Смутные семейные рассказы о дедушке, попавшем в плен в 1942 году, а после войны отбывавшем срок на Севере, никогда не задевали Катино сознание - все это было так давно. И дедушка, седой, поджарый, молчаливый, никогда не рассказывал о войне и стеснялся, когда на День Победы его приходили поздравлять пионеры и члены совета ветеранов. Но ведь после лагеря и он мог уехать вместе с бабушкой подальше от этих мест, где помнили его непростую биографию. Не уехали, ничего не искали. Почему? Что удерживало их здесь? И мама с отцом исколесили всю страну, но тоже всегда возвращались сюда, домой.
И Николай этот, вспомнила Катя. Тоже какой-то неустроенный. Жил в Москве, служил в каких-то там особых войсках. Все бросил, приехал в деревню, работает на стройке. Как это бабушка говорила? А, на дачах! Ведь наверняка имеет какую-то военную специальность, а месит бетон и таскает кирпич. Зачем ему это надо? Неужели не нашел себе применения в Москве, куда стремятся тысячи людей, - за жизненным успехом, за самореализацией, да за деньгами, в конце концов. Странно как-то…
Папа номер два
Николай тоже не спал, долго курил на крылечке. В такие длинные светлые вечера ему почему-то бывало не по себе, как будто не сделал что-то важное, а время уходит. Он просто физически ощущал этот беспощадный бег времени. Сыну уже двенадцать - почти тот же возраст, когда он сам остался сиротой.
Он вспомнил последнюю встречу с Димкой два года назад. После госпиталя, сильно исхудавший и угрюмый, он тогда едва допросился у жены этой встречи. Она впустила его в новую квартиру, и он сразу же заметил ее явно округлившийся животик. Только тогда ему стала понятна причина - она просто не хотела, чтобы он видел ее в "интересном" положении.
У нее была новая прическа - длинные, подстриженные уступами и сильно выбеленные волосы. Да и вообще вид был шикарный, несмотря на живот и расплывшиеся черты лица. В этой большой, стильно обставленной квартире она держалась уверенно, как светская дама. Пригласила пройти в гостиную, позвала Димку.
За два года, что они не виделись после развода с женой, сын сильно вытянулся, но по-прежнему был очень похож на него: светлые вихры, карие глаза, слегка лопушистые уши… Но на этот раз он не бросился к отцу, не обнял, как всегда это делал маленьким, сдержанно поздоровался. В присутствии Галины разговор не клеился, на все вопросы Димка отвечал односложно. Мать поняла, извинилась и вышла. Сын чуть оживился, пригласил в свою комнату: на стенах постеры с красивыми авто и какими-то рок-группами, хороший музыкальный центр, новенький компьютер с огромным монитором.
- Компьютерами интересуешься? - спросил он тогда, чтобы как-то оживить разговор.
И сын засыпал терминами, стал рассказывать о том, что сам пишет программы.
- Эта машина позволяет и с иллюстрациями работать, мне папа недавно купил, - непринужденно обронил он и тут же сам спохватился, посмотрел со страхом. - То есть Ярослав Михайлович.
- Да ты не переживай. - Николай положил ладонь на узенькое плечо. - Если хочешь, называй его папой, я понимаю.
- Ты не обижайся, пап, я уже привык, ведь бывает же у человека два папы, правда? - Щеки сына покрыл пятнистый румянец. Совсем такой же, как у него самого в детстве.
Потом они посидели с женой в просторной желто-синей кухне. Она предложила выпить, он отказался. Поговорили о ничего не значащих вещах - общих знакомых, погоде… О его жизни она не спрашивала, ему про нее все было понятно.
- Ты, Коля, конечно, можешь приезжать, общаться с Димкой, я не против, - тоном, из которого было совершенно ясно, что ей эта идея не нравится, сказала она. - Только звони всегда предварительно, чтобы я была готова, да и Ярослав чтобы знал. Не хочу ничего делать за его спиной. А потом дочка родится, нам будет немного не до визитеров, ты же понимаешь…
- Ты уже знаешь, что дочка? - спросил он, чтобы не спросить чего-нибудь невпопад.
- Да, УЗИ делала, врач говорит - дочка, - счастливо разулыбалась Галина.
К метро он шел, яростно размахивая полупустой сумкой так, что чуть не сшиб какую-то старушку. Извинился, сделал бессмысленный крюк по незнакомым улицам, долго сидел в каком-то сквере, пытаясь справиться со своими чувствами.
Получилось, что у него теперь нет не только жены, которая еще четыре года назад, когда он вернулся из очередной командировки, объявила, что встретила другого, что ей это все чертовски надоело, что она хочет нормальной, обеспеченной, спокойной жизни, как у всех… Теперь у него отняли и сына, его Димку, которого он так ждал когда-то, фотография которого всегда была в нагрудном кармане - белоголовый, широко улыбающийся малыш с распахнутыми глазами…
Ему не приходили в голову обычные горькие мысли, которые после хорошо принятого "на грудь" бесят всех мужиков на войне: "Мы тут кровь проливаем, а они там…" Он знал Галину - она никогда не стала бы обманывать, "гулять" в его отсутствие. Просто встретила достойного человека и все решила сама. А его поставила перед фактом.
С самого начала, когда он, зеленый младший лейтенантик, встретил веселую спортивную девчушку с коротко остриженными темными волосами и смешливыми глазами, они договорились: всегда быть честными друг с другом. И если их великая неземная любовь пройдет, тот, кто поймет это первым, первым же и скажет… Тогда они были уверены, что их красивый договор никогда не вступит в силу, потому что такая любовь не проходит, не умирает.
Она и не стала лгать. Сказала, как отрезала: любовь не может ждать вечно - жизнь и без того коротка, чтобы бездарно ждать годы, да и ждать-то неизвестно чего… Она всегда была реалисткой, Галина…
Колпакова Оля
Катя проснулась от веселого повизгивания Жука и детского голоса, который приговаривал:
- Хороший песик, хороший!
Накинула халатик, выскочила на крылечко. Незнакомая девочка лет шести с двумя толстыми короткими косичками гладила Жука по пыльной шерсти, тот блаженно щурился.
- Девочка, ты чья? - весело спросила Катя, так ей понравились серьезная толстощекая физиономия и уверенный вид девчонки.
Та подняла на Катю серые глаза и важно сказала:
- Я Колпакова Оля. А вы - тетя Катя?
В этот момент в распахнутую калитку въехала прогулочная коляска с таким же толстощеким мальчуганом лет двух. Ее везла молодая женщина, про каких принято говорить "цветущая" - пышущая здоровьем, не худая и не толстая, с открытым улыбающимся лицом.
- Ленка! - крикнула Катя. - Так это твоя Оля Колпакова? - Она спрыгнула с крылечка и обхватила гостью.
- Ну моя, а чья же? - Оставив коляску, Лена бросилась в объятия подруги. - Сто лет прошло, а ты совсем не меняешься, не толстеешь! - с оттенком зависти говорила она. - А меня видишь как после этих короедиков разнесло!
С Леной они дружили столько, сколько Катя помнила себя. Сначала маленькая серьезная девочка приходила к ней, когда Катю надолго оставляли у бабушки. Потом она помнила Лену тоненькой и такой же серьезной бабушкиной ученицей, которая тем не менее всегда готова была на самые рискованные приключения и каверзы, за которые им и попадало двоим. Потом Лена превратилась в красивую целеустремленную девушку, которая сама хотела стать педагогом, училась в институте, но на третьем курсе внезапно вышла замуж за свою первую любовь - Вовку Колпакова. И как только он закончил пограничное училище, уехала с ним в тьмутаракань - Дальневосточный пограничный округ. Они изредка переписывались, но не виделись семь лет, за которые Лена успела дважды стать мамой.
- Ты как, надолго? В отпуск или насовсем? - Катя теребила подругу, засыпая ее вопросами. - А папа ваш приехал или вы одни?
- Папа приехал, - важно сообщила Оля, пока Лена переводила дух. - И уехал на рыбалку с дедушкой.
- Я же в позапрошлом году приезжала с Олюшкой. - Лена грустно кивнула на старшую дочку. - Тебя не застала, а Екатерину Васильевну навещала. А в этом году видишь как… На похороны не успели.
- Да, похоронили бабушку, одна я теперь осталась из всех. - Катя покачала головой, взяла Олю за руку. - Ну, пойдемте в дом, будем чай пить, я же только встала, а вы ранние пташки. Наговоримся, все-все мне расскажете…
Марианна торопливо вышла из дома, нервно метя хвостом. Она не любила и побаивалась маленьких детей - от них можно было ждать всяческих неприятностей.
Жук в позе верного оруженосца сидел перед самым крылечком, втайне рассчитывая на угощение по случаю прихода гостей.
- Сидишь ждешь, - иронично промурлыкала Марианна. - Не жди, это тебе не Бабушка, чтобы конфетками разбрасываться. Внучка и сама сладкого не ест, и тебе не даст.
- Почему это? - обиделся Жук. - Завтракать все равно пора.
- По-научному собак вообще один раз в сутки кормят, - равнодушно заявила Марианна. - Это ты тут разъелся на дармовых харчах. Непонятно вообще, за что тебя кормили столько лет, какой от тебя прок?
- Как это какой! - взвился Жук. - Я всегда! На посту сижу, извещаю, если кто пришел, за порядком слежу. Это ты зачем в доме, раз мышей не ешь, непонятно! Графиня Мурсаро!
- Монсоро, балбес, а не Мурсаро, - хмыкнула Марианна. - Не гавкай, не привлекай лишнего внимания. Нам с тобой о деле надо думать, а не лаяться.
- Так что можешь на меня рассчитывать, Катюш, я сестру Наташку приведу, еще кого-нибудь из девчат. - Лена усаживала Никитку в коляску, тот сосредоточенно долбил совочком по подлокотнику. - Короедиков маме оставлю, помогу тебе и приготовить, и столы накрыть. Сама знаешь - на девять дней народу меньше придет, чем на похороны, зачем тебе на кафе деньги тратить, дома все сами сделаем.
Катя благодарно кивала - предстоящие девятидневные поминки еще вчера были для нее серьезной проблемой. Но Лена умела легко превращать самые серьезные проблемы в обыденные дела - это ее свойство Катю всегда восхищало.
- Ну, мы пошли, до завтра! - Лена весело покатила коляску, Оля все с тем же важным видом шла рядом. Никитка, перевалясь через подлокотник и рискуя вывалиться из коляски, махал ручкой, пока был виден.
Школа - не место работы
…Поминки шли тихо, сидящие за столом чинно ели, произносили добрые слова в память Екатерины Васильевны. Большинство из них Катя не знала, кое в ком узнавала дальних бабушкиных или дедушкиных родственников. Многих ей на ухо называла Лена, которая успевала и следить за столом, и командовать подругами. А те бесшумно меняли блюда, ставили чистые тарелки, раскладывали закуски.
- Николай Евграфыч, новый директор школы, - шептала Лена, глазами указывая на маленького благообразного мужчину в криво повязанном галстуке. - Он историк, вел у нас уроки, а теперь в начальство выбился… Марина Геннадьевна, математичка, вредина ужасная, но математику преподает так, что репетиторов не надо… А это тетя Глаша с Первомайской, Катерина Васильевна у нее молоко брала…
Люди выпивали положенные три стопки, вежливо прощались, на их место садились новые. Пришел инвалид Барыбин, долго что-то бубнил в коридоре, от него сильно пахло перегаром и грязной одеждой. Но Лена и тут оказалась на уровне - назвала Петром Сергеевичем, извинилась, что за столом нет свободных мест, вежливо проводила на кухню, налила полстакана водки, дала закусить… Катя смотрела на подругу и поражалась - как у нее все ловко, правильно и необидно получается.
Николай сел за стол во вторую смену, не ел, молча выпил стопку, время от времени издалека смотрел на Катю.
- Это бабы-Зинин внук, что ли? - мимоходом спросила ее Лена все так же на ухо. - Ишь как стрижет глазами, говорят же, спецназ. Он на тебя запал, что ли?
Катя не успела ответить, как Лена убежала на кухню со стопкой грязных тарелок, но почувствовала, что загорелись щеки. Она опустила голову. Вот, Ленка, пройдоха, придумала же…
Но та вошла в комнату как ни в чем не бывало, присела рядом с Катей:
- Как считаешь, компот уже подавать?
Катя не понимала, зачем принято справлять поминки. Зачем пришли эти чужие люди, которым нет никакого дела до ее скорби, до памяти о бабушке. Ей казалось, что это просто нехитрое развлечение в их скучной сельской жизни - как в городе поход в театр или на стадион…
- Скучно вам? - Неожиданно на стул рядом села та самая математичка Марина Геннадьевна, про которую Лена сказала "вредина". - Думаете, что все чужие и пришли только за развлечением? Поверьте, это не так.
Катя повернулась, встретила взгляд серьезных темных глаз на неправильном и некрасивом, но значительном лице.
- Я н-не думаю… - Ей было неприятно, что эта женщина так легко прочитала ее мысли.
- Думаете-думаете. - Марина Геннадьевна усмехнулась. - Возможно, для кого-то это и так. Но для большинства из нас смерть Екатерины Васильевны - личное горе. Она ведь в разное время учила почти всех учителей в нашей школе: и среднее поколение, и младшее… Собственно, благодаря ей и таким, как она, мы и выбирали профессию, и стремились вернуться именно в родную школу. Понимаете?
- Д-да, - неуверенно кивнула Катя.
- Вы за свою жизнь сколько школ сменили? - понимающе улыбнулась учительница.
- Четыре… Нет, пять, - запнулась Катя. - Родители работали в разных местах, ну и…
- Вот видите… - В глазах Марины Геннадьевны появилось какое-то новое выражение. - Для вас школа - это просто место, где вы учились. А в таком селе, как наше, школа - это шанс выйти в люди, это дорога в будущее. По крайней мере, раньше было так. В отсутствие телевидения и Интернета мы для сельских ребят были единственным источником знаний. Если хотите, привратниками у ворот в большой мир. Да и сейчас от нас многое зависит в их судьбах. В наших силах дать им возможность стать тем, чем они хотят, конкурировать с детьми из города. Или не дать, если будем халтурить, плохо учить.
- Но ведь это и от них, от ребят зависит - научить можно только того, кто хочет научиться, - неуверенно сказала Катя. - А если не хочет…
- Правильно, конечно, но в деревне, быть может, гораздо больше детей, которые хотят, чем в городе, где все доступно, - покачала головой Марина Геннадьевна. - И их судьба зависит от того, будут ли у них нормальные учителя или нет. В противном случае при всем своем желании и даже при деньгах родителей они останутся аутсайдерами. То, что упущено в школьные годы, наверстать потом трудно, почти невозможно. Школа в деревне всегда была не местом работы, а миссией, судьбой… И научила нас этому Екатерина Васильевна. Поэтому мы и пришли поклониться ей.
Катя почувствовала, что на глаза снова наворачиваются слезы. Она хотела поблагодарить, сказать какие-то слова, но не смогла. Марина Геннадьевна обняла ее за плечи, погладила по голове.
- Спасибо! - едва смогла выдавить Катя и выскочила из-за стола. Марина Геннадьевна понимающе смотрела ей вслед.
Банька
Утром Катя вышла в сад, чтобы поработать, пока солнце не начало жарить изо всех сил. Через пару часов она решила сделать перерыв, обошла сад по периметру. Дошла до баньки в самом дальнем углу. Ее построили лет пятьдесят назад, в середине прошлого века, и Катя помнила, как в детстве любила париться в ней вместе с мамой.
Каждый раз перед этим мама намывала баньку, голиком скоблила толстые доски пола и бревенчатые стены добела, окатывала кипятком. Потом запаривала березовые венички, мыла Катю, мылась сама. Вдвоем они входили в душистый сухой воздух парной. Мама брала старинный ковшик, зачерпывала воду из тазика с вениками и кидала ее на раскаленные камни. Раздавался небольшой взрыв, к потолку поднималось облачко, а в лицо била влажная березовая волна…
Катя отворила низкую дверь, вошла в полумрак баньки. К ее удивлению, здесь было прохладно и прибрано, будто банькой пользовались постоянно. В предбаннике на столике постлано старинное полотенце с вышивкой, на стене висели пышные сухие букеты лечебных трав, кадка наполнена свежей водой…
"А истоплю-ка я вечером баню, - вдруг подумала Катя. - Как это мама говорила: баня греет, баня лечит, баня сердце веселит?" Давно забытые строчки легко всплыли в голове.
Мысль о бане весь день радовала ее, и часов в пять она весело побежала в котельную, взяла топорик. Из поленницы, сложенной у стены баньки, выбрала несколько чурбаков, неумело, но решительно расколола их на толстой плахе.
Краем глаза она видела, что за забором на своей стройке что-то делает сосед, но постаралась не замечать его присутствия. Она нащипала лучинок, как учил когда-то дедушка, сложила их в печи в виде шалашика, засунула туда клочок газеты и подожгла. К ее удивлению, лучина сразу загорелась, она подложила поленьев и долго смотрела сквозь приоткрытую дверцу, как дрова разгораются.
Банька постепенно нагревалась, она еще пару раз подкладывала дров, а когда они кончились, вышла, чтобы нарубить еще. Топорика, который она недавно сама воткнула в плаху, на месте не было.
Катя поозиралась, пошевелила высокую траву у стен бани. Топорик провалился в преисподнюю. Катя снова побежала в котельную, где должен был стоять большой дедушкин топор, но и его там не оказалось. "Сейчас дрова прогорят, и вся моя затея накроется медным тазом, - сама себя рассмешила Катя. - Что делать?"
Она решительным шагом подошла к забору. Николай размешивал в корыте раствор. На этот раз он был в рубашке с закатанными рукавами, хотя вечер был жаркий.
- Добрый день! - Катя решила с ходу брать быка за рога. - Николай, не одолжите мне на полчаса топор? Мой куда-то пропал.
- Добрый день. - Николай разогнулся, с удивлением посмотрел на Катю. - Пропал? Так вы же… - Он не договорил, вынул из бруса новенький топор и через забор протянул его Кате рукояткой вперед.
- Спасибо! Я скоро верну. - Катя решительно зашагала в конец сада.
Она ударила по очередному чурбаку, но топор оказался слишком тяжелым и, легко развалив чурбак пополам, глубоко вошел в плаху. Пока она пыхтела, пытаясь вытащить его, Николай стоял у забора и наблюдал.
Катя пыталась и так, и эдак, но проклятый топор не желал выниматься. Николай легко перемахнул через забор.
- Дайте я помогу, - сказал он, отнимая топор у вспотевшей Кати.
Она распрямилась и стояла, отдувая рассыпавшиеся волосы с мокрого лица.
Николай легко и быстро расколол с десяток чурбаков, посмотрел на Катю.
- Баню решили протопить? - насмешливо спросил он. - Душ надоел или опять насос сломался?
- Ничего не сломалось, - вспыхнула Катя. - Так, вспомнила, как мама баню топила, вот…
- А-а-а, стоящее дело, - примирительно проговорил Николай. - Я и сам всегда тут мылся, Катерина Васильевна позволяла топить.
- Вот почему мне показалось, что баней пользуются? - догадалась Катя. - Так приходите, мойтесь, я долго не парюсь, так, ради удовольствия…
- Спасибо за предложение, обязательно приду попозже, часов в десять, мне еще поработать надо.
И он широким шагом вернулся к забору, перепрыгнул через него.