и полные энтузиазма. Сегодня мы будем дергать негодяев за усы… или, за что подвернется.
- Их не дергать, а давить надо, - проворчал Сидоровский, одеваясь. - И так уже столько времени упустили, а реальных результатов - ноль.
- Будут тебе сегодня результаты, - пообещал Лихолит. - И сегодня, и завтра. Отставить ворчание! Быстро приводите себя в порядок, и - к столу!
- Раскомандовался, - глядя вслед удаляющемуся на кухню Лихолиту, пробормотал Сидоровский. - Приехал неизвестно откуда, затеял неизвестно что, а ты слушайся его… Живчик старый.
Лихолит сегодня и впрямь был "живчиком". Глядя на него, никому бы и в голову не пришло, что этот бодрый и энергичный человек провел бессонную ночь. Накормив свою "команду" легким завтраком, Лихолит ненадолго скрылся в соседней комнате и вернулся уже переодетый в черные джинсы, темные кроссовки и темно-коричневую кожаную куртку. В руках он нес большую спортивную сумку.
- Пока вы дрыхли, я успел забежать к Капитану, - сообщил он, вытаскивая из сумки компактный пистолет-пулемет. - Товар им получен, и мне заплачено вот этой прелестью. "Хеклеркох", модель ХК МП 5 A3, отличная штука, бронежилет от него не спасает… А вот это - настоящее чудо современного вооружения, австрийский автомат АУГ… Красавец, правда? Магазин на сорок патронов, три запасных ствола… Сидоровcкий, не хочешь поменять свой "Макаров" на что-нибудь более эффективное?
- Нет, я к нему привык.
- Как знаешь… Врублевский, ты готов?
Распахнув куртку, Врублевский продемонстрировал
перекрестье кобур. Лихолит одобрительно кивнул.
- Хорошо. Тогда присядем, на дорожку. Эй! Эй! - запротестовал он, уворачиваясь от поцелуев кинувшейся к нему Ларисы. - Мадам, держите себе в руках. Я на охоту, а не на войну собираюсь… Ну, сынки, пошли, - он вскинул сумку на плечо, подхватил трость и, кивнув на прощание остающимся, вышел.
Сокольников подошел к своей машине, отключил сигнализацию, открыл дверцу и сел за руль. Зевая, завел двигатель, потянулся было к отделению для перчаток за сигаретами и, бросив случайный взгляд в зеркало заднего вида, даже подскочил на месте от неожиданности. На заднем сиденье его автомашины сидел седобородый тип в коричневой кожаной куртке и приветливо улыбался ему. Сокольников кулаками потер глаза, словно пытаясь избавиться от навязчивого видения, и еще раз взглянул в зеркало заднего вида - старик не исчезал. Машинально Сокольников бросил в уголок рта сигарету и потянулся к прикуривателю, но старик опередил его, протянув пляшущий огонек зажигалки.
- Вдыхай, - разрешил старик, и Сокольников послушно втянул в себя воздух, прикуривая.
- Выдыхай, - напомнил старик, убирая зажигалку в карман. - Странно ты дышишь, парень, через раз. На твое счастье, я оказался рядом, а то ведь помер бы, без напоминаний.
- Кто вы такой?! Что вам здесь надо?! - обрел наконец дар речи Сокольников.
- Вопросы в этой машине задаю я, - гордо сообщил старик и, извлекая из-за отворота куртки устрашающего вида пистолет, признался: - Всегда мечтал это сказать, но как-то не подворачивалось случая… Зови меня - "Як".
- Як? - удивился Сокольников. - Это бык такой?
- Сам ты бык! - обиделся старик. - Это марка самолета. Истребитель.
- Истребитель? - Сокольников перевел взгляд на пистолет в руках старика. - Вы - убийца? Вы хотите меня убить?
- Хочу, - признался старик, - но не сейчас. У меня на вас план. Ты в моем списке, - он пошевелил губами, подсчитывая, - третий или четвертый, не помню точно. Сейчас подсчитаем. Первым будет Абрамов, вторым Смокотин, далее Шерстнев, затем ты, а уж после все остальные… Если, конечно, никто не полезет без очереди… Запомнил порядок?
- Я четвертый, - туповато кивнул Сокольников.
- Главное, про трех первых не забудь, - сказал старик. - Дальше по списку идут те, кто участвовал в убийстве Бородинского и его жены… Кстати, напомни мне, кто там еще к этому причастен?
Но Сокольников уже пришел в себя.
- А ну, выметайся, отсюда, старый козел! - приказал он, наливаясь яростью. - Стрелять посреди бела дня, на глазах у всех, ты все равно не рискнешь, а вот я могу и… Ай!
Взрыв боли в правой ноге он почувствовал через мгновение после того, как пистолет в руке старика рявкнул, выплевывая в пламени кусочек свинца. Согнувшись от боли пополам, Сокольников ударился лицом о рулевое колесо и двумя руками схватился за быстро намокающую от крови штанину.
- Сволочь, ты же мне ногу прострелил!
- А зачем ты меня козлом обозвал? - спросил старый негодяй. - Да еще сомневался, что я смогу выстрелить. Разве я похож на вруна? И не скрипи так зубами, подумаешь, ногу прострелил. Можно и потерпеть, не такая уж страшная боль… Вот когда я тебе колено второй ноги прострелю - это будет куда чувствительней… А потом локоть… Ты какой рукой онанизмом занимаешься?
- Правой, - простонал одуревший от боли Сокольников.
- Хорошо, прострелю левую. В конце концов я не садист, - сказал старик. - Ты помнишь мой вопрос?
- Да… Смокотин, Курчавин, Полевой, Валентинов и Миронов, но он уже умер… И я… Но я не хотел, меня заставили…
- Это ты Шерстневу расскажешь. Но после того, как перечислишь ему список, по которому я буду вас отстреливать. Это понятно?
- Угу…
- Значит, угу-ворились, - кивнул Лихолит, - После того как поговоришь с Шерстневым, у тебя будет время составить завещание, проститься с родственниками… Только поторопись, не затягивай этот процесс. Ну, бывай, до скорой встречи.
Он сунул пистолет за пояс, под куртку, и вылез из машины. Подойдя к дожидавшимся в отдалении спутникам, Лихолит сообщил:
- Начало положено. Подготовительная работа проведена, можно начинать. Сейчас мы навестим господина Абрамова. Чтобы не думали, будто мы шутки балагурим и безобразия хулиганим.
- С ним такой номер, как с Сокольниковым, не пройдет, - сказал Врублевский. - После смерти Бородинского он стал крайне осторожен. Боится всех - "шерстневцев", милицию, партнеров… Пуленепробиваемые стекла в машине, металлическая дверь и сигнализация в квартире, два постоянно присутствующих телохранителя…
- Не усложняй, - беспечно отмахнулся Лихолит. - Сейчас покажу, как это делается. Ведите меня к его дому.
- Но… Разве не нужно следить за ним, чтобы узнать его распорядок дня… выбирать место для засады, готовиться…
- Это вы глупых детективов начитались, - поморщился Лихолит. - Кого интересует, сколько у него телохранителей, и в каком броневике он ездит? Нет людей, которых невозможно убить. Просто в одних случаях это сделать чуть труднее, в других - чуть легче… Вот этот дом? Окна выходят во двор? И насколько я понимаю, этот красавец-"мерседес" принадлежит ему? Ждите меня здесь, я сейчас.
Лихолит подошел к темно-синему "мерседесу", задумчиво посмотрел на окна третьего этажа, закрытые от посторонних глаз жалюзи, и с силой пнул колесо машины. Сигнализация взревела котом, которому прищемили хвост дверью. По всей видимости, Лихолиту это понравилось, и он отвесил несчастному "мерседесу" еще два сильных пинка, с явным наслаждением прислушиваясь к визгливым завываниям. Жалюзи на окне поехали вверх, в оконном проеме появилось чье-то лицо, исчезло, и еще секунд через тридцать форточка распахнулась, выставляя напоказ возмущенное лицо бизнесмена.
- А ну, отойди от машины, хулиган старый! - визгливым тенорком заблажил Абрамов. - Сейчас мои ребята выйдут, и тебе…
Рука Лихолита взметнулась вверх, пистолет рявкнул, словно отвечая на ругательства Абрамова, и на этот аргумент бизнесмен возразить уже не смог. Он дернулся всем телом и застыл, застряв в форточке. Издалека казалось, что у бизнесмена появился третий глаз, такой же большой и круглый, как изумленно вытаращенные глаза Абрамова. Мгновеньем позже из раны плеснула кровь, заливая лицо. За спиной Абрамова замелькали какие-то тени, послышались приглушенные крики, ругательства. Лихолит, не торопясь, вернулся к окаменевшим от неожиданности спутникам и сообщил:
- Как видите, не надо ничего усложнять… Но стоит поторопиться. Сейчас кто-нибудь из телохранителей догадается выбить стекло, и в нас начнут стрелять… Не люблю, когда в меня стреляют. Есть в этом что-то пошлое…
- Вы… Вы зачем его убили?! - наконец обрел дар речи Сидоровский. - Вы что сделали?!
- А как же было его не убить? - на ходу пожал плечами Лихолит. - Его непременно надо было убить. Даже обязательно надо было убить.
- Но это же самое настоящее убийство, - Сидоровский беспомощно оглянулся на Врублевского, словно ища у него поддержки. Но Врублевский и сам был ошарашен.
- Ну да, - подтвердил старик, - убийство… Я что- то не понимаю тебя. Ты не догадывался, зачем мы сюда идем, или думал, что я шучу? Я похож на шутника? Убить одного Шерстнева было бы крайне несправедливо. В смерти Бородинского виноваты многие, а расплачиваться должен один? Нет, это несправедливо.
- Но это… это как-то…
- Не так, как ты представлял? - догадался Лихолит. - Ничего, бывает… Книжки про любовь тоже обещают "золотые горы" и "вечную весну", а на деле - предательства, разводы, серый быт, безденежье и теща… Не собирался же ты вызвать Шерстнева на ристалище и заколоть его копьем в честном поединке?
- Но посреди бела дня… из пистолета… в бизнесмена, - бормотал Сидоровский. - Самое настоящее убийство… Я такие раньше раскрывал…
- Перестань занудствовать, - попросил Лихолит. - Надоел…
- Я не знаю, как это нужно было делать…. но не так… нет, совсем не так…
- Ах, отстань, - отмахнулся Лихолит. - В отличие от Ключинского, я не считаю гуманным сажать человека в тюрьму на пятнадцать-двадцать лет. Ради чего? Ради того, чтобы он исправился? Чушь! Тюрьмы не исправляют. Ради того, чтобы он искупил вину перед обществом? Тоже чушь. Эксплуатация, причем наименее выгодная и наиболее глупая и жестокая. В тюрьму сажают из мести. Общество хочет, чтобы преступник испытывал страдания, мучился, медленно умирал, заживо гния в болотах. Хочет, чтобы его легкие сгнили от туберкулеза, а мозг отупел от жизни раба. Общество хочет медленной и жесточайшей пытки. А я не садист. Я отношусь к другим так, как хотел бы, чтобы относились ко мне. Если бы мне предложили выбор: быстрая смерть или медленное умирание от голода и туберкулеза, я выбрал бы первое. В России скотские тюрьмы. Такие тюрьмы есть только у варваров и садистов. Так что я проявил настоящее милосердие… совместив его со справедливостью. Разве не так?
Сидоровский и Врублевский сочли за благо промолчать. Да, в современной России смерть и впрямь была предпочтительней тюрьмы, которая являлась воплощением утонченного садизма… Но… Это "но" порождало не только сомнение, но и ужас, щедро приправленный отвращением.
- Подходяще, - прервал их размышления Лихолит. - Весьма и весьма подходяще.
Они остановились возле серого девятиэтажного дома. Старик крутил головой, рассматривая то окна четвертого этажа, то крышу пятиэтажного дома напротив.
- Смотрите, как все чудесно, - продолжал восхищаться Лихолит. - Даже не просто чудесно, а идеально…
- Что идеально? - уточнил Врублевский.
- Вон там, на четвертом этаже, зашторенные синими занавесками - окна квартиры Смокотина. А напротив - дом, который всего на этаж выше его квартиры. Мечта любого снайпера. Плохо только, что нет чердачных оконцев с этой стороны. Но если ночью лечь на крыше и укрыться чем-то вроде серого брезента, то с верхних этажей ты будешь незаметен…
- Хотите пристрелить его через окно? - догадался Врублевский. - Но его окна плотно зашторены. Смокотин сам был снайпером и не раз убивал людей после службы в армии. Он профессионал и знает, как это делается.
- Нет нынче настоящих профессионалов, - напомнил старик. - Есть те, кто хорошо стреляет или неплохо дерется. А настоящих профессионалов по ликвидации нет. Их просто "не делают". Окна на кухне закрыты лишь тюлью. Рано или поздно он должен выйти на кухню? Должен. Впрочем, я не говорил, что собираюсь стрелять в него. Я просто сказал, что это идеальное место для снайпера… Такого уровня, как Смокотин… Поднимемся, посмотрим.
На крыше Лихолит долго бродил вдоль поребрика, разглядывал лифтовые будки, зачем-то подпрыгивал на мягком покрытии крыши и наконец удовлетворенно кивнул:
- Да, идеальное место. На улице труп быстро обнаружат, а вот если бить через окно, то еще и время на отход останется. Хорошо… А теперь, сынки, отправляйтесь домой. Даю вам три-четыре часа передышки. Постарайтесь выспаться… если получится. Не исключено, что у нас будет бессонная ночь. А сколько нам еще не придется спать потом, не знаю даже я… Ступайте, я зайду за вами.
- А вы? Что будете делать вы?
- Пока что ничего увлекательного. Пройдусь, погляжу, послушаю, - он подбросил на ладони трость с замаскированным в ней трубчатым микрофоном направленного действия. - Камушек мы в болото бросили, теперь мне интересно, что они квакать начнут…
Метаясь по кабинету, Шерстнев орал дурноматом:
- Убью! Кожу с живого сдеру! Глаза вырву! На части порежу!