Ивана помолчала, раздумывая, стоит ли попросить Патриса рассказать о тете подробнее. Наконец она все же спросила:
- А почему ты считаешь, что твоей тете не повезло в жизни?
Патрис шмыгнул носом. В профиль, в темноте, очкастый и толстощекий, он выглядел маленьким мальчиком.
- У нее были проблемы… психологические… В общем, подростком она вдруг вбила себе в голову, что "одержима" какими-то силами. Думаю, для ее родителей это было ужасно, и ее мать… она не выдержала и покончила с собой…
- Действительно. Ужас.
- Самый ужас начался позже. Она требовала изгнать эти силы. И ее отец, хоть он и не верил во всю эту чушь, нашел экзорциста. Настоящего, с бумагой из Ватикана и все такое.
- Ну, и?
- Ну, и никто не знает, что там произошло. Несколько месяцев этот тип приходил каждый день, якобы совершал "одиннадцать обрядов по методике Папы Павла V", а потом сказал, мол, все кончено, он изгнал беса по имени Самаэль и девочка исцелена.
- Так это же хорошо?
- Да… Но она после этого оказалась беременной.
- Святой отец?
- Угу. Он, правда, клялся, что ни при чем, но больше некому. Представляешь, какой подонок - несколько месяцев насиловал малолетку чуть ли не на глазах у родителей.
- И… Она оставила ребенка?
- Хотела оставить, но он родился мертвым на седьмом месяце, что-то с сердцем. После этого она опять стала чудить. Чаще все было вроде бы нормально… Но это как море подо льдом, знаешь, сверху гладь, а под ней штормит. Иногда случались срывы, и она месяцами лежала в клиниках. С людьми она виделась все меньше, ей был нужен покой, вот она и поселилась в этом доме. Думаю, ей здесь было хорошо.
- А почему она больше здесь не живет?
- Не знаю. Она сильно сдала под старость, да и головой стала слаба.
Патрис обернулся, как будто услышал что-то. Дорога в этом месте поворачивала, и дом окончательно скрылся из виду. Ивана поежилась: ей вдруг показалось, будто они одни во всем мире. Это ощущение усиливалось оттого, что они теперь видели сверху изрядную часть леса, который под ночным небом был похож на странный черный мох. Озеро же, густочерное, смахивало на бездонную пропасть.
Ивана вдруг обратила внимание на одну неуместную деталь: что-то было в этой картине не так.
- Слушай, Патрис, ты ведь говорил, что в доме на том берегу озера никто не живет?
- Да, а что?
Ивана сощурилась. То, на что она смотрела, было далеко. Очень далеко. Но что может быть заметнее пучка фотонов в ночи?
- А то, что там в окне горит свет.
16. Джей-Си
Джей-Си никак не мог согреться. А между тем он был уверен, что согревается. Голова была еще мутная, но сознание вернулось, и пальцы на руках и ногах, которые он сначала совсем не чувствовал, теперь неприятно жгло. Очевидно, это значило, что температура его тела приближается к нормальным значениям. Вот уже минут пять невыносимо болела правая рука. Такой боли он никогда прежде не испытывал: больно было до тошноты. Удар ему достался и вправду сильный - кость наверняка сломана, не исключено, что повреждены связки, нервы и мышцы. Как ни странно, висок, по которому пришелся второй удар окаянного бродяги, болел меньше. Но Джей-Си не знал, хорошо ли это…
Он все еще не мог вспомнить, как ему удалось выбраться из озера, куда его бросил этот псих. Вероятно, ледяная вода более-менее привела его в чувство, и он ухитрился доползти до того места, где его нашел Марк… Но до него было метров пятьдесят, не меньше… Он нахмурил брови, но голова сразу ответила ноющей болью: пытаться думать не стоило.
Джей-Си приоткрыл один глаз. Он лежал на диване в гостиной. Там, где должен был спать Патрис. Он шевельнул головой и увидел Марка, который стоял к нему спиной, лицом к окну, в напряженной позе, словно чего-то ждал. Джей-Си долго собирался с силами и наконец выговорил:
- Марк, а где все остальные?
Марк вздрогнул и обернулся. Вид у него был встревоженный.
- Джей-Си! Как ты? Как себя чувствуешь?
- Плохо. Где все?
Марк сокрушенно вздохнул.
- Где Кати - не знаю. Патрис с Иваной пошли звонить - в магазин, тот, что в двух километрах отсюда. У твоей машины аккумулятор сдох.
Новости падали одна за другой каплями кислоты. Боль в голове Джей-Си взорвалась, как бомба. Он закрыл глаза и попытался сосредоточиться.
- Я не понимаю. Где Кати? Как она могла… исчезнуть?
- Не знаю. Мы вообще не знаем, что произошло.
- Здесь ошивается какой-то бродяга. Больной на голову. Это он напал на меня и сбросил в озеро. Ах ты, черт! Значит, этот псих куда-то уволок Кати. Надо идти искать. Черт!
Марк повернулся к нему. Лицо у него было зверское.
- Я никуда не пойду, пока не приедет полиция. Искать - это их работа. Мало ли, вдруг тот тип, что на вас напал, вооружен… Откуда я знаю… Мало ли, кто это может быть… Безопаснее для всех нас остаться здесь и ждать… Я отсюда ни шагу не сделаю.
- Ну, ты и смельчак! - превозмогая боль, усмехнулся Джей-Си.
- Отвянь. Тебя стукнули по голове, да ты еще и под кайфом. Так что лучше заткнись.
Джей-Си медленно сел. Когда он принял вертикальное положение, его едва не вывернуло наизнанку - так стало скверно. Он закрыл глаза и глубоко вдохнул прохладный воздух. Боль, разлившаяся было по всему телу, мало-помалу локализовалась в правой руке и голове и стала терпимой.
- Где моя одежда?
Марк посмотрел на него так, словно видел воочию операцию на открытом сердце.
- Тебе бы лучше полежать. Еще полчаса назад ты был скорее мертв, чем жив. Да ты сам и шнурки завязать не сможешь.
- Ты не врач.
- Ты тоже.
Джей-Си вздохнул. Спор отнимал слишком много сил. Он заметил в углу кучу тряпья. Марк поймал его взгляд.
- Твоя одежда мокрая.
Джей-Си встал. Голова немного кружилась, но ноги слушались. Он направился к лестнице и поднялся в спальню.
Войдя, он почувствовал себя так, будто вернулся домой после долгих лет отсутствия. Увидел валявшийся в углу вибратор, окурок косяка, смятые простыни, вдохнул запах Кати. У него сжалось сердце. Кати, конечно, дура, но ему была невыносима мысль, что она в опасности, что ей больно или страшно, что она совсем одна. Она терпеть не могла оставаться одна, он помнил, как она ему об этом говорила. Ей наверняка очень плохо сейчас…
Джей-Си сел на кровать, взял окурок косяка, прикурил. Глубоко затянулся, сказав себе, что действие травки поможет превозмочь боль. Выждав немного, он встал и полез в свой чемодан за чистой одеждой.
Вскоре он спустился в гостиную в чистых джинсах, кожаных кроссовках, пуловере из полартека и куртке из гортекса. Марк посмотрел на него как на законченного психа.
- Ну, и куда ты собрался?
- Попробую поискать Кати. А ты оставайся, если хочешь, так, наверно, даже лучше. Если ребята вернутся с полицией, скажешь, что я ушел к озеру.
Джей-Си говорил, выдвигая один за другим ящики буфета. Издав победный клич, он продемонстрировал свою находку - старенький карманный фонарик.
- Вот видишь, ничего-то вы без меня не можете. Стоило только как следует поискать. А с чем же они ушли?
- С керосиновой лампой… Слушай… Я не стану тебя удерживать, но ты все-таки придурок. Не железный же ты, в конце концов.
Джей-Си выпрямился. В правой руке он крепко держал большой кухонный нож.
- Этот ублюдок, что напал на меня, тоже.
17. Марк
Марк смотрел вслед Джей-Си. Он провожал его глазами, пока тот шагал, прихрамывая, к лесу, и, когда темный силуэт скрылся из виду, покачал головой.
- Вот придурок-то! - произнес он вслух.
Потом, не зная, что теперь делать, поставил чайник, заварил себе кофе, сел с дымящейся чашкой на диван и стал пить маленькими глотками.
Горький напиток взбодрил его. Он прикинул, что хорошим шагом, пожалуй, сможет догнать Ивану и Патриса, но одумался. Это ничего не изменит, а выходить одному опасно. Для всех лучше, если кто-то - пусть это будет он, - останется в доме "на всякий случай"…
Вопрос "на какой случай?" пришел ему в голову, но он от него отмахнулся, пожав плечами, и в задумчивости уставился на сложный узор толстого шерстяного ковра на полу. Вышитых на нем стилизованных зверей трудно было опознать. Кажется, собаки, летучие мыши, жуки, улитки, киты. Еще какие-то крошечные фигурки, и вовсе неразличимые в грубой вышивке. Марк не сразу понял, почему от их вида ему стало не по себе, потом всмотрелся получше и сообразил: все эти крошечные фигурки лежали по большей части скрюченные.
"Трупики", - подумалось ему.
В самой середине ковер был чуть-чуть приподнят - Марк не замечал этого раньше. Как будто под ним лежало что-то круглое. Лениво вытянув ногу, Марк зацепил ковер каблуком и потянул к себе.
Под ковром оказался люк.
Несколько мгновений Марк постоял, раздумывая, что ему делать с этим открытием. Это ход в подпол, решил он. А в подполе, наверное, найдутся фонари или другие вещи, которые могут пригодиться.
Делать ему все равно было больше нечего, кроме как ждать в одиночестве в гостиной. Он нагнулся и потянул за кольцо.
Люк легко открылся. Темень внизу была такая, словно посреди гостиной образовался абсолютно черный прямоугольник. Даже свет электрических ламп, который должен был бы рассеять эту тьму, ничего не освещал: его, казалось, всасывала черная пустота. Из люка потянуло сыростью и как будто солью - так пахнет овощной суп, остывая. И больше ничего - ни звука, ни отголоска, ни дуновения.
Марк посмотрел по сторонам и остановился на большой пепельнице из какого-то синего камня. Он взял ее - тяжелая, не меньше килограмма. Громоздкая, никому не нужная безделица, уродливая к тому же. На миг он задумался, не обидится ли на него тетя Патриса, потом решил, что в ее нынешнем состоянии она и не вспомнит об этой пепельнице из синего камня. И он бросил ее в люк. Подождал - но так ничего и не услышал. Это было странно. Такой тяжелый предмет по идее должен был упасть на твердую поверхность с довольно громким стуком, а при том, какая тишина стояла в доме, он не мог этот стук не услышать. Может быть, внизу была вода? Но тогда он услышал бы характерный всплеск.
Марк лег на пол и заглянул в черную дыру. Он ощутил лицом холодный сквозняк. Вытянул руку - та исчезла в темноте. Как будто ее отрезали на уровне бицепса. Пошарив, он наткнулся пальцами на что-то твердое - это была лестница.
Если в подпол ведет лестница, значит, там, внизу, должно что-то быть. Логично? Более чем логично. Марк на мгновение задумался. Потом взял с буфета оставленный там арбалет и, закинув его на плечо, вернулся к люку. Сел и осторожно свесил ноги в пустоту. Нащупав ступеньку, глубоко вздохнул, представил себе лицо Иваны, когда он встретит ее с фонариками и бог весть с чем еще, что найдет в этом подполе…
И начал спускаться.
18. Кати
Кати знала, что будет дальше.
Сначала ее станут искать. Полиция прочешет лес, обшарит озеро, ее фото покажут по телевизору, и женский голос за кадром опишет, во что она была одета. Но все это ничего не даст. Джей-Си, Патриса, Марка, Ивану допросят, поговорят с ее родителями, друзьями и знакомыми, но и это ничего не даст. А потом поисковую группу полиции расформируют, и мало-помалу, постепенно - как холодильник оттаивает - поиски прекратятся совсем. Студенты в университетских аудиториях немного поговорят о ней. Одни будут утверждать, что "близко знали эту фигуристую блондинку", другие - выспрашивать подробности. Через год о ней никто больше не вспомнит. Даже Джей-Си забудет ее и заведет себе другую фигуристую блондинку. Может быть, эта история даже пойдет ему на пользу, усилив "воздействие его ауры" на девушек. Он станет для всех "парнем той девчонки, которую так и не нашли".
А ее родители? Они погорюют. Отец предложит матери куда-нибудь съездить, чтобы развеяться, они отправятся в Азию, в Таиланд, например, посетят Ангкор, Вьетнам, бухту Алонг, а может, выберут Индию, организованный тур с пятизвездными отелями. Конечно, они все равно будут горевать и говорить о ней со слезами на глазах, попивая экзотические коктейли и заедая их жгучим карри, - но они будут жить. Ее не станет, а Земля будет по-прежнему вращаться. Люди умирают каждый день. Люди теряют детей каждый день - а жизнь продолжается.
Человек стоял перед ней, сжимая в руке бритву, и как будто колебался. Кати заставляла себя ни о чем не думать, но невольно всматривалась в его лицо. С ума сойти: она смотрела столько фильмов, в которых действовали психопаты всех мастей. В них всегда было хоть что-нибудь жуткое: искаженное пороком лицо или глаза, горящие огнем безумия. Но человек, которого она видела перед собой, походил на усталого пенсионера, собравшегося поработать в саду. Ничего особенного в нем не было. Довольно толстый. Лицо красное, видно, не дурак выпить, серые волосы, коротко остриженные и тщательно причесанные. Он был просто до ужаса нормальным.
И все же он раздел ее догола, привязал к верстаку и стоял перед ней с опасной бритвой в руке.
И это было совсем ненормально.
Ей хотелось, чтобы все произошло поскорее. Пусть этот тип перережет ей горло, чтобы она сразу умерла.
Но ведь если бы он хотел убить ее сразу, то не стал бы ждать, когда она придет в сознание.
Вероятно, это был один из тех маньяков, которые могут кончить, только глядя, как девушка мучается. Его, должно быть, обижали или били в детстве… люди, которых самих когда-то били или обижали… Она изучала подобные случаи на семинарах по психологии - и вот сама стала последним звеном в длинной цепи насилия и ненависти. Это было одновременно страшно и обидно до слез.
Человек с бритвой между тем, похоже, решился. С сосредоточенным выражением мастера, принимающегося за тонкую работу, он подошел к ней и сделал глубокий надрез от правого плеча до локтя.
Боль взорвалась огненным шаром в мозгу Кати, она закричала, этот крик, казалось, распространился по всему телу, напрягшемуся так, что захрустели кости.
Человек еще немного подумал и сделал второй надрез - от бедра до колена. Волной накатила тошнота, тело напряглось еще сильнее; не внимая больше разуму, оно с невесть откуда взявшейся силой отчаянно рвалось из кожаных ремней, которыми Кати была привязана к верстаку.
И вдруг раздался треск - один из ремней лопнул, освободив правую ногу. Ее мучитель удивленно уставился на порванные путы и попытался схватить Кати за ногу, но та успела согнуть колено и брыкнуть, метя пяткой старому хрычу в подбородок. Попала. Что-то хрустнуло, точно сломанный сучок, он выронил бритву и упал навзничь. Голова стукнулась о каменный пол, он дернулся, рефлекторно пытаясь подняться, и обмяк, точно подстреленный охотником зверь.
Долгую минуту Кати лежала неподвижно. В руке и ноге пульсировала боль. Теплая кровь затекла под спину. Она с такой силой рванулась, высвобождая ногу, что весь верстак перекосило. Кати напрягла мускулы здоровой руки - и винт, удерживавший ремень, зашатался и выпал почти без усилий. Освободив левую руку, она сумела отвязать правую, потом ногу.
Она была голая. Она была ранена. У нее шла кровь, и ей хотелось плакать.
Но она была жива.
И свободна.
В каком-то смысле ей крупно повезло.
19. Ивана
Патриса пришлось уламывать бесконечно долго. Доводы Иваны были просты: до дома на том берегу ближе, и дорога идет под уклон. До магазина придется идти вверх и дальше. Но Патрис уперся. Он считал, что если в доме кто-то и есть, то это бродяги, или туристы, или мало ли кто еще мог туда забраться, но дом этот брошенный и совершенно нежилой, это ему говорила тетя, он уже много лет пустует, и очень сомнительно, чтобы у бродяг, туристов или мало ли кого еще в этом доме нашелся стационарный телефон. Наконец Ивана спросила:
- Это твоя тетя, которая в психушке, тебе сказала?
- Она не всегда была такой.
Ивана заговорила непринужденным тоном, который вырабатывала для своих будущих речей, хотя ночная тьма, сырость и холод не имели ничего общего с обстановкой зала суда.
- Нет, конечно. Но ты же сам говорил, что это у нее началось еще в детстве, а потом усугубилось. За все эти годы, когда она жила здесь совсем одна, мало ли что могло прийти ей в голову… Например, про этот дом, который на самом деле вовсе не пустовал…
- Этот дом пустует… Я…
- Ты там был? Ты хоть подходил к нему? - перебила его Ивана.
- Нет… - признал он.
- Ну и не тяни резину. У нас экстренная ситуация… Если там и правда пусто, тогда бегом в магазин…
- Если там пусто, мы потеряем время.
- А если там есть люди - выиграем.
В конце концов Патрис сдался. Стараясь не поскользнуться на камешках, противно скрипевших под подошвами кроссовок, Ивана размышляла о том, что произошло: в первый раз она взяла на себя принятие решения. Впервые преодолела дурацкую робость, из-за которой столько времени безвылазно сидела в библиотеках. Несмотря на весь драматизм ситуации, ей было почти радостно. Может быть, она и создана для этого - для критических ситуаций? Как знать, из нее мог бы получиться хороший стратег в военное время. Однако она понимала, что теперь вся ответственность за "операцию" ложится на ее плечи.
Понимала она и то, что если "операция" потерпит фиаско, ей придется признать свою ошибку и самой искать выход из положения.
Патрис сказал, что к озеру можно выйти, срезав напрямик через лес метров двести - триста, а потом надо идти вдоль берега. Они свернули с дороги там, где она делала поворот, спустились по пологому склону и оказались в лесу.
Ивана никогда не страдала клаустрофобией, но тут она почувствовала, как тысячи ветвей и миллиарды листьев всей своей тяжестью давят ей на плечи.
- Ты видел "Белоснежку"? - спросила она.
- Ты про ту сцену, где она бежит через лес и ей кажется, что деревья норовят сорвать с нее платье?
- Да. В свете этой лампы они и правда как будто двигаются.
Патрис повернулся к ней и выпалил почти сердито:
- Слушай, ты хочешь, чтобы я сдрейфил? Расскажи лучше о чем-нибудь приятном, ну хоть о книге… Что ты сейчас читаешь?
- Криминологию, о психиатрических экспертизах…
- Класс!
Минут через десять, исцарапав ноги о колючие кусты и сухие ветки, они вышли к озеру. По ту сторону черной водной глади дом отчетливо вырисовывался на фоне темной стены леса.
- Теперь вдоль берега - не заблудимся, - сказала Ивана и пошла вперед.
Патрис пожал плечами и зашагал следом.